1
Косой овал, выжженный на сетчатке глаза, будет тревожить его еще очень и очень долго.
Ронхейм кое-как совладал с приступом кашля и вытер слезы. Когда он так уставал, кашель тревожил его часто. Особенно угнетало то, что этот дурной кашель все чаше принимал за усталость расслабление, наступающее после третьей-четвертой порции спиртного, а главное — после первого же отжимания в койке. И все начинали тут же кричать: у тебя СПИД, у тебя СПИД!.. это был вовсе даже и не СПИД. Но ведь никому не докажешь…
По радио болтали о сексе — так отвязанно, причмокивая, что казалось: они там шоркаются прямо у микрофона… Он включил автонастройку, на индикаторе замигали, меняясь, цифры, …спонсор нашей передачи — «Андрьюс ансер», лучшие в мире колеса от головной боли, с бодуна или когда всю ночь на ногах, когда вы слишком много тусуетесь, головная боль подкрадется неприметно и тогда нет ничего лучше «АА»… старая добрая станция «Чаттануга чу-чу» снова в эфире, встречайте… у них были красные огоньки на носу и зеленые на хвосте, а сами они как сигары! — Как что? — Как сигары, как дирижабли, они прошли наперерез нам по направлению к озеру, полиция преследует их, я вижу три машины, четвертая…
Шоссе было почти пусто. Редко-редко кто-то проскакивал навстречу.
Два часа ночи по поясному времени… значит — почти сутки за рулем. Что называется, не вынимая.
Какой-то дебил на белом «блейзере» обогнал его впритирку, вопя сигналом. Давай, давай, подумал Ронхейм, резвись — до первого полицейского радара… их тут как говна на кабаньей тропе.
Сам он всегда строго держал восемьдесят пять в час. И потому, что торопиться было некуда… и потому, что не стоило подставляться под глупый случай. С некоторых пор он очень верил в судьбу.
Ему на всю жизнь хватило того налета в пустыне… если бы он держал тогда положенную скорость, то все бомбы и ракеты, выпущенные безумным иракцем, легли бы впереди — а он разлетелся в обгон колонны, и тогда вокруг встала стена огня, и он потом долго не мог поверить, что остался жив и даже почти невредим. Так и здесь: задержание за превышение скорости, занесение в полицейский компьютер (он тихо ненавидел эти железяки, подозревая их в двойной игре) — и все может кончиться случайной аварией где-то в глухомани или просто этаким исчезновением с экрана: был Ронхейм — и нету нигде.
.Он прекрасно сознавал, что имеет дело с весьма опасными людьми. Снова в горле и пониже горла завозились маленькие колючие зверьки. Он почему-то именно так представлял себе кашель: в виде ежиков, только размером с жучка.
По радио наконец раздались какие-то совершенно дикие звуки: похоже, что в какой-то студии уже не только трахались, но и пилили друг дружку электропилами. Потом все слилось в невозможный визг. Потом оборвалось…
Огни улетевшего вперед на пару сотен ярдов «блейзера» вдруг погасли. Сразу, будто исполинская ладонь прихлопнула эту белую букашку. И тут же Ронхейм почувствовал, что его как бы раздувает изнутри — не в прямом смысле… но выдохнуть он не сумел. Вдохнуть сумел, а вот выдохнуть — нет.
Потом его мягко положило грудью на руль. Он услышал шорох шин по асфальту и понял, что куда-то исчез звук мотора. Слышна стала трансмиссия, слышна стала подвеска… даже то, как текла вода в радиаторе, стало слышно. Потом стихло и это, и остался только шум, похожий на скольжение дворников по стеклу. Но дворники были неподвижны…
Это кровь в ушах, понял он.
Грузовик остановился.
Уже зная, что это ничего не даст, Ронхейм надавил кнопку стартера. Бесполезно. В кабине было абсолютно темно. На приборной доске не светилось ничего.
И вокруг было тоже абсолютно темно. Будто мир утонул в чернильном пруду.
Лес и небо не различались.
Ронхейм зачем-то потрогал лицо. Лицо пока что оставалось на месте.
Пока…
Паники не было. Даже испуга — и того не было. Или был тот запредельный испуг, который поначалу просто не ощущается.
А потом возник голубоватый свет. Такой свет выдыхает в темную комнату включенный телевизор.
Преодолевая нервное оцепенение, Ронхейм наклонился к рулю. Свет стекал сверху, однако источник его долго, невыносимо долго не показывался.
Гады, подумал Ронхейм непонятно про кого.
Мыслям, как и мышцам, приходилось рвать паутину.
Потом стало совсем светло. Но не было теней, и поэтому все вокруг казалось неумелым рисунком.
То, что появилось в небе, не вязалось ни с чем. Будто к этому неумелому рисунку сзади поднесли горящую спичку — и в бумаге появилось отверстие с тлеющими краями. Сначала оно казалось неровным… Потом — резко, скачком — зрение перестроилось. Вместо дыры стало плотное тело: чуть светящийся овальный предмет с какими-то поперечными ребрами, выступами и рядами ярких зеленоватых и красноватых точек.
Если это светились иллюминаторы, то предмет в небе был не меньше авианосца. Ронхейм вдруг испытал прилив дикой ненависти. Суки, вы думаете, я наложу в штаны? Вот вам!.. Он вытащил из-под сиденья «ремингтон», из бардачка — коробку с патронами. Пальцы дрожали, патроны рассыпались. Он все же сумел подобрать несколько, сунул в карман. Передернул затвор ружья. «Авианосец» занимал уже почти все небо. Ронхейм вывалился из кабины, на негнущихся ногах медленно направился к заднему борту своего фургона. Все вокруг наполнял светящийся туман. Кажется, кто-то шевелился там, у заднего борта…
Ронхейм выстрелил. Свет задергался, как желе. Он выстрелил еще и еще. И еще. И еще…
Двери фургона были распахнуты, но штабеля коробок оставались стоять нетронутые.
Все силы куда-то ушли. Ронхейм сел на землю. «Ремингтон» выпал, но подобрать его он не смог — руки не слушались. Светящийся туман медленно гас, а где-то вдали мерцали синие огоньки. И они приближались.
