Книга: Трансфер на небо
Назад: Глава 10
Дальше: Примечания

Глава 11

Гол в свои ворота
В тот же самый момент Варвара, стоявшая на лестничной площадке первого этажа рядом со следователем Костиком и нападающим Карповым, в упор спросила у футболиста:
– И как же вы узнали, кто убийца?
– А так. Когда я взял с пола в номере Нычкина мобильник Кондакова, я потом втихаря все-таки просмотрел, кому он звонил, а кто – ему. Какие последние «эсэмэски». И там отпечатались два последних сообщения. Одно из них, входящее, было отправлено сегодня ночью в ноль часов тридцать минут. Оно гласило: «Предлагаю сто тысяч «гринов» налом»… А дальше, в ноль сорок, следовал кондаковский ответ на него: «А пошел ты!..» Ну, – усмехнулся Карпов, – после этого ЕМУ ничего не оставалось делать, кроме как убить Кондакова.
– Кому «ему»? – туповато спросил Костик.
В этот момент в коридоре показался Опер. Он шел быстрым шагом, почти бежал, по направлению к комнате отдыха.
К нему наперерез бросился следователь Костик.
– Мы!.. – выкрикнул он. – Мы все раскрыли! Почти!
– Вы почти, а я действительно все раскрыл, – самодовольно усмехнулся оперативник.
Лицо его выражало одновременно и полнейшее удовлетворение, и нетерпение.
– Давай, – приказал Опер следаку, – действуй, мухой. Обыск организуй в его комнате, да чтоб комар носа не подточил. С понятыми, и ищи все как следует. Всю одежу его, полотенца – на экспертизу! Пусть ищут следы крови! Кондаковской крови! А я его сейчас колоть буду.
– А кого «его»? – пробормотал следак.
Опер смерил его презрительным взглядом:
– А говоришь, «мы все раскрыли».
Варя, старавшаяся не пропустить из этого диалога ни слова, тихо спросила стоявшего рядом с ней Карпова:
– Ну, мне-то наконец скажите: кто посылал это последнее сообщение Кондакову?! Кому тот ответил: «А пошел ты!»?
– Бритому ежику понятно, – лениво хмыкнул Карпов, – доблестному вратарю Овсянникову.
И тогда Варя сделала пару шагов по направлению к следаку и Оперу и тихо сказала, обращаясь к следователю:
– Это сделал Овсянников.
– Вот, Варька! – удовлетворенно хохотнул Опер. – Вот это я понимаю – раскрыла! Не то что некоторые, – он бросил уничтожающий взгляд на Костика.
Повтор опасного момента. За четыре года до описываемых событий
– …Идет восемьдесят пятая минута игры. До конца матча остается пять минут. Всего лишь пять минут. Пять минут отделяет наших ребят от выхода в следующий круг соревнований. Только пять! Напоминаю, что счет матча ноль – ноль, и этот результат устраивает нашу команду!
Испанцы атакуют большими силами. Морьентес навешивает… Карпов… Наш Карпов, пришедший помочь обороне, выносит мяч из штрафной. Только не уходить всем в плотную оборону, не сбиваться на «отбой»! Вперед, ребята, остается всего четыре минуты до конца…
Вот мяч у Рауля… Стадион весь встал… Вы слышите этот грохот, царящий на трибунах, и я не уверен, слышите ли вы меня, уважаемые болельщики… Три минуты до конца… Рауль навешивает… Овсянников выпрыгивает выше всех в штрафной, сейчас он уверенно отобьет мяч, такие подачи для нашего опытного голкипера – как подарок… Но что это?! Боже мой!!! Боже мой!!!!! Вы видели это?!! О, нет!! Нет! Такого не может быть… Мяч, скользнув по перчатке Овсянникова, падает прямиком в наши пустые ворота… Гол… Нет, я не могу поверить… Гол… О, нет… Вот это ошибка! Испанцы выходят вперед. Девяностая минута. Один – ноль.
Наши ребята понеслись к центру поля. Еще есть время. Еще можно все исправить. Сквитать счет. Одна хорошая атака… Но вы слышите, как бушуют трибуны?! Испанские болельщики, по-моему, уже начали праздновать победу, и их можно понять… Спасительная ничья ускользнула от наших ребят… Ну как же так?! Как же мог так ошибиться наш Овсянников – опытнейший голкипер?! Да-а-а…
А вот и финальный свисток. Смотрите, какую кучу-малу устраивают испанцы… Один – ноль… Результат в их пользу… Да, сегодня им повезло…
***
…Спустя час в «допрашивательном» кресле в комнате отдыха сидел, опустив голову, второй вратарь сборной команды страны Овсянников, по кличке Овсо.
Варя стояла у окна, за которым совсем рассвело. Она украдкой, искоса посматривала на вратаря: впервые, честно говоря, видела «настоящего убийцу». Не того, кто совершил преступление в пьяном угаре, сам не помня себя. И не того, кто заказывал, натравливал, организовывал, а сам при этом ручек не марал. Впервые она видела человека, который хладнокровно все спланировал, рассчитал и совершил свое злодеяние. И Варе хотелось понять: какой он? Что он чувствует? Что испытывает? Стыд? Угрызения совести? Или сожаление, что его план провалился? Но она не могла понять: что же на самом деле творится сейчас под черепной коробкой Овсянникова. Лицо его ничего не выражало, а голос размеренно, на одной ноте, бубнил:
– Я хочу сделать заявление. Хочу совершить явку с повинной… Я действительно убил сегодня ночью своего товарища по сборной Кондакова…
Опер сидел в кресле, ставшем за эту ночь расследования для него уже привычным, и с любопытством, словно на заморское чудовище, смотрел на голкипера. Следак, примостившись за журнальным столиком, лихорадочно писал протокол «явки с повинной».
– Убийство произошло, – продолжал, словно по писаному, Овсянников, – на почве взаимных неприязненных отношений. Кондаков неоднократно угрожал мне, что предаст гласности его собственное измышление о том, что я якобы сдал принципиальный матч за три миллиона американских долларов. Что я сам, по просьбе заказчиков и за деньги, пропустил мяч в собственные ворота… На самом деле ничего такого не было. В действительности Кондаков вымогал у меня сто тысяч долларов. Он угрожал, что иначе всем расскажет о якобы полученной мной взятке. То есть он меня шантажировал. А я, доведенный до отчаяния его нападками, совершил убийство фактически в состоянии аффекта…
Опер прервал его:
– Если хочешь, ничего про деньги и про договорный матч писать пока не будем. Зачем усложнять! Напишем просто: «В результате ссоры, на почве неприязненных бытовых отношений».
– Смотрите, – без выражения произнес Овсянников, – вы начальник, вам виднее.
В этот момент в комнату отдыха решительно вошел давешний сержантик – тот, на которого напустился Опер. Рукава его форменного кителя были засучены, руки – красные и мокрые.
– Есть, товарищ майор! – ликующе выкрикнул он.
– Чего есть? – хмуро повернулся к нему Малюта.
– Нашли мы улику, – жизнерадостно отрапортовал милиционерчик.
Глядя на его сияющую физию, Варваре подумалось: «Как все-таки возбуждается рядовой состав после того, как им надают хороших, весомых пенделей».
– Что за улика-то? – сморщился майор, словно делал большое одолжение сержанту тем, что его выслушивал.
– Он, – милиционерчик мотнул головой в сторону Овсянникова, – рубашку-то свою, которую кровью убитого забрызгал, оказывается, на полосы порезал и в унитазе у себя утопил. Так вот, одну из полос он не дотопил. Достали. А на ней – кровищи!
– Молодцы, – сдержанно похвалил Опер, – оставьте все, как было. Товарищ, – он кивнул на следователя, – к вам позже придет, протокол обыска писать.
– Так точно!
Сержант браво удалился. Овсянников во время этого разговора как-то еще больше посмурнел, потемнел лицом.
– Давайте мы с вами продолжим, – обратился к нему майор. – Расскажите, как сегодня ночью дело было?
– А что там за дело, – пробубнил вратарь и вздохнул. – Проснулся я ночью, слышу: шаги. В коридор выглянул. Смотрю: а там Кондаков идет. В трусах. И заходит он, значит, в номер Нычкина. Ну, заходит и заходит… Я уже хотел снова спать лечь, да вижу: к дверям нычкинского номера вдруг Анжела, жена Кондакова, подходит. «Откуда она взялась?» – думаю. А она постояла-постояла, да и убежала… А потом, спустя какое-то время, из того номера Снежанка вышла. «Интересные дела», – я подумал. Ну и решил пойти туда, в номер к Кондакову… Потолковать…
– Значит, – констатировал Опер, – идея расправиться с Кондаковым созрела у вас уже давно. Или, во всяком случае, вы ее уже обдумывали.
– Да как хотите, так и пишите, – досадливо крякнул Овсянников.
– И тут, увидев столь странное скопление разных людей, колобродящих вокруг нычкинского номера, – эпически промолвил майор, – вам пришла в голову идея, что эта ночная неразбериха: Нычкин, Анжела, Снежана, Кондаков, – поможет вам бросить тень на других – на жену Кондакова, на его любовницу или приятеля, а самому остаться в стороночке. Тогда вы и отправились к Кондакову, спокойно спящему в нычкинской постели. Взяли с тумбочки его нож и нанесли ему удар прямо в сонную артерию. Правильно?
– Чего вы меня спрашиваете, если сами все лучше знаете? – озлобленно произнес Овсянников.
– Ты записываешь, Костик? – озабоченно спросил Опер.
Тот, усердно строча, молча покивал.
– Затем вы вернулись к себе в комнату, – продолжал оперативник, – смыли с себя кровь, а окровавленную рубашку, порезав на полосы, стали топить в унитазе.
Овсянников хмуро кивнул.
– Что ж вы телефон-то кондаковский, – участливо спросил Опер, – на который такие душераздирающие послания отправляли, к рукам-то не прибрали? Прямо там, в номере?
– Кто ж знал, – хмуро ответствовал голкипер, – что он в трусах на свидание к бабе с телефоном-то ходит? Я его мобильник потом у него в комнате искал…
– Не понимаю, – философски развел руками Малютин, – зачем все-таки было убивать? Не понимаю.
– Я в состоянии аффекта… – глухо и жалобно пробубнил Овсянников. – У меня не было другого выхода. Он меня шантажировал…
Тут в комнату заглянул довольно-таки веселый форвард Карпов: одетый, с сумкой через плечо. Он услышал последние слова голкипера и тут же, с порога, набросился на вратаря:
– Да не шантажировал он тебя! – выкрикнул он. – Не шантажировал! Неужели ты не понял?! Он молодой, просто хотел, чтоб Команда ИГРАЛА! Чтоб играла – честно!.. Чтоб играла – лучше!.. Неужто ты, дурак, не понял?!
Овсянников отвернулся от Карпова, пряча лицо.
– Ладно, Овсо, – примирительно произнес Карпов, адресуясь к вратарю, – хоть ты и гад оказался, мы тебя не бросим. Это тебе Команда – все, кто здесь есть, – просили передать. Скинемся, хороших адвокатов наймем. Долго не просидишь, не волнуйся. А нас прямо сейчас отсюда увозят, от греха и прессы подальше. Пока!
Карпов секунду поколебался, пожимать ли руку своему бывшему товарищу по сборной, потом все-таки, видимо, решил, что не надо. Подходить к нему не стал, повернулся к Варе, Оперу и следователю:
– И вам тоже до свиданьица, господа судейские, милицейские и полицейские! – со слегка ернической интонацией проговорил Карпов. – Вся Команда вам кланяется и просит не поминать лихом.
– К черту, к черту, – немного невпопад буркнул Костик, продолжающий, не поднимая головы, строчить протокол.
– Хорошо, ребята, – просто и спокойно ответил Опер, – удачной вам игры. Мы ведь и вправду все на вас смотрим и надеемся.
– Мы постараемся.
– До свиданья, – блеклым голосом сказала Варвара.
Довольный Карпов вышел из комнаты.
«А Нычкин даже не зашел попрощаться, – с горечью подумала она. – А какие мне песни пел! Вот ведь бабник недорезанный! Ну и ладно. Ну и пусть. Оставайся с этой дурой безмозглой, Снежаной своей деревянной. Не очень-то и хотелось».
И хоть она уже не любила Нычкина ни крошки, на душе все равно было как-то обидновато. Варя бросила беглый взгляд в окно. А там как раз усаживались в белый микроавтобус бывшие подозреваемые: Нычкин, Снежана. Следом – Анжела. Вратарь Галеев бережно поддерживал вдову Кондакова под локоток. Варя демонстративно отошла от окна, чтоб не подумали, что она хочет бросить последний, прощальный взгляд на чубатого нападающего.
И тут следователь Костик удовлетворенно воскликнул:
– Готово! – и поставил последнюю точку в протоколе. Потом протянул его обвиняемому: – Вот, гражданин Овсянников, получите, распишитесь.
Тот настороженно принял документ и авторучку.
Варя автоматически глянула на часы. Было 8.55, без пяти девять.
И тут откуда-то издалека донеслось скорбное завывание сирен.
«Начальство едет, – догадалась Варя, – всякое: прокурорское, милицейское, спортивное. Ох, что сейчас тут начнется!»
Овсянников тем временем прочитал протокол, вздохнул и поставил число и подпись.
***
Через час Варвара и Опер уезжали с базы. Их дежурство закончилось.
Свою роль они сыграли. Протокол «явки с повинной» написан. Улики найдены. Убийцу, Овсянникова, тихонько, без шума, вывезли в «раковой шейке» с заднего двора, отправили в КПЗ.
На недавно тихой площадочке перед корпусом теперь толпились десятки машин: черные «Ауди», «Мерседесы» и «Вольво» с мигалками и федеральными номерами; фургоны телевизионщиков, раскинувшие на крышах свои огромные тарелки; «Волги», привезшие чиновничьих сошек помельче. Человек пять милиционеров дружно, едва ли не плечом к плечу, охраняли дверь в корпус. Шоферы лимузинов покуривали, сбившись в кружок.
Стараясь никому не попадаться на глаза, Опер, эксперт и Варвара тихонечко прошли краешком крыльца. Шоферы, когда они проходили мимо, высокомерно на них посмотрели.
А в центре крыльца их коллега, следователь Костик, давал интервью. На него было уставлено не меньше семи микрофонов и бесчисленное количество диктофонов. Костик выглядел вдохновенно. Он вещал. Получалось у него довольно-таки косноязычно:
– Оперативно-следственными мероприятиями под моим руководством был оперативно установлен убийца нападающего Кондакова. В ближайшее время ему будет предъявлено обвинение…
– Кто это? На какой почве произошло убийство? – раздались азартные голоса из толпы журналистов.
– Пока данный вопрос является прерогативой следственной тайны, – важно ответствовал Костик.
Тут по журналистскому стану прошел шелест: «Тренер… Тренер… Старшой… Старшой…» – и ватага репортеров, дружно кинув бедного Костика, со всех ног бросилась ко входу в корпус, из которого появился старший тренер сборной. На него перенацелились микрофоны, камеры и фотоаппараты. Заблистали вспышки.
– Уважаемые дамы и господа, – выдержав приличествующую паузу, внушительно сказал благообразный седовласый тренер с красным от вечного пьянства носом, – мы все понесли тяжелую утрату. Сегодня ночью был убит наш друг и товарищ, надежда всего российского футбола, Игорь Кондаков…
– Пойдем отсюда, – тихонько шепнул Опер Варе, – а то Евсеич ждет.
– А Костик?
– Он с нами не поедет. Ему еще протокол обыска в номере у Овсянникова писать.
– И интервью раздавать, – усмехнулась Варвара.
Они втроем пошли к своей «Волге», а вслед им разносились слова тренера:
– …Ослабит ли эта нелепая смерть силу нашей сборной? Да, безусловно, ослабит. На первых порах. Но эта трагическая потеря, я уверен, не повлияет на боевой дух нашей команды…
– А правда ли, что убийца – тоже игрок сборной? – азартно выкрикнул кто-то из журналистов.
– Поймите, я не милиционер и не прокурор, – прижал ладони к груди тренер, – и не могу вам ничего сказать по этому поводу. В любом случае, могу вас еще раз заверить, боевой дух нашей команды не пострадает…
Тут Варя села в «Волгу», машина взревела мотором, и концовки интервью она не слышала.
***
Солнце уже встало, и по дороге мчалось немало машин.
Эксперт дремал на заднем сиденье. Варя, сидевшая рядом с ним, внимательно смотрела на дорогу пообочь. Где-то здесь они гнались ночью за «Порше» Карпова… Как, кажется, давно это было…
Опер сидел на пассажирском сиденье впереди, рядом с Евсеичем. Он вдруг обернулся к Варваре и озорно подмигнул:
– Хорошо сработали, а?
– Неплохо… – ответила Варя и тихо спросила: – Ну и что теперь с ним будет?
Она имела в виду Овсянникова. Несчастный вид убийцы потряс ее не меньше, чем смерть молодого Кондакова.
Несмотря на рев движка, Опер расслышал вопрос.
– Не знаю, – ответил он и от души зевнул, – это теперь им решать. – Опер ткнул пальцем в потолок. – Как они там это представят, как публике объяснят… Как договорятся между собой – министр МВД, Генпрокурор, министр спорта… Мы свою миссию выполнили, убийцу нашли. А там уже, как говорится, не нашего ума дело.
– Да, наверное… – проговорила Варя задумчиво.
– А жалко все-таки Кондакова, – вдруг прочувствованно сказал Опер, – на самом взлете парня сбили. Как в свое время Эдика Стрельцова.
– Да, знаете, и Овсо тоже жалко, – подал голос шофер Евсеич. – Что ж он его ножом-то, как дурак какой… Э-эх… Двух игроков потеряли…
Евсеич вздохнул.
– А знаешь ли ты, – спросил майор, по-прежнему обращаясь к Варваре, – откуда бедняга Кондаков вдруг узнал, что Овсянников тот злосчастный договорной матч сдал?
Варя мимолетно отметила, что после сегодняшней ночи, проведенной за совместной работой, оперативник стал более доверительно относиться к ней: не как к чужаку, неумехе, а как к ровне.
– Откуда ж мне знать!
– Я, конечно, ничего утверждать не могу, потому что никаких доказательств у меня нет и быть не может. Да и не собираюсь доказывать ничего. Однако имеются кое-какие догадки…
– Ну так поделись.
Вдруг Варвара сообразила, что назвала Опера – человека, много опытней ее и старше – на «ты».
– Ой, извините… – покраснела она.
– Ничего, – кивнул майор, – будем считать, что сегодня ночью мы с тобой, Варя, распили брудершафт. Хотя и настоящий брудершафт мы с тобой когда-нибудь в скором времени разопьем. Лады?
– Договорились, – тихо сказала Варя.
– Ну так вот, о тайном знании Кондакова… Вряд ли с ним по поводу сдачи матча мог откровенничать сам Овсянников, верно?
– Я думаю, вряд ли, – кивнула Варвара. – Совсем разный у них возраст, жизненный опыт, взгляды на жизнь.
– А вот, с другой стороны, – продолжал Опер, – смотри: Галеев и Овсянников – друзья, обычно-то все вратари дружат. И, я думаю, когда-то однажды, крепко выпив, Овсянников таки проболтался своему приятелю Галееву о том своем договорном матче. Тем более что тогда, четыре года назад, Галеев еще в сборной не играл. И это его ни с какой стороны не волновало. Понимаешь, к чему я клоню?
– Пока нет, – вздохнула Варя. Слишком она устала, чтобы после бессонной ночи вот так, с лету, разгадывать хитрые комбинации.
– А к тому, что Галеев, завладев тайной Овсянникова, стал думать, как ее использовать себе на пользу. Долго ко всем «сборникам» присматривался, а потом выделил принципиального и твердолобого в своей честности Кондакова – и сгрузил секрет Овсянникова ему. Теперь ясно?
– Да, – обрадовалась Варя, – я начинаю понимать!
– А уже Кондаков, борец за справедливость, стал, в свою очередь, давить на Овсо. И угрожать, что раскроет его тайну. И в один прекрасный день тот не выдержал. Взял и убил Кондакова…
– А у Галеева ведь был свой резон разыграть такую комбинацию! – воскликнула Варя, восхищенная логикой и ходом мысли майора. – Он ведь любит кондаковскую жену Анжелу! И значит, захотел любым способом убрать с дороги самого Кондакова! И он убрал его, причем чужими руками! Ну какой же гад он, этот Галеев!
– Но это только догадки, Варя, – упреждающе произнес Опер. – И никто никогда по этому поводу ничего не сможет доказать.
– Так вот кто главная сволочь, – проговорила Варвара. – Галеев! Он это все затеял!
– Во-первых, – вздохнул оперативник, – главная сволочь все-таки тот, кто берет в руки нож и наносит смертельный удар. А во-вторых, повторяю, участие Галеева – это просто мои догадки.
Малюта отвернулся от Вари.
Они неслись по трассе, и Москва уже налетала на них тысячью своих многоэтажек, в окнах которых отражалось багровое утреннее осеннее солнце. Варя припомнила события прошедшей ночи и воскликнула:
– Нет, ну подумать только! Вот и побывали за кулисами большого спорта. Ничего себе обстановочка. Все спят со всеми, пьянствуют, матчи за деньги продают и даже убивают. Какая же, оказывается, клоака этот ваш футбол!
– Ну, не большая, я думаю, клоака, – откликнулся Опер, – чем, скажем, балет, стройка или милиция.
– А по мне, – вдруг заявил шофер Евсеич, – пусть они там что хочешь делают: трахаются, пьют или даже на ножах дерутся. Лишь бы они играли хорошо. И забивали. И выигрывали!
Евсеич оторвался от руля и строго рубанул кулаком воздух.
– Ну, это ж кто спорит, – буркнул себе под нос, не поворачивая головы, Опер.

Назад: Глава 10
Дальше: Примечания