Не зря, ох, не зря крутились в ту ночь в гостевом домике Комсомольска-17 гэбэшные магнитофоны! Много, очень много интересного они записали – не слыханного в комнатах, где маршалы останавливались и главкомы, а вот музыканты, тем более англичане – до сих пор никогда.

Несся шепот из номера сто четыре:

– Моя дорогая, я буду нежен, аккуратен, я исцелую тебя везде, я подарю тебе радость, одну ее, только ее, ну, вот видишь, как хорошо, только радость, только любовь и ничего, кроме любви!..

Ему вторила комната сто один:

– Я заберу тебя с собой, мы будем вместе под небом Альбиона бродить под шотландскими дождями и по Тауэру, и загорать на Брайтоне, и поедем на Лазурный Берег, и в столицу хиппи Сан-Франциско, и я представлю тебя королеве, и ты, только ты, будешь моей королевой…

А в то же самое время Аксинья из штаба докладывала Рыгину:

– Они легли.

И Рыгин решил, что делать, и отважился действовать – совершил отчаянный поступок – эх, грудь в крестах или голова в кустах! – набрал по «вертушке», напрямую, номер Устина Акимовича Навагина, члена Политбюро, личного друга Генерального секретаря. Сейчас в Москве шесть вечера, будем надеяться, он в кабинете – а потом не забудет его, верного владивостокского служаку.

– Устин Акимыч, это полковник Рыгин, начальник УКГБ Приморья. Я решился побеспокоить вас в связи с делом чрезвычайной важности. Оно касается вас лично.

– Слушаю.

– Речь идет о вашей внучке, Нине…

– Что с ней?!

– Она жива-здорова, но она в беде.

– Что с ней? Почему Владивосток?! Она же в Киеве, на экскурсии!

– Никак нет, товарищ член Политбюро!

И далее открытым текстом: операция «Моряк», Васнецов, буржуазные музыканты, дом приемов, девочки, объятия…

– Что?! – взревел Устин Акимыч, потребовал подробностей – кто и почему позволил, а потом бросил трубку и стал звонить лично Леониду Ильичу.