Императору Францу-Иосифу было восемьдесят два года. Портрет ему льстил – старец глядел хмуро, но бодро, проницательно глядел, стройный стан выпрямлял на зависть молодым офицерам, и плешь с седыми усами была ему даже к лицу: истинный государственный деятель, мудрый правитель своей державы. Портрет был не торжественный, скорее уж деловитый портрет – в таком серо-голубом мундире не парады принимать, а вершить судьбы и негромко отдавать приказания подчиненным. Потому Максимилиан Ронге, когда полковник Редль взял его в Управление военной разведки, украсил свой небольшой кабинет именно этим портретом. И когда принимал в нем сотрудников, те оказывались под прицелом двух пар внимательных и строгих глаз. Это внушало особенную потребность в благоразумии и дисциплине.

– Итак?

– Докладываю, господин Ронге. Вот экстракт из донесений агентов Фиалки, Альбатроса, Марципана. Я объединил их в докладной записке. Изволите прочитать?

В этой краткой речи была должная смесь деловитости и почтительности. Ронге одобрил ее.

– Читайте сами, господин Зайдель, – велел он. – Глаза мои устали от множества бумаг… хоть немного отдохну от света… Да только читайте так, чтобы я не заснул в кресле.

Это было шуткой – знаком приязни начальника к подчиненному. Но Ронге не рассчитал дозы благоволения в голосе – Зайдель почувствовал себя неловко.

– Как вам будет угодно, господин Ронге, – сдержанно ответил он.

– Когда читаешь по бумаге – это получается нудно и монотонно.

Ронге не обиделся на то, что подчиненный не захотел понимать шутку. Он просто объяснил ее – хотя объяснять шутки довольно странно.

– Я постараюсь, господин Ронге.

– Да, постарайтесь…

Ронге откинулся на спинку кресла. Он знал, что Зайдель его побаивается, и считал – секретарь правильно делает. Ронге нарочно приучил себя глядеть со строгим прищуром и сжимать губы в прямую линию. Подчиненные должны верить в строгость начальника более, чем в своего ангела-хранителя. К тому же и служба такая – без страха нельзя. Если подчиненный господина Ронге утратит страх – то слишком многое станет известно нынешнему противнику, завтрашнему врагу на поле боя.

В том, что война с Россией неизбежна, Ронге не сомневался. И в том, что эта война станет сильнейшим средством сделать карьеру, – также. Ему тридцать восемь – всего тридцать восемь! А сколько уже сделано! А сколько впереди?! Кого попало в Управление военной разведки не возьмут – ему же было тридцать три, когда взяли. И теперь он – главная надежда не только австро-венгерской разведки, но и группы контрразведки «Эвиденцбюро»…

– О положении дел в проектировании российских аэропланов-разведчиков, – прочитал Зайдель крупными буквами выписанное название докладной записки. В кабинете горели только свечи на столе у Ронге, и он поднес папку с бумагами чуть ли не к самому носу.

– Первые три абзаца пропускайте. Наша преданность императору и без них вне сомнений. Сразу приступайте к делу.

Зайдель перевернул первый лист с традиционными словесными реверансами и кратким описанием политической обстановки.

– О положении дел в российском авиационном…

– Не надо. Дайте сведения о конкретных персонах, которых вы предлагаете разрабатывать.

– Извольте. Теодор-Фердинанд Калеп, сорок шесть лет, женат, проживает в Риге, – прочитал Зайдель. – Одаренный и деловитый инженер. Совладелец завода «Мотор» в Зассенхофе, на окраине Риги. Первый, кто стал изготавливать поршни моторов из алюминия. Насколько можно судить по донесениям, Калеп является конструктором первого в Российской империи авиационного мотора и авиационного ангара. Два года назад построил свой аэроплан, который успешно прошел испытания, причем полеты состоялись зимой, в январе. Надо полагать, это первые в мире зимние полеты. И, по мнению агента Альбатроса, сущий безумец.

– То есть как? – спросил Ронге.

– Чтобы построить свой аэроплан, истратил все сбережения и продал драгоценности жены. Придуманный им мотор заводится без труда, работает без перебоев.

– Лет ему сколько?

– Сорок шесть, а здоровья, по донесениям, слабого. Сейчас господин Калеп занят усовершенствованием своего мотора, что вызывает интерес у российского военного ведомства. При заводе собираются открыть летную школу.

– Ясно. Этот нам нужен. Дальше.

– Госпожа Зверева – дочь генерала Виссариона Лебедева, известного со времени военных действий на Балканах, – прочитал Зайдель. – Двадцать два года, вдова. Дама избалованная и отважная, не знавшая ни в чем отказа. Вот фотокарточки.

Ронге открыл глаза и увидел на столе перед собой два портрета.

– Глаза и волосы прелестны, но красавицей эту даму я бы не назвал, – брюзгливо сказал Ронге. – Продолжайте.

– Училась в гимназии и в Институте благородных девиц. Очевидно, в годы учебы впервые поднялась в небо на воздушном шаре, что известно с ее слов. Предположительно это могло быть в крепости Осовец, где тогда служил генерал Зверев. Там располагался воздухоплавательный отряд…

– Ближе к делу, Зайдель.

– Как вам угодно, господин Ронге. В семнадцать лет девица была отдана замуж, сделала приличную партию – ее покойный супруг господин Зверев был инженер-железнодорожник, конструктор, весьма образованный человек. Есть основания полагать, что он сумел развить природные технические способности супруги. Брак длился два года. В тысяча девятьсот девятом году Зверев умер, его супруга осталась в девятнадцать лет вдовой. Это немаловажно – она приобрела юридическую свободу и самостоятельность, могла сама распоряжаться своими средствами.

– Средства, значит, были?

– Насколько понял агент Марципан, небольшие, и те она тратила, не слишком задумываясь о будущем. Агент Марципан рекомендовал обратить внимание на эту особенность.

– Хорошо, продолжайте.

– Осенью тысяча девятьсот десятого года, точная дата неизвестна, в городке Гатчине под Санкт-Петербургом была открыта частная авиационная школа «Гамаюн». Госпожа Зверева была в числе первых записавшихся учеников и внесла четыреста рублей за обучение и шестьсот рублей – на случай поломок аэроплана. Она выполняла учебные полеты на аэроплане «фарман-4»…

– Технические данные аэроплана.

Они сейчас роли не играли – но нужно было показать подчиненному, что начальство следит за выполнением своих указаний и помнит разговор недельной давности.

– Они в приложении, господин Ронге, – Зайдель нашел нужную страницу. – Тут восемь страниц приложений. Вес – пятьсот восемьдесят килограммов, предельная скорость – шестьдесят пять километров в час, неустойчив, от порывов ветра переворачивается… так… Учебные полеты выполнялись на высоте двадцать-тридцать метров, зачетные, с исполнением фигур, – на высоте пятьдесят метров. Прикажете продолжать?

– Да.

– В июле тысяча девятьсот одиннадцатого года была попытка совершить первый в России групповой перелет из Санкт-Петербурга в Москву.

– Да, это я помню. Оставьте подробности.

– Госпожа Зверева также полетела – пассажиркой на «фармане» господина Слюсаренко. Владимир Слюсаренко… читать?.. Владимир Слюсаренко, двадцать четыре года, предположительно холост. Учился в Петербургском технологическом институте, но, по мнению агента Марципана, не окончил курса, поскольку увлекся авиацией. Окончил вышеупомянутую школу в Гатчине, сдал экзамен на пилота и стал работать в той же школе пилотом-инструктором. Там же познакомился с госпожой Зверевой и стал за ней ухаживать…

– Это какой-то новый, неизвестный науке способ ухаживать – взять даму в опасный перелет, где она рискует сломать себе шею. Ведь аэроплан Слюсаренко врезался в землю, не так ли? – Ронге едва усмехнулся.

Зайдель усмехаться побоялся – счел это неприличным.

– Именно так, господин Ронге, и пилот повредил обе ноги. Но ранения были незначительны. Госпожа Зверева уцелела. И через полтора месяца после того, как получил диплом пилота господин Слюсаренко, такой же диплом получила госпожа Зверева, став первой российской авиатриссой. Она летела на «фармане-4». На высоте пятьдесят метров сделала в воздухе пять восьмерок и совершила весьма точный спуск.

– Мне уже нравится эта дама. Продолжайте.

– В начале сего года авиаторы Слюсаренко, Евсюков, Агафонов и авиатрисса Зверева отправились на показательные выступления в Баку и иные города Кавказа. Они рассчитывали на финансовый успех, но в Тифлисе им не повезло – случился ураган, и аэроплан был разрушен. По донесению агента Фиалки, чтобы оплатить издержки, пришлось отдать устроителям полетов единственную ценность авиаторов – уцелевший мотор аэроплана. Затем было решено отправиться в Ригу.

– Так…

– В Риге было показательное выступление на ипподроме, во время которого Зверева чуть не погибла. Сильный ветер начал сносить аэроплан к трибунам. Чтобы не погубить зрителей, Зверева сделала резкий маневр, и машина опрокинулась. При ударе о землю ее придавило обломками. Ушибы до сих пор дают себя знать, но от полетов Зверева не отказалась. Более того – она, уехав ненадолго из Риги, опять туда возвращается вместе с господином Слюсаренко. Агент Марципан полагает, что в этой паре главная – госпожа Зверева.

– Похоже на то.

– По донесению агента Альбатроса, именно теперь господином Слюсаренко и госпожой Зверевой заинтересовалось российское военное ведомство. В Ригу они отправляются не по своей воле, а выполняя условие договора, подробности которого нам пока неизвестны. Ставка сделана на их конструкторские таланты. В Риге уже строят свои аэропланы на заводе «Руссо-Балт», предполагается размещать заказы на заводе «Мотор» – как вытекает из названия, на авиационные моторы. Задача Зверевой и Слюсаренко – проектировать, строить и испытывать аэропланы. Более конкретно – им поручено разработать модель аэроплана-разведчика и поставить армии пробные образцы. Речь идет о совершенствовании французского разведывательного аэроплана братьев Фарманов. Изволите знать технические данные?

– Имеется в виду новое произведение Анри Фармана? Этот двухместный аэроплан с воздушным винтом? Он разве уже построен?

– Да, господин Ронге, но, как вы понимаете, Фарманы не спешат знакомить госпожу Звереву и господина Слюсаренко с чертежами. Им предстоит самим разгадать все конструкторские ухищрения. Затем…

– Хватит. Подробности не важны. Дама-конструктор – это любопытно. Такое только в России возможно. Слю-са-рен-ко… Портрет есть?

– Извольте.

Зайдель достал из папки еще две фотографии.

– Тут он в летном шлеме, но черты лица разобрать можно…

– Ясно. Хм… простое лицо, очень простое… с таким лицом трудиться уличным торговцем или сапожником…

Ронге замолчал.

У него было достаточно сведений, чтобы принять решение. Аэроплан-разведчик – что это? Игрушка, баловство, во время военных действий не имеющее смысла? Или опасность? На что способна такая машина? Не будут ли напрасно потрачены деньги – когда окажется, что затеи госпожи Зверевой и ее любовника лишены практического значения? Не лучше ли взять в разработку самих братьев Фарманов? Вон, о них уже набрано несколько папок, и с чертежами, и с описаниями.

Чем занимаются и что собираются совершить Фарманы – в общем-то известно… А эта парочка что может натворить? Если они взлетают, падают, врезаются в землю, ломают кости, а потом снова садятся на руль, или штурвал, или как там оно называется?..

А по лицам и не скажешь, что они таковы.

Когда мужчина и женщина беседуют в постели об аэропланах, они могу договориться до очень любопытных вещей…

Ронге вздохнул. Решение в его голове уже обрастало всякими подробностями.

Зайдель ждал, стараясь соблюдать каменное выражение лица. Он потратил время на докладную записку, дело уже заинтересовало его – и ему не хотелось, чтобы труды пропали безо всякой пользы для империи, Франца-Иосифа, будущего Австро-Венгрии, ну и для себя лично.

Ронге выждал еще немного – пусть решение будет для подчиненного выстраданным праздником.

– Ну что же, будем действовать, друг мой Зайдель, – сказал он почти весело, во всяком случае – доброжелательно. – Будем добывать чертежи этих ужасных летающих этажерок и этих гениальных рижских моторов. Французские у нас почти в кармане, а что касается русских… Попробуем привлечь на нашу сторону этих молодых безумцев. Будем внедрять наших людей на «Мотор» и «Руссо-Балт». Кого вы бы рекомендовали для выполнения задания?

– У нас есть свои люди и в Москве, и в Санкт-Петербурге, и в Риге. В приложении список агентов с краткими характеристиками, извольте…

Ронге открыл глаза и взял протянутые листы.

– Так, так… – сказал он. – Тюльпана я знаю, очень толковый агент… Производит отличное впечатление на молодых дам, о зрелых уж молчу. Женщина, женщина… Если эта госпожа Зверева сделала своим любовником господина Слюсаренко, то нам нужна красивая женщина… Предварительное мое решение – Тюльпан, Кентавр и… Альда? А, Зайдель?

– Весьма услужлива, господин Ронге.

– И это все, что можно о ней сказать? – Ронге усмехнулся; он знал, что Альда побывала в постели у Зайделя, но, с другой стороны, постная рожа подчиненного и его флегматический нрав могли сподвигнуть молодую красавицу разве что на услужливость. – Ладно, пусть будет Альда. Это для нее прекрасная возможность освежить гардероб. Девочек нужно баловать. Двое мужчин и женщина – хорошее сочетание, не так ли, Зайдель? Для начала хватит. Подготовьте для них точные инструкции и принесите мне на согласование.

– Будет сделано, господин Ронге.