Семилетние поэты
По книге назубок ответил, как всегда —
И матушка ушла, довольна и горда;
Ей было невдомек: давно с души у сына
Воротит и претит вся эта мертвечина.
Послушен и умен – прилежный ученик,
Но морщивший лицо короткий нервный тик
Показывал, что в нем живет нелегкий норов;
Меж плесневелых стен, во мраке коридоров
Высовывал язык, кулак сучил порой,
И, веки опустив, мушиный видел рой;
День подходил к концу, ночь тишину дарила —
Он злобно бормотал, усевшись на перила;
Его всегда томил палящий летний зной —
Тупея от жары, подавленный и злой,
В прохладе нужника он вечным постояльцем
Спокойно размышлял, в носу копая пальцем.
Зимою холода смывали летний смрад —
Он молча уходил в полузаросший сад,
Садился под стеной, чьи каменные глыбы
Слой извести скрывал, и с видом снулой рыбы
Он слушал, как столбы подгнившие скрипят…
Знакомство он водил с оравою ребят:
Некормлены, худы, глазасты и патлаты,
Обряжены в тряпье – кругом одни заплаты,
На лицах желтизна, в коросте кулачки,
Изяществом речей гордились дурачки!
К мальчишкам он питал сочувственную жалость,
Мать заставала их – и донельзя пугалась;
Он следовал за ней, покорен и учтив,
А материнский взор невинен был – но лжив!
В семь лет он сочинял наивные романы
Про вольные леса, пустыни и саванны,
В романах излагал, что вычитал и знал;
Краснея, он листал пленительный журнал —
Как были хороши, смешливы, страстны, кротки
В нестрогих платьицах заморские красотки.
– А в восемь лет ему подбросила судьба
Подружку, что была бесстыдна и груба;
Возились в уголку; тряслись ее косицы;
Он, изловчась, кусал ее за ягодицы —
Девчонка сроду не носила панталон —
И детской кожи вкус на деснах чуял он,
И, получив пинок, сбегал от потрясений.
Его страшил покой декабрьских воскресений;
Причесан, приодет – часами напролет
Он Библию читал; зеленый переплет
Мерещился во сне; от нелюбови к Богу
Он не переживал; почасту и помногу
На улицу глядел – усталые, в пыли,
Рабочие домой через предместье шли;
Разносчики газет, вертясь волчками в спешке,
Кричали новости – в ответ неслись насмешки.
– А он не мог изгнать из детской головы
Свет золотых небес, дух луговой травы.
Порой он смаковал неясных мыслей ворох,
И в комнате пустой, при запыленных шторах,
От сырости дрожа, при свете каганца
Читал он свой роман и думал без конца
Про огненный закат, про лес в плену прилива,
Про плоть цветущих звезд, что блещут похотливо;
Кружилась голова, слабел и бормотал!
За окнами шумел и сплетничал квартал,
– А он, совсем один, на ложе грубой ткани
Упорно прозревал свой парус в океане!
Перевод А. Кроткова
