Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Все на свете мне помеха,
все предметы ни к чему —
только эха, только эха
бы дыханья моему!
Пустота – залог успеха:
распахнется тесный звук —
тишины далекой веха —
лишь безжизненное эхо
утоляет жадный слух.
«Не должен быть слишком несчастным,А, главное, скрытным……поэт».А. Ахматова
Что надобно для красоты? —
всей жизни ей мало, но ты
не должен быть слишком несчастным,
пусть боль твоя ежечасна,
привычна, невыносима,
но такова игра:
нет тяжести свыше силы —
всё – легкий полет пера.
Что горше горя? —
ан горя мало!
Не можешь даже
сказать наверно:
где было больно,
где было скверно
и где удача
подстерегала.
Когда цветут деревья,
и ночь лежит в цветах,
без зависти и ревности
я говорю ей так:
не сравниваю даже
свой стих с твоей красой,
но со своею давешней
душевной пустотой.
Когда приходит ясность,
неведомая связь,
вдруг странная бесстрастность
и даже неприязнь
овладевает мною,
и долго мне претит
нежданное, иное,
невнятное на вид.
Так встретившись нечаянно
и буднично с тобой,
сперва не замечали мы
свершенное судьбой.
Сольчей, чем соль, печаль твоя
и боль твоя, о, Боттичелли,
как раны гвоздные на теле,
в котором нету бытия.
Подкрашенный церковный воск —
он у тебя чуть-чуть подтаял:
Флоренции кровавые порталы
еще расплывчаты от слез.
Может быть, всего мудрее
быть картинной галереей,
где картины друг на друга
с удивлением глядят,
где навеки все забыто,
кроме цвета, кроме вида,
и в безвременьи упругом
спрятан жизни горький яд.
Наш город картонажный
придуманный, ненужный:
прекрасно изогнулись
подъемы цепких улиц,
и будто вправду были —
лотки, локомобили,
и облака, и облака,
и гроздь арбузов у ларька,
деревья на пригорке и
городовых фигурки, и
девицы в шляпках скромных,
в платьицах укромных,
и молодые господа,
что мельком забрели сюда,
и ты с вечерним веером
смотрела и не верила —
доверчива и вечно молода.
Во время оно,
незнамо когда,
жил-был Иона
во чреве кита.
«Будешь пророком», —
сказал ему Бог.
Этой мороки
страшился пророк.
И Иегова
судил это так:
верное слово
хранит Он в китах.
Не оттого ли
горды иногда
мы и неволей
во чреве кита?
«How happy is a little stone».E. Dickinson
Уважаемая мисс Дикинсон,
Ваш маленький камушек
такой неприметный… пыльный,
беззаботный и в вечность канувший,
затерявшийся на земле обильной —
он больше любого огромного камня,
хоть тот настоящий и его можно потрогать,
и он даже не уместился бы на дороге,
по которой Вы гуляете вечером несказанным,
уважаемая мисс Дикинсон,
аккуратно глядевшая себе под ноги.
Не глупая игра в лото,
где цифры совпадут едва ли —
нет, неожиданность есть то,
что мы всю жизнь невольно ждали.
А потому не сочиняй,
не фантазируй своевольно —
и так живем мы невзначай,
и с нас случайностей довольно.
Пускай за горечь прорицаний,
отравленных сознаньем лжи,
звучать мой голос перестанет —
хоть в нем неправду накажи,
и пусть других людская жалость
поглаживает вдоль волос…
Вот если б песня не сбывалась,
а только пение сбылось.
Сгорела ветвь дотла.
Но ты б еще смогла
на миг былого прорастанья
пылающее очертанье
увидеть в сполохах тепла,
и отстраняясь от клочьев дыма,
заплакать неисповедимо.
Это легкость паденья,
что совсем не легка:
ожило притяженье
и земли, и стиха —
столь весенняя легкость,
что того и гляди
очевидностей пропасть
разорвется в груди.
Выходи на воздух вешний —
в нем развешаны скворешни
всё в нем видно до листка
и невидима тоска
за прозрачностью кромешной.
Две головы в подушке
рассвету не ясны.
Объятья двоедушны:
их разрывают сны.
И по-дневному мелко,
чуть различая срок,
глядит на них побелкой
летучий потолок.
За одиночество, мой друг,
нам надо выпить – годы вхожи
к нам запросто теперь, и ворох шуб
и пьяный шум исчезли из прихожей.
По улицам бегут весельчаки,
к гитарам прислоняются чубами,
и девочки чуть теплыми губами
улыбок открывают тайники.
Лучатся фонари. И скоро – полночь.
Итак, за одиночество, мой друг,
единственное, может быть, единство.
За время, удлиняющее ночь.
Окурки. Книги. Водки
остатки, наконец.
А у разбитой фортки —
в дворце своем скворец
висит себе – незрячим,
нечистым языком
бормочет что-то зря. Чем
болтать – поклюй молчком.
…Насыпать крошек в ящик,
воды в лоток налить —
но с птицей говорящей
о чем же говорить?
Скворец говорливый
под вечер умолк,
и стало тоскливо,
и в горле комок.
И клетки болтался
в углу теремок.
Никто не пытался —
никто не помог.
«What inn is this?»E. Dickinson
Что за странный предвечерний
постоялый двор? —
у крыльца бродяга черный
да глухой забор.
Где хозяин? – только эхо —
нету до сих пор.
Не дозваться человека,
девку – экий вздор!
Что за комната-прореха!
не трещит очаг,
лишь сумерничают тихо
тени при свечах.
Щас бы пива для почину…
Эй, хозяин – ты? —
что еще за чертовщина,
Господи прости?
Люблю их всех – красивых и дурных,
ученых книжниц и пьянчужек плотоядных.
Настанет осень. Будет много яблок
и на коленях нераскрытых книг.
Мне нравится смотреть на них,
когда они забудутся на миг
(им память вообще дается туго):
они всегда бесстыдны, как в раю,
и за надменность гордую свою
всё ненавидят загодя друг друга.
Оттого что сильный дождь,
мокнет конь и мокнет вождь,
композитор и поэт,
генерал без эполет.
И до нитки, и до нитки
мой сюртук промок гранитный,
оттого что до зари
лопаются пузыри.
Войти с помощью соц. сетей: