Осужденный

Несравненный закат заливал небеса.
Я стоял на вершине горы.
И звенели восторгом луга и леса
В ожиданье вечерней поры.

«Для чего же прекрасные эти места
Покидать нам?» – я молвил с тоской
И в глубокой печали спустился туда,
Где томился несчастный изгой.

Гулким эхом шаги отдавались мои.
Тусклый луч сквозь решетку проник.
И увидел я узника: он в забытьи
Головой обреченно поник.

Были частые вздохи его тяжелы.
Отрешенный почти от всего,
Он уныло глядел на свои кандалы,
Приковавшие к смерти его.

Он едва сохранял человеческий вид,
Не заботясь о плоти своей.
Но, казалось мне, сердце его тяготит
То, что муки телесной страшней.

Он разрушил себя, отравил свою кровь,
И в душе его было черно.
И злодейство, как будто свершенное вновь,
Проступало на нем, как пятно.

Коль в хоромы свои короля приведут,
Обагрившего кровью поля,
Утешенья рассудка всегда сберегут
Безмятежный покой короля.

Но страдалец не может забыть ничего, —
Не ослабнет мучительный гнет,
Даже если казнящая совесть его
Успокоится вдруг и уснет.

И когда нестерпимая тяжесть цепей
Его хрупкие кости сожмет,
И в бреду на убогой циновке своей
Он промается ночь напролет,

И когда этот склеп охраняющий пес
Дико взвоет ночною порой, —
Он почувствует ужас корнями волос,
Боль пронзит его сердце иглой.

На меня устремил он исполненный слез,
Помутненный отчаяньем взор.
В этом взоре прочел я безмолвный вопрос,
Обращенный ко мне, как укор.

«Безутешная жертва! Глядит на тебя
Не докучливый гость, не судья.
Я пришел с милосердьем к тебе, и, скорбя,
Разделю твои горести я.

Будь на то моя власть, для тебя бы я смог
Благодатную почву найти,
И туда пересаженный мной, как цветок,
Ты сумел бы опять расцвести».

Отправить