Из поэмы. «Грасмир, мой дом»

Однажды я стоял на том Холме.
Я школьник был тогда. Но сколько лет
Мне минуло, я не припомню. Час
Прекрасно помню, год же позабыл.
Узрев уединенный сей приют,
Я в одночасье перестал спешить
(Мой шаг тогда поспешен был, мечты
Ребячливы) и произнес, вздохнув:
«Какое счастье – жить в таких местах!
А если умирать – да, если мысль
О смерти посетит меня в раю,
Где я стою – то здесь и умереть!»
. . . .
Зеленый край я видел с высоты,
Что не дурманит, но возносит. Вниз
Долина уходила, ввысь – холмы.
Я долго там стоял. И, право, мог бы
Всю жизнь на этом месте простоять.
Да лучшего и не сыскать: щедроты
Природы дарят отдых бренной плоти,
А дух взволнован: разве можно здесь
Остаться равнодушным? Я стоял
И думал о летящих облаках,
О ветерках, что рябью по воде
Расходятся и наперегонки,
В хлебах, в росистых травах вновь и вновь,
Играя, гонят за волной волну.
О солнце, птицах, бабочках, тенях,
Об ангелах, крылатых существах,
Царящих надо всем, что взору их
Открыто. Так глядел я, и во мне
Дух взволновался. Я в тот миг обрел
Свободу, радость, мощь, но – лишь в одном:
С лугов на горы мчаться, с гор – в луга,
На остров с брега, с острова – на брег,
То на простор, то в угол. То в поля
Цветов душистых, то в лесную глушь.
То ввысь, то вниз. И это все вместил
Сей свод огромный. Я подумал: вот
Мой милый дом; долина – вот мой мир.
. . . . .

Примите же меня, мои Холмы.
В сей ясный день я чувствую сполна
Защиту вашу. Вы всегда со мной.
Сродни надежной пристани в ночи.
О, как тебя прекрасной не наречь?
Да, ты нежна, нарядна и прекрасна,
Долина. И исполнена покоя
Твоя улыбка. Всем довольна ты.
Довольна: вот скала, лесистый склон,
Вот озеро с зеленым островком
Среди бессчетных склонов каменистых,
Вот церковь и дома. Порой бок о бок,
Но чаще порознь, словно россыпь звезд,
Глядят из палисадников своих,
Подбадривая трепетно друг друга,
Как звезды сквозь прорывы в облаках.
Что нужно нам? Ведь нам даны ручьи,
Лугов и гор зеленый окоем,
И рощи, и холмы под щедрым солнцем,
В лугах – стада, а в кущах голоса
Небесных птах – внезапный этот звук,
То тут, то там, с рассвета до заката
Поющий тем, кто ходит по земле,
Пустынность и безмолвие небес.
Все это есть у нас. И в сотне мест
Иных. Но больше не сыскать нигде,
Нигде (да не фантазия ли это?)
То чувство, что приходит здесь. О, здесь,
Где в душу мне оно вселилось в детстве,
Здесь, где царит оно и днем, и ночью.
Здесь, и в умах избранников, что с ним
Не расстаются, где б ни оказались.
То чувство – как назвать его? – то чувство
Величия, покоя, красоты,
Той связной святости земли и неба,
Что это место времени творят.
Убежище для многих, милый дом,
Предел, приют последний, средоточье
Всего и перекресток всех дорог,
Та цельность, что без страха и упрека
Сама себя вершит себе на радость.
Довольство и единство во плоти.
. . . . .

Сменилась трижды зимняя луна
С тех пор, когда Грасмир, долина наша,
Нас приняла. Был ясен небосвод,
Он нас тепло приветствовал и вел
К порогу дома в нашем новом доме,
Того, что вскоре стал любовью нашей
В другой, большой любови. Тьма легла,
Рождая тьму с ее тишайшей ношей
Покоя и довольства, но в домишке.
Ей было неуютно, к чужеземцам
Она приглядывалась. А теперь
Нас любят здесь. Прекрасная Долина
Нас полюбила. Пусть жестокой бурей,
Два месяца не затихавшей бурей,
Она испытывала наши души.
Но души были ей верны во мраке.
Поэт не оставлял своих напевов,
Пел непривычно бодро и светло
Среди лесов безмолвных и холмов,
И пастухов, которым чужда радость
Звучания.
Но вот врата Весны
Раскрылись. И суровая Зима
Гостей своих весне передала,
Чтоб та потешила их в этот день,
И день за днем. О, что была за радость
Слетевшимся на половодье птицам
С их гомоном. Пусть, узники Зимы,
Они привыкли к ней. Но в этот день
Ликуют, позабыв свое унынье,
И как же с ними мне не ликовать?
Я счастлив – пусть, в отличие от них,
Мне не дано подняться в небеса,
Беспечно воспарить и там кружить
Средь множества других таких же, чьи
Движенья суть гармония, а танец —
Само великолепие. Гляди,
Они кружат, парят – за кругом круг
Над озером – своим родимым домом,
Круги все у́же, все тесней, полет
Приволен и беспечен. А теперь
Круг шириною с озеро, и снова
Круги и петли – в самой вышине
И над землей, вперед и вновь назад,
Как если бы единый правил дух
Полетом безустанным. И когда
Они в десятый раз летели, я
Решил, что кончен их полет. Но чу! —
Летят опять. Я слышу крыльев шум:
Едва-едва, потом сильней, потом
Над головой – и вновь едва-едва!
Играй же, солнце, в пестром оперенье.
Вода и лед сверкающий, явите
Летуньям светлый облик их. Пускай
Себя они увидят в водной глади,
Чуть ярче и отчетливей, когда
К ней спустятся – и снова к небесам
Подобно молнии взметнутся, отдых
Презрев и притягательность воды.
Возрадуйся, весна! Сей день – он твой.
Дарованы не мне лишь одному —
Мне, с радостью глядящему вперед —
И нежный ветерок, и солнца свет.
Они милей мне, чем счастливый хор
Любви, твое семейство, о весна,
В густой листве резвящийся беспечно.
И только пары белых лебедей
Не вижу я. О, почему их нет?
Да, их двоих – о, почему их нет
В чудесный этот день? Как мы с сестрой,
Они из дальних прибыли краев,
Чтоб поселиться здесь в тиши и мире,
Избрав долину, хоть могли избрать
Любой из уголков земли. Пока
Два месяца не утихала буря,
Мы видели их каждый день вдали
От берега, где тише. Нам они
Старинными знакомцами казались,
И всей долине. Но сильнее прочих
Их полюбили мы: за красоту,
За тихий нрав, за верность, а еще
Мы видели в них родственные души:
Они, как мы, сей выбрали приют,
Пока чужие здесь – и мы пока
Чужие здесь; они вдвоем – и мы
Вдвоем, и точно так же одиноки.
Куда ж они исчезли? День за днем
Я их искал, но тщетно. Ни в полете
Не видел их, ни в синей полынье,
Что стала новым домом их, в котором
Жила бок о бок мирно эта пара —
Союз, священной дружбой осененный.
Увидим ли мы их в году грядущем
И уцелел ли их союз, как наш?
Сдается мне, теперь уже не время
Питать надежды. Может быть, Пастух,
Владелец смертоносного ружья,
Их разлучил, погнавшись за добычей —
А лучше бы не тронул, ради ближних
Своих и ради агнцев на горах.
Я думать предпочту, что смерть нашла
Обоих сразу, милость им явив.
. . . . .

Мы не одни здесь, Эмма. Мы не будем
Здесь неуместны или одиноки,
Лелея то, что дорого лишь нам.
К чему рассеивать среди равнин
И скал долины, над ее холмами
Бесплодное радушие, купая
В нем вещи, не привыкшие к тому,
Чтоб их любили; что совсем недавно
Стояли, одиноки и унылы,
И вновь такими стали бы без нас.
Нам нет нужды поддерживать огонь
В светильнике, лишь нам принадлежащем,
Что вспыхнет коротко – и скоро гаснет.
Куда б мы ни пришли – до нас другой
С дарами побывал. Нам корчевать
Не нужно лес на пастбищах, и так же
Придумывать не нужно ничего:
Любую мысль хоть кто-нибудь да думал.
И радость, и печаль одна на всех.
В долине – доме пастуха простого —
Не меньше чувств, чем солнечного света,
Чем ветра, звуков, запахов, теней.
Те чувства наших не тусклей, лишь ближе
Лежат к заботам о насущном хлебе
И самый дух свой черпают и форму
Из личных интересов, но не мнятся
Постыдными и грешными. Напротив,
Они бодрят, и милостью природы,
Не оставляющей нас ни на миг,
Облагораживают себялюбье,
В котором коренятся, и любовью
Тревогу гасят, с коей нераздельны.
Они чисты – о, лучшие средь них
Чисты, и несть числа им – вот они-то
Сопровождают истинную радость,
Да, радость лучших и чистейших душ,
Они едины с ней и осеняют
Меж тем нетленным бытием своим,
Таким непритязательным, смиренным,
Приют наш горный (да пребудет он,
Вовек пребудет в мире и покое!),
Даря нам бодрость духа и здоровье,
И огоньками мыслей вдохновенных
Мгновенья нашей жизни озаряя,
Чтоб сладок был нам труд, чтобы становился
Не тяжкой ношей – радостным занятьем,
Согласным с человеческой природой.
. . . . .

Кто, зиму проведя в одном жилище,
Малиновку при этом не завел
Или крапивника? И у меня
Есть оба, а весною будет дрозд,
И мириады певчих птиц, а если
В извечные владения свои

Вернется пара изгнанных орлов,
Паривших в небесах над гельвеллином,
Тогда и с ними я сведу знакомство.
А как-то у совиного утеса
Слыхал я уханье совы – и вскоре
Надеюсь выследить ее. А рядом
Есть маленькое пастбище, где телка
Пасется. О, как холит и лелеет
Ее хозяйка. Помню, о своей
Питомице она заговорила
Так по-домашнему, по-матерински —
Она ведь тоже мать. О, что за счастье
Для зверя – слышать этот нежный голос
И чувствовать тепло хозяйских рук.
И вам здесь счастье – вам, Природы детям,
Чужим не только мне, но и всему
Людскому роду, чуждым всякой дружбе,
Тем связям, что познанью и любви
Сопутствуют и делают любого
Отдельной личностью: большой ли стаей
Живете вы вблизи жилья людского
Из года в год, или из дальних стран,
Бездомные и вольные созданья,
Летите, словно ветер вас приносит
И вновь уносит – вам на радость. Право,
Нисколько вы занять не рветесь место,
Пусть не из самых важных, средь моих
Приязней. Так смотрите же, с каким
Восторгом я взирал, как мириады,
Кружившие по небу, отдыхают,
Не зная отдыха, на водной глади.
К чему им отдых? Резвы, как щенки,
И полнятся весельем, словно агнцы;
Шалят, взлететь пытаются, ныряют
И бьют крылами по воде покорной.
Так далеко – не разглядеть. Но чу!
Фонтанчики на солнце заискрились,
Нам раскрывая, где они теперь:
Один, другой – серебряные струи
Бьют, возгласам ликующим подобно —
Фонтаны, струи – чем не фейерверки,
Что в праздничные дни по вечерам
Шипят, шипят у ног мальчишек праздных.
О, сколь безбрежен сей театр, и все же
Не видно ничего, лишь блеск, что полон
Безмолвного величья. На березах
Подтаял иней, россыпью алмазной
Украсив ветви голые: на каждом
Сучке, на каждой почке нераскрытой
Сверкает пара капель. Их без счету
На всяком дереве – и эта роща,
Взмывающая ввысь по склону, мнится
Горою из серебряного света.
И там, и тут сей вид чудесный – зри же,
Се всеохватное воображенье,
Глубь озера его глубинам вторит.
В предвестьи дней любви закаркал ворон
И странною гармонией наполнил
Прогретый солнцем воздух. Но и в этой
Игривой стае, и вокруг нее,
Такой неугомонной, воплотившей
Бунтарский дух, бывает, воцарится
Покой, и кажется, что тихий праздник
Вершится в их жилище тихом. Радость
Пребудет с ними пусть. А мне пора.
Пора задуматься о жизни в новом
Году, где будут горные цветы
И танец лилий на озерной глади.
А значит, одиночества здесь нет,
И тот лишь одинок, лишь тот из многих,
Чей затуманен взор, кто не снисходит
До хода дней – а потому и жизни
Не может ни познать, ни полюбить —
Пред ним лишь сонмы мертвых, трижды мертвых
Вещей, страшнее даже – рой людской,
Где все соседи на одно лицо,
Как листья для отшельника лесного,
Как мириады листьев в вышине —
И радости, покоя, утешенья,
Защиты не найти. А здесь у нас
Есть общество, что истинным родством
Связует лучших воедино. Вот
Чего мы ищем здесь – господней длани,
Что жить велит и знатным, и незнатным
Одной семьей и общим домом. Сами
Себе хозяева, отделены
От мира, словно стенами пещеры,
И человек, и зверь – а уголок
Укромный сей – для них чертог законный
И храм, и самый лучший в мире дом.
. . . . .
Пускай далек благословенный час,
В уединении венчальным гимном
Я освящу великий сей союз,
Провозглашу, до самой нашей сути
Добравшись, как же тонко разум наш

(И целый сонм способностей, которых
От века удостоен род людской)
Прилажен к мирозданью. И как тонко —
О чем, увы, нечасто слышим мы —
Сей мир прилажен к разуму. Творенье
(Зовись же этим, лучшим из имен!),
То, что они с удвоенною мощью
Свершают – вот он, главный мой предмет.
Так я сказал. И если, дивный край
Оставив, я миную племена
И общины, увижу их вражду,
Питаемую гневом обоюдным,
Услышу, как в полях и рощах люди
Тоскуют в одиночестве; поникну
В раздумьях про жестокий вихрь скорбей,
Что навсегда сокрыты городскими
Валами – пусть же звуки эти смыслом
Исполнятся, чтоб я, заслышав их,
Не потерял надежд и состраданья.
Приди, о вещий дух, душа людская,
Душа, что полнит нашу землю! Главный
Твой храм в сердцах поэтов всемогущих
Воздвигнут. Стань советчиком моим,
Наставь, как отделить зерно от плевел,
Понять, что вечно, что пройдет. Что важно,
А что случайно. Чтобы голос мой
В веках остался, словно свет небесный,
Неся грядущим поколеньям весть.
Но если я спущусь на землю, чтоб
Помыслить о душе и человеке,
Что тоже мыслит, кто он есть таков —
Гость в этом мире, наделенный даром
Прозренья – где, когда и как он жил,
С чредой забот своих – пускай мой труд
Не канет втуне. Если сей сюжет
С возвышенным сольется, боже правый,
Ты, жизнь и дух, ты, путь и проводник,
Ты, мощь и разум, сделай мой уклад
Прообразом для лучших дней. Пускай
Мудры желанья будут, жизнь проста,
Душа свободна, помыслы чисты —
О том взываю, тем и буду жив.

Отправить