Книга: Быстрая и шустрая
Назад: Глава 6
Дальше: Глава 8

Глава 7

– Миша?! Ты?!
– Как видишь, я.
И тут силы оставили Женю. Она разрыдалась. Она упала на грудь Боброву и плакала, и ее слезы мешались с мокрыми капельками на отворотах его дубленки, и с каждой минутой ей становилось легче. Словно со слезами из нее выходило напряжение и страх всего последнего часа. Всего последнего дня.
Миша утешающе похлопывал ее руками по спине и ничего не говорил.
– А где они? – отревевшись, пробормотала она сквозь последние слезы.
– Они – ушли.
Тогда она оторвалась от Миши и, пряча от него лицо, убежала в ванную.
В ванной комнате как следует умылась. Ледяной водой, потом горячей, затем опять ледяной. Причесалась. Внимательно осмотрела себя в зеркало. Ей показалось, что за последние сутки она постарела лет на пять. Лицо выглядело серым. Глаза – красными, воспаленными, безжизненными. «Миша меня разлюбит, – мелькнула мысль. – Почему он вдруг появился у меня без звонка? Откуда узнал адрес? Куда и почему ушли менты?»
Женя вышла из ванной.
Миша уже снял дубленку. Стоял посреди кухни.
– Дай мне сигарету, – вдруг попросила она.
– Я не курю, – слабо улыбнулся он.
– Я, в общем, тоже, – через силу улыбнулась и она. – Но вдруг захотелось.
Тогда Миша по-хозяйски подошел к холодильнику. Достал оттуда бутылку водки – недопитую вчера Бритвиным. Из посудного шкафчика над мойкой вынул бокал – из него вчера пил Бритвин. Плеснул водки. На секунду Женю охватило ощущение «дежа вю»: будто бы все это уже было. Снова у нее в кухне мужчина. Снова по-хозяйски распоряжается ее вещами, словно знает, где что лежит. Будто уже бывал здесь. – Выпей, – приказал он, протягивая ей бокал. – Как лекарство.
Она взяла бокал. Пить не стала.
– Почему они ушли? – тихо спросила она.
– Сейчас расскажу. Выпей. У тебя есть музыка?
Она поколебалась еще секунду, а затем одним духом выпила водку. По всему телу сразу разлилось тепло, в голове зашумело. Происходящее вдруг стало казаться ей сном – но не кошмарным, какими обычно были ее сны, – а легким, ласковым.
Миша одобрительно смотрел на нее.
– Зачем тебе музыка? – спросила она.
– Включи.
В кухне под столом у нее помещался старинный хозяйский «Панасоник». Как магнитофон он уже не работал – Женя использовала его в качестве радиоприемника. Она послушно включила радио.
Раздалась популярная песня – два молодых голоса выводили под вибрирующую мелодию: «Герой – на героине, героиня – на героине…»
Женя вздрогнула: очень к месту оказались эти слова.
– Сделай, пожалуйста, погромче, – попросил Миша.
Женя покорно усилила звук.
Миша поманил ее к себе. Взял за руку, усадил на табурет. Сам сел напротив на стул. Колени их почти соприкасались.
– Я сказал мильтонам, что ты – моя, – прошелестел сквозь гремящую музыку Миша.
– «Моя»?.. – дернулась она. – Что значит – «моя»?..
– Что ты мой агент. Что ты работаешь на меня.
Абсурд продолжался. Вчера они с Бритвиным шептались в ванной под звук шумящей воды. Сегодня – перешептываются с Бобровым под гром радио.
Да что же они, эти мужики, с ней творят!
– А кто ты? – одними губами прошептала она.
– Я? – усмехнулся он. – Я работаю на одну солидную организацию. Очень солидную.
– Какую? – настаивала она.
– Не все ли равно! Солидную. Мильтонам, как видишь, со мной тягаться сложно.
Голова у нее кружилась.
– Так ты – бандит? – вдруг догадалась она. – Ты работаешь на «Глобус»?
Она сделала попытку встать.
Встать – и бежать куда глаза глядят.
Миша силой усадил ее на стул.
– Наоборот, – тихо проговорил Бобров. – Я работаю на другую контору. – Он усмехнулся. – Совсем другую.
– Миша, скажи, в чем дело. Что ж ты меня мучаешь!
Бобров вздохнул. Достал из внутреннего кармана пиджака удостоверение. Раскрыл его. Не выпуская из рук, протянул к лицу Жени.
Фотография Боброва – в форме, в погонах. Бледно-розовыми буквами отпечатана надпись: «Федеральная служба безопасности». Ниже, черным рукописным шрифтом: Бобров Михаил Анатольевич. Маленькая печать с российским гербом.
Он закрыл удостоверение и спрятал его в карман.
На радио сменилась мелодия. Робби Вильямс жизнерадостно пел: «I'll be supreme…»
– Вот оно что… – протянула Женя. – Значит, Бритвин говорил правду? И ты… И ты со мной познакомился… Познакомился не случайно…
– Случайно. Видит бог, случайно. Святой истинный крест!
– Что ж ты мне врал… – Ей хотелось плакать. – Гонщик, перегонщик…
– Но не буду же я болтать всем подряд: «Я, мол, крутой кент – работаю в ФСБ…» Да ты бы первая меня испугалась! Решила бы, что я – или понтярщик, или дурак… И вряд ли стала бы со мной встречаться…
– А почему… Зачем ты сегодня пришел? Именно сегодня – и без звонка?
Бобров не отвечал, и тогда она почти истерически выкрикнула:
– Вы что, следите за мной?!
– О, господи! – усмехнулся он. – Если ФСБ – так прямо сразу и «следите»! Ты что, не помнишь: я тебя до твоего подъезда провожал? Тогда, после «Якитории»? Ты думаешь, мужчина – любой мужчина, не обязательно из спецслужбы! – не в состоянии запомнить, где живет его девушка?
Ей почему-то показалось, что он – врет. И все то, что случилось вчера и сегодня, похоже на хорошо разыгранную пьесу: утром – смерть Бритвина… Затем, вечером, – неожиданное появление милиционеров. Допрос… И – ее счастливое избавление… Избавление, что принес ей Миша Бобров.
Но… Но кто она такая, чтобы разыгрывать вокруг нее столь сложные спектакли?
– Почему ты вдруг приехал? – недоверчиво спросила она. – Сейчас, сегодня?!. И как ты узнал, в какой я квартире живу?
– Хочешь верь, хочешь нет: я почему-то понял, что тебе сегодня – плохо… – спокойно ответил Миша, – И как только получил на пейджер твой «мэсседж» – тут же поехал к тебе… Приехал – и спросил у тетеньки-консьержки в вашем подъезде: а где проживает девушка лет двадцати, красивая, худенькая, ездит на маленькой белой машинке?.. Угадай с трех раз, сколько у вас в подъезде девушек лет двадцати, рулящих на «Оке»? Тем более – худеньких и красивых?..
По радио гнали только музыку, музыку, музыку. Теперь пел Бутусов: «Горевала в тоске Настасья…» И ни слова от диджеев из радиоприемника – лишь песни, да тихий голос Боброва.
– Что вам всем от меня надо?! – проговорила-простонала Женя. – Господи, ну что вам надо?!
– Знаешь, Женечка… Я наводил справки… У нас есть основания полагать, что убийство Бритвина было неслучайным…
– Неслучайным?
– Да.
– «Глобус»?
– Вполне возможно.
– Значит, то, что Бритвин рассказывал мне ночью, – правда?!
– А что он рассказывал тебе? – мгновенно насторожился Бобров.
– Он говорил мне, что…
Она осеклась.
– Я просто хочу сравнить со своей информацией, – спокойно сказал Бобров.
«Нет, невозможно держать в себе все, что случилось… Надо выговориться… Хоть кому-то… Миша не может желать мне зла. После всего, что между нами было…»
И она решилась. И тихим голосом начала рассказывать Боброву, что происходило вчера и сегодня. Рассказывала отстраненно, будто бы все случилось не с ней. Дочь Бритвина – наркоманка… А агентство «Глобус» – пропагандист наркотиков… Оно занимается «пиаром» зелья… Она рассказала, как утром узнала, что Бритвин убит. И как ей стало страшно… Как приходили милиционеры… О чем спрашивали…
Когда она закончила рассказ, по радио пела Земфира: «Я искала тебя… Годами долгими…»
Бобров помолчал, потом спросил:
– У тебя с Бритвиным что-то было?
«Нормальная реакция – не «кагэбэшника», а мужика. Любящего мужика».
– Нет, – покачала головой она. – Абсолютно ничего у нас с ним не было. Мы были просто коллеги. Даже друзьями нас не назовешь.
– Мне очень жаль, – сказал Бобров. Помолчал, добавил: – Но то, что он говорил, похоже на правду.
– Господи! – выдохнула она. – Но тогда мне надо бежать оттуда!
– Зачем? – спокойно спросил Миша.
– Но… Они же могут… Могут тогда – меня… Как Диму… – Она не смогла выговорить слово «убить».
– Если ты уволишься, – рассудительно проговорил Бобров, – ничего не изменится. Наоборот, у них возникнут подозрения… Сильные подозрения…
– Ты думаешь, Диму… Убили… Они?.. – Пока мы ничего не знаем. А хотелось бы узнать. И хотелось бы, чтобы ты нам помогла.
– Что?!
– Да. Почему бы тебе, Женечка, хоть раз не помочь родному государству? Тем более – дело-то благородное…
– Помочь?! Государству?!
«Что за бред, что за чушь он несет!»
– Ты что, Миша? Ты же меня под пулю подставляешь, Бобров! Под нож! И тебе меня не жалко?!
– Очень жалко… Но, понимаешь, расклад такой… Извини, но мне кажется, что у тебя нет другого выхода.
– Да?! Ты уверен?
– Конечно.
На радиоволне опять сменилась мелодия, и теперь пели: «My tea's gone cold, I'm wondering why I got out of bed at all…»
Она порывисто вскочила с табуретки, подошла к окну. Кулаки сжаты. Так и вмазала бы Боброву! Зачем она сдерживается?!
За окном во дворе горели фонари. Светили сотнями огней окна многоквартирного дома напротив. Обычные люди пришли со службы, ужинали, смотрели телевизор. Играли с детьми… Ссорились… Выпивали перед сном – водку или кефир… У всех у них жизнь шла спокойно, привычно, обыденно – и только она… Зачем она только стремилась сюда, в эту сраную Москву?! В город, где вокруг одно дерьмо, город, где творятся такие темные дела! Во что она, черт побери, вляпалась?!
– Знаешь, – она обернулась от окна, – у меня есть выход. Еще какой выход! Взять – и послать тебя к черту! И «Глобус» – тоже!
– Боюсь, это не выход, – спокойно возразил Бобров. Он развернулся на стуле так, чтобы оказаться лицом к ней.
– Еще какой выход! Возьму – и уеду! Так далеко, что меня никто не найдет!
– Найдут, – спокойно возразил Бобров. – Еще как тебя найдут! И если не «Глобус» – то милиция с прокуратурой.
– Милиция?! – Она задохнулась от ярости. – Это еще с какой стати!
– А с такой стати, что милиция… – Миша помедлил.
– Что – милиция?!.
– А как ты думаешь: почему бы мильтонам не повесить на тебя убийство Бритвина?.. Они уже его тебе вешают. Все у них для этого есть. И мотив – ограбление. И организатор – ты его видела последней. И ты навела на него своих соучастников.
– Каких соучастников?!
– А это неважно. Они, попомни мои слова, тебя сделают организатором убийства…
– Меня?
– Тебя. Пока, как ты понимаешь, мне удалось их удержать. А если я, допустим, не буду тебе помогать? Их ничто не остановит. Это ж милиция!..
– Дешевый понт, – яростно сказала она. – Им нужны мои сообщники, а сообщников они не найдут. Потому что у меня их – нет!
– Кто знает, – спокойно возразил Бобров. – Может, и найдут… А потом… Даже если не найдут… И дело в конце концов развалится в суде… До суда-то они будут держать тебя в СИЗО – годика этак два… И я им опять же не смогу помешать… И развалится твоя прекрасная московская карьера… Да и в СИЗО, поверь мне, не сладко… Тем более хорошеньким девочкам…
– Сволочь, – прошептала она. Снова нахлынули слезы. – Ты мне угрожаешь…
– Ни в коем случае, – сказал он. Ласково улыбнулся. Встал со стула, подошел к ней, потрепал по плечу. Она сбросила его руку. Музыка в кухне гремела вовсю. Нежная мелодия под гитарный перебор: «Your smiling eyes are just a mirror for the sun…»
Они стояли с Бобровым у окна – лицом к лицу.
– Понимаешь, Женя, – мягко продолжил он, – я… Знаешь, я ведь… Тебя люблю… У меня никого еще не было, к кому бы я так… Так хорошо относился.
– Я вижу, – усмехнулась она.
– Я вправду хочу тебе помочь.
– Ври-ври, приятно слышать, – сквозь слезы усмехнулась она.
– Но еще я хочу: найти убийц твоего коллеги. И доказать, что убили Бритвина – именно они. И еще я хочу, чтобы наших российских мальчишек и девчонок не травили наркотиками. И не убеждали их, что наркотики – это благо. Что героин и «экстази» – это просто, весело и нестрашно… И я хотел бы знать, чья это, с «Глобусом», затея… И я хотел бы этого умника найти – и подвесить мерзавца за одно место…
– Знаешь, а вот мне это – глубоко параллельно!
– …И я хотел бы, – словно не обращая внимания на ее реплику, продолжил Миша, – чтобы ты помогла мне.
– И не подумаю.
– Женечка, посмотри, как все удачно получилось. Ты уже внутри. В «Глобусе». Тебе начинают доверять… От тебя потребуется всего-ничего: посмотреть один-два документа…
– Пошел ты к черту, Бобров! Убирайся из моей квартиры! Видеть тебя не хочу!
– Знаешь, Жень, давай-ка потише… Я все-таки закончу, ладно? У нас ведь, в нашей конторе, не только кнуты в арсенале есть, но и пряники. Ты ведь всегда хотела карьеру сделать, правда? Ну, так мы тебе поможем… После того, как с «Глобусом» мы покончим – а мы с ним покончим, и очень скоро! – порекомендуем тебя на работу в хорошее рекламное агентство, на теплое местечко… Ты думаешь, мало таких фирм, где к нам прислушиваются?..
– Ну да, а до этого ребята из «Глобуса» меня пришибут. Нет уж, за заботу – спасибо. Я как-нибудь сама.
– А хочешь: потом отправим тебя учиться в Америку? На пару лет, куда-нибудь в штат Арканзас, в аспирантуру, допустим, Канзасского университета? Халявная программа… Стипендия штука баксов… Там тебя точно никто не достанет…
– По-моему, – усмехнулась она, – совсем не вы в своем ФСБ решаете, кого Канзасский университет возьмет в аспирантуру. По-моему, ты Канзасский с Казанским перепутал…
– Мы не решаем – но мы рекомендуем, – с абсолютной убежденностью проговорил Миша.
– Нет. Я увольняюсь. И уезжаю.
– У тебя будет своя квартира в Москве. Две комнаты. Рядом – Патриаршие пруды. Большая Бронная. Цэковский дом.
– Пошел ты!..
– Хорошо. Я уйду. Но… Но как насчет твоего прошлого?
– Прошлого?! – Она испуганно отшатнулась.
– Ну да, прошлого.
– Что… Что ты имеешь в виду?!.
Ей стало нехорошо, и она обеими руками вцепилась в подоконник. Затылком и плечами прислонилась к ледяному стеклу.
Миша уселся на стул, с удовольствием скрестил на груди руки.
– Десять лет назад, – начал он, – в уездном городе К., где проживала красавица-девятиклассница Женя Марченко, произошло жестокое убийство. Двое парней, восемнадцатилетний Липатов и двадцатидвухлетний Земков, ранее судимый, были застрелены на квартире у последнего…
– Не надо, Миша… – пробормотала она.
Но Бобров как ни в чем не бывало продолжал:
– Убили их хладнокровно и жестоко. Обоим убитым был произведен контрольный выстрел в голову. Оба погибших во время убийства распивали совместно спиртные напитки. Оба, по оперативным данным, принадлежали к организованной преступной группировке «берестяных»… Судя по гильзам, оставшимся на месте убийства, Земков и Липатов были застрелены из пистолета «макаров». Ни оружия, ни отпечатков пальцев, ни других улик на месте преступления обнаружено не было… Следствие посчитало, что двойное убийство явилось результатом разборки между двумя криминальными группировками, контролирующими город К.
– Миша, хватит, – попросила Женя. Ей становилось все хуже и хуже. Розовые пятна плыли перед глазами. Ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание. Однако Бобров продолжал – его голос доносился до нее откуда-то издалека, порой его полностью заглушала музыка, льющаяся из радиоприемника, но Женя и без того наперед знала, что он скажет.
– …Следствие, к сожалению, не обратило внимания, что в ночь перед убийством Земкова и Липатова видели в компании девятиклассницы-красавицы Евгении Марченко…
– Хватит, Миша…
– …Не приняло во внимание оно и другие показания: соседа семьи Марченко – что девятиклассница Женя вернулась домой в ту ночь – ночь убийства – поздно и вся в слезах… А через два часа Марченко опять зачем-то выходила из дома… И вернулась домой через час…
– Хватит! – Не владея собой, Женя бросилась на Боброва. Тот хладнокровно оттолкнул ее, хохотнул:
– Вот это темперамент! Я все-таки закончу! Так вот, никто также не заметил, что у отца вышеупомянутой Марченко в ту ночь пропал пистолет – наградной «макаров»… А, может, кто-то все вышеуказанное и заметил, но не стал придавать этому значения… Возможно, потому, что отец Евгении Марченко в ту пору являлся заместителем прокурора районного города К. …Мы не знаем, впрямую ли Андрей Евгеньевич Марченко, используя свое служебное положение, организовал тогда, десять лет назад, давление на следствие… Или следствие само, без подсказки – но, безусловно, учитывая то высокое положение, что занимал Марченко, – не заметило фактов, касающихся дочери прокурора… Спросить об этом нам уже некого – Андрей Марченко скончался от обширного инфаркта пять лет назад… Однако факт остается фактом: двойное убийство, происшедшее десять лет назад в райцентре К., не было раскрыто… Стало очередным «висяком»… Однако ты, Женечка, не волнуйся: дела об убийстве имеют срок давности – пятнадцать лет… А прошло-то – всего-навсего десять.
Женя все-таки не выдержала.
Кажется, она потеряла сознание.
За десять лет до описываемых событий
Учителка биологии называла генетику наукой будущего.
А Женя генетику ненавидела всей душой. Ее возмущало, что человек – по сути, лишь комбинация генов. И эти крохотные червячки, видимые лишь в супермикроскоп, эти клопы – определяют человечий характер, таланты, проблемы?!
А что, если тебе не повезло? И у тебя из-за одного-единственного дурацкого гена вся жизнь летит под откос?
Женя знала: она умна, у нее – хорошая память и способности к языкам. Ей дано связно излагать на бумаге свои мысли. У нее явный литературный талант.
Гены сложились в хитрую комбинацию и наделили ее яркой внешностью, стройной фигурой и густыми, тяжелыми волосами. Но…
Она никогда не умела разбираться в людях. Она выбирала тех, кто использовал ее. И губила тех, кто ее любил.
И ничего не могла с этим поделать.
…Та осень выдалась ослепительно золотой. Стоял теплый октябрь, дрожали на ветру паутинки. Обманутые солнцем птицы не спешили улетать в теплые края. Березы, липы, дубы горели мучительно ярким золотом. Казалось, весь город окрасили в желтый цвет. Осенняя листва шуршала на асфальте и залетала в окна. Малыши вовсю клеили гербарии. Женя тоже собирала листья необычных оттенков: коричневатые, бурые, желто-красные… Букеты стояли по всему дому, и Кирилл Кругляков называл ее королевой осеннего леса.
Кирилл Кругляков числился Жениным поклонником. Десятиклассник. Поэт и рыцарь. Худой, кудрявый, с вечными прыщиками на лбу.
«Лучшее, что можно найти в этом городе!» — говорила про него мама.
Кирилл хорошо учился, собирался поступать в институт, не пил, не нюхал клей, не курил, не гонял на рычащем мотоцикле, не смотрел (кажется) порнуху и не имел приводов в милицию. Идеальный, примерный мальчик. Женя должна быть счастлива от того, что Кирилл обратил на нее внимание!
Но Женя не чувствовала себя счастливой.
Ей исполнилось пятнадцать. Девятый класс. Первая косметика, первые попытки пройтись на высоких каблуках. Чего-то хочется, а чего – невозможно понять. Женя не могла определить, чем не устраивает ее милый городок К., почему ее раздражают правильные родители и порядочный, надежный Кирилл…
Хотелось взбунтоваться. Убежать. Сотворить что-то. Пусть глупое – но зато свое.
Но Женя бунтовала только в душе. А внешне – являла собой образец примерной школьницы.
Почти пятерочный дневник – не ладилось только с математикой. По алгебре с геометрией выходили четверки, да и те вытягивались с помощью Кирилла. Как и полагалось порядочной девушке, Женя возвращалась домой не позже десяти. И тянула культурные, но безумно скучные отношения с Кириллом.
Кирилл ухаживал за Женей старомодно, по-пионерски. Носил ее портфель. Решал ей математику. Выводил на прогулки к реке. И однажды попытался защитить прекрасную даму от уличных хулиганов. Хулиганы, правда, одержали сокрушительную победу. Женю спасло только случайное появление милицейской машины. Но ей было приятно вспоминать, как хрупкий Кирилл отчаянно пытался махаться с двумя здоровыми подвыпившими лбами.
Кирилл встречал Женю после уроков. Она привычно опиралась на его руку и отводила глаза от его телячьего влюбленного взгляда. Эх, Кира, Кира. Такой серьезный! Слишком серьезный для своих лет. Все у него было расписано вперед и надолго.
Ему совсем не хотелось уезжать из К. Зачем? Здесь есть даже театр. И кино, и два музея. Здесь дешевые продукты и почти отсутствует организованная преступность. Учиться можно в городском филиале политехнического института. Работать – инженером на местном телевизорном заводе: огромные перспективы! Проводить досуг в парке у реки, ведь река в К. – замечательная, широкая, вольная. Потом накопить денег, купить машину «Жигули» и выезжать на рыбалку или – всей семьей на пикники.
А Женя ненавидела свой город. Надоел он ей до смерти! Она мечтала сбежать из К. Сбежать – к ярким московским улицам, к настоящим театрам, к большой жизни. Пусть там, в большой жизни, – большая конкуренция… Пусть там надо толкаться локтями. Ничего. Она протолкнется. Пробьется, выживет – и преуспеет.
От одного вида примерного Кирилла хотелось выть. Но Женя молчала. Терпела его. Хоть кто-то… Тем более без помощи Кирюши ее четверки по математике быстро превратятся в тройбаны.
Кирилл носил одежку, доставшуюся ему от старшего брата, и не всегда мог заплатить даже за мороженое. Когда он вдруг пытался ее целовать, Женя, как полагается приличной девушке, отбивалась. И Кирилл, дурак, тут же оставлял свои попытки.
Слишком он был порядочный и слишком бедный…
Женя гуляла по городу под руку с Кирюшей, слушала его заумную болтовню. Но смотрела не в лицо ему, а мимо: может, появится человек, ради кого можно пожертвовать надежностью, определенностью… Словом, четверками по математике…
Ее соблазнила та яркая, горячечно-золотая осень.
Другого она встретила на усыпанном листьями бульваре. Он пинал листву ногами, улыбался, и в его светлых волосах играло позднее осеннее солнце.
Он встретился с Женей глазами. Что-то прочел в них и тут же подошел:
– Привет, красавица! В кино со мной пойдешь?
И Женя – тут же согласилась.
Другого звали Колей Липатовым. Ему минуло восемнадцать. Школу он закончил, об умном не говорил, уроки за Женю не учил: «Не помню я ваши интегралы!» Катал Женю не на автобусе, как Кирилл, а на машине: бледно-зеленой «девятке». По первому требованию покупал мороженое – хоть с орехами, хоть с ромом. Дарил цветы – охапками.
И полез к ней на второй день знакомства.
Целовался он совсем не так, как Кирилл. Действовал горячо, настойчиво, властно прорывался языком в ее рот… Женя смутилась, опешила, оттолкнула нахала: «Коля! Ты что – спятил?»
Коля обиженно оторвался от нее. Запыхтел. Наконец, молвил: «Ладно, малявка. Подожду, пока подрастешь…»
Женя боялась, что после отказа Коля вовсе перестанет ей звонить. Но на следующий же день тот принес ей букет роз. Торжественно сказал: «Извини. Я понял, что ты – не такая».
Женя чувствовала себя страшно счастливой. Но было отчасти жаль: она не узнала, что случилось бы дальше, после страстных Колиных поцелуев…
Они ходили в кино, в кафе, в парк культуры к реке. Вечерами, к неодобрению подъездных бабулек, бледно-зеленая «девятка» подвозила Женю к дому.
В отличие от Кирилла, Коля не строил никаких планов. «Живи моментом! – декларировал он. – Ты мне нравишься, и мне приятно делать тебе приятное!»
И Жене нравилось: жить необременительным моментом, и царственно вылезать с переднего сиденья машины, и не обсуждать тоскливые интегралы и будущую счастливую жизнь в городе К. …
Родители, подруги и одноклассницы Колю Липатова не одобряли. Говорили, что Коля – хлыщ и подонок. Особенно в сравнении с милым Кириллом. Одноклассницы пугали Женю: Коля водится с дурной компанией. Обсуждали меж собой, спит Женя с ним или нет. Но Марченко знала одно: с Колей ей весело, у него всегда есть деньги, и он ее – за целый месяц знакомства! – пальцем не тронул! Даже поцеловать больше ни разу не пытался. А наставления родителей и друзей ее только бесили.
– Евгения, ты совершенно не разбираешься в людях, – строго говорила мама. – Помяни мое слово, Кирилл стоит десятка подобных Николаев!
Ох нет! Если Кирилл золотой – почему же с ним так скучно?
– Женька, ты просто дура! – изрекала лучшая подруга. – Кирилл – это клад! Где ты найдешь такого: делает за тебя уроки, и провожает, и на все всегда согласен…
Между прочим, Коля ее тоже всегда провожает. Но, в отличие от Киры, – на машине. Знаем мы этих подружек: завистницы!
…Кирилл никак не мог поверить, что его бросили. Первое время он ходил за Женей скорбной тенью – только не рядом, а позади. Сидел, нахохлившись, на лавочке возле ее подъезда. Печально ждал у школы. Дышал в телефонную трубку. Пришлось сказать ему раз и навсегда: прости – и прощай.
Кирилл покорно послушался. Преследовать ее перестал. Но продолжал безмолвно страдать.
Женя презрительно думала о бывшем поклоннике: «Вот дурак! Давно бы с другой утешился!»
Все-таки насколько с Колей интересней, чем с вялым паинькой Кириллом!
Коля умел красиво ухаживать. Женя любовалась, когда он оставлял в кафе приличные чаевые. Она гордо проходила вместе с ним в лучшую ложу местного стадиона, когда в городок вдруг приезжали столичные звезды: Агузарова, или Маркин, или Виктор Салтыков… А за городом, на проселках, он учил ее водить его бледно-зеленую «девятку».
…С Митей Земковым Коля познакомил ее в лучшей городской кафешке, на улице Соборной (вплоть до недавнего времени – имени Ленина).
Земков подсел за их столик, пожал Коле руку (Женя заметила на его кисти татуировку) и завистливо выдохнул:
– Ну, Колян, ты везунчик! Какую телку себе отхватил!
Жене слово «телка» применительно к себе не слишком понравилось. Но дружбан Коли смотрел на нее так горячо, что она решила: ей сделали комплимент, просто в слегка непривычной форме.
Друг Коли оказался еще веселей и беззаботней, чем сам Коля. Он сыпал анекдотами. Порой подтрунивал над Коляном. Подливал Жене шампанского. Взял Женю на слабо: мол, она не съест килограмм мороженого – ей пришлось, давясь, уничтожить десять ледяных шариков. Земков признал поражение. Заказал коньяку: «Надо выпить, исключительно как лекарство, а то простынешь!»
Девчонки, парочками, шерочка с машерочкой, сидевшие в кафе, бросали в ее сторону завистливые взгляды. А Женя ощущала себя королевой: красивой, любимой, желанной для обоих своих взрослых кавалеров…
…Потом Женя тысячу раз спрашивала себя: «Ну зачем?! Зачем я потом пошла с ними на реку? И почему согласилась посидеть в парке? Я что, не знала, что вечерами там пусто, ни одного случайного прохожего? Почему не догадывалась, для чего этот развеселый ужин? Почему не поняла, что они меня нарочно подпаивают?»
С годами Женя придумала себе десятки оправданий: «Я ведь знала Колю месяц. И он ничего себе не позволял: только тот первый поцелуй, когда он сказал: «Ты не такая…» И мне было хорошо с ним! Он был простой: без заумств, без занудства, с легкой философией – лови момент!»
…Когда Коля прижал ее к дереву со словами: «Ну все, попалась!», Женя решила, что это просто шутка. Когда новый знакомый Митя сказал приятелю: «И чего ты тянул? Давно бы так!», она все еще не верила. Когда Коля резким движением задрал ее юбку, Женя строго сказала: «Ну все, развлеклись – и хватит!»
А в ответ услышала дружный гогот: «Допрыгалась, куколка? Пора платить – и за коньяк, и за мороженое!»
Женя закричала. Но в темной дубраве ей откликнулось только эхо.
Женя стала вырываться – Митя хохотнул:
– Шевелись, шевелись, крошка! Меня это заводит!
Она принялась плакать. Проговорила сквозь слезы:
– Но я… я же… никогда…
– Обожаю целочек! – заверил ее Митя. Женя закричала – громко, на всю гулкую дубраву.
– Закрой пасть! – рявкнул Коля. Ее милый, галантный Коля, еще недавно даривший ей розы. Охапки роз.
А Митя ловко заткнул ей рот грязным носовым платком. По-хозяйски рванул ткань ее кофточки…
…Все было кончено.
Только тихо шуршали на ветру осенние листья.
– Проводим даму домой? – глумливо предложил Митя потом.
– Зачем? – беспечно возразил Коля. – Сама доковыляет!
Женя лежала на прохладных влажных листьях. Митя схватил ее за обрывки кофточки, грубо приподнял:
– Смотри, сука, только попробуй вякнуть! Пришибу. Поняла, мокрощелка? Мокрухой больше, мокрухой меньше – мне рояля не играет!
«Я все расскажу папе! И он убьет их!» – измученно подумала Женя.
…Родителей дома не оказалось. На кухонном столе лежала записка: «Уехали на дачу. Не забудь покормить рыбок».
Женя, двигаясь, словно в липком тумане, покормила рыбок. И только потом случайно взглянула на себя в зеркало. Закричала. Принялась срывать с себя грязную, изорванную одежду. Ринулась в ванную, включила горячую воду. Пыталась смыть с себя эту грязь, эту гадость. Терла и терла тело жесткой мочалкой, но никак не могла избавиться от запаха. Ужасного терпкого запаха.
Она не сможет с этим жить.
Женя прошла в гостиную, упала на диван и зарыдала.
Слезы вышли сухими, в груди закололо, ее разрывал кашель. Лежать спокойно она не могла. Суетливо перебирала бахрому на покрывале. Чувствовала, как дрожат, не могут успокоиться губы.
Она вскочила, заметалась по комнате. Задела любимую вазу. (Там еще стояли Колины полузасохшие цветы.) Ваза разбилась. Женя пошла на кухню за веником. Зачем-то зашла в родительскую спальню.
Посмотрела на комод. Нижний ящик был приоткрыт. Зачем-то приоткрыт. Женя знала, что под папиными носками там лежит.
Женя потянулась к ящику. Закрыла глаза. На ощупь пошарила в ящике. Ее пальцы уткнулись в холодное. Руку холодил папин наградной «макаров».
Коля проживал на соседней улице.
…Они оказались у него дома. Оба. Насильники. Липатов и Земков…
Обыкновенная, очень советская мебель. Громоздкий секретер с захватанными дверцами. Журнальный столик, запятнанный кружками от стаканов. Женя навсегда запомнит запах той квартиры – запах несвежей одежды, пыли и недоеденных закусок.
Ее до смерти будут преследовать их взгляды. Сначала – глумливые:
– Что, крошка, захотелось еще?
Потом – строгие:
– Эй, детка, брось пушку! Не шути!
Стрелять оказалось легко. Прямо в их рожи – ненавистные, мерзкие, грязные рожи. А потом – в затхлый запах квартиры с налету ворвался солоноватый, морской привкус крови… Совсем не страшно. Будто в кино. Словно на пыльный ковер брызнул клюквенный сок…
…И до самой смерти ее будет преследовать отчаянный вскрик отца: «Что ж ты наделала, Женька!»
Дело о перестрелке враждующих преступных группировок взбудоражило К. Благодаря стараниям отца оно все-таки осталось нераскрытым. Женю немедленно отправили в Москву, к родственникам, – доучиваться. Мама слегла.
…Летом, перед началом выпускного года, к ней приехал отец. Совершенно седой. С потухшими глазами.
– У мамы – рак, – тускло сообщил он. И резко добавил: – Только не надо реветь. Слишком поздно…
«Он во всем винит меня!»
Отец сказал, избегая ее взгляда:
– Мама просила тебе передать… Она хочет умереть спокойно.
Он повысил голос:
– Мама просит тебя – не сдаваться.
Отец впервые взглянул ей в глаза и добавил:
– Я тоже тебя об этом прошу…
На следующий день Женя начала готовиться к экзаменам в МГУ, куда через год поступила.
Она просто обязана победить прошлое. Уничтожить его. Замолить свой грех.
Хоть как-то оправдаться перед родителями.
И – перед своим бывшим поклонником Кириллом Кругляковым.
Женя не видела его все десять лет. И почти о нем не слышала. Знала только, что жизнь Кирилла не задалась. Он так и не оправился после той злосчастной золотой осени… Женя обвиняла в этом только себя.
Недавно она получила письмо от своей единственной подруги из К.
Подруга сообщала, что Кирилл Кругляков умер. «Что там точно случилось – неизвестно. Никто толком это дело и не расследовал. Ты же знаешь, Кирюшка – наркоман со стажем, семь лет уже колется. Скорее всего, передозировка…»
Гадость! Какая гадость! Кирюшка же – совсем молодой, всего на год ее старше! Он мечтал о тихой домашней провинциальной жизни. Крыжовник на даче, прогулки у реки… Он оправился бы от несчастной любви. Все оправляются. Но… Но в тот самый момент, когда ему бы плохо, какой-то гад, какой-то местныйДубов, подсадил его на иглу!
Родители любили ее – и погибли.
Кира любил ее – и погиб.
А прошлое, казалось, забытое и похороненное, снова явилось в ее жизнь. Явилось без спроса.
Назад: Глава 6
Дальше: Глава 8