Очнулся я на скамейке в сквере возле Исаакия. Кругом гудела вьюга, а в голове у меня тоже гудело, как после большого перепоя. Я стал вспоминать, что со мной произошло, и вдруг в полной ясностью, как в кино, вспомнил подземный дворец, Лиду, Творителя и все, что там было. Но, как вы, уважаемый читатель, помните, пути туда я не знал, потому что не видел дороги из автофургона. А пути оттуда тоже знать не мог — ведь Творитель опоил меня каким-то зельем и доставил меня в город в бессознательном состоянии. И вот мне уже шестьдесят три года, а я до сих пор не знаю, где находился этот подземный дворец. И теперь не узнаю этого никогда.

Итак, я сидел в сквере в центре Ленинграда и никак не мог собраться с силами встать со скамьи и отправиться к себе домой, на родную Лиговку. А между тем у меня начали мерзнуть ноги, в особенности та, которая была обморожена.

Чтобы согреться, я стал бить ногу о ногу и при этом глянул вниз. С удивлением я заметил, что обут не в дешевенькие потертые пьексы, а в модные желтые ботинки типа «бульдог». Затем я обнаружил, что на мне дорогая бобровая шапка и роскошная шуба на норке, а под шубой — темно-синий бостоновый костюм.

Ошеломленный этими открытиями, я машинально потянулся в карман за привычным жестяным портсигаром, чтобы несколькими затяжками прояснить свое самосознание. И что же: из кармана шубы я извлек массивный золотой портсигар, полный душистыми толстыми папиросами «Дюбек», и золотую зажигалку. Тогда я стал шарить по всем карманам — и убедился, что они набиты золотыми кольцами, браслетами, серьгами и прочими ювелирными изделиями. И я понял, что стал богатым человеком.

Я не мог тогда догадаться, зачем это сделал Творитель. Может быть, он пожалел меня и захотел золотом залечить мою сердечную рану? Или просто решил напоследок показать мне, какой могучей силой он обладает?.. Но теперь я подозреваю, что обогатил меня он не от доброго сердца, а в порядке хитрой мести за мой отказ остаться в его подземном дворце. Да-да! Я подозреваю, что сделал он это для того, чтобы сшибить меня с трудового пути, превратить в бездельника и подтолкнуть к моральной и физической пропасти! Золото Творителя едва не привело меня к гибели…

Но тогда, по молодости лет, я не подозревал этой диверсии. И хоть сердце мое и было полно грустью по случаю разлуки с Лидой, но, скажу честно, богатству я обрадовался. Я встал со скамьи, отряхнул снег с шапки и пышного воротника и направился в Гостиный двор, уде тогда было много частных лавочек, принадлежавших нэпманам. Войдя в ювелирный магазин, я вынул из кармана одна кольцо, положил его на прилавок и сказал, что хочу его продать. Ювелир внимательно осмотрел его и предложил мне сумму, которой мне на своем номерном заводе было бы и за три месяца не заработать. Положив деньги в карман, я с гордым видом отправился в Елисеевский магазин. Там я купил две бутылки отборного коньяку «ласточка», бутылку шампанского, банку зернистой игры, кило черноморских устриц и еще много всякой богатой еды. Обвешанный свертками, я вышел на тротуар, подозвал частника-таксиста, сел в «рено» и поехал на Лиговку.

Когда я вошел в нашу комнату, Гоша был дома. Он только что пришел с работы. В первый момент он даже испугался, так как не узнал меня в новом одеянии. Он почему-то подумал, что к нему заявился агент угрозыска на предмет изъятия духов и составлении протокола. Но когда он разглядел, что перед ним его старый друг, счастью его не было предела. Он обнял меня, и на глазах его блеснули слезы радости.

— Я уж думал, что ты на чем-то засыпался! — воскликнул он. — Я уж хотел по тюрьмам наводить справки, чтобы знать, куда носить передачу!

— Как видишь, я жив и здоров, — ответил я. — И с этими словами я стал выгребать из карманов драгоценности. Только часы оставил на руке, потому что они были подарком Лиды, а все остальное золото выложил на стол.

— Мне пофартило, — сказал я Гоше. — Но так как ты мой личный друг, то будем считать, что все это — чур, на двоих. Ведь у нас с тобой давно такой порядок: что мое — то твое, а что твое — то мое.

Гоша снова обнял меня со слезами на глазах и сказал:

— Вася, не фарту, не добыче твоей радуюсь, а тому радуюсь, что, несмотря на все, ты жив и на свободе!

— Гоша, друг, не тревожься за меня! — воскликнул я. — Это золото добыто хоть и нетрудовым, но честным путем. Мне его подарили добровольно. Плюнь мне на голову, если я вру!

— Вася, я понимаю твою добрую душу, — мягко сказал Гоша. — Ты не хочешь мне ничего рассказывать, чтобы не делать меня вроде как бы соучастником в ограблении. Но знай: если тебя заберут, то я сам заявлю на себя и вместе с тобой сяду за решетку. Что твое — то мое, что тебе — то и мне!

— Клянусь тебе, Я никого не грабил! — повторил я. — Сейчас мы сядем за стол и за бутылкой вина я расскажу тебе все, что со мной произошло. А прежде всего я сделаю тебе одно устное заявление. Знай, что я навеки отказываюсь от всякого ухаживания за Тосей. Моим сердцем завладела другая. Я выхожу из игры и теперь буду всячески помогать тебе, чтобы ты стал законным мужем Тоси. Что ты на это скажешь?

— Чего ж тут говорить, — ответил мой друг. — Раз уж ты полюбил другую, то тут уж ничего не попишешь. Насильно навязывать Тосю я тебе не стану и со спокойной совестью удвою свои ухаживания за ней… А она тобой, между прочим, интересовалась. Спрашивала, куда это ты запропал. Я ей, конечно, не сказал того, что думал, я ей соврал, будто у тебя нашлась тетя в Москве и ты поехал ее навестить.

— А сам-то ты что думал?

— Сам-то я сразу догадался, что ты связался в уголовным миром, потому и не подаешь о себе вестей.

— Ни с каким уголовным миром я не связывался, — воскликнул я. — Ты, Гоша, ерунду вбил себе в голову!

— Ладно, ладно, будем считать, что ты святой, — засмеялся Гоша. — Все это золото боженька дал за святые дела. Так и запишем.

Я не стал с ним спорить, а раскупорил бутылки, развернул пакеты, и мы приступили к пиру. Коньяк мы запивали шампанским и заедали зернистой икрой, сервелатом, пирожными безе и конфетами «Царица ночи». Как полагается есть устрицы, мы не знали, но вышли из положения: попросили у соседей щипцы для орехов и стали раскалывать ими раковины, в которых сидели эти хитрые моллюски. Вскоре мы были и сыты и пьяны. Но пьяны мы были в меру, так как богатая закуска не давала нам сильно хмелеть.

Затем мы закурили, и я начал рассказывать Гоше о том, как замерзал в лесу, и как надо мной наклонилась Лида, и как она повела меня в подземный дворец, и как меня там встретили.

— Заткнись, Вася! — обиженно прервал меня мой друг. — Если не хочешь говорить мне правды — молчи, я ведь ничего выпытывать из тебя не буду. Но не бреши мне про какие-то дурацкие золотые стены и подземные хоромы! Не симулируй из себя ненормального!

И я замолчал. Я понял, что если мне не верит мой верный друг, то кто же еще на свете мне поверит! И молчал я об этом сорок четыре года.