Кевин Андерсон
«Антитела»
Всем агентам, следователям и другим сотрудникам Федерального бюро расследований.В связи с моей писательской деятельностью мне довелось встречаться с агентами и наблюдать работу ФБР, так сказать, изнутри. Не все эти люди похожи на Малдера и Скалли, но есть общие черты, которые их объединяют: гордость за свою профессию и преданность делу, которому они служат.
Развалины лаборатории «ДайМар»
Воскресенье, 23.13
Сигнализация сработала глубокой ночью, когда в неподвижном воздухе повис густой холодный туман.
Заброшенный сгоревший участок окружала наспех возведенная примитивная охранная система, а Верной Ракмен дежурил в ночную смену в одиночку…, но ему платили — и платили на удивление щедро — за то, чтобы он не допускал посторонних в готовые обрушиться развалины лаборатории «ДайМар» в предместьях Портленда, штат Орегон.
Скрипя облысевшими шинами по гаревой дорожке, проржавевший «бьюик» Вернона взбирался по пологому склону туда, где еще полторы недели назад стояло здание онкологического центра.
Свернув на стоянку, Вернон отстегнул ремень безопасности и отправился на разведку. Он должен был тщательно и осторожно осмотреть место происшествия. Верной включил тяжелый караульный фонарь, который при необходимости мог послужить в качестве оружия, и направил яркий сноп света на почерневшие руины, громоздившиеся по всей территории.
Работодатели не пожелали раскошеливаться на специальный автомобиль, зато обеспечили Вернона форменной одеждой, нагрудным знаком и заряженным револьвером. Столкнувшись со стайкой расшалившихся подростков, гоняющихся друг за другом среди обугленных останков лабораторного здания, он должен был проявлять уверенность и твердость. За полторы недели, миновавшие со времени взрыва, Вернону уже несколько раз доводилось выдворять незваных гостей — юнцов, которые скрывались в ночи, заливаясь смехом. Верной так и не сумел поймать никого из них.
Между тем дело было нешуточное. Шаткие развалины в любой момент могли обрушиться, их предполагалось снести в самое ближайшее время. На территорию уже завезли огромные цистерны с горючим, подогнали скреперы, бульдозеры и прочую технику, установили запертый на висячий замок контейнер с капсюлями и взрывчаткой. Судя по всему, кому-то не терпелось сровнять с землей руины медицинского исследовательского центра.
А пока лаборатория по-прежнему представляла опасность, и несчастье могло произойти в любую минуту. Вернону Ракмену вовсе не хотелось, чтобы это случилось в его дежурство.
Сияющий конус света, вырывавшегося из фонаря, проникал сквозь туман в глубь лабиринта накренившихся перекладин, обугленных деревянных брусьев и обвалившихся потолочных балок. Лаборатория «ДайМар» более всего напоминала декорацию из старомодного фильма ужасов, и Верной воочию представлял себе фигуры целлулоидных монстров, выходящих из руин, в которых они прятались.
После пожара участок обнесли сетчатым забором, и Верной увидел, что входные ворота приоткрыты. Неподвижный воздух всколыхнуло легкое дуновение, сетка чуть слышно загудела, а ворота скрипнули; ветер тут же утих, словно затаенное дыхание.
Вернону показалось, что он уловил внутри здания движение, шорох мусора и скрип дерева. Он чуть приоткрыл ворота, только чтобы пройти самому, и, подчиняясь требованиям инструкции, замер, внимательно прислушался и осторожно двинулся вперед. Левая рука сжимала фонарь, правая лежала на рукоятке тяжелого полицейского револьвера, пристегнутого к поясу.
Кроме револьвера, на кожаном ремне Вернона висел маленький футляр с наручниками, и он прекрасно знал, как ими пользоваться, хотя и не поймал до сих пор ни одного нарушителя. Служба ночного патруля по большей части состоит из чтения газет, лишь изредка прерываемого сигналами ложной тревоги.
Подружка Вернона была типичной совой. Она училась в колледже на отделении английской литературы и сама писала стихи, посвящая долгие ночные часы ожиданию музы либо проводя время на своем рабочем месте в кафе, открытом круглые сутки. Вернон подстроил свои биологические часы к ее привычкам, и должность ночного охранника оказалась именно тем, что надо, а ощущение усталости и сонливость прошли за первую же неделю службы.
Но теперь, когда Вернон входил в сгоревший лабиринт, ему было не до сна.
В лабораторию и впрямь кто-то вторгся.
Под ногами шелестела зола, скрипели осколки разбитого стекла и бетонные крошки. Вернон прекрасно помнил, как выглядело прежде это здание, символ эры высоких технологий с чертами северо-западной архитектуры — эдакая смесь футуристического блеска стекла и стали со старомодным массивным деревом, добытым в прибрежных лесах Орегона.
Лабораторию спалили дотла защитники окружающей среды, выступление которых началось поджогом, а закончилось взрывом.
Вернон ничуть не удивился бы, окажись сегодняшний поздний гость не просто хулиганом, а членом общества по охране прав животных, взявшим на себя ответственность за поджог Может, это кто-нибудь из активистов, собирающий военные трофеи, свидетельства кровавой победы.
Вернон не знал, кто забрался в лабораторию, лишь чувствовал, что ему следует быть начеку.
Он еще продвинулся вперед и наклонил голову, пытаясь уберечься от столкновения с поваленным деревянным столбом, черным, покрытым бородавчатыми наростами серо-белого пепла и лопнувшим под воздействием сильного пламени. Пол в главном здании основательно прогорел и грозил рухнуть в подвальное помещение. Стены кое-где обвалились, перегородки закоптились, оконные стекла полопались.
Услышав крадущиеся шаги, Вернон повел фонариком вокруг, и белый свет вонзился во тьму, отбрасывая черные тени, которые наскакивали на него с самых неожиданных сторон и бегали по стенам. Вернон никогда не жаловался на боязнь замкнутых пространств, но теперь ему казалось, что здание готово его проглотить.
Он остановился, посвечивая фонарем, и вновь услышал тот же звук, тихое шуршание, словно кто-то рылся в обломках, пытаясь что-то отыскать. Звук доносился из дальнего угла. До пожара там находились конторские помещения, и хотя потолок в углу отчасти просел, укрепленные перегородки выдержали натиск огня и взрыва.
Вернон увидел темную фигуру, которая копалась в обломках, расшвыривая мусор. Проглотив застрявший в горле комок, он подошел ближе и рявкнул:
— Эй вы там! Здесь частная собственность Посторонним вход запрещен!
Пальцы Вернона легли на рукоять револьвера. «Не вздумай показывать страх и не дай чужаку улизнуть».
Верной осветил человека лучом фонаря. Огромный широкоплечий мужчина поднялся на ноги и медленно повернулся к нему лицом. Он не испугался, не побежал, и это обстоятельство лишь усугубило беспокойство охранника. Тело незваного гостя прикрывали не подходящие друг к другу предметы одежды, покрытые пятнами копоти; казалось, их вытащили из забытого кем-то туристического рюкзака или сдернули с веревки для сушки белья.
— Что вы здесь делаете? — осведомился Вернон, направляя луч света в глаза мужчине. Тот был грязен, начесан и выглядел хуже некуда. Только этого не хватало, подумал Верной. Бродяга копается в развалинах, разыскивая что-нибудь, что можно украсть и продать. — Здесь нет ничего, что могло бы вас заинтересовать, — добавил он.
— Кое-что есть, — отозвался мужчина. В его голосе прозвучали сила и уверенность, заставшие Вернона врасплох.
— Вам нельзя здесь находиться, — повторил Верной, теряя терпение.
— Можно, — ответил мужчина. — У меня есть разрешение. Я… я работал в этой лаборатории.
Верной шагнул вперед. Слова мужчины оказались для него полной неожиданностью. Он не отрывал луч фонаря от лица чужака, полагаясь на фактор воздействия яркого света, бьющего в глаза.
— Меня зовут Дорман, Джереми Дорман. — Мужчина сунул руку в карман, и Вернон схватился за револьвер. — Я лишь хотел показать вам свое удостоверение сотрудника «ДайМар», — сказал Дорман.
Вернон сделал еще шаг и в мощном свете фонаря разглядел болезненное лицо, по которому стекали капли пота.
— Похоже, вам нужно обратиться к врачу.
— Нет. То, что мне нужно, находится здесь, — сказал Дорман, ткнув пальцем.
Только теперь Вернон увидел, что нарушитель сдвинул с места кучу бетонных обломков, за которыми пряталась дверца несгораемого шкафа.
Наконец Дорману удалось выудить из кармана мятую, исцарапанную карточку с фотографией — пропуск в здание «ДайМар». Действительно, он работал в лаборатории… но это не давало ему права рыться среди ее сгоревших обломков.
— Ваш документ мне ровным счетом ни о чем не говорит, — заявил Вернон. — Я заберу вас с собой, и мы выясним, есть ли у вас надлежащие полномочия.
— Нет! — воскликнул Дорман с таким пылом, что с губ сорвались капельки слюны. — Вы отнимаете у меня время! — Казалось, кожа на его лице шевельнулась, теряя ясные очертания, потом вернулась на место. Вернон вздрогнул, стараясь не выдать испуга.
Дорман отвернулся, не обращая на охранника ни малейшего внимания.
Возмущенный Вернон шагнул вперед и достал оружие.
— Этот номер не пройдет, господин Дорман. А ну-ка встаньте лицом к стене, и поживее!
Внезапно он заметил толстые бугры, которые перекатывались под испачканной рубахой мужчины. Казалось, они движутся по собственной воле, подергиваясь и колеблясь.
Дорман посмотрел на Вернона сузившимися темными глазами, и тот взмахнул стволом револьвера. Не выказывая и следа страха или почтения к представителю властей, Дорман шагнул к уцелевшей стене, покрытой сажей и почерневшей от огня.
— Я же сказал, вы отнимаете у меня время, — проворчал он. — А у меня его не так уж много.
— Времени у нас хоть отбавляй, — возразил Вернон.
Дорман вздохнул, раздвинул руки, уперся ими в закопченную стену и замер. Кожа у него на ладонях напоминала то ли воск, то ли пластмассу. Казалось, она покрыта слизью. Вернон подумал, что его пленник, вероятно, в свое время подвергся воздействию отравляющих веществ — кислоты, например, или промышленных отходов. Вернон чувствовал себя не в своей тарелке, хотя и был вооружен.
Уловив краешком глаза судорожное сокращение одного из бугров под рубахой Дормана, охранник сказал:
— Пока я буду вас обыскивать, стойте не шевелясь.
Дорман скрипнул зубами и впился взглядом в стену, словно пытаясь сосчитать осевшие на нее частицы сажи.
— Не могу, — заявил он.
— Не надо меня пугать, —быстро произнес Вернон.
— А вы не трогайте меня, — парировал Дорман. В ответ Вернон сунул фонарь под мышку и быстро охлопал нарушителя одной рукой, обыскав его от шеи до пят.
Кожа Дормана оказалась горячей и пупырчатой; потом рука Вернона коснулась чего-то влажного и липкого, и он быстро отдернул пальцы, воскликнув:
— Что это, черт побери?
Посмотрев вниз, Вернон увидел, что его ладонь испачкана какой-то слизью.
Внезапно кожа Дормана начала трястись и корчиться, как будто по его телу пробежала орава крыс.
— Я же предупреждал: не надо меня трогать, — сердито сказал Дорман, оглядываясь.
— Что это за штука? — повторил Вернон, пряча револьвер в кобуру и брезгливо рассматривая ладонь, пытаясь очистить ее о брюки от слизи. Потом он отступил на шаг, с испугом взирая на хаотическое движение бугров на теле Дормана.
И вдруг ладонь Вернона запылала, словно облитая едкой кислотой.
— Эй! — крикнул он, отшатываясь назад и скользя башмаками по каменной плитке пола.
По руке растеклось жгучее болезненное покалывание, как будто крохотные пузырьки, миниатюрные горячие дробинки пронизывали нервы запястья, ладони, плеч и груди Вернона.
Дорман опустил руки и повернулся к охраннику, внимательно наблюдая за ним.
— Я же говорил, не прикасайтесь ко мне, — напомнил он.
Верной Ракмен почувствовал, как все его мышцы немеют, тело корчится в судорогах, а в голове взрываются крохотные фейерверки. Теперь он не видел ничего, кроме всполохов огня, плясавших перед глазами. Руки и ноги Вернона затряслись, мускулы конвульсивно сжались.
Он услышал треск ломающихся костей. Своих костей.
Он вскрикнул и повалился на спину. Казалось, все тело превратилось в сплошное минное поле.
Караульный фонарь, продолжая ярко светить, упал на пол, покрытый пеплом и обломками.
Несколько мгновений Дорман наблюдал за извивающимся телом охранника, потом перевел взгляд на несгораемый шкаф, наполовину заваленный обломками бетона. Кожа охранника подергивалась и пузырилась, а на поверхности умирающей плоти проступили красно-черные пятна. Караульный фонарь заливал пол ярким белым светом, и Дорман ясно видел набухающие опухоли, пустулы, бугры и метастазы.
Обычные симптомы.
Дорман вырвал из стены остатки арматуры, раскрошил гипсовую штукатурку и, наконец, освободил сейф. Он прекрасно помнил шифр замка и быстро набрал комбинацию, прислушиваясь к щелчкам валиков, входивших в гнезда. Потом ударил по сейфу тяжелой мясистой рукой, выбивая из щелей затекшую туда почерневшую краску, и распахнул дверцу.
Сейф был пуст. Кто-то извлек оттуда содержимое, записи и устойчивые прототипы.
Дорман рывком повернулся к мертвому охраннику, как будто Верной Ракмен каким-то образом мог быть причастен к похищению материалов. Тело Дормана вновь свело судорогой, и он болезненно поморщился. Содержимое сейфа было его последней надеждой. Во всяком случае, ему так казалось.
Дорман поднялся на ноги, кипя от злости. Что теперь прикажете делать? Он посмотрел на свою руку, и кожа на его ладони затрепетала и сдвинулась с места, как будто составлявшие ее клетки захватило миниатюрным штормом. Мышцы Дормана пронзила серия затихающих конвульсий, он вздрогнул, но потом, несколько раз глубоко вздохнув, все же сумел подчинить тело своей воле.
Болезнь прогрессировала с каждым днем, но Дорман пообещал себе сделать все возможное. чтобы остаться в живых. Он не привык отдаваться во власть обстоятельств.
Ослабев от отчаяния и безысходности, он бесцельно бродил по развалинам лаборатории. Вычислительная техника превратилась в мусор, лабораторное оборудование было уничтожено. Дорман наткнулся на оплавленный разбитый стол и по его расположению понял, что некогда это!
стол принадлежал Дэвиду Кеннесси, руководителю проекта.
— Будь ты проклят, Дэвид, — пробормотал Дорман.
Собравшись с силами, он выдрал из стола верхний ящик и, покопавшись в золе, обнаружил старую, обгоревшую по краям фотографию в рамке с разбитым стеклом. Осмотрев снимок, он вынул его из рамки.
На фотографии был изображен франтоватый улыбающийся Дэвид. Он стоял рядом с симпатичной, строгой на вид молодой блондинкой и светловолосым мальчиком. Перед ними, вывалив язык, сидел черный Лабрадор семейства Кеннесси. Тот самый пес.
Фотография была сделана, когда мальчику исполнилось одиннадцать и он еще не страдал лейкемией.
Патриция и Джоди Кеннесси.
Дорман взял снимок и поднялся из-за стола. Ему казалось, он знает, куда они могли уехать, и был уверен в том, что сумеет их найти. Ничего другого ему не оставалось. Теперь, когда материалы анализов исчезли, только кровь собаки могла дать ответы на его вопросы. Патриция даже не догадывалась о том, какие удивительные тайны кроются в организме ее питомца.
Дорман оглянулся на труп охранника и, не обращая внимания на ужасные пятна, вынул у него из кобуры револьвер и сунул в карман своих брюк. Если случится самое худшее, ему, возможно, придется прокладывать путь силой оружия.
Джереми Дорман покинул сгоревшую лабораторию «ДайМар», оставив на полу остывающий обезображенный труп и унося с собой фотографию и револьвер.
В его теле продолжала тикать биологическая мина. В распоряжении Дормана оставались считанные дни.
Штаб-квартира ФБР
Вашингтон, округ Колумбия.
Понедельник, 7:43
Громадный медведь намного превосходил своими размерами любого, самого знаменитого борца-тяжеловеса. Могучие канаты мышц ощетинились золотисто-коричневым мехом, когти были растопырены — медведь наклонялся над горным ручьем, готовясь выхватить из воды форель.
Малдер смотрел на его когти и клыки, любуясь первобытной мощью зверя.
Ему оставалось лишь радоваться, что медведь уже давно мертв и хранится в виде чучела на выставке в Гувер-билдинг, но даже и теперь стеклянная стена, отделявшая его от любопытных, отнюдь не казалась лишней. Должно быть, это чучело стоило набившему его таксидермисту немалого труда.
Этот трофей был захвачен ФБР в ходе облавы на одного важного наркодельца. Охотничья экспедиция на Аляску обошлась ему в двадцать тысяч, а потом он потратил еще больше на изготовление чучела. Арестовав воротилу, ФБР конфисковало гигантского медведя в полном соответствии с уложениями акта RICO [1] , ведь экспедиция была снаряжена на средства, поступившие от незаконной торговли наркотиками, и набитый опилками зверь отошел в собственность федерального правительства.
Не зная, что с ним еще делать, ФБР выставило медведя вместе с другими изъятыми ценностями — выполненным по индивидуальному заказу мотоциклом «харлей-дэвидсон», изумрудными и бриллиантовыми ожерельями, браслетами, слитками чистого золота.
Порой Малдер покидал тихий сумрачный цокольный этаж, где он держал свои материалы, помеченные грифом «Икс», и поднимался в музей взглянуть на хранящиеся там экспонаты.
Рассматривая могучего зверя, Малдер продолжал обдумывать только что поступившее донесение о загадочной смерти, очередной рапорт под грифом «Икс», полученный от агента в Орегоне. Сведения, содержавшиеся в докладе, не лезли ни в какие рамки и вызывали у Малдера искреннее недоумение.
Когда живое существо становится жертвой такого чудовища, как этот медведь, причина смерти не вызывает никаких сомнений, зато случаи необъяснимых заболеваний порождают множество вопросов. Особенно если речь идет о таинственной инфекции, поразившей человека на территории центра медицинских исследований, только что уничтоженного огнем.
Агент Фокc Малдер всегда интересовался вопросами, оставшимися без ответа.
Он вошел в лифт и спустился в свой кабинет, намереваясь еще раз прочесть рапорт из Орегона. Потом он отправится на встречу со Скалли.
Дана Скалли, агент по особым поручениям, стояла между толстыми перегородками тренировочного стрельбища ФБР. Достав свой пистолет, девятимиллиметровый «сиг-сойер», она вставила в рукоять расширенную обойму на пятнадцать патронов и загнала еще один патрон в ствол.
Потом она отстучала команду на компьютерной клавиатуре, расположенной слева. Взвыл гидравлический механизм, и колесико блока покатилось по тросу, унося черный силуэт «противника» в двадцатиярдовую зону. Остановив мишень, Скалли протянула руку к наушникам с мягкими подушечками и аккуратно пристроила их на голове, закрыв уши и прижав дужкой золотисто-рыжие волосы.
Потом она взяла пистолет, поставила ноги на ширину плеч, навела ствол на мишень, прищурилась, целясь силуэту в лоб, и спустила курок привычным, ставшим уже бессознательным движением пальца. Ее не интересовало, куда она попала;
Скалли вновь прицелилась и продолжала выпускать пулю за пулей. Стреляные гильзы взмывали в воздух словно металлический поп-корн и со звоном падали на бетонный пол. В ноздри ударил запах пороховой гари.
Расправляясь с мишенью, она думала о тех безликих людях, что убили ее сестру Мелиссу и время от времени пытались опорочить Малдера, заставить его умолкнуть и развенчать его теории, которые шли вразрез с общепринятыми взглядами.
Скалли ни на секунду не забывала о том, что следует держать себя в руках и сохранять выдержку. Вздумай она дать волю гневу, и пули непременно уйдут в «молоко».
Она смотрела на темный силуэт мишени, но видела лишь неясные черты людей, столь глубоко вторгшихся в ее жизнь. Оспенные шрамы, вставленные в нос трубки, записи о прививках в медицинской карточке, таинственные исчезновения, подобные тому, что пережила она сама, и раковые опухоли — очевидный результат всего того, что сотворили с ней, пока она находилась в плену. У Скалли не было возможности бороться с таинственной организацией, не было целей, в которые можно было стрелять. Она могла лишь продолжать расследование. Скалли стиснула зубы и стреляла, пока не кончилась обойма.
Она сняла наушники и нажала клавишу, отдавая команду вернуть желтоватый листок мишени к исходному рубежу. Агентам ФБР вменялось в обязанность сдавать экзамены по стрельбе не реже раза в три месяца, у Скалли в запасе было еще около четырех недель, но она предпочитала тренироваться ранним
утром. В это время тир был свободен, и она могла порезвиться вволю.
Чуть позже сюда придут туристы, и прикрепленный к ним агент станет демонстрировать зевакам свое потрясающее умение обращаться с «сиг-сойером», винтовкой «М-16», а то и с пулеметом Томпсона. Скалли старалась завершить тренировку задолго до того мгновения, когда в смотровых окнах появятся изумленные лица первой на сегодняшний день группы бойскаутов или школьных учителей.
Разглядев избитую пулями мишень, Скалли с удовлетворением отметила, что все шестнадцать выстрелов кучно легли в самый центр «груди» силуэта.
Инструкторы академии ФБР в Квантико учили будущих агентов не воспринимать мишень как «человека», и Скалли целилась не в сердце, голову или бок, а скорее в «центр тяжести». Ее задачей было «поразить цель», а не убить противника.
Хороший агент обнажает ствол и стреляет в подозреваемого только в самом крайнем случае, ведь это не лучший способ довести расследование до конца, даже если иные методы не дали результата. К тому же пальба влекла за собой множество утомительных формальностей. В том случае, когда агент был вынужден открывать огонь, ему приходилось собирать все стреляные гильзы, а это порой бывало очень нелегко, особенно после ожесточенной перестрелки на бегу.
Скалли вынула бумажную мишень из зажима, оставив испещренную дырочками картонную подложку висеть на тросе. Потом она напечатала на клавиатуре команду, возвращая мишень на место, и посмотрела вверх, с изумлением обнаружив на смотровой галерее своего напарника Малдера, который стоял, прислонившись спиной к стене. Интересно, сколько времени он ее дожидается?
— Отменная стрельба, Скалли, — похвалил Малдер, но не стал интересоваться, чем она занималась — поражала мишень или разгоняла своих персональных демонов.
— Шпионишь за мной, Малдер? — шутливо осведомилась Скалли, скрывая удивление, и, помолчав несколько мгновений, добавила: — Ну? Что на этот раз?
— Очередное дело. Уж оно-то обязательно тебя заинтересует, не сомневайся, — улыбнулся Малдер.
Скалли повесила на место защитные очки и вышла вслед за Малдером. Его открытия всегда бывали необычными и захватывающими, хотя зачастую казались совершенно невероятными.
Кафе «Ке Сан коффе шопп».
Вашингтон, округ Колумбия.
Понедельник, 8:44
Покидая вместе с Малдером Гувер-билдинг, Скалли в равной степени терзалась догадками по поводу предстоящего задания и опасениями насчет того, в какую забегаловку Малдер потащит ее на сей раз. И даже вскользь брошенное им замечание «я угощаю» отнюдь не развеяло ее дурных предчувствии.
Они прошли сквозь раму металлоискателя, шагнули в дверь и спустились по гранитным ступеням. На каждом углу обширного квадратного здания стояли внушительные на вид будки, в которых дежурили облаченные в форму охранники Бюро.
Выйдя на улицу, Скалли и Малдер миновали длинную очередь туристов, которые уже начинали сколачивать первую на сегодняшний день группу для экскурсии по зданию ФБР. И хотя
большинство прохожих носили деловые костюмы, обычные для бюрократического района Вашингтона, понимающие взгляды гостей столицы подсказывали Скалли, что люди безошибочно угадывают в ней рыцаря плаща и кинжала.
Вокруг возвышались другие государственные здания, элегантные и величественные символы делового центра города, словно похваляясь друг перед другом своей архитектурой. На верхних этажах большинства этих строений располагались бесчисленные фирмы консультантов, адвокатские конторы и штаб-квартиры могущественных лоббистских организаций. Нижние этажи занимали кафе, закусочные и газетные киоски.
Малдер взялся за стеклянную дверь «Ке Сан коффе шопп».
— Ну почему ты постоянно водишь меня сюда? — спросила Скалли, разглядывая сквозь дверь немногочисленных клиентов. В чиновничьем районе Вашингтона было немало заведений, принадлежавших семьям корейских переселенцев — в основном экзотические кафетерии, бистро и рестораны, — но владельцы «Ке Сан» почему-то предпочли скопировать типичную американскую забегаловку, и результат получился довольно жалкий.
— Мне нравится это место, — заявил Малдер. — Тут кофе подают в больших стаканчиках из пенополистирола.
Скалли не стала спорить и вошла в помещение. На ее взгляд, их ждали более важные дела… к тому же она вовсе не хотела есть.
Написанное от руки меню было приколото к широкой белой доске, установленной на треножнике. Рядом с кассой располагался холодильник, набитый бутылками с водой и соками. Большую часть пространства занимала пустая стойка с мармитами для подогрева пищи; в обеденные часы здесь подавали дешевые — как с точки зрения цены, так и качества — американизированные блюда восточной кухни.
Малдер поставил кейс на один из пустующих столов и отправился к кассе, а Скалли тем временем устроилась в кресле.
— Чем тебя угостить, Скалли? — крикнул Малдер.
— Только кофе, — ответила она. Малдер поднял брови.
— Здесь отлично готовят яичницу и жареный картофель с мясом, — сказал он.
— Только кофе, — повторила Скалли. Малдер вернулся, неся в руках два больших пенополистироловых стакана. Еще до того как он поставил кофе на стол, Скалли почуяла горьковатый аромат напитка; она обхватила стакан ладонями, наслаждаясь теплом, пронзившим кончики пальцев.
Наконец Малдер приступил к делу.
— Думаю, тебя это заинтересует, — сказал он, открывая кейс и вынимая оттуда бурый бумажный конверт. — Место действия — Портленд, штат Орегон, лаборатория «ДайМар», медицинский исследовательский центр по изучению раковых заболеваний. Финансируется федеральным правительством.
Малдер протянул Скалли глянцевую брошюру с фотографиями современного научного комплекса. Корпус в стиле модерн из стекла и стали с радующей глаз деревянной отделкой и паркетными полами. Холлы богато украшены массивным резным деревом с позолотой, уставлены цветочными горшками, а лабораторные помещения сверкают белизной, чистотой и стерильностью.
— Славное местечко, — заметила Скалли, перелистав страницы. — Я немало читала об исследованиях в области раковых заболеваний, но об этой лаборатории слышу впервые.
— Центр «ДайМар» держался в тени, — ответил Малдер. — Во всяком случае, до недавнего времени.
— Что же изменилось? — спросила Скалли. Малдер вынул очередной документ — блестящую черно-белую фотографию той же самой лаборатории. Здание было разрушено, огорожено сетчатым забором и почернело от огня. Типичный пример творчества фронтового журналиста.
— Поджог и взрыв, — сказал Малдер. — Следствие еще не закончено. Это случилось полторы недели назад. В редакцию портлендской газеты поступило письмо от группы под названием «Освобождение», в котором она берет на себя ответственность за диверсию До сих пор об этой группе никто не слыхал. Судя по всему, это организация защитников прав животных, разгневанных исследованиями, которые возглавлял руководитель лаборатории доктор Дэвид Кеннесси. Исследования на высочайшем техническом уровне, по большей части засекреченные.
— Итак, это здание сожгли демонстранты.
— Вернее было бы сказать, сожгли и взорвали.
— Это уж чересчур. Как правило, такие группы ограничиваются широковещательными заявлениями и шумихой в прессе, — отозвалась Скалли, рассматривая обугленные стены.
— Совершенно верно. Видимо, кому-то захотелось покончить с исследованиями раз и навсегда.
— Что же за исследования проводил Кеннесси, если они вызвали такой яростный протест?
— Информация на этот счет скудна и расплывчата, — озабоченным тоном сообщил Малдер, морща лоб. — Речь идет о новейших методиках терапии рака, что называется, передовых рубежах прогресса. Кеннесси и его брат Дарин несколько лет работали вместе, применяя самые невероятные сочетания подходов и технологий. Дэвид по образованию биолог, специалист по медицинской химии. Дарин — инженер-электронщик.
— Электроника и терапия раковых заболеваний… — произнесла Скалли. — Эти две науки, как правило, не соприкасаются. Может быть, братья Кеннесси конструировали новый диагностический или лечебный аппарат?
— Это неизвестно, — ответил Малдер. — Полгода назад Дарин расстался с братом, бросил работу в «ДайМар» и присоединился к группе сторонников естественного образа жизни, которые обитают в чащобах орегонских лесов. Связаться с ним по телефону, разумеется, невозможно.
Скалли еще раз просмотрела брошюру, но так и не нашла списка научного персонала.
— Значит, Дэвид продолжал трудиться в одиночку, без брата? — спросила она.
— Да, — ответил Малдер. — Дэвид работал на пару с младшим компаньоном, Джереми Дорманом. Я пытался отыскать их отчеты и записи, чтобы точно выяснить суть исследований, однако большинство документов оказались изъяты. Насколько я мог понять, Кеннесси делал основной упор на малоизвестные методики, не применявшиеся ранее для лечения рака.
Скалли нахмурилась:
— Кому могли помешать занятия Кеннесси? Удалось ли ему добиться успеха? Малдер пригубил кофе.
— Судя по всему, поджигателей возмущали жестокие и, по их мнению, ничем не оправданные эксперименты над животными. Подробности неизвестны, но мне кажется, наш добрый Айболит малость отклонился от требований Женевской конвенции. — Малдер пожал плечами. — Большинство записей сожжены или уничтожены, и добыть конкретные сведения будет трудновато.
— Чем закончился пожар? Были ли человеческие жертвы? — спросила Скалли.
— По официальной версии, Дорман и Кеннесси погибли в огне, но сыщикам не удалось даже полностью собрать останки, не говоря уж о том, чтобы идентифицировать их. Не забывай, лабораторию не просто спалили — ее взорвали. Вероятно, заложили мину. Серьезные ребята. Действовали наверняка.
— Все это очень интересно, Малдер. Вот только не возьму в толк, в чем твой личный интерес.
— Сейчас объясню.
Насупив брови, Скалли бросила взгляд на глянцевый снимок разгромленной лаборатории и вернула его Малдеру.
Рядом с ними за столиками сидели мужчины в строгих костюмах. Склонившись друг к другу головами, они продолжали свои разговоры, не обращая внимания на окружающих. Скалли по привычке навострила уши. Группа сотрудников НАСА обсуждала предложения по модификации новых межпланетных кораблей, а их соседи приглушенными голосами высказывались в пользу кардинального сокращения бюджета космических программ.
— По-видимому, Кеннесси и раньше получал письма с угрозами, — продолжал Малдер, — но эта группировка появилась словно из ниоткуда и тут же собрала огромную толпу. Я не нашел ни единого упоминания об организации под названием «Освобождение» — вплоть до взрыва в «Дай-Мар», после которого они послали в «Портленд Орегониан» письмо, где берут на себя ответственность за данный террористический акт.
— Почему же Кеннесси продолжал работать в таких условиях? — Скалли вновь взяла в руки красочную брошюру и пролистала ее еще раз, вчитываясь в броские фразы вроде «прорыв в лечении раковых заболевании», «выдающиеся достижения», «до исцеления рукой подать». Скалли глубоко вздохнула. Эти слова были ей хорошо знакомы. Онкологи манипулировали подобными обещаниями начиная с пятидесятых годов.
Малдер достал еще один снимок, на котором был запечатлен мальчик одиннадцати-двенадцати лет. Он улыбался в объектив, но был похож на ходячий скелет. Изможденное лицо подростка обтягивала серая пергаментная кожа и венчала практически голая макушка.
— Это его двенадцатилетний сын Джоди. У парня последняя стадия рака крови — острая лимфобластическая лейкемия. Кеннесси спешил отыскать лекарство — жалкая кучка активистов не задержала бы его исследования ни на минуту.
Скалли опустила подбородок на ладони.
— И все же я не понимаю, почему ты заинтересовался поджогом и разрушением частной лаборатории, — призналась она.
Малдер вынул из папки последнюю фотографию. Среди горелого мусора лежал мужчина в форме охранника. Его лицо было искажено предсмертной судорогой, кожа покрыта пятнами, извилистыми и вздутыми опухолями, а ноги и руки неестественно вывернуты. Он был похож на паука, угодившего под струю тараканьей морилки.
— Этого человека обнаружили прошлой ночью в помещении сгоревшей лаборатории, — сказал Малдер. — Ты только взгляни на него. До сих пор никто не видывал ничего подобного.
Скалли выхватила фотографию и внимательно присмотрелась. На ее лице появилось тревожное выражение.
— Похоже, этот человек стал жертвой очень сильного и быстродействующего патогена, — произнесла она.
Малдер помолчал, давая ей впитать зловещие подробности, потом сказал:
— Может быть, объяснение кроется в исследованиях Кеннесси. Допустим, что-то уцелело в огне…
Скалли задумалась, чуть хмурясь.
— Мы ведь не знаем, что делали поджигатели перед тем, как взорвать лабораторию, — заметила она. — Может быть, они освободили подопытных животных, выпустили на волю что-нибудь опасное.
Малдер отпил кофе и собрал документы в папку, дожидаясь, пока у напарницы не появятся собственные умозаключения.
— Странные опухоли… С какой скоростью проявились симптомы? — спросила Скалли, с живейшим интересом разглядывая фотографию.
— Этот человек заступил на дежурство за несколько часов до гибели. Тогда он был совершенно здоров. — Малдер бросил на Скалли пытливый взгляд. — Как ты думаешь, какова причина его смерти?
Скалли озабоченно поджала губы:
— Не могу сказать, пока сама не увижу. Надеюсь, труп поместили в карантин?
— Разумеется. Я подумал, что ты, может быть, захочешь поехать со мной и посмотреть на него.
Скалли сделала первый глоток. Кофе оказался еще хуже, чем она ожидала.
— Пойдем отсюда, — сказала она и, встав из-за стола, вернула Малдеру красочную брошюру, напичканную оптимистическими заверениями.
Должно быть, Кеннесси проводил над животными какие-то невиданные прежде радикальные эксперименты, подумала Скалли. Вероятно, кому-то из животных удалось вырваться из горящей лаборатории, и теперь они бродят на свободе, неся в себе грозную опасность.
Шоссе номер 22
Кост-Речндж [2] , штат Орегон
Понедельник, 22 00
Пес вышел на дорогу и нерешительно остановился на осевой линии. Из кювета несло сыростью и пряным запахом опавшей листвы. Придорожные фонари освещали гаревые подъездные дорожки и деревенские почтовые ящики. В лесу густо пахло еловой и кедровой хвоей, а дорога воняла машинами, резиной, горячим маслом и едкой выхлопной гарью.
Фары приближавшегося автомобиля сияли, будто две блестящие монеты. Их свет ослепил пса, запечатлев два ярких пятна на сетчатке глаз, привыкших к темноте. Пес слышал рев двигателя, перекрывающий жужжание насекомых и шорох ветвей деревьев, которые росли вокруг.
Машина ревела все громче — злобно и яростно.
Дорога была темная и мокрая. Ее окружали толстые деревья. После долгого дня пути дети начинали капризничать, и принятое наспех решение отправиться в поездку уже не казалось таким удачным, как прежде.
До живописного побережья оставалось немало миль, после чего им предстоял долгий путь по шоссе, прежде чем они достигнут одного из тех скоплений туристических райских уголков, где их ждут кафе, сувенирные магазинчики и места для отдыха, среди которых нет ни одного обычного мотеля, только «приюты» да «летние домики».
Десятью милями ранее они миновали пустынный перекресток с бензоколонкой, закусочной и старомодной гостиницей, на фасаде которой сияла ярко-розовая неоновая надпись «Мест нет».
— Надо было хорошенько все обдумать, прежде чем выезжать, — сказала Шарон, сидевшая рядом с Ричардом.
— По-моему, ты уже упоминала об этом, и не однажды, — раздраженно заметил Ричард.
На заднем сиденье дети усиленно демонстрировали скуку и усталость, причем самыми необычными средствами. Рори был до такой степени взвинчен, что даже выключил свою электронную игру. Мэгги так утомилась, что даже перестала поминутно шпынять брата.
— Тоска зеленая, — пробормотал Рори. — Совсем, ну совсем нечего делать.
— Папа, а какие еще игры ты знаешь? — спросила Мэгги. — Чем ты занимался в детстве, когда было скучно?
Ричард заставил себя улыбнуться и посмотрел в зеркальце на сумрачные мордашки детей, развалившихся на заднем сиденье фургона «субару-пустынник». Он арендовал этот автомобиль на время отпуска, соблазнившись его крепкими шинами, сулившими надежное сцепление с покрытием здешних горных дорог. В начале долгого пути Ричард казался себе самым лучшим папой на свете.
— Мы с сестрой любили играть в игру под названием «стога», — сказал он. — Мы жили в Иллинойсе, там очень много ферм. Ты осматриваешь деревню, выискивая стога, наваленные у сараев. Кто насчитает больше стогов, тот и победил.
Ричард попытался представить игру в самом выгодном свете, хотя и помнил, что лишь унылое однообразие сельских равнин Среднего Запада делало «стога» сколь-нибудь приемлемой забавой.
— Когда вокруг темно, в эту твою игру не очень-то поиграешь, — буркнул Рори.
— К тому же тут нет ни сараев, ни стогов, — ввернула Мэгги.
Черные деревья все плотнее прижимались к убегавшей назад узкой ленте дороги. Яркий свет фар сияющими туннелями пронизывал темноту. Ричард вертел баранку, продолжая раздумывать
над тем, как позабавить детей, ведь он обещал устроить им замечательные каникулы. Завтра они увидят «Чертову маслобойку», где океанские волны, словно гейзер, выбрасывают воду из отверстия в скале, потом отправятся к колумбийскому каньону, где их ждет восхитительное зрелище — цепочка водопадов.
Ну а теперь ему хотелось лишь одного — отыскать место для ночлега.
— Собака! — воскликнула Шарон. — Гляди, собака! Осторожно!
В первое мгновение Ричарду показалось, что его супруга решила разыграть какой-то причудливый вариант «стогов», но потом он заметил черный силуэт, который робко переминался на четырех лапах посреди дороги, посверкивая живыми, словно ртутными глазами, отражавшими свет фар.
Ричард ударил по тормозам, и новенькие шины «субару» заскользили по толстому ковру мокрой листвы. Автомобиль начал разворачиваться, замедляя ход, но продолжал мчаться вперед, словно потерявший управление паровоз.
Сзади донесся визг детей. Шины и тормоза визжали еще громче.
В последний миг пес попытался отскочить в сторону, но не сумел увернуться от бампера «су-бару», и тот врезался в него с отвратительным приглушенным чмоканьем. Удар подбросил черного Лабрадора в воздух и швырнул его на капот автомобиля.
Ударившись о лобовое стекло, пес соскользнул в заросший сорняками кювет.
Машина остановилась, скрипя тормозами и разбрасывая мокрый гравий обочины.
— Господи Боже мой! — воскликнул Ричард и резким ударом, от которого вздрогнул автомобиль, поставил рычаг передач в нейтральное положение.
Нащупав пряжку ремня безопасности, он бил ее кулаком, дергал и сжимал пальцами, пока наконец не вырвал скобу из защелки. Сзади не слышалось ни звука — Мэгги и Рори сидели, оторопело разинув рты, — и Ричард, распахнув дверцу, выскочил на дорогу, с опозданием оглядываясь по сторонам.
К счастью, в этот поздний час дорога словно вымерла. На проезжей части не было ни грузовиков, ни легковушек, и даже ночные насекомые умолкли, как будто наблюдая за происходящим из глубины леса.
Ричард обошел вокруг машины, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Увидев вмятину на бампере, разбитую фару и поцарапанный капот, он вспомнил, с какой беспечностью отказался от страховки, которую ему предлагали в конторе по прокату автомобилей. Ричард рассматривал повреждения, гадая, в какую сумму влетит ремонт.
Задняя дверца машины приоткрылась, и оттуда высунулось бледное лицо Мэгги.
— Папа! Что с собакой? — Мэгги всмотрелась в темноту, слепо моргая глазами. — Она жива?
Проглотив застрявший в горле комок, Ричард обошел вокруг капота автомобиля и ступил на мокрую траву.
— Подожди минутку, милая. Сейчас я посмотрю.
Черный Лабрадор лежал, широко раскинув лапы. Его череп был размозжен, но тело продолжало содрогаться. Там, где он катился по траве, остались длинные борозды. Пес все еще шевелился, пытаясь отползти в заросли ежевики у забора из колючей проволоки, за которым виднелась густая листва, но его тело было слишком избито и изувечено, чтобы двинуться с места.
Пес шумно дышал, напрягая раздавленную грудную клетку. Из его черного носа текла кровь. Господи, ну почему он не умер сразу? По крайней мере не мучился бы.
— Надо отвезти его к врачу, — вдруг произнес Рори. Ричард испуганно вздрогнул. Он не слышал, как мальчик выбрался из автомобиля. Шарон стояла у пассажирской дверцы, глядя на мужа широко раскрытыми глазами. Потом она чуть заметно качнула головой.
— Ты знаешь, сынок, вряд ли доктор ему поможет, — сказал Ричард, обращаясь к Рори.
— Мы не можем бросить его здесь! — негодующе воскликнула Мэгги. — Надо доставить его к ветеринару!
Ричард взирал на сбитую собаку, на поврежденный автомобиль и чувствовал себя совершенно беспомощным. Шарон облокотилась на открытую дверцу.
— У нас в кузове лежит одеяло, — сказала она. — Мы можем положить чемоданы в ногах у детей и освободить немножко места. Отвезем собаку к врачу. Надеюсь, в ближайшем городе найдется ветлечебница.
Ричард посмотрел на собаку, на жену, на детей. У него не оставалось выбора. Зная, что раздражение ни к чему хорошему не приведет, он проглотил язвительные слова, готовые сорваться с губ, и отправился доставать одеяло. Шарон занялась чемоданами.
Ближайший достойный упоминания город, Линкольн-Сити, встретился им у самого побережья. Огни в домах были погашены, лишь из-за занавесок спален струился тусклый голубой свет телевизоров. Проезжая по городу и оглядываясь в поисках ветеринарной клиники, Ричард думал, что для полноты картины местным жителям стоило бы с наступлением ночи свернуть в рулон и унести в дом подъездные дорожки.
В конце концов он заметил неосвещенную, намалеванную краской табличку «Ветеринарная клиника Хагарта» и свернул на пустую стоянку. На заднем сиденье посапывали Мэгги и Рори;
Шарон молча сидела рядом с Ричардом, поджав губы, и он понял, что неприятную обязанность придется взять на себя.
Он поднялся по бетонным ступеням, позвонил в дверь и принялся яростно молотить костяшками пальцев по оконному стеклу, пока наконец в прихожей не зажегся свет. Увидев старика, который выглядывал в окно, Ричард сказал:
— У нас в машине изувеченный пес. Нужна ваша помощь.
Старый ветеринар не выказал и следа удивления, как будто не ожидал ничего иного. Он отпер дверь, и Ричард добавил, указывая на «субару»:
— Мы сбили его на шоссе. Я… мне кажется, он очень плох.
— Посмотрим, что тут можно сделать, — отозвался ветеринар, подходя к машине сзади. Ричард распахнул дверцу кузова, и дети тут же спрыгнули с кресел, с интересом и надеждой тараща глаза. Старик мельком посмотрел на Рори и Мэгги, потом понимающе заглянул в лицо Ричарду.
В кузове лежал истерзанный и окровавленный, но почему-то все еще живой пес. К удивлению Ричарда, черный Лабрадор казался куда крепче, а дыхание его было ровнее, чем прежде. Он спал.
Ветеринар осмотрел животное, и бесстрастное выражение на лице старика подсказало Ричарду, что пес безнадежен.
— Это ваша собака? — спросил ветеринар.
— Нет, не наша — ответил Ричард. — Ни ошейника, ни бирки. Во всяком случае, мы их не нашли.
Мэгги заглянула в кузов.
— Вы его вылечите, господин доктор? — спросила она. — Мы приедем навестить песика, а, пап?
— Придется оставить его здесь, милая, —ответил Ричард. — Этот человек знает, что делать с собакой.
Ветеринар улыбнулся девочке
— Все будет хорошо, — сказал он. — У меня есть специальные шины и повязки. — и добавил, повернувшись к Ричарду: — Помогите мне перенести ее в операционную, а потом можеге ехать дальше.
Ричард потупился. Судя по той легкости, с которой ветеринар прочел его мысли, он сталкивался с подобными происшествиями едва ли не каждую неделю и уже привык к тому, что на его попечении то и дело оказывались брошенные искалеченные животные.
Мужчины подсунули руки под одеяло и подняли тяжелого пса. Сопя, отдуваясь и подволакивая ноги, они приблизились к черному ходу дома.
— Какой горячий, — заметил ветеринар, протискиваясь в двустворчатую дверь.
Они положили собаку на операционный стол, и старик двинулся вдоль стен помещения, зажигая огни.
Ричарду не терпелось поскорее уйти. Он шагнул к выходу, рассыпаясь в благодарностях. Положив на столик визитную карточку, он помедлил, подумал, сунул ее обратно в карман, торопливо выскочил из дома, подбежал к «субару» и уселся за руль.
— Доктор сделает все, что нужно, — сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно, и включил передачу. Ему казалось, что его ладони покрыты липкой грязью, шерстью и пахнут собачьей кровью.
Машина тронулась в путь, и Ричард попытался взять себя в руки и настроиться на веселый лад. Из леса вновь донесся стрекот ночных насекомых.
Благотворительная клиника Портленд
Штат Орегон
Вторник, 10:00
Над городом занимался серый рассвет. Утренний туман напитал атмосферу сыростью, и температура воздуха была гораздо ниже нормы. К полудню тучи разойдутся, подарив земле долгожданные минуты солнечного тепла, потом наползут опять, и пойдет дождь.
Обычное утро в Портленде.
В такую погоду, думала Скалли, им с Малдером остается только одно — провести целый день в морге.
Залы и коридоры подвального этажа напоминали кладбище. Скалли повидала немало подобных помещений во многих клиниках, где она вскрывала или повторно исследовала замороженные трупы, извлеченные из холодильников. Морги были ей не в новинку, но Скалли так и не привыкла к ним.
Доктор Фрэнк Квинтон, портлендский паталогоанатом, оказался лысеющим мужчиной с венчиком седых волос, прикрывавших затылок. На его пухлом носу сидели очки в тонкой металлической оправе
На лице Квинтона играла мягкая отеческая улыбка милого добродушного старикана, но Скалли безошибочно распознала холодную твердость в его усталых глазах. Должно быть, за долгие годы работы на посту медэксперта Квинтон повидал немало подростков, извлеченных из разбитых машин, слишком много самоубийц, был свидетелем множества бессмысленных несчастных случаев и прекрасно знал коварные повадки смерти.
Он тепло пожал руки гостям, и Малдер сказал, кивком головы указывая на Скалли:
— Как я уже упоминал в нашем телефонном разговоре, агент Дана Скалли — доктор медицины и обладает богатым опытом расследования необычных случаев смерти. Вероятно, вам будет интересно услышать ее мнение.
Патологоанатом обратил к Скалли сияющую улыбку. Глядя на его приветливое лицо, Дана не смогла удержаться и заулыбалась в ответ.
— Каково нынешнее состояние тела? — спросила она.
— Мы накачали его обеззараживающими средствами и поместили на холод, чтобы предотвратить распространение биологически активных веществ, — ответил Квинтон.
За его спиной стоял худощавый ассистент, держа в руках блокнот на дощечке и скалясь, словно домашняя собачка. Невзирая на молодость, он был почти так же лыс, как и пожилой патологоанатом. Заметив восторженные взгляды, которые молодой человек бросал на своего шефа, Скалли решила, что Квинтон выступает в роли его покровителя и наставника. Должно быть, юный ассистент ждет не дождется того дня, когда сам станет патологоанатомом.
— Тело находится в боксе «4Е», — сообщил он, хотя, как полагала Скалли, доктор Квинтон и сам прекрасно знал, где содержится труп охранника.
Ассистент торопливо подошел к блистающим чистотой выдвижным холодильникам из нержавеющей стали. Скалли не сомневалась в том, что большинство ящиков заняты телами людей, которые умерли обычной смертью, — дряхлые пенсионеры из домов призрения, сердечники, жертвы автокатастроф и врачебных ошибок.
Но был среди них ящик номер «4Е», отмеченный желтой ленточкой, запечатанный наклейкой с черепом, костями и надписью «Биологическая опасность». Рядом была прилеплена бумажка, гласившая: «Ограниченный доступ. Следственная улика».
— Благодарю вас, Эдмунд, — сказал Квинтон и двинулся к холодильникам. Скалли и Малдер шагали следом.
— Надеюсь, вам удалось в полной мере выдержать условия строгого карантина? — спросила Скалли.
— К счастью, внешность трупа до такой степени напугала полицейских, что они предприняли особые меры предосторожности, действовали в перчатках и сразу упаковали тело в герметичный мешок, — ответил Квинтон, оглянувшись через плечо. — Потом все это было сожжено в больничном крематории, — добавил он.
Эдмунд остановился у стальной дверцы холодильника и сорвал с ящика грозную наклейку. Надев стерильные резиновые перчатки, он взялся за ручку ящика, вытянул его наружу и сказал:
— Вот он. Такой любопытный случай у нас впервые. Этому бедняге не позавидуешь.
Из открытого холодильника вырывались клубы морозного пара.
Эдмунд обеими руками извлек из ящика пластиковый мешок с останками погибшего охранника. Словно скульптор, являющий публике свое новое произведение, он сорвал с тела покровы и горделиво шагнул в сторону, уступая дорогу Квинтону, Скалли и Малдеру.
Вместе с ледяным дыханием холодильника из ящика вырвался густой едкий запах дезинфекции, у Скалли защипало в носу и в глазах, но она, не в силах сдержать любопытства, тут же склонилась над трупом. Под кожей охранника словно черные синяки виднелись пятна свернувшейся крови, а мышцы пронизывали похожие на грибы комковатые тестообразные утолщения.
— Ни разу не видела опухолей, которые увеличивались бы так стремительно, — заметила она. — Скорость роста метастазов ограничена быстротой воспроизводства и деления клеток.
Скалли нагнулась еще ниже, рассматривая чуть заметные скользкие пятна, кое-где покрывавшие участки тела. Какая-то прозрачная жидкость… точнее, слизь.
— Случай, несомненно, очень серьезный. — сказал Квинтон. — Мы отправили образцы тканей в центр учета и регистрации заболеваний, и завтра они должны дать ответ. А тем временем я начал собственные исследования, разумеется, приняв всевозможные меры предосторожности. Но все это так необычно… Своими силами нам не справиться.
Скалли продолжала осматривать тело цепким профессиональным взглядом, анализируя симптомы и пытаясь представить себе причины патологии. Ассистент принес коробку с перчатками, и она натянула пару, резво шевеля пальцами, потом протянула руку и прикоснулась к коже трупа. Она ожидала, что тело окажется холодным и окоченевшим, но кожа была теплая и мягкая, словно живая.
— Когда вы поместили его в холодильник? — спросила Скалли.
— В ночь с воскресенья на понедельник, — ответил Квинтон.
Скалли вдохнула морозное облачко, вырвавшееся из ящика. Ее руки также чувствовали холод.
— Какова температура тела? — спросила она. — Труп до сих пор теплый.
Патанатом, сделав удивленное лицо, приблизился к умершему и коснулся его почерневшего плеча затянутой в перчатку ладонью. Потом выпрямился и бросил суровый взгляд на ассистента:
— Эдмунд, надеюсь, все холодильники работают как положено?
Ассистент метнулся к ящику, словно перепуганная белка. Гнев наставника подействовал на него словно удар хлыста.
— Холодильники в порядке, сэр. Я только вчера вызывал ремонтников, они все проверили. — Эдмунд бросился к циферблатам. — Приборы показывают нормальную температуру во всех боксах, сэр, — доложил он.
— Пощупайте труп собственной рукой, — процедил Квинтон.
— Нет-нет, сэр, — запинаясь, пробормотал ассистент. — Я верю вам на слово. Я сейчас же позвоню техникам.
— Да уж, будьте добры, — сказал Квинтон. Сорвав перчатки, он подошел к раковине и принялся тщательно мыть ладони. Скалли последовала его примеру. — Только бы холодильники опять не сломались, — пробормотал патологоанатом. — Не хватало лишь, чтобы этот бедняга протух и завонял.
Скалли оглянулась на тело, гадая, какие результаты могли дать загадочные эксперименты в лаборатории «ДайМар». Если из ее стен вырвалось что-то опасное, можно было ожидать появления еще многих таких же трупов. О чем знал, о чем она. — Скорость роста метастазов ограничена быстротой воспроизводства и деления клеток.
Скалли нагнулась еще ниже, рассматривая чуть заметные скользкие пятна, кое-где покрывавшие участки тела. Какая-то прозрачная жидкость… точнее, слизь.
— Случай, несомненно, очень серьезный. — сказал Квинтон. — Мы отправили образцы тканей в центр учета и регистрации заболевании, и завтра они должны дать ответ. А тем временем я начал собственные исследования, разумеется, приняв всевозможные меры предосторожности. Но все это так необычно… Своими силами нам не справиться.
Скалли продолжала осматривать тело цепким профессиональным взглядом, анализируя симптомы и пытаясь представить себе причины патологии. Ассистент принес коробку с перчатками, и она натянула пару, резво шевеля пальцами, потом протянула руку и прикоснулась к коже трупа. Она ожидала, что тело окажется холодным и окоченевшим, но кожа была теплая и мягкая, словно живая.
— Когда вы поместили его в холодильник? — спросила Скалли.
— В ночь с воскресенья на понедельник, — ответил Квинтон.
Скалли вдохнула морозное облачко, вырвавшееся из ящика. Ее руки также чувствовали холод.
— Какова температура тела? — спросила она. — Труп до сих пор теплый.
Патанатом, сделав удивленное лицо, приблизился к умершему и коснулся его почерневшего плеча затянутой в перчатку ладонью. Потом выпрямился и бросил суровый взгляд на ассистента:
— Эдмунд, надеюсь, все холодильники работают как положено?
Ассистент метнулся к ящику, словно перепуганная белка. Гнев наставника подействовал на него словно удар хлыста.
— Холодильники в порядке, сэр. Я только вчера вызывал ремонтников, они все проверили. — Эдмунд бросился к циферблатам. — Приборы показывают нормальную температуру во всех боксах, сэр, — доложил он.
— Пощупайте труп собственной рукой, — процедил Квинтон.
— Нет-нет, сэр, — запинаясь, пробормотал ассистент. — Я верю вам на слово. Я сейчас же позвоню техникам.
— Да уж, будьте добры, — сказал Квинтон. Сорвав перчатки, он подошел к раковине и принялся тщательно мыть ладони. Скалли последовала его примеру. — Только бы холодильники опять не сломались, — пробормотал патологоанатом. — Не хватало лишь, чтобы этот бедняга протух и завонял.
Скалли оглянулась на тело, гадая, какие результаты могли дать загадочные эксперименты в лаборатории «ДайМар». Если из ее стен вырвалось что-то опасное, можно было ожидать появления еще многих таких же трупов. О чем знал, о чем догадывался Дарин Кеннесси? Что заставило его бежать из лаборатории, забросив исследования?
— Пойдем, Малдер. У нас еще уйма дел. — Скалли выперла руки и откинула с лица рыжие волосы. — Нам необходимо выяснить, над чем работали братья Кеннесси.
Дом семейства Кеннесси Тигард,
Штат Орегон.
Вторник, 12.17
Дом ничем не отличался от большинства зданий на этой улице — обычное пригородное жилище, построенное в семидесятых; алюминиевая обшивка стен, крыша из дранки, скромная лужайка, живая изгородь. Заурядный дом семьи из среднего класса, постоянно проживающей в предместьях Портленда.
— Мне почему-то казалось, что дом молодого ученого, восходящей звезды онкологии, должен выглядеть… более впечатляющим, что ли, — признался Малдер. — Белый докторский халат, накинутый на почтовый ящик, шеренги стеклянных пробирок, выстроившиеся вдоль подъездной дорожки…
— Научные работники отнюдь не такие состоятельные люди, как принято думать, — отозвалась Скалли. — Они не обитают во дворцах и не тратят все свободное время на игру в гольф. К тому же семье Кеннесси пришлось тратить на медицинские нужды куда больше средств, чем полагается по страховке, — добавила она.
Документы, которые им удалось раздобыть, свидетельствовали о том, что недуг Джоди Кеннесси и расходы на лечение последними, крайними средствами окончательно истощили бюджет семьи, и Дэвиду пришлось вторично заложить недвижимое имущество.
Малдер и Скалли прошли по дорожке, направляясь к входной двери. Крыльцо состояло из двух ступенек с поручнями из витых железных прутьев. Сиротливый, разбухший от влаги кактус рос под сливом водосточной трубы гаража, явно чувствуя себя не в своей тарелке.
Малдер вынул блокнот. Скалли вытерла ладони о жакет. Ее нервный жест был в равной мере продиктован как сыростью и прохладой, так и мыслями, занимавшими голову.
Обследовав труп охранника и увидев зловещие проявления болезни, столь стремительно приведшей к смертельному исходу, Скалли поняла, что ей следует точно выяснить, чем занимался Дэвид Кеннесси в лаборатории «ДайМар». Документы уничтожил пожар, а Малдеру так и не удалось узнать, кем возглавлялись работы; он не смог даже разнюхать, кто курировал финансирование лаборатории из федеральных источников.
Малдера интриговали, подстегивали тупики и ложные следы, а Скалли больше интересовала медицинская сторона дела.
Она вовсе не была уверена в том, что супруга ученого очень уж много знает о его работе, но в данном случае имелись особые обстоятельства. Скалли и Малдер решили нанести визит вдове Дэвида Кеннесси, Патриции, образованной и вполне самостоятельной женщине. В глубине души Скалли надеялась познакомиться с Джоди.
Приближаясь к крыльцу, Малдер внимательно рассматривал дом. Гаражные ворота были закрыты, окна задернуты занавесками, вокруг темнота и тишина. На дорожке лежал толстый воскресный выпуск «Портленд Орегониан» в защитной пластиковой обертке. Уже вторник, а к газете до сих пор никто не прикоснулся.
Как только Малдер потянулся к кнопке звонка, Скалли заметила сломанную задвижку.
— Малдер…
Она наклонилась и пригляделась к замку. Тот был вскрыт, а дерево вокруг растрескалось. Кто-то на скорую руку собрал обломки и приладил их на место, произведя нечто вроде косметического ремонта, который обманул бы разве что случайного прохожего.
Малдер постучал в дверь.
— Эй! — крикнул он.
Скалли шагнула на цветочную клумбу, чтобы заглянуть в окно; сквозь щель между занавесками она увидела гостиную, заваленную опрокинутой мебелью и мусором.
— Малдер, у нас есть веские основания проникнуть в дом без позволения хозяев, — решила она.
Малдер надавил крепче, и дверь распахнулась.
— Агенты ФБР! — крикнул он, но ответом ему было лишь приглушенное эхо, раздавшееся в доме. Малдер и Скалли вошли в прихожую и тут же замерли словно вкопанные, рассматривая хаос и беспорядок, которые представились их глазам.
— Нечего сказать, тонкая работа, — пробормотал Малдер.
Судя по всему, в доме производили обыск. Мебель была перевернута, обшивка кресел и диванов изрезана, мягкая набивка вынута наружу. Плинтусы сняты, а ковры так истерзаны, словно усердные ищейки пытались докопаться сквозь них до половиц. Дверцы буфетов и шкафов открыты, книжные полки сорваны со стен, вокруг раскиданы книги и безделушки.
— Вряд ли мы что-нибудь здесь найдем, — пробормотала Скалли, прижав ладони к губам.
— Если нам и нужно что-то найти, так это прислугу, которая прибралась бы в доме, — отозвался Малдер.
Тем не менее они все же осмотрели комнаты. Скалли вопреки своей воле продолжала гадать, кому могло потребоваться обыскивать этот дом. Может быть, группа взбешенных активистов, не удовлетворившись убийством Дэвида и Джереми Дормана и сожжением лаборатории, решила расправиться с семьей Кеннесси?
Были ли Патриция и Джоди в доме, когда сюда ворвались чужаки?
Скалли боялась найти где-нибудь в спальне тела женщины и мальчика, распотрошенные, избитые или попросту расстрелянные в упор.
Дом оказался пуст.
— Придется пригласить экспертов, пусть по ищут следы крови, — предложила Скалли. — Надо опечатать дом и немедленно вызвать следственную группу.
Они вошли в комнату Джоди. Перегородка была разрушена — вероятно, искавшим пришло в голову исследовать стыки стен. Кровать мальчика оказалась перевернута, с матраца сдернуты простыня и матерчатый чехол.
— Бессмыслица какая-то, — проворчала Скалли. —Такой топорный… и вместе с тем очень тщательный обыск.
Малдер поднял с пола разбитый пластмассовый макет инопланетного космического корабля из фильма «День независимости». Скалли представила себе, с какими любовью и тщанием собирал его двенадцатилетний мальчуган.
— Очень напоминает налет на «ДайМар» две недели назад, — заметил Малдер.
Он взял в руки обломок гипсолитовой перегородки и повертел его в пальцах. Скалли рассматривала модель реактивного самолета, которая ранее висела на рыболовной леске, а теперь валялась на полу. Ее пластмассовые иллюминаторы треснули, а фюзеляж был взломан, как будто кто-то хотел заглянуть внутрь.
Дана поднялась на ноги, чувствуя, как по спине побежал холодок. Она думала о подростке, который и без того был приговорен к смерти недугом, безжалостно терзавшим его тело. Джоди Кеннесси и так немало настрадался, а теперь ему пришлось пережить еще и это.
Скалли повернулась и вышла в кухню, осторожно обходя осколки стаканов, рассыпанные по полу и буфетной стойке. Вряд ли незваные гости искали что-то в стаканах, они попросту наслаждались разрушением.
Малдер приблизился к холодильнику и наклонился, рассматривая оранжевую пластмассовую собачью миску. Он поднял ее, повернул и прочел имя пса, «Вейдер», начертанное толстым фломастером. Миска была пуста, в ней остались лишь засохшие крошки.
— Взгляни-ка, Скалли, — произнес Малдер. — Если с Патрицией и Джоди что-то случилось… то где же собака?
Скалли нахмурилась.
— Может быть, там же, где ее хозяева. — Она обвела разгромленную кухню медленным долгим взглядом, проглотила комок в горле и добавила: — Похоже, круг наших поисков расширяется.
Кост-Рейндж
Штат Орегон
Вторник, 14:05
Никто и никогда не отыщет их здесь, в этом крохотном коттедже, затерянном в чащобе прибрежных гор Орегона. Никто не придет им на помощь, никто не спасет. Оказавшись в одиночестве, Патриция и Джоди Кеннесси старательно и безуспешно пытались создать хотя бы видимость нормальной благополучной жизни.
Патриции, во всяком случае, такая жизнь была не по нраву. День за днем они проводили в страхе, шарахаясь от теней, от незнакомых звуков… но у них не было иной возможности выжить, а Патриция дала себе слово, что Джоди перенесет этот кошмар.
Подойдя к окну коттеджа, она раздвинула выцветшие занавески и выглянула наружу. Джоди стучал теннисным мячиком о стену. Он был на виду, но в двух шагах от двора начинался густой лес, окружавший поляну, и каждый удар мяча отдавался в ушах Патриции ружейным выстрелом, направленным ей в сердце.
Когда-то уединенность этого глухого уголка казалась Патриции неоценимым преимуществом. В ту пору она проектировала этот самый коттедж для своего деверя Дарина, который хотел иметь возможность время от времени смываться из «ДайМар» и залегать на дно. Дарин всегда был большой мастак залегать на дно, подумала Патриция. Вдали на пологих холмах виднелись разбросанные тут и там прогалины, следы деятельности лесорубов, которые несколько лет назад валили здесь акр за акром деревья твердых пород, оставляя на склонах квадраты оголенной земли, похожие на шрамы.
Коттедж замышлялся как место отдыха и одиночества. Дарин намеренно отказался устанавливать телефон или хотя бы почтовый ящик, а строители пообещали сохранить местоположение участка в тайне. Теперь никто не знал, где находится домик, и его уединенность служила Патриции и Джоди крепостными стенами. Никто не знал, где они прячутся. Никто и никогда их здесь не найдет.
Над головой прожужжал маленький двухмоторный самолет, едва видимый в небе. Потом он исчез, и гудение затихло.
Отчаянное положение, в котором они оказались, каждый день ставило Патрицию на грань нервного срыва. Джоди держался молодцом — всякий раз, когда Патриция думала об этом, к ее горлу подступали слезы, — но ему довелось так
много пережить… погоня, разгром лаборатории, а еще раньше — приговор врача, острая форма лейкемии, считанные месяцы жизни. Казалось, к шее Джоди стремительно приближался неумолимый нож гильотины.
Теннисный мяч отскочил от стены дома и угодил в заросли высокой травы. Джоди кинулся за ним, тщетно пытаясь развлечь самого себя. Патриция переместилась к краю окна, чтобы не упускать его из виду. С того страшного дня, когда лаборатория подверглась нападению и сожжению, Патриция делала все возможное, чтобы не спускать с сына глаз.
Сейчас мальчик казался намного крепче, чем раньше, но Патриция не решалась поверить, что выздоровление будет продолжаться дальше. Джоди полагалось находиться в клинике, но Патриция не могла отвезти его туда. Боялась.
Мальчик нехотя ударил мячом о стену и вновь побежал за ним в траву. Он миновал критический рубеж. — теперь, две недели спустя, скука переборола его страхи, и ощущение опасности стало привычным, потеряло остроту.
Двенадцать лет — очень важный возраст для мальчика, порог юношества, когда все, что связано с наступлением половой зрелости, приобретает особое, всеобъемлющее значение. Но Джоди не был обычным мальчиком, и никто не знал, переживет ли он этот переломный момент.
Патриция открыла сетчатую дверь и, оглянувшись через плечо, шагнула на крыльцо, стараясь придать своему лицу беззаботное выражение.
Впрочем, к этому времени Джоди уже наверняка свыкся с беспокойными взглядами, которые то и дело бросала на него мать.
Серая облачная пелена над штатом Орегон рассеялась, даруя земле ежедневную часовую порцию солнца. Поляна сияла умытой свежестью после ночных ливней; во время дождя из-за окна доносился шелест падающих капель, напоминавший чьи-то крадущиеся шаги, и Патриция несколько часов провела без сна, глядя в потолок. Теперь, во второй половине дня, высокие сосны и осины бросали длинные тени на мокрую тропинку, уходившую вверх по склону прочь от далекого шоссе.
Джоди слишком сильно ударил по мячу, и тот улетел к подъездной дорожке, отскочил от камня и плюхнулся в густую зелень поляны. Мальчик выкрикнул что-то со злостью, выдававшей его раздражение, и швырнул вслед мячу ракетку, а сам, насупившись, замер на месте.
Порывистый и импульсивный, подумала Патриция. С каждым днем Джоди все больше напоминал своего отца.
— Эй, Джоди! — позвала она. Мальчик поднял ракетку и побрел к матери, уставившись в землю. Весь день напролет он был мрачен и беспокоен. — Что тебя тревожит? — спросила Патриция.
Джоди поднял глаза и, не ответив, покосился в сторону густой сосновой поросли, залитой солнечным светом. Патриция услышала надсадный
рев тяжелогруженого трейлера, мчавшегося по шоссе по ту сторону стены деревьев.
— Боюсь за Вейдера, — наконец признался Джоди и посмотрел на мать, ища сочувствия. — Вчера он не пришел домой, да и сегодня я его что-то не вижу.
Теперь она поняла причину беспокойства сына, и ее захлестнула волна облегчения. Еще мгновение назад Патриция опасалась, что мальчик увидел кого-нибудь постороннего или услышал по радио что-нибудь о себе и о ней.
— Наберись терпения, — посоветовала Патриция. — С Вейдером все будет в порядке. Как всегда.
Вейдер и Джоди родились в один год и были неразлучны. Вот и теперь, вспомнив о добродушном и умном черном Лабрадоре, Патриция невольно улыбнулась вопреки своим горестям и отчаянию.
Одиннадцать лет назад мир казался ей раем. Их годовалый сын, выбравшись из пеленок, ползал по полу, исследуя окружающее. Его не интересовали игрушки, он предпочитал возиться с собакой. Он знал два слова — «ма» и «па» и все время старался произнести «Вейдер», хотя вместо клички собаки у него получалось какое-то придушенное «дррр!». Наблюдая за тем, как Вейдер играет с мальчиком, Патриция и Дэвид не могли сдержать улыбок. Пес носился взад и вперед, скользя лапами по натертому до блеска паркету, и Джоди заходился радостным смехом. Вейдер гавкал и бегал вокруг ребенка, а тот старался повернуться вслед за псом.
Это было тихое, счастливое время. Теперь у Патриции не было и минуты покоя — с той самой злополучной ночи, когда муж позвонил ей из осажденной лаборатории.
До этого звонка самым страшным мгновением в жизни Патриции была минута, когда она узнала о том, что ее сын умирает от рака.
— А если Вейдер лежит сейчас где-нибудь в канаве, истекающий кровью и беспомощный? — спросил Джоди. Патриция заметила слезы в уголках глаз мальчика и поняла, что тот едва сдерживает рыдания. — Что, если его застрелил охотник, или он попал в капкан?
Патриция покачала головой, пытаясь отвлечь сына от тягостных мыслей.
— Вейдер вернется домой живой и здоровый, — сказала она. — Вейдер всегда возвращается.
И вновь Патриция почувствовала, как ее охватила невольная дрожь.
Вейдер действительно всегда возвращался домой. Живой и здоровый.
Благотворительная клиника Портленд
Штат Орегон
Вторник, 14:24
Даже сквозь грубую резину она ощущала слизистую податливость внутренних органов трупа. Толстые перчатки раздражали ее, стесняли движения, но Скалли вовсе не хотела подцепить инфекцию, погубившую Вернона Ракмена.
Насос респиратора нагнетал в дыхательную маску холодный спертый воздух, бивший в лицо. Глаза подсохли и болели. Скалли очень хотелось протереть их рукой, но пока не закончилось вскрытие трупа охранника, приходилось мириться с неудобствами костюма биологической защиты.
Диктофон Скалли лежал на столе, готовый записать ее слова и впечатления по поводу увиденного. Что ни говори, случай незаурядный. Уже в ходе беглого осмотра Скалли обнаружила множество аномалий, которые ставили ее в тупик, а по мере того, как она продолжала тщательное исследование, выявлялись все более загадочные, зловещие подробности.
Да, скрупулезное выполнение всех этапов процедуры вскрытия отнюдь не было пустой формальностью. Скалли еще не забыла, как она преподавала методы аутопсии студентам Квантико в ту пору, когда материалы под грифом «Икс» были закрыты, и им с Малдером некоторое время пришлось работать порознь. Кое-кто из ее учеников уже окончил курсы академии ФБР и стал таким же агентом по особым поручениям, как она сама.
И все же Скалли сомневалась, что кому-нибудь из них доведется хоть раз в жизни столкнуться со случаем, подобным этому.
В такие минуты точное следование заведенному порядку оказывалось единственным средством сосредоточиться и сохранять ясность мышления.
— Проверка записывающей аппаратуры, — произнесла Скалли, и ее диктофон, включавшийся от звука голоса, мигнул красным огоньком.
— Имя: Верной Ракмен. — Скалли продолжала диктовать размеренным голосом, который слегка приглушала толстая резиновая маска. — Возраст: тридцать два года. Вес: приблизительно сто восемьдесят пять фунтов. Общее состояние нормальное. Судя по всему, до заболевания, которое обусловило смертельный исход, испытуемый находился в хорошей физической форме…
Может быть, когда-то он и был здоров, но теперь создавалось впечатление, будто все клетки его организма разом пришли в негодность.
Скалли взглянула на покрытое синяками тело, осмотрела кожу, вспученную вязкими сгустками крови. Лицо трупа было искажено предсмертной агонией, губы раздвинулись, обнажая челюсти.
— К счастью, люди, обнаружившие тело, а также исследовавший его патологоанатом своевременно изолировали труп. Никто не прикасался к нему незащищенными руками…
По мнению Скалли, это заболевание, чем бы оно ни оказалось, было чрезвычайно заразным.
— Внешние признаки — синюшные пятна, подкожные узлы — напоминают симптомы бубонной чумы. — Произнеся эти слова, Скалли вспомнила о том, что черная лихорадка, сгубившая добрую треть населения средневековой Европы, проявляла себя лишь через несколько дней после заражения, даже если речь шла о легочной, самой гибельной ее форме. — Но этот человек скончался практически мгновенно, и я не знаю ни единого вещества, кроме нервно-паралитических ядов, которое обладало бы таким быстродействующим смертельным воздействием.
Скалли прикоснулась к ладоням Ракмена. Кожа болталась на них, словно чересчур свободные перчатки из толстой резины.
— Эпидермис отделен от мышц, как будто соединительная ткань каким-то образом оказалась полностью уничтоженной. Что же касается самих мышечных волокон… — Скалли ткнула труп пальцем и почувствовала необычную мягкость. Ее сердце подпрыгнуло. — Мышечные волокна кажутся рыхлыми, практически распавшимися, — добавила она.
Внезапно маленький участок кожи трупа лопнул, и Скалли от неожиданности шагнула назад. Из-под кожи выступила прозрачная беловатая жидкость, и женщина осторожно прикоснулась к ней затянутыми в перчатки пальцами. Жидкость была вязкая, липкая и тягучая.
— Я обнаружила необычную… похожую на сироп жидкость, выступившую из-под кожи тела. Вероятно, она собиралась и накапливалась в подкожной клетчатке и в результате моих манипуляций прорвалась наружу.
Скалли потерла кончики пальцев друг о друга, и клейкая жидкость, прилипшая к перчаткам, собралась в каплю и упала на поверхность трупа.
— Ничего не понимаю, — промолвила Скалли, обращаясь к диктофону и подумав, что в письменном рапорте она непременно опустит эти слова. — Перехожу к брюшной полости трупа, — сказала она, подтягивая поближе блестящий поднос, на котором лежали скальпели, зажимы, расширители и пинцеты.
Действуя скальпелем с величайшей осторожностью, чтобы не проткнуть перчатки, Скалли взрезала брюшину тела и, пустив в ход реберный расширитель, вскрыла грудную клетку. Это была тяжелая работа; по лбу Скалли обильно тек пот, щекоча брови.
Посмотрев на месиво, открывшееся под ребрами трупа, она запустила туда руку в перчатке и принялась ощупывать пальцами внутренние органы. Потом, следуя процедуре, Скалли взяла в руки инструменты и по очереди извлекла легкие, печень, сердце и кишки, попутно взвешивая их.
— Обилие опухолей мешает идентифицировать отдельные органы, — продолжала она, подумав, что было бы точнее сказать, что органы сами превратились в сплошные опухоли.
Внутренности Вернона Ракмена были покрыты и пронизаны метастазами, похожими на клубок толстых червей. Скалли наблюдала за тем, как они перемещаются, скользят, извиваются, словно от боли.
Заурядная процедура вскрытия никак не могла вызвать столь бурную реакцию, особенно если учесть, какие повреждения претерпел труп. И даже изменение температуры при перенесении тела из холодильника в теплую комнату не могло привести к такому энергичному сокращению тканей.
Среди открытых ее взору органов Скалли обнаружила несколько пузырей со слизью. Еще глубже, под легкими, залегал огромный мешок, наполненный вязким веществом, — что-то вроде биологического островка или хранилища.
Скалли взяла образец жидкости и поместила его в контейнер высшей биологической защиты. Закончив вскрытие, она сама проведет анализ и отправит образец в центр учета и регистрации заболеваний, дополнив тем самым данные, уже посланные туда Квинтоном. Может быть, патологоанатомы уже встречались с подобными явлениями. Однако в эту секунду Скалли была озабочена другими, более насущными обстоятельствами.
— Мои предварительные выводы, точнее говоря, догадки, заключаются в том, — продолжала Скалли, — что в лаборатории «ДайМар», вероятно, был получен новый болезнетворный организм, микроб или вирус. Нам не удалось выяснить подробности экспериментов Дэвида Кеннесси и его методов, поэтому я вынуждена воздержаться от детальных комментариев.
Она нерешительно взглянула на вскрытый труп Ракмена. Диктофон терпеливо дожидался, когда хозяйка заговорит вновь. Если положение и вправду столь серьезно, как опасалась Скалли, им с Малдером, вне всяких сомнений, придется прибегнуть к посторонней помощи.
— Опухоли и желваки, пронизавшие внутренние органы Вернона Ракмена, наводят на мысль о необычайно быстром делении и росте клеток его тела, — сказала она.
Доктор Кеннесси занимался онкологическими исследованиями, размышляла Скалли. Может быть, ему удалось вычленить генетические или микробиологические предпосылки страшного заболевания, вывести новую, заразную форму рака?
Напуганная собственными мыслями, Скалли судорожно сглотнула.
— Мои догадки могут показаться чересчур смелыми, однако, принимая во внимание обнаруженные мной симптомы и особенно тот факт, что за несколько часов до смерти этот человек казался
практически здоровым, опровергнуть их будет нелегко.
От начала заболевания до гибели прошла лишь часть ночи, а может, и того менее. Охранник не успел обратиться за помощью, вероятно, не успел даже осознать грозящую ему опасность…
Ужасный недуг свалил его с ног в считанные минуты.
Может быть, ему не хватило времени даже помолиться перед смертью.
Ветеринарная клиника Хагарта
Линкольн-Сити, штат Орегон
Вторник, 1:11
Перед доктором Эллиотом Хагартом встал мучительный выбор — усыпить черного Лабрадора или дать ему умереть собственной смертью. За долгие годы практики Хагарту много раз приходилось принимать подобные решения, но он так и не свыкся с этой тягостной необходимостью.
Пес лежал на одном из хирургических столов, как ни странно, все еще живой. В клинике царили тишина и спокойствие. Остальные пациенты доктора бродили по своим клеткам, молчаливые, но беспокойные и подозрительные.
На улице уже стемнело; как всегда в это время суток моросил дождь, но было достаточно тепло, и ветеринар распахнул заднюю дверь. Влажный ветер задувал в дом, разгоняя густой запах химикалии и испуганных животных. Хагарт был убежден в целительности свежего воздуха и полагал, что он столь же полезен животным, как и людям.
Жилые комнаты доктора находились на втором этаже, там его ждали включенный телевизор и немытые тарелки, оставшиеся после ужина, но Хагарт большую часть своего времени проводил внизу, в кабинете, в операционной и лаборатории. Эта часть дома была его истинным пристанищем, а комнаты наверху — лишь местом, где он спал и принимал пищу.
На склоне лет Хагарт продолжал заниматься ветеринарией скорее в силу привычки, чем надежды сколотить состояние. Долгие годы работы не принесли ему богатства. Местные жители то и дело обращались к нему, норовя получить бесплатную помощь как бы в виде любезности по отношению к приятелю или соседу. Время от времени появлялись проезжие, у которых захворало домашнее животное. Нынешнее происшествие было для Хагарта самым заурядным событием — сколько раз к нему в клинику приезжали туристы и, виновато пряча глаза, приносили труп либо еще живую, но .безнадежно изувеченную тварь, надеясь, что доктор сотворит чудо. Порой туристы задерживались, но гораздо чаще — как в случае с черным Лабрадором, к примеру, — спешили продолжить прерванный отпуск.
Черный пес лежал на столе, подрагивая, сопя и скуля. Блестящая сталь хирургического стола была залита кровью. Первым делом Хагарт обработал раны и перебинтовал самые глубокие порезы, пытаясь остановить кровотечение, но даже без рентгеновской аппаратуры он ясно видел, что у собаки раздроблен тазобедренный сустав, сломан позвоночник, а внутренние органы серьезно повреждены.
На черном Лабрадоре не было ни ошейника, ни бирки. После таких ранений он не имел ни малейшего шанса выздороветь, но даже если каким-то чудом ему и удастся выкарабкаться, Хагарту придется отправить его в собачий приют, где пес несколько дней проведет в клетке, мечтая о свободе, пока его не прикончат товарищи по несчастью.
Безнадежен. Совершенно безнадежен. Старый ветеринар набрал в грудь воздуха и с шумом выдохнул.
Прикоснувшись к дрожащему псу, он с удивлением отметил, что температура его тела гораздо выше, чем бывает у животных. Донельзя заинтригованный, Хагарт поставил ему градусник и ошарашенно наблюдал за шкалой, на которой появились показания 103, а потом 104. Нормальная температура собачьего организма — 101,5, в крайнем случае 102 градуса по Фаренгейту, а при шоке или ранении она должна падать. Тем временем на термометре выскочили цифры 106.
Хагарт взял пробу крови, после чего предпринял тщательный осмотр, надеясь выявить признаки болезни или иной причины жара, от которого тело пса полыхало, словно раскаленная печь. То, что он обнаружил, лишь еще более изумило врача.
Казалось, обширные повреждения, полученные черным псом, быстро заживают, а раны затягиваются. Хагарт приподнял повязку, наложенную на глубокий порез на ребре животного, и, хотя оттуда все еще сочилась кровь, самой раны словно не бывало. Только мокрый, спутанный мех. Хагарт решил, что это плод воображения, подстегнутого искренним желанием спасти бедолагу от смерти.
Но спасти его было невозможно. Хагарт понимал это умом, хотя в душе по-прежнему теплилась надежда.
Пес вздрогнул и тихонько заскулил. Хагарт приподнял мозолистым большим пальцем его зажмуренное веко и увидел закатившийся глаз, подернутый молочной пленкой, похожий на недоваренное яйцо. Лабрадор находился в глубокой коме и едва дышал. Все, конец.
Температура поднялась до 107 градусов. Такой сильный жар смертелен сам по себе, даже если бы не эти страшные раны.
Из черного мокрого носа тонкой струйкой вытекала кровь. Увидев эту крохотную царапину и красную ниточку, пробегавшую по черному меху и нежным ноздрям животного, Хагарт решил избавить пса. от страданий. Животное и без того изрядно намучилось.
Несколько секунд Хагарт стоял над телом пациента, опустив глаза, потом побрел к шкафчику с лекарствами, отомкнул замок и вынул оттуда большой шприц и бутыль концентрированного спиртового раствора пентабарбитала натрия. Пес весил шестьдесят — восемьдесят фунтов, а рекомендуемая доза составляла один кубический сантиметр на каждые десять фунтов плюс небольшая добавка. Хагарт набрал в шприц десять кубиков — этого было более чем достаточно.
Если хозяева пса когда-нибудь отыщут своего питомца, они найдут в его карточке запись «Ус.», сокращенное «усыплен», что, в свою очередь, означает «умерщвлен»… иными словами, «избавлен от страдании», как предпочитают говорить ветеринары.
Приняв решение, Хагарт более не медлил. Он наклонился над псом, воткнул шприц чуть ниже шеи и осторожно, но энергично ввел смертельную дозу. После страшных увечий, выпавших на долю черного Лабрадора, его кожа даже не дрогнула от укола иглы.
Сквозь открытую дверь в дом проникала холодная сырость, но тело пса по-прежнему оставалось лихорадочно-горячим.
Вынимая опустевший шприц, Хагарт глубоко вздохнул и сказал:
— Прощай, малыш. Доброй тебе охоты… в местах, где не приходится оглядываться на автомобили.
Пентабарбитал должен был подействовать в ближайшие минуты, прекратив дыхание Лабрадора и постепенно остановив биение его сердца. Необратимо, но милосердно.
Впрыснув псу отраву, Хагарт вернулся в лабораторию, находившуюся в примыкающей комнате, унося с собой пробу крови. Чрезмерная температура тела собаки озадачивала его. Хагарт столкнулся с такими симптомами впервые. Сбитые машиной животные зачастую впадают в шоковое состояние, но такого сильного жара у них, как правило, не бывает.
В дальней комнате дома царил отработанный десятилетиями порядок, хотя постороннему наблюдателю он мог бы показаться сущим бедламом. Пожилой ветеринар включил лампы, освещавшие покрытые пластиком столы лабораторного отсека, и нанес на предметное стекло мазок крови. Первым делом следовало сосчитать белые тельца в крови Лабрадора, чтобы определить, не заражен ли его организм инфекцией или паразитами.
Перед тем как попасть под машину, пес, вероятно, был серьезно болен, а может, даже умирал. Этим и объясняется тот факт, что он замешкался на дороге, не обратив внимания на мчащийся навстречу автомобиль. Должно быть, сильный жар причинял животному невыносимые мучения. И если пес страдал каким-либо недугом, Хагарт должен внести эти сведения в карточку.
Из соседних помещений, операционной и палаты для выздоравливающих, послышались лай и скулеж собак. Завыла кошка, задребезжали клетки.
Старый ветеринар не обращал на шум ни малейшего внимания. Собаки и кошки нередко впадали в бешенство без особых причин, и за долгие годы врачебной практики Хагарт привык к истерикам пациентов. Наоборот, можно было лишь удивиться тому, как спокойно вели себя животные в непривычной обстановке, когда их помещали на ночь в соседние клетки.
Мысли доктора всецело занимав черный Лабрадор. К этому времени пентабарбшал уже должен был сделать свое дело.
Тени, отбрасываемые оборудованием, мешали Хагарту, отвлекали внимание, и он включил яркий светильник — флюоресцентную лампу, подвешенную над шкафами, потом зажег маленькую лампочку в подставке микроскопа. Протерев глаза, он заглянул в окуляр, рассматривая кровяной мазок и поворачивая ручку настройки резкости.
Пес уже должен был погружаться в вечный сон, но его кровь до сих пор продолжала жить.
Помимо обычных красных и белых кровяных телец, Хагарт увидел в крови маленькие крупинки, крохотные серебристые зернышки… словно блестящие кристаллики, движущиеся по собственной воле. Возможно, это какая-то обширная инфекция, но Хагарту до сих пор не доводилось видеть подобных микроорганизмов. Странные крупинки были размером с кровяные клетки и перемещались с головокружительной скоростью.
— Невероятно, — пробормотал Хагарт, и его голос гулко отозвался в замкнутом пространстве лаборатории. Он нередко разговаривал с животными или сам с собой, но собственный голос никогда не беспокоил его.
А теперь Хагарт испугался одиночества; ему хотелось, чтобы рядом оказался кто-нибудь, способный разделить его изумление.
С какой инфекцией, с каким заболеванием можно было сравнить картину, представившуюся его взгляду? За долгие годы ветеринарной практики Хагарт, как ему казалось, сталкивался со всеми мыслимыми недугами. Но до сих пор не видывал ничего, хотя бы отдаленно напоминающего этот случай.
Хагарт лишь надеялся, что болезнь не заразна.
Он долгие десятилетия жил и работал в этом не раз перестроенном здании, но теперь даже собственный дом казался ему чужим, зловещим. Если черный пес оказался жертвой неведомой инфекции, Хагарт должен сообщить о ней в Центр учета и регистрации заболеваний.
Он прекрасно знал, что следует делать, столкнувшись с бешенством или иной болезнью из тех, которыми обычно страдают домашние животные, но эти микроскопические крупинки поставили его в тупик.
Животные, запертые в клетках в операционной, залаяли и завыли еще громче. Старый ветеринар полубессознательно отметил это обстоятельство, но шум, производимый пациентами, не мог оторвать его от созерцания загадочной картины, которую он наблюдал в микроскоп.
Хагарт протер глаза и еще раз настроил аппарат, сбив резкость и вновь сфокусировав линзы. Блестящие крупинки никуда не делись, они по-прежнему сновали между шевелящимися клетками. Доктор почувствовал сухость в горле и судорожно сглотнул. Что прикажете делать?
Внезапно Хагарт осознал, что мяуканье и лай в операционной превратились в безумную какофонию, напоминавшую переполох в курятнике при виде проникшей туда лисы. Он быстро повернулся, ударился о металлический табурет, отшвырнул его в сторону и запрыгал на одной ноге, чувствуя, как ушибленное бедро пронизывает боль Вбежав в конце концов в операционную, он первым делом посмотрел на животных, которые прижимались к прутьям своих клеток, держась как можно дальше от центра комнаты.
На черного Лабрадора Хагарт даже не взглянул — ведь пес к этому времени должен был умереть — и лишь несколько мгновений спустя услышал скрежет когтей, царапающих полированную сталь.
Пес поднялся на ноги, встряхнулся и спрыгнул со стола, оставив на чистой поверхности лужу крови. Раны, порезы и переломы исчезли без следа. Лабрадор нетерпеливо подрагивал и, судя по его внешнему виду, был совершенно здоров.
Хагарт стоял, утратив дар речи, не в силах поверить тому, что животное, только что издыхавшее от страшных увечий и смертельной дозы яда, не просто пришло в себя, но вдобавок самостоятельно спрыгнуло на пол. Это явление казалось столь же невероятным, как кишащие в его крови чужеродные частицы.
Наконец ветеринар пришел в себя и осторожно шагнул вперед.
— Эй, малыш, — сказал он, — дай-ка мне взглянуть на тебя.
Пес вздрогнул, гавкнул и ринулся прочь.
Развалины лаборатории «ДайМар»
Вторник, 16:50
Незадолго до заката облачный покров нежданно-негаданно развеялся, и над холмами Орегона засияло чистое голубое небо Малдер, сидевший за рулем, прищурился, жалея, что не захватил с собой темные очки Автомобиль поднимался по крутой дороге, направляясь к участку лаборатории «ДайМар».
Коробка здания уцелела, хотя и была изрядно попорчена огнем. Стены почернели, деревянные столбы превратились в уголь, мебель расплавилась и покоробилась. Большая часть стропил обрушилась, остальные угрожающе раскачивались на подпиравших их стенах и металлических фермах. На полу среди пепла и бетонной крошки поблескивали осколки стекла.
Поднявшись на вершину холма и подъехав вплотную к перекосившемуся зданию, Малдер за гнал автомобиль на стоянку и выглянул в ветровое стекло.
— Какой славный домик, — сказал он. — Надо будет потолковать с моим агентом по торговле недвижимостью.
Скалли выбралась из машины и посмотрела на Малдера через плечо:
— Ты опоздал, Малдер. Это здание в ближайшие дни пойдет на снос, а на его месте построят новый туристический комплекс. — Она обвела взором густую поросль темных сосен и обширную панораму раскинувшегося внизу Портленда с его извилистой рекой и ожерельем мостов.
Судя по всему, строители, разбиравшие завалы, продвигались вперед ударными темпами. Заметив это, Малдер насторожился. Они со Скалли вполне могли не успеть закончить тщательное расследование за то время, что оставалось в их распоряжении.
Малдер открыл забранные сеткой ворота; ограда местами провисла, и в ней образовались зияющие бреши. То тут, то там на проволоке висели таблички «Опасность» и «Хода нет», предупреждавшие об угрозе, которую представляло собой полуразрушенное здание. По мнению Малдера, эти транспаранты едва ли отпугнули бы даже самого робкого и законопослушного хулигана.
— Полагаю, гибель Вернона Ракмена оберегает это место от незваных гостей куда лучше любой надписи или охраны, — заметила Скалли и, задержавшись на мгновение у забора, вслед за Малдером ступила на пепелище. — Я попросила местную полицию позволить нам принять участие в расследовании поджога, но мне до сих пор твердят одно и то же: «Следствие продолжается, результатов нет».
Малдер удивленно приподнял брови:
— Серьезная организация собирает под своими знаменами огромную разъяренную толпу, а власти не могут отыскать хотя бы одного из ее членов?
Письмо, в котором демонстранты брали на себя ответственность за взрыв, находилось в лаборатории ФБР. Эксперты надеялись, что ближе к вечеру им удастся продвинуться в поиске лиц, стоящих за «Освобождением». Судя по тому впечатлению, которое оставила у Малдера эта записка, ее автором был наивный дилетант.
Окинув взглядом почерневшие стены, Малдер и Скалли вошли в лабораторию, внимательно глядя себе под ноги. В нос Малдеру ударила вонь копоти, горелого пластика и других химических соединении.
Стоя среди развалин и рассматривая с вершины холма лес и город, он пытался воочию представить себе ту ночь две недели назад, когда по гаревой дорожке шагал неудержимый поток разгневанных демонстрантов.
— Это зрелище наводит на мысль о крестьянах с факелами в руках, — сказал Малдер, рассматривая шаткий потолок, потрескавшиеся колонны и обвалившиеся стены. Потом он осторожно шагнул в пространство, которое некогда служило вестибюлем. — Я представляю себе толпу разгневанных людей, которые бегут к вершине холма, чтобы спалить ненавистную хижину колдуна и убить книгочеев.
На лице Скалли появилась растерянная мина.
— Откуда такая злость, такая ярость? — спросила она. — Какими мотивами руководствовались эти люди? Кеннесси изучал раковые заболевания. Из всех существующих наук онкология менее всего могла бы привлечь внимание и вызвать гнев демонстрантов.
— Вряд ли их беспокоили вопросы онкологии, — заметил Малдер.
— Тогда что же? — спросила Скалли, хмурясь. — Опыты на животных? Уж не знаю, какими экспериментами занимались в лаборатории, но мне не раз доводилось вести следствие по делу защитников прав животных. Самое худшее, на что они способны, — это открыть клетки и выпустить на волю кошек, собак и крыс. До сих пор я ни разу не слышала о выступлениях, которые кончались бы кровавым насилием.
— Думаю, причиной тому послужили сами принципы, заложенные в основу проекта Кеннесси, — отозвался Малдер. — Должно быть, его замыслы кого-то крепко напугали. Иначе чем ты объяснишь то, что все материалы ученого оказались под семью замками?
— Как я понимаю, у тебя уже появилась догадка.
— Дэвид Кеннесси и его брат переполошили научную общественность своими опытами, в которых они использовали нетрадиционные подходы, отвергнутые остальными. Судя по анкетным данным, Дэвид был биохимиком, а его брат Дарин несколько лет проработал в Силиконовой долине [3] . Скажи мне, Скалли, какая может быть связь между электроникой и онкологией?
Скалли молча бродила по развалинам, отыскивая место, где был найден труп охранника. Наткнувшись на обнесенный желтой лентой участок, она остановилась, вглядываясь в контуры тела, запечатленные в рыхлом пепле. Малдер обошел огороженную площадку по периметру и, убрав с дороги покоробившийся лист металла, увидел за ним несгораемый шкаф. Его почерневшая дверца была приоткрыта. Малдер позвал Скалли. — Что там внутри?—спросила она. Малдер, подняв брови, разгребал почерневший мусор вокруг железного ящика.
— Сейф открыт, но пуст, — сообщил он. — Внутри какая-то грязь, но нет и следа копоти. — Малдер умолк, дожидаясь, пока его слова достигнут сознания Скалли, и только потом бросил взгляд в ее сторону. Судя по выражению лица Скалли, ей в голову пришла та же самая мысль:
сейф открыли не до, а после пожара.
— Той ночью здесь был кто-то еще. Кто-то, интересовавшийся содержимым сейфа.
— Именно потому охранник и оказался здесь. Он заметил постороннего, пробравшегося в развалины.
Скалли нахмурилась:
— Это объясняет, почему он пришел сюда, но причины убийства по-прежнему неизвестны. Охранника не застрелили и не задушили. Мы не знаем даже, видел ли он нарушителя.
— Это возможно и даже весьма вероятно, — ответил Малдер.
Скалли бросила на него пытливый взгляд.
— Ты полагаешь, этот человек забрал все те записи, которые мы с тобой ищем? Малдер пожал плечами:
— Вряд ли. Большая часть сведений о работе Кеннесси уже давно изъята и разложена по полочкам. Нам до них не добраться. Может быть, в этом сейфе содержались важные улики, но их украли, а охранника убили.
— Охранник погиб от инфекции.
— Он умер от воздействия смертельного токсина, и мы не знаем, откуда взялось это вещество.
— Иными словами, документы унес тот самый человек, что убил охранника. Малдер склонил голову набок.
— Если их не забрали до этого
Они прошлись вдоль обгоревшей стены, пролезли под упавшей балкой и медленно зашагали в глубь здания. Всю дорогу Скалли напряженно стискивала губы.
Лабораторные помещения превратились в черный шаткий лабиринт. Часть пола прогорела и провалилась в подвальные комнаты, склады и хранилища. Оставшиеся половицы, тоже сильно по
страдавшие от огня, угрожающе потрескивали под ногами.
Малдер поднял кусок стекла. Яростное пламя согнуло его, оплавив острые края.
— По-моему, уже после того, как Дарин отказался продолжать работу, Дэвиду удалось вплотную приблизиться к долгожданному открытию, а состояние здоровья сына подвигнуло его пуститься во все тяжкие. Кто-то узнал о его исследованиях и попытался остановить Кеннесси самыми крутыми мерами. Подозреваю, что эта диверсия, совершенная никому не известной группой и якобы носящая характер стихийного протеста, на самом деле была спланирована, чтобы уничтожить результаты Дэвида и вынудить его замолчать.
Скалли отбросила с лица рыжие волосы, открыв маленькое пятнышко копоти, осевшее на ее щеке.
— Тебе повсюду мерещатся заговоры, — устало произнесла она.
Малдер протянул руку и вытер грязь с ее лица.
— Да, Скалли, но ведь порой я оказываюсь прав. Взрыв в «ДайМар» уже унес две человеческие жизни. А может, и больше.
Под мостом Бэрнсаид.
Портленд, штат Орегон.
Вторник, 23:21
Он хотел спрятаться и отдохнуть, но всякий раз, когда он засыпал, ему являлись ужасные видения.
Джереми Дорман не знал, откуда берутся эти кошмары, — то ли от воздействия несметных крохотных частиц, вторгшихся в его мозг и проникших в мысли, то ли их причиной была нечистая совесть.
Промокший и иззябший, кутаясь в лохмотья не по росту, Джереми укрылся под мостом Бэрнсаид на сырой захламленной набережной Уилламет-ривер. Голубовато-зеленая река неспешно несла по своему руслу мутную, подернутую рябью воду.
Несколько лет назад власти центрального округа Портленда вычистили Речной парк, превратив его в живописный, хорошо освещенный уголок города, где яппи [4] могли бегать трусцой, туристы — сидеть на холодных каменных скамьях и глядеть через улицу на реку, юные парочки — слушать уличных музыкантов, смакуя кофе и молочные коктейли.
Но только не в этот темный час. Теперь люди сидели по домам в тепле и даже не думали о пришедшей на улицы холодной ночи. Дорман прислушался к негромкому журчанию реки, обтекавшей сваи моста. Вода казалась теплой и живой, но морозная сырость воздуха придавала ее запахам привкус холодного металла. Дорман поежился.
Над его головой в фермах моста гнездились голуби, шурша и воркуя. Чуть дальше по дорожке гремел урнами уличный бродяга, выискивая стеклянную и жестяную тару. У зеленых мусорных баков валялись коричневые мешки, набитые бутылками из-под ликера и дешевого вина.
Дорман свернулся калачиком в тени, мучимый телесным страданием и сознанием собственной беспомощности. Борясь со спазмами, охватившими его непослушное тело, он, сам того не замечая, закатился в лужу и перепачкал грязью всю спину.
По гулкому мосту над головой Дормана пронесся тяжелый грузовик, издав звук, похожий на приглушенный взрыв.
Взрыв в лаборатории «ДайМар».
Перед мысленным взором Дормана возникла отчетливая картина той последней ночи, непроглядного мрака, наполненного яркими вспышками, криками и грохотом. Безжалостные убийцы, безымянные и безликие, объединенные чьей-то злой волей, скрывались в тени.
Должно быть, он уснул… или каким-то непостижимым образом переместился назад во времени. Его воспоминания приобрели небывалую остроту, превратившись в жестокую пытку, и виной тому, должно быть, явился какой-то непонятный выверт судьбы, приведшей Дормана к нынешнему бедственному состоянию.
— Ограда из проволочной сетки и пара громил-наемников не дают мне ощущения безопасности, — сказал Дорман Дэвиду Кеннесси. По степени охраняемости лаборатория никак не тянула на секретный объект, а Дэвид даже умудрился тайком протащить на территорию свою собаку и пистолет. — Я уже начинаю думать, что твой братец был прав, унеся отсюда ноги полгода назад.
Администрация «ДайМар» обращалась к местной полиции с требованием обеспечить меры дополнительной безопасности, но заявка была отклонена. Предлогом для отказа послужил давно забытый пункт законодательства, позволявший полиции штата «оставлять разрешение внутренних разногласий частных организаций на усмотрение сил внутренней охраны». Дэвид расхаживал по подвалу лаборатории, кипя негодованием и требуя объяснить, с каких это пор полиция считает нападение толпы демонстрантов «внутренним разногласием». Ему и в голову не приходило, что
в этом деле могли быть замешаны силы, пожелавшие оставить лабораторию без защиты.
При всей своей гениальности в области биохимии Дэвид Кеннесси был никудышным политиком. Его брат оказался не столь наивен. Он залег на дно — и вовремя, — а Дэвид продолжал трудиться, надеясь спасти сына. Но ни Дарин, ни Дэвид даже не догадывались об истинной значимости своих исследований.
Как только прогремели первые взрывы, Дэвид заметался по лаборатории, собирая бумаги и образцы. Его суматошные действия напомнили Дарину старые киноленты о безумцах-ученых, которые, рискуя жизнью, выхватывают из пламени заветный дневник. В то мгновение Дэвид, казалось, был скорее раздражен, чем испуган. Он пнул карандашный стаканчик, катавшийся у него под ногами, сердито фыркнул и заявил, что-де тупоголовые фанатики всегда пытались остановить прогресс и всякий раз терпели поражение. Коль скоро открытие сделано, его уже невозможно закрыть.
И действительно, в последние годы биотехнология и субмикронная инженерия развивались семимильными шагами. Генетикам удалось получить искусственный инсулин, вырастив особые бактерии и позаимствовав у них механизм формирования ДНК.
Корпорация из города Сиракузы, что в штате Нью-Йорк, запатентовала устройство хранения и считывания компьютерных данных, состоящее из кубиков бактериородопсина — белка, подвергнутого генной перестройке. Над различными аспектами этой проблемы работало множество людей. Дэвид был прав: остановить развитие новых технологий не удалось бы никому.
Однако Дорман точно знал, что кое-кто в правительстве занимается именно этим. И невзирая на все заранее составленные планы, соглашения и обещания, эти люди не дали Дорману времени скрыться.
Когда Дэвид побежал к телефону сообщить жене о нападении и грозящей ей опасности, Дорман не смог найти в лаборатории ни единого работоспособного образца наномашин, только модели — обладавшие сомнительными свойствами прототипы, которые с переменным успехом использовались в лаборатории для опытов над животными, пока Дэвиду и Дорману не удалось добиться успеха с собакой. И все же прототипы функционировали, действовали… во всяком случае, до определенной степени. Дорман решил прибегнуть к их помощи.
Сверху донесся звон разбитого стекла, леденящие душу вопли зазвучали совсем рядом, и Дорман понял, что медлить больше нельзя.
Прототипы были последней надеждой, иных средств под рукой не оказалось. В конце концов, модели неплохо зарекомендовали себя в лабораторных опытах над крысами, да и пес чувствовал себя превосходно. К тому же у Дормана попросту не имелось иного выбора. Он должен был рискнуть. Его охватили страх и неуверенность. Если он сделает то, что задумал, обратного пути уже не будет. Он не сможет отправиться в аптеку и купить противоядие.
Вспомнив о том, как эти люди предали его, обрекли на смерть, и все ради того, чтобы скрыть свои неприглядные делишки, Дорман наконец набрался решимости.
Он добавил активирующий гормон в жидкость-носитель, после чего хранящиеся в ней наномашины должны были приступить к самонастройке, адаптируясь к условиям окружающей среды.
В вестибюле лаборатории с мягким фырканьем взорвалась бутылка с зажигательной смесью, и тут же затопали бегущие шаги. Дорман услышал приглушенные голоса, спокойные, уверенные голоса профессиональных убийц, являвшие собой полный контраст ритмичным гневным воплям, доносившимся снаружи, где, по сведениям Дормана, должна была собраться толпа демонстрантов.
Он торопливо и беззвучно сделал себе укол. Мгновение спустя рядом с ним возник Дэвид Кеннесси. Теперь руководитель лаборатории выглядел испуганным, и для этого у него были все основания.
Один за другим прогремели четыре выстрела. Пули угодили Кеннесси в грудь, швырнув его спиной на лабораторный стол. Потом здание «Дай-Мар» мгновенно охватило пламя. Пожар распространялся куда быстрее, чем мог представить себе Дорман.
Он попытался бежать, но пламя настигло его, окружая со всех сторон. Раздался второй взрыв, и ударная волна припечатала Дормана к бетонной стене подвала. Лестница превратилась в сплошной поток огня, лизавшего его кожу. Глядя на свою пузырящуюся плоть, Дорман издал бешеный вопль, проклиная предателей…
Он очнулся от собственного крика, лежа под мостом. Эхо его вопля, отразившись от водной глади, еще долго витало среди перекрытий над головой Дормана. Он с трудом поднялся на ноги. Глаза постепенно привыкли к сумрачному лунному свету, проникавшему сквозь облачный покров. Тело корчилось в судорогах. Дорман чувствовал, как по коже бегают желваки, извиваясь и бурля по собственной воле.
Он стиснул зубы, плотно прижал локти к ребрам и попытался взять себя в руки. В холодном воздухе ощущался металлический привкус, напоминавший запах горящей крови.
Дорман опустил глаза и посмотрел на парапет набережной, где он только что спал, мучимый кошмарами. На каменной плите, распластав крылья, лежали пять мертвых голубей. Их перья были встопорщены, глаза остекленели. Из открытых клювов высовывались, маленькие язычки, сочившиеся кровью.
Дорман смотрел на трупы птиц, его желудок сводило спазмами, а к горлу подступала тошнота. О том, что натворило его тело, как и когда он утратил над ним власть во сне, знали только голуби.
Серое перо взвилось в воздух и беззвучно спланировало на тротуар.
Дорман, спотыкаясь, бросился прочь, поднимаясь вверх к проезжей части. Он должен покинуть Портленд и найти пса, пока еще не поздно.
Центральный почтамт.
Милуоки, штат Орегон.
Среда, 10:59
Малдер стоял рядом со Скалли в зале центрального почтамта, отнюдь не чувствуя себя серым и неприметным. Они прохаживались по помещению, пристраивались к очередям, потом вновь возвращались к стойке и заполняли никому не нужные бланки. Почтовый служащий, дежуривший за стойкой, бросал на них подозрительные взгляды.
Все это время Скалли и Малдер не спускали глаз со стены, у которой выстроились пронумерованные абонентские ящики, похожие на игрушечные тюремные камеры. Особым их вниманием пользовался ящик номер 3733.
Всякий раз, когда в почтамт входил очередной клиент и направлялся к нужной секции ящиков, Малдер и Скалли обменивались взглядами, напрягались и тут же успокаивались — клиенты
На главную: Предисловие
