Глава 4
Фидаины

Даи аль-кирбаль Хусейн почтительно склонился перед ас-Синаном. Шейх аль-Джабаль посетил лагерь-крепость, где обучались фидаины, совершенно неожиданно. Хусейн, возглавлявший подготовку будущих наемных убийц и смертников почти десять лет, еще не помнил такого случая, чтобы сам Владыка Владык удостоил своим вниманием тайную крепость низаритов, затерянную в горном массиве, куда не добраться даже джиннам. Хусейн в растерянности думал, в какой из комнат, где жили наставники фидаев, поселить шейха, потому что все помещения отличались аскетизмом и довольно убогой обстановкой. А уж сарайчики, в которых ютились неофиты, и вовсе не были приспособлены для нормальной жизни – будущий фидаин должен стоически терпеть любые неудобства и трудности.

Хусейн достойно прошел по всем ступеням иерархической лестницы исмаилитов, за что и был приближен к самому шейху аль-Джабалю – от простого фидаина до даи аль-кирбаля. Поэтому он знал, что ас-Синан предпочитает не тощий тюфяк на полу, как основатель ордена Хасан ибн Саббах, отличавшийся аскетизмом, а мягкую удобную постель, сладкое охлажденное вино и добрую еду. Что, впрочем, никак не сказывалось на жесткости его характера; в этом отношении Старец Горы мало чем отличался от своих предшественников.

–  Меня интересуют твои новые воспитанники Хасан и Абу, – безо всякого предисловия заявил шейх.

Отношения между шейхом и даи аль-кирбалем были доверительными – хотя бы потому, что состояли в родственной связи. Впрочем, об этом оба не распространялись, но то, что Хусейн остался жив после всех своих тайных операций, уже казалось чем-то нереальным. Это было практически немыслимо: каждый фидаин считал большой честью отдать жизнь за шейха и умирал с радостью, даже под пытками. Тем не менее Хусейн сумел выбраться из очень опасных передряг, стал даи аль-кирбалем и возглавил школу подготовки наемных убийц ордена. Можно сказать, что он был на своем месте: Хусейн отличался великолепной физической подготовкой, знал много языков и в совершенстве владел искусством перевоплощения. Он мог буквально на глазах мгновенно превратиться из статного мужчины в дряхлого старца и так искусно играть эту роль, что никто не был в состоянии заметить обман. Возможно, этому способствовало искусство «отводить глаза», которое Хусейн позаимствовал у бродячих факиров, когда скитался по Магрибу, добывая разные полезные сведения для Старца Горы.

–  Очень достойные юноши, – осторожно ответил Хусейн.

Несмотря на родственные узы, даи аль-кирбаль ни на миг не забывал, что при необходимости ас-Синан может отправить его к райским гуриям, не задумываясь.

–  Я не об этом! – нетерпеливо сказал Старец Горы. – Как они осваивают то, чему их учат?

–  Выше всяких похвал! Особенно хорошо эти двое стреляют из лука и работают ножами. В этом деле Хасан и Абу – лучшие из тех, кого я обучал последние пять-шесть лет!

Ас-Синан насторожился:

–  Они, кажется, сироты? – спросил он, сверля темное лицо Хусейна своим огненным взглядом фанатика.

–  Да, это так, повелитель… – Хусейн не понял, куда гнет шейх, и немного встревожился.

–  Тогда откуда у них такая сноровка в обращении с оружием? Ведь у кочующих племен, – а эти юноши как раз и принадлежат к кочевникам, – владеть оружием обычно учат отцы. Однако, насколько мне известно, – по крайней мере, так было сказано, когда их принимали в орден, – они утратили своих родителей в раннем возрасте.

–  Не могу знать, повелитель, – честно признался Хусейн. – Но действительно, с оружием они работают выше всяких похвал.

–  А как все остальное?

–  Здесь дела обстоят несколько хуже, но они очень упорные. Временами кажется, что эти юноши никогда не спят и не отдыхают, все учат, учат, тренируются… Что касается физической подготовки, то Абу неважно лазает по стенам и скалам, а Хасан плохо маскируется в песках.

–  Это как раз неудивительно, – проворчал шейх аль-Джабаль. – Первый – житель пустыни, а второй вырос в горах, и только потом его племя откочевало на равнину. Но не в пески.

Он немного успокоился. Старец Горы был очень подозрительным и любой будущий фидаин, попадая в лагерь Хусейна, долго и тщательно проверялся – как на личную преданность шейху, так и на возможность того, что его подослали с целью убить самого аль-Джабаля (такие случаи уже были). Ведь как известно, палка – о двух концах: кто повсюду сеет смерть, должен быть готов собирать урожай, что когда-то и она придет за ним.

Вся проблема заключалась в том, что у ас-Синана не сложились отношения с Мохаммедом I I(сыном Хасана II, преемника основателя ордена), персидским Старцем Горы, который занимал крепость Аламут. Хасан II, прозванный Ненавистным, дошел до того, что назвал себя богом, и его суждения по любому вопросу были непререкаемы. В свое время ас-Синан признал учение Кийямы, провозглашенное Хасаном II, и получил от него задание распространить это вероучение в Сирии. В концеконцов, Хасан Ненавистный был убит своим шурином Намваром, и в Аламуте стал править Мохаммед.

После прибытия в Сирию ас-Синан провел праздник Кийямы во время священного месяца Рамадан. Он считал Хасана II законным духовным учителем, но, с другой стороны, не хотел подчиняться его сыну и наследнику. Поэтому сирийские хашишины пользовались независимостью от Аламута. Такое положение казалось Мохаммеду неприемлемым, и он не раз напоминал об этом ас-Синану в своих велеречивых посланиях, составленных с изяществом рубаи.

Мохаммед посвятил себя не только заказным убийствам, но еще литературе и наукам. Он пользовался славой величайшего поэта и философа; правда, слава эта во многом покоилась на кончиках ножей хашишинов. Однажды старый имам Рази, выдающийся мыслитель, отказался признать, что члены ордена – лучшие теологи. Тогда Мохаммед II передал ученому, что оставляет ему выбор между быстрой смертью при помощи кинжала и ежегодной пенсией в несколько тысяч золотых монет. И выступления имама тут же потеряли былую остроту.

Позже его как-то спросили, почему он так резко изменил свое мнение об хашишинах. «Потому что, – ответил старик, беспокойно поглядывая на толпу, в которой мог прятаться убийца, – их аргументы слишком остры и бьют точно в цель!».

Поначалу ас-Синан решил первым делом доказать, что и он является воплощением божественного начала, в пику Мохаммеду, который решил не идти по стопам беспутного отца. Никто никогда не видел, как сирийский Старец Горы ест, пьет, спит или даже сплевывает. От восхода до заката солнца он стоял на вершине скалы, одетый во власяницу, читая проповеди о собственной власти и могуществе толпам разгоряченных фанатиков.

Но Мохаммед лишь посмеивался. Тогда разъяренный ас-Синан, которому донесли некоторые нелестные высказывания Мохаммеда в его адрес, оставил это глупое позерство и послал конкуренту, как это водилось у низаритов, «подарок» в лице двух фидаинов. Но их перехватил сын персидского шейха аль-Джабаля хитроумный Джалалудин. Конечно же, наемные убийцы и под пытками не признались, кто их послал (таков был наказ ас-Синана), но Мохаммед сразу понял, откуда дует ветер. И теперь Рашид ад-Дин ас-Синан аль-Басри не без оснований опасался, что соперник ответил ему соответствующим «приветом».

Что касается Джалалудина, то он не зажился на свете, – защита у него была куда хуже, нежели у Мохаммеда. Правда, все было сделано так, будто это несчастный случай – ас-Синану не хотелось доводить правителя Аламута до бешенства…

–  Я хочу посмотреть, как занимаются фидаины, – сказал Старец Горы и легко поднял с табурета свое сухое тело.

Он уже не мог, как прежде, подолгу отдавать дань физическим упражнениям. Но постоянные мысли о том, что угрозы для ордена только множатся, не давали покоя ни днем, ни ночью, и шейх аль-Джабаль от этого не просто худел, а таял, как восковая свеча. К тому же он совсем потерял голову, размышляя над тем, кто станет новым главой ордена, когда Аллах призовет его в свои чертоги, – наследников у шейха не было.

–  Слушаюсь и повинуюсь, о великий! – поклонился Хусейн и подошел к стене, закрытой изрядно потертым старым ковром.

Они находились на втором этаже приземистого здания, сложенного из дикого камня, в своего рода «кабинете» даи аль-кирбаля – не сильно просторном помещении, которое служило еще и спальней. В нем стояли низенький диванчик, стол и несколько табуретов (дань привычке: Хусейн некоторое время жил среди франков, маскируясь слугой), а также кувшин и медный таз для омовений.

Хусейн откинул ковер, и в стене обнаружилась дверь потайного хода. Он отомкнул ее и жестом пригласил шейха следовать впереди. Но ас-Синан, отличавшийся подозрительностью, приказал ему идти первым, и они начали спускаться по крутой каменной лестнице на первый этаж, где находились учебные помещения и жилые комнаты. Благодаря этой двери и потаенному коридору с отверстиями в стене даи аль-кирбаль мог в любое время проверять и наставников фидаинов, и их учеников, не привлекая к себе внимания.

Коридор был очень узким, в нем нельзя было разминуться, но ни шейх, ни Хасан не отличались дородностью, поэтому продвигались без задержек, быстро и тихо.

Ас-Синан остановился возле первого отверстия. Через него хорошо просматривалась алхимическая лаборатория, где фидаинов обучали составлять и применять различные яды. Помещение хорошо проветривалось, но все равно чувствовался неприятный резкий запах, и шейх поморщился. «Что поделаешь, – подумал он не без сожаления, – иногда приходится прибегать не к эффектным убийствам при помощи кинжала, когда сразу всем становится понятно, по чьей указке это сделано, но и к ядам, действующим тихо и в то же время неотвратимо. Все равно те люди, кому направлялось это «послание», и без напоминания хорошо понимали, откуда пришла беда…»

В следующем помещении фидаинов обучали языку франков. Способных к чужеземным языкам (и вообще к обучению грамоте) было немного, поэтому они ценились очень высоко и их использовали только в чрезвычайных обстоятельствах, когда других способов выполнить приговор шейха аль-Джабаля не оставалось.

Глядя на недавних дехкан и ремесленников, прилежно зубривших чужой язык, ас-Синан невольно вспомнил сложную операцию, которую провел Хасан ибн Саббах и которая на долгие годы стала для фидаинов образцом. Это было так называемое «отсроченное возмездие».

Хашишины долго и безрезультатно охотились за одним из самых могущественных европейских князей. Охрана вельможи была настолько тщательной и скрупулезной, что все попытки приблизиться к жертве неизменно терпели неудачу. Во избежание отравления или иных коварных восточных ухищрений, ни один смертный не мог не только подойти к князю, но и приблизиться ко всему, чего могла коснуться его рука. Пища, которую принимал князь, предварительно опробовалась специальным человеком. День и ночь возле него находились вооруженные телохранители. Даже за большие деньги хашишинам не удавалось подкупить кого-либо из охраны.

Тогда Хасан ибн Саббах предпринял нечто иное. Зная, что европейский вельможа слыл ярым католиком, Старец Горы отправил в Европу двух молодых людей, которые по его приказу обратились в христианскую веру, благо распространенная среди исмаилитов практика «такыйя» позволяла им совершить обряд крещения для достижения священной цели. В глазах всех окружающих они стали «истинными католиками», яро соблюдавшими все католические посты.

В течение двух лет юноши каждый день посещали местный католический собор и, стоя на коленях, проводили долгие часы в молитвах. Ведя строго канонический образ жизни, молодые люди, регулярно отпускали собору щедрые пожертвования, а их дом был круглые сутки открыт для любого страждущего. Хашишины понимали, что единственную узкую брешь в охране вельможи можно найти лишь во время воскресного посещения им местного собора. Убедив окружающих в своей христианской добродетели, новообращенные католики стали чем-то само собой разумеющимся, неотъемлемой частью собора. Охрана перестала обращать на них должное внимание, чем незамедлительно и воспользовались убийцы.

Во время очередного воскресного служения одному из скрытых фидаинов удалось приблизиться к вельможе и неожиданно нанести несколько ударов кинжалом. Охрана среагировала быстро, а нанесенные хашишином удары пришлись в руку и плечо, не причинив князю серьезных ранений. Однако второй фидаин, находившийся в противоположном конце зала, воспользовался суматохой и вызванной первым покушением всеобщей паникой, подбежал к жертве и нанес смертельный удар отравленным кинжалом прямо в сердце…

В третьем помещении, более просторном, нежели первые два, фидаины учились убивать голыми руками. Они осваивали боевой стиль, который назывался джанна. Хашишин должен двигаться как тень и быть похожим на ядовитую змею, готовую ужалить врага в тот момент, когда он меньше всего этого ждет. Новобранцев учили соединять свои атаки в единую цепь, не давая противнику ни малейшего шанса ответить на удар. Кроме того, будущие фидаины зазубривали специальные магические заклятия, ослабляющие волю жертвы.

Глядя на смуглые мускулистые тела юношей, шейх невольно вздохнул: «О, Аллах, как быстро бегут годы!» Казалось, еще совсем недавно он мог стоять на руках сколь угодно долго, карабкаться на крепостные стены, как белка, и сражаться с одним кинжалом против двух-трех противников, вооруженных саблями. А теперь небольшая прогулка по ущелью уже вызывает одышку. Тогда его сон был похож на смерть, настолько крепко он спал, а нынче ночь иногда превращается в пытку, потому что в голову лезут разные ненужные мысли и даже мягкий диван кажется утыканным гвоздями.

Подавив очередной ностальгический вздох – у Хусейна чуткие уши, – Старец Горы пошел дальше. Теперь он озабоченно морщил лоб. В лагере всегда не хватало наставников, и он знал, что Хусейн обязательно начнет жаловаться по этому поводу. Но где найдешь настоящих мастеров своего дела? Их искали везде – в Египте, Магрибе, Персии и даже в землях франков.

Конечно, добровольно пойти в услужение к шейху аль-Джабалю мало кто изъявлял желание. Но это была небольшая беда. Часто так случалось, что какой-нибудь известный алхимик или знаменитый мастер боя на ножах ложился вечером в свою постель раньше времени по причине легкого недомогания, а утром просыпался уже в Масйафе; Старца Горы не сильно беспокоила нравственная сторона подобных проделок.

Однако нужно отдать должное ас-Синану – никого из мастеров не убили после окончания оговоренного срока его службы хашишинам. Им очень щедро платили золотом, всячески ублажали и спустя два-три года отвозили к семьям, наказав держать язык за зубами. За долгие годы почему-то ни один из них так и не рассказал, где и как ему угораздило надолго пропасть. Но видимо, какие-то слухи все же ползли, потому что другие мастера работали на Старца Горы охотно и с полной отдачей, не опасаясь за свою жизнь.

Но где же Авар и Хасан? В этот день у них были тренировки по лазанию. Наставник, выходец из горного племени, приказал им добраться до вершины практически отвесной скалы, не пользуясь никакими приспособлениями. А они были: разные веревки, когти, крючки… Но кто потащит с собой кучу железок, когда дойдет до дела? Поэтому фидаины обучались лазать только с помощью рук и ног. Их так хорошо учили, что несчастных случаев практически не было. Мастер-наставник знал, насколько ценна жизнь каждого хашишина, и боялся потерять свою в случае смерти ученика, – даи аль-кирбаль был беспощаден к тем, кто относился к своим обязанностям спустя рукава.

–  Плотнее, плотнее прижимайся к скале! – советовал Хасан бедняге Авару, которому казалось, что еще немного – и он сорвется вниз. – Держись! – Ему оставалось лишь советовать, потому что помочь товарищу он не мог, так как и сам находился почти в таком же состоянии – тесно прильнув к шершавым камням, полз, как улитка, к уже близкой вершине.

Скалолазание давалось Авару гораздо труднее других дисциплин, вместе взятых. Все остальное благодаря Азермехру он мог исполнять играючи. Мало того, Авару еще приходилось и притворяться, дабы не вызвать у даи аль-кирбаля никаких подозрений в том, что он уже проходил подобное обучение, но в другом месте.

Конечно, в лагере фидаинов кроме скалолазания и преодоления крепостных стен были и другие предметы, незнакомыесыну пустыни. Например, прыжки в воду с большой высоты. Или плавание в бурной горной речке. А еще ему сложно было подолгу находиться под водой, дыша через камышинку; в первое время вода пугала Авара. Просто задерживать дыхание при нырянии он мог вполне свободно; этому Азермехр обучил его прежде всего. И хотя наставник тренировал своего воспитанника для проникновения в кяризы, где часто бывает мало воздуха, но юноша, освоившись в непривычной обстановке, все равно сидел под водой дольше всех. Казалось, что у него на какое-то время вырастали жабры.

Фидаины прыгали в высоту и длину, да так, что и кошка могла позавидовать, тренировали прыжки с шестом через пропасть, учились спрыгивать с высоких стен на камни, ходили по тонкому бревну сначала надо рвом, а потом и над глубоким провалом, когда оступиться было смерти подобно. А еще они часами висели, зацепившись за ветку или скальный уступ, словно обезьяны. Притом постепенно отпуская один палец за другим, чтобы в конечном итоге держаться только на одном. Это умение было непременным условием для скалолазания безо всяких приспособлений.

Вот и сейчас Авар едва успел ухватиться двумя пальцами за крохотный, почти невидимый глазу выступ, и теперь его ноги, потеряв опору, болтались над пропастью.

–  Постарайся слиться со скалой! – подсказывал Хасан. – Ты и камень – одно целое! Я же тебе учил!

–  Иди ты!.. – огрызнулся Авар, невероятным усилием извернулся и наконец зацепился за камни обеими руками.

Дальше дело пошло легче. От злости на самого себя он начал карабкаться так быстро, что у Хасана глаза полезли на лоб. Оказавшись наверху, Авар встал на самый краешек скального уступа и раскинул руки, словно собирался взлететь под небеса, словно орел, и громко закричал:

–  О-эй! Э-ге-гей!

–  Уф!.. – рядом появился и Хасан. – Что вопишь, как сумасшедший?

–  Радуюсь.

Хасан хмыкнул:

–  Есть чему… Еще немного – и от тебя осталась бы верблюжья лепешка. Не любишь ты камни. И они к тебе относятся так же.

–  Как можно любить камни?!

–  Очень просто. Представь, что они живые. Пошепчи им несколько ласковых слов, чтобы приняли тебя за своего, погладь нежно и можешь не сомневаться: помощь они всегда окажут. Ты видишь, что перед тобой голая скала, ни единой трещинки, а махнул рукой – и сразу попал на каменный выступ. Откуда он взялся? Неизвестно. Прежде на том месте ничего не было… Поверь, это правда.

Авар неопределенно пожал плечами, и они начали спускаться вниз, что оказалось опасней и труднее, нежели восхождение.

Хасан по-прежнему был для него загадкой. Авар наблюдал за приятелем гораздо пристальней, чем наставники фидаинов, в том числе и даи аль-кирбаль. Ведь они и спали вместе, в одной тесной клетушке. Теперь его судьба была связана с судьбой Хасана крепкими, неразрывными нитями, – по указанию самого ас-Синана им предстояло работать в паре. Об этом юноши узнали от даи аль-кирбаля, который подчеркнул, что это большая честь – получить благословение самого шейха.

Почему аль-Джабаль выделил их из всей толпы и объединил в одно звено (а будущих фидаев в лагере насчитывалось чуть больше трех сотен), Авар не знал. Его и Хасана обучали лучшие мастера и преподаватели. Для изучения языка, веры и обычаев франков люди Старца Горы умыкнули из самой Венеции весьма известного теолога, святого отца Фульвио Руджеро, а философа Давида Динанского «позаимствовали» на время у семьи, когда он решил посетить Святую землю.

Авар ни в коей мере не сомневался, что Хасан, в отличие от него, правоверный мусульманин. Его напарник ни на миг не задерживался с намазом и относился к молитвам очень серьезно – исполнял все предписания Корана с завидным усердием. (На некоторые вольности по части веры в лагере смотрели сквозь пальцы; особенно отличались этим будущие выпускники наставника Хусейна, которые смотрели на новичков, бьющих поклоны, свысока. Создавалось впечатление, будто они знают нечто такое, о чем молодежь пока не имеет понятия.)

С другой стороны, Хасан уж точно не был фанатиком, готовым беспрекословно отдать свою жизнь за шейха аль-Джабаля, как остальные воспитанники Хусейна. Было в нем нечто потаенное, глубоко упрятанное, о чем Авар не решался спросить, хотя был его близким товарищем, можно даже сказать, другом. Авару почему-то казалось, что после такого вопроса дни его жизни будут сочтены. Хасан обладал свойством рогатой гадюки – трудно понять, когда и по какой причине она нанесет свой смертельный укус, чтобы тут же спрятаться, мгновенно зарывшись в песок. От укуса этой гадины были бессильны даже противоядия Азермехра, а уж он-то знал толк в ядах и различных целебных растениях.

Но в остальном Хасан был великолепным товарищем. Ему можно было довериться почти во всем, и Авар не сомневался, что в любой ситуации Хасан, ни мало не колеблясь, подставит ему свое плечо.

Была в их отношениях и еще одна тонкость. Хасан тоже не доверял полностью Авару. В принципе, это понятно – их так учили. Доверять, верить можно только шейху аль-Джабалю. Это – закон для фидаинов. Лишь он был для учеников даи аль-кирбаля одним-единственным непререкаемым авторитетом, практически живым богом. Остальные – наставники и даже муллы – находились всего ступенькой или двумя выше фидаинов. И подчинялись им лишь потому, что так сказал шейх.

Обоюдное недоверие юношей, конечно же, происходило от великолепной физической подготовки каждого. Как они ни скрывали свою натренированность, притом как раз в тех дисциплинах, которые им преподавали, все равно, если хорошо присмотреться, обман таял, словно утренний туман. Но если наставники не сильно углублялись в такие материи и лишь радовались успехам молодых фидаев, то юноши мрачнели и старались спрятаться поглубже в свою скорлупу. Обоих мучил вопрос: «А что тебя, дружище, привело в фидаины?»

Только в крепости-лагере Авар понял, как сильно ему пригодились совместные поездки с Азермехром в город, на базар. Теперь его наблюдательности можно было позавидовать. Пока шли занятия, он мысленно занес в тайники своей памяти всех будущих фидаинов, обучавшихся у Хусейна. Любой из них мгновенно представал перед его внутренним взором, и Авар мог описать его во всех подробностях, в том числе и свойства характера. Мало того, он запоминал, под какой личиной будет скрываться каждый из трехсот фидаев-новобранцев.

Кроме того, что каждый из них должен был владеть какой-то профессией (вплоть до знахарей, которые высоко ценились в народе, и гадальщиков), их учили притворяться, надевать на себя личину другого человека. Но если с профессиями особых проблем не существовало, то играть, как профессиональные актеры, никто не умел.

Воспитанникам Хусейна часто приходилось разыгрывать целые бытовые сценки, и наставники строго и придирчиво разбирали каждый промах «актера» поневоле.

Жили будущие фидаины не в общих спальных помещениях, а в отдельных каморках по двое и по трое, и практически не встречались, чтобы побеседовать по душам или предаться юношеским забавам – ведь они были молоды и испытывали тягу к общению. Практически все ученики даи аль-кирбаля были разбиты на звенья по несколько человек; видимо, их готовили к конкретному заданию. Но никто из будущих фидаинов понятия не имел, куда их пошлют и что им придется делать.

Все грамотные усиленно учили язык франков. Авар предположил, что им придется иметь дело с крестоносцами. А когдалюди аль-Джабаля умыкнули католического священника и заставили его преподавать некоторым избранным (в том числе и Авару с Хасаном) основы христианского вероучения, юноша уже не сомневался, что встреча с защитниками Гроба Господнего, как называли себя франки, неизбежна.

Оказалось, что Хасан, как и Авар, смыслит в языке франков. Можно было живот надорвать от смеха, слушая, как он перевирает франкские слова, тем более что Хасан иногда забывался и начинал говорить совершенно чисто. Хорошо, учитель-франк не принадлежал к низаритам и не прошел выучку в лагере Хусейна. Иначе он точно заподозрил бы подлог и доложил рафику-десятнику или одному из трех даи, помощников Хусейна, которых с полным на то основанием можно было назвать сотниками.

Почему Хасан выдает себя не за того, кто он на самом деле? Этот вопрос мучил Авара днем и ночью. Ответ мог быть только один: его товарищ – соглядатай, как и он сам. Но кто его послал? Авар из рассказов Азермехра знал, что у султана Салах ад-Дина есть верные люди, которые разведывают для него обстановку в городах, а также в стане крестоносцев. Но это были в основном простые феллахи или дехкане, водоносы, ремесленники, купцы, которых никто не учил тому, что знает тот же Хасан.

Авару иногда казалось, что Хасану вообще неизвестно, что такое страх. Но однажды после долгих тренировок на реакцию наставник-даи повел юношей в дальний конец крепости, который фидаинам запрещалось посещать. Там находилась глубокая и просторная яма. Заглянув в нее, Хасан побледнел как полотно.

Даи покривился (это у него обозначало улыбку), заметив испуг ученика и спросил у Авара:

–  Змей ловил?

–  Нет. Убивать приходилось. И даже есть, когда в племени был голод.

–  Ну а сейчас ты должен поймать их всех и сложить в этот садок. – Он бросил к ногам Авара небольшую корзину из лозы, которая закрывалась крышкой. – И помни: от твоей реакции зависит твоя жизнь. Как брать змею голыми руками, я вас учил.

Авар подошел к яме и почувствовал, как к горлу подступил жесткий ком – ни проглотить, ни выплюнуть. Яма полнилась змеями – кобрами, рогатыми гадюками, эфами… Похоже, его и Хасана посылают почти на верную смерть. Юноша невольно прикоснулся к рукоятке кинжала.

–  Не убивать! – грозно предупредил даи, заметив жест воспитанника. – Только ловить. И ничего более. – С этими словами он всучил юноше так называемую «змеиную» флейту индийского факира – небольшую высушенную тыкву-резонатор с трубочкой, в которой были вырезаны отверстия.

–  Слушаюсь и повинуюсь, – ответил Авар. – Наблюдай за мной, – тихо шепнул он Хасану. Собравшись, поставил корзину на голову, мягко спрыгнул в яму и застыл как изваяние.

Он так умудрился выбрать место, что потревожил лишь одну королевскую кобру. Собственно говоря, на нее он и имел виды. Кобру как самую опасную тварь нужно было изловить и посадить в корзину в первую очередь.

Змея была огромной. Она подняла голову почти до уровня пояса юноши и раздула свой капюшон. Авар знал, что, пытаясь отпугнуть человека, змея часто делает «холостые» укусы, вообще не впрыскивая яд. Ведь он необходим кобре, прежде всего, для охоты, и случайные или ненужные потери яда нежелательны. Однако сейчас был не тот случай.

В природе кобра обычно охотилась на других змей, но здесь ее держали взаперти и кормили крысами, на которых не нужно было расходовать яд, – они сами лезли ей в глотку, поэтому ядовитые железы рептилии были переполнены. И она просто обязана была использовать его, хотя бы частично. Судя по раздраженному виду кобры, она собиралась поохотиться на тех змей, что были в яме, но выбрать объект для охоты было затруднительно, потому что там собрались самые крупные представители своего вида и сдаваться на милость королевы не собирались. Видимо, перед тем как к яме подошли люди, там происходило сражение, и в связи с этим все змеи были сильно возбуждены.

Авару было известно, как обходиться со змеями. Он не боялся их, всего лишь опасался и всегда обходил стороной или уступал дорогу. Не так много было в пустыне живности, чтобы убивать ради развлечения.

Ему часто приходилось спать прямо на бархане, и он обязательно окружал свое ложе арканом, сплетенным из конского волоса. Юноша знал, что змея не в состоянии преодолеть эту преграду – из-за колючих жестких волосков. А еще ему было известно, что флейта факира – это просто обман зрителей, к которому прибегают заклинатели змей, чтобы плата за представление была полновесной и никогда не иссякала. Даи об этом или не знал, или сознательно утаивал, чтобы посмотреть, как воспитанники преодолевают страх. Что они умрут от укуса змеи, даи не боялся – алхимики шейха аль-Джабаля давно нашли противоядие, благодаря которому укушенный излечивался очень быстро.

Кобра уже готова была прыгнуть, но Авар нанес резкий точный удар флейтой по голове гадины. Он бил в наиболее болезненную точку, которую указал ему Азермехр. Даи, проводивший занятия со змеями, учил фидаев лишь молниеносной хватке, чтобы змея оказалась в руках прежде, чем укусит.

Он показал, где и как брать, и что потом делать дальше.

Но Авар знал, что в пустыне змея – это еще и живой кусок мяса. Ее можно было поджарить на костре и съесть; правда, мясо, напоминающее курятину, все же имело специфический вкус и запах. Но когда человек голоден, ему не до таких тонкостей.

Авар бил и бил, разъяренная кобра по-прежнему пыталась укусить его, но в конце концов боль превозмогла инстинкт убийства и тварь бросилась бежать, хотя куда сбежишь из ямы? Змеи зашипели, но сразиться с королевой не решились, а постарались освободить ей дорогу. Авар схватил рептилию за хвост, ловко зашвырнул ее в корзину и закрыл крышку. Наверное, сам даи поразился такому повороту событий, потому что юноша услышал его тихий удивленный возглас.

Остальных змей Авар собрал в корзину без особого труда. Огромное напряжение, которое он испытал во время поединка коброй, обострило его реакции, и движения юноши были быстрее, чем броски рептилий. Одной рукой, в которой Авар держал флейту, он отвлекал внимание змеи, а второй хватал ее за хвост, если гадина убегала, или за шею, когда она не хотела сдаваться.

–  Молодец! – ухмыльнулся даи, когда Авар вылез из ямы.

Похвала в устах этого угрюмого немногословного человека, выходца из далекого Хинда, многого стоила. Авар вежливо поклонился и отошел в сторону. Наступил черед Хасана.

По расширенным зрачкам приятеля Авар понял, что тот так и не сумел подавить огромное волнение и страх, хотя и не подавал виду. Это было плохо, очень плохо. С таким настроением лезть в яму со змеями (даи вернул их обратно, высыпав из корзины, ни мало не беспокоясь, что они от падения еще больше разъярятся) смерти подобно. Авару очень не хотелось терять Хасана. Он знал, что обычно фидаинов излечивают от укусов змей, но бывали и смертельные случаи. Все зависело от того, в какую часть тела укусила рептилия.

Мысленно помолившись, Хасан уже хотел спрыгнуть в яму, как неожиданно прибежал посыльный из фидаинов-новичков.

–  Вас зовет даи аль-кирбаль! Срочно! – обращаясь к юношам, выпалил он одним духом, перед этим должным образом поприветствовав даи; и поспешил добавить: – Да хранит его Аллах…

Авар и Хасан переглянулись. У первого в глазах мутной волной плескалась тревога: похоже, обучение закончилось и им предстоит выполнить какое-то задание, которое, конечно же, вряд ли будет легким. А второй смотрел с радостью и огромным облегчением – он избежал общения с омерзительными скользкими гадами. Страх перед рептилиями мучил с детства, и Хасан ничего не мог с собой поделать.

–  Ступайте, – сказал даи. – Вам пора.

Его темные глаза, обращенные на юношей, были неподвижны, а взгляд бесстрастен. Для даи они были не более чем глиной, из которой он худо-бедно вылепил горшок. А обжигать его в раскаленной печи придется другим.