Сваи, сети. Обморочный морок
Сумеречных вод.
Если есть на свете христианский город,
То, пожалуй, вот.
Не могли ни Спарта, ни Египет,
Ни Отчизна-мать,
Так роскошно, карнавально гибнуть —
И не умирать.
Оттого-то, прян и сладок,
Двести лет сиял ее расцвет,
Но искусство в том, чтобы упадок
Растянуть на триста лет.
Вечно длится сонная, вторая,
Жизнь без дожа и купца:
Утопая, тая, умирая —
Но всегда не до конца.
Маньеризм люблю венецианский,
Ренессанс на крайнем рубеже —
Тинистый, цианистый, тиранский,
Тицианистый уже,
Где в зеленой гнили по колено —
Ряд дворцов, но пусто во дворцах,
И зловонная сухая пена
Оседает на торцах.
Смех и плеск, и каждый звук извилист,
Каждый блик – веретено.
Эта гниль – сама неуязвимость:
Что ей сделается? Но —
Но внезапно, словно Мойра,
Чьи черты смеются, заострясь, —
Налетает ветер с моря,
Свежий зов разомкнутых пространств.
Хорошо в лагуне плавать —
И лицом поймать благую весть:
Этот мир – одна гнилая заводь,
Но в соседстве море есть.
Увидав прекрасный первообраз,
Разлюбил я Петроград —
Скудную, неласковую область
Утеснений и утрат.
Даже статуя в аллее
Чересчур телесна и жива.
Эта гниль соленая милее
Пресной прямизны твоей, Нева.
Ни собор в закатной позолоте,
Ни на мраморе пиит…
Бесполезно строить на болоте
То, что на море стоит.