Глава 9
Шерхан спал в седле. Ему не впервой было обходиться таким отдыхом. В прежние времена в походах он мог проводить так по несколько суток кряду, чередуя бодрствование и сон и почти не спускаясь на землю. К чему тратить время на остановки, разбивание лагеря, готовку пищи? Просоленное под седлом тонко нарезанное мясо и вода из фляги – вполне достаточный обед для воина. Шерхан не мыслил себе другой жизни, иного пути, кроме того, что начертан его клинком.
Он не стал открывать глаза, хотя мысль, уже вполне ясная, стряхнула цветную пелену снов, туманных, быть может, вещих, но чаще устремленных в прошлое. Прежде он думал, что это признак глубокой старости, но сознание отчего-то упорно возвращалось к бурным событиям минувшего, будто подводя черту накануне чего-то нового, неведомого. «Не рано ли?» – попытался он одернуть себя. «Не рано, – строго ответил внутренний голос. – Рождаясь, воин готов умереть, и каждый час земного пути он живет, как последний».
Первые годы жизни Шерхан помнил смутно, а потому и захотел бы, не смог ответить, сколько лет прожил на этом свете. Пожалуй, слишком много. Большая часть из тех, кого он помнил детьми, уже покинула обитель живых, предоставив ему вершить дела в этом беспощадном мире.
Он был одним из немногих, кто, хоть и урывками, запавшими бесконечным ужасом в детскую душу, помнил Тот День. Люди куда-то бежали, он пытался вспомнить, но не помнил лиц и имен. Кто они были: родичи, отец, мать? Сейчас это уже не имело значения. Обезумевшие от страха, гонимые надеждой живые существа, не щадя ближнего, лезли напролом, сталкиваясь на дорогах и сбрасывая на обочины неспособных бежать дальше. Вот и его сбросили, потому что ослаб, потому что еды давно не было, да и своих, наверное, никого уже не было. Этого Шерхан не помнил. Люди шли и шли мимо, не отзываясь на его крики и плач, они спешили, до последнего вздоха спасая, как теперь знал воин, свои никчемные, обреченные жизни.
Люди уходили в горы, а волна, огромная, закрывавшая небо, следовала по пятам, с жадностью проглатывая города, слизывая посевы, умерщвляя все, что еще недавно именовалось диковинным словом «цивилизация».
Сколько ему было, когда Аттила, охотясь, набрел на его убежище – оспину в скальной щеке, – десять, двенадцать? Может, и меньше. В ту пору дети взрослели очень быстро. Те немногие, что выживали. Шерхан помнил лишь мучительное чувство голода, помнил, что охотился на крыс и лягушек, жил в темной сырой пещере, где ночью тощие хвостатые грызуны внимательно присматривали за ним, выбирая миг для нападения. Он отгонял их толстой сучковатой палкой, кидал мелкие камни, со временем научился делать это с потрясающей скоростью и меткостью – один бросок, одна смерть. Так что хвостатые твари, поразительно разумные и оттого еще более опасные, теперь обходили его стороной. Собственно, эта ловкость и привлекла тогда Аттилу. Заметив, как тощий подросток с пятнадцати шагов ловко пущенным камешком сразил бегущую крысу, Пророк остановил коня и велел сопровождающим воинам отловить юнца.
На лице Шерхана, похожем на иссохшую кору дерева, прорезалось подобие улыбки. Он вспомнил, как ел в тот день: страстно впивался зубами в сочное мясо жареного кабана, а окружающие смеялись, говорили, чтоб не объедался. Один даже попытался силой отобрать ломоть у прожорливого найденыша. Тот зарычал и от всей души укусил наглеца за палец. Тот схватился за кинжал, но Аттила, наблюдавший эту картину, остановил его и впервые тогда назвал приблудного дикаря Шерханом. Обильная еда и беспощадная дрессировка сделали, казалось, невозможное. Спустя пять или шесть зим близ Аттилы не было никого сильнее юного Шерхана. Сильнее и вернее. Если можно предположить, что у Пророка есть любимцы, то в первую очередь любой назвал бы его.
Став Несокрушимым, он не раз закрывал Аттилу от вражеского огня: и когда во главе отряда вел бои с неукротимыми горцами острова Чеч (лицо до сих пор хранило глубокий след от кинжала), и позднее, когда присоединил к владениям Пророка неприступный горный кряж, именуемый Крышей Мира.
Те годы он помнил хорошо, так же как тот день, когда молодой, но хваткий командир полусотни Несокрушимых Эргез с поклоном вручил ему голову властителя большого укрепленного селения.
Это была ловкая проделка: Эргез тайно сообщил владыке каменной твердыни, прилепившейся на неприступной скале, что готов перейти на его сторону со своими людьми. И властитель поверил. Да и что бы ему не поверить, когда его дочь была женой Эргеза. Тайным ходом он впустил родича с ватагой головорезов. А уж потом были и погребальные костры, и пиршественная чаша из черепа незадачливого правителя. В костре погибла и сокрушенная горем жена Эргеза – тот заподозрил, что женщина слаба в вере, если смеет горевать о смерти отца-иноверца. Зато после этой операции его сделали сотником.
В ту пору Шерхан сам открыл храбрецу, не знавшему жалости к врагу, путь наверх и числил Эргеза не просто соратником, но своим верным человеком. Глупая ошибка, горькое разочарование. Как он мог так обмануться?!
Спустя всего несколько лет, когда его младший сын, последний из десятерых, оступился и, одурманенный красотой горянки из жреческого рода, опрометчиво взял ее в жены, именно старый друг Эргез, ставший к тому времени наместником Лесной страны, громогласно обвинил молодого воина в страшном преступлении и коварном умысле против веры. Конечно, Шерхан и сам считал выбор сына неразумным, но верил, что со временем он приобщит жену к истине, откроет ей врата в мир света и праведности. Но этому не дано было случиться. Эргез, не смутившись ни на миг, ударил в спину.
Вероятно, он полагал, что разгневанный Аттила и вовсе прикажет вышвырнуть отступника, но тот, помня испытанную верность и девятерых храбрецов-сыновей, доблестно сложивших головы в боях за веру, повелел сделать верного Шерхана наместником Крыши Мира, а его сына всего лишь отправил в изгнание выслуживать милость властителя правоверных.
Но Эргез и тут оказался в выигрыше. Он приставил к изгнаннику своего соглядатая, а жену и маленького сына взял в заложники и держал при себе неотступно, связывая руки Шерхану, иначе тот давно удавил бы коварного лицемера.
Совсем недавно там, в ставке Эргеза, ему показали несчастную Чандру и внука, обитающего среди псов и кормящегося с ними «по милости наместника». Что и говорить, Эргез крепко схватил его за глотку! В прежние времена Шерхан бы не допустил такой напасти. Однако время упущено. Теперь самозванный ньок-тенгер без зазрения совести прибирает власть к рукам и ни за что не отступит, пока не добьется своего.
Недавняя встреча халифов на поминальной тризне показала истинные намерения врага. Какое недостойное коварство – воспользоваться скорбным обрядом по вознесшемуся Пророку, чтобы подпоить стражу и связать по рукам и ногам вернейших, надежнейших соратников Аттилы! Спасибо еще, не додумался набросить сети на спящих или отрубить им головы. А ведь мог.
А может быть… Шерхан сощурил глаза, узкие, желтовато-зеленые, взгляд которых не всякому дано было выдержать. А если сеть он все же набросил? Почетная стража султана хороша для защиты от местных разбойников. Гвардию Несокрушимых ей не одолеть. К тому же кто знает, не получил ли один из храбрецов тайный приказ вонзить кинжал в спину пресветлому султану, который помнил времена, когда Эргез был пылью под его стопами? Ньок-тенгер наверняка подослал своих людей в его кортеж.
Он нахмурился, вспоминая свой новый титул. Конечно, одно дело – поднять руку на халифа, наместника и соратника Аттилы, и немедля стать отверженным для всякого правоверного, и совсем другое – на какого-то султана.
Хитрая выдумка, ничего не скажешь. Шерхан понимал, что, должно быть, стар тягаться в скорости мысли с бывшим подручным, но ясно видел, куда тот клонит. Этому выскочке не нужны те, на кого Пророк опирался, создавая державу. Они слишком хорошо помнят Эргеза волчонком, только пробовавшим остроту своих клыков.
Для первого среди равных это не в укор. Всякий когда-то начинал, всякий неумело выходил на первую охоту. Но, похоже, Эргез решил объявить себя не просто наместником Пророка, унаследовавшим, хотя и с оговорками, его власть и почести. Он хочет стать равным Пророку, а возможно, и превзойти его. Нет предела гордыне этого наглеца!
А если так – чем не случай: возвращающийся в свои владения султан бесследно исчез в лесах и болотах, и одному Пророку на небесах видно, из-за чего оборвался его жизненный путь. Горе для правоверных, и… тихая радость для их властителя.
«Он не решится, – шевельнулась было в душе малодушная надежда. – Пророк не допустит этого!» Одно из тех нелепых заблуждений, что губят детей, играющих с оружием. «Оно не выстрелит, – надеется неразумный, нажимая спусковой крючок. – Творец небесный сохранит меня!..» – «Почему же не решится? Еще как решится!»
Шерхан оглянулся на одного из своих доверенных людей, как и на господина, дремавшего в седле. Лишь вчера после заката тот присоединился к его отряду и, несомненно, был достоин награды. Да вот беда, награждать за дурные вести не позволял обычай.
Кони шли мерным шагом, отдыхая после долгой утомительной скачки. Шерхан спешил. Ему было куда и зачем спешить. Совсем недавно он направил храбреца в то самое место, откуда вознесся в небо Пророк на звездной колеснице, и приказал ему порасспросить местных жителей, как все происходило. Ведь те видели небесную колесницу задолго до приезда Аттилы, строили мост через топь и общались с гонцами Предвечного. Каково же было удивление султана, узнавшего, что в округе его посланец нашел лишь сожженные дома убогого селения и брошенные в болото трупы. Мертвецов было довольно много, и все они были заколоты или зарублены.
«Но почему? – Эта мысль не давала покоя властителю Крыши Мира. – Зачем убивать правоверных, честно исполнивших свой долг? В чем подвох?»
Разгадка открылась ему неожиданно и так просто, что Шерхан с трудом поверил самому себе.
Там, на тризне, какой-то хвативший лишнего мальчишка клялся, что один из прилетевших на звездной колеснице именовал себя Нолланом.
«Ну конечно, как же иначе?! Это Ноллан, прародитель зла и коварства, погубил десятки правоверных, – в тот миг подумал он и тут же осекся. – Но ведь тогда получается, что Пророк не вознесся, а был похищен воплощенным исчадием бездны?! И единственный, кто выжил после этого, – Эргез, ныне клянущийся на оружии, что Аттила воссоединился с Отцом Небесным. И вполне может быть, что наместник Лесной страны сам покинул этот свет? Может быть, тот, кто диктует нам свою волю, и есть Ноллан, принявший обличие верного халифа? Кто же теперь наследует власть? Подменыш или коварный изменник?» Эта мысль не давала покоя и заставляла гнать коней, не жалея ни их, ни себя, чтобы поскорее добраться до горных крепостей Крыши Мира. «Кто бы ни был этот негодяй, следует защитить веру от врага рода человеческого! А стало быть, необходимо уничтожить предателя Эргеза!»
* * *
В первую ночь после ранения у Тимура начался жар. Должно быть, несмотря на все усилия, заражение попало в кровь. А может, Тиль сопровождал каждый выстрел столь вдохновенным проклятием, что Провидение не смогло удержаться и откликнулось на его мольбы? Однако приготовленный Асимой отвар из листьев и трав унял лихорадку, и, хотя караванщик изрядно ослабел, он уже чувствовал себя лучше. Он мечтал поскорее начать ходить и на привалах прилагал неимоверные усилия в попытках встать на ноги. Лешага, видя это, поощрительно ухмылялся и кивал, отдавая должное силе духа приблудного попутчика. А иногда подходил и садился рядом, чтобы обговорить дальнейший маршрут.
– Горные тропы опасны, – убеждал Тимур. – Конечно, таким воинам, как ты и Бурый, все нипочем, но они, – молодой хозяин каравана указал на Лил и Асиму, – да и чешуйчатый… В тех краях женщины – немалая ценность. Мужчина считается тем сильнее и знатнее, чем больше у него жен и наложниц. Так что без сильной охраны им там лучше не появляться. А уж Марат так и вовсе для всех нас приговор. Горцы люди дикие, ни в Ноллана, ни в единого Бога-Творца, весть о коем принесена была Пророком Аттилой, они не веруют. То есть нет, днем, может, и веруют, а по ночам приносят жертвы своему каменному идолищу длинноухому и духам, обитающим в пещерах и древних лесах.
Духи тоже бывают разные. Одних именуют джиннами, они будто дым, что встает над горной вершиной, речь их – утробный рокот земли, и потоки огненной жижи в ярости извергают они из себя. Есть иные, помельче, но злоба их и коварство не знают предела. В горах и пустынях жили они задолго до человека и потому считают людей чужаками в своих угодьях и готовы на все, чтобы извести пришельцев. Этих духов именуют асурами, и ты прости, о Светлейший Рыцарь, я не хочу сказать ничего худого, но они точь-в-точь похожи на… – Тимур замолчал и кивнул в сторону драконида, тренирующегося в сторонке, вскидывая к плечу автомат.
– Ты что же, пытаешься меня напугать? – из-под бровей взглянул Лешага.
– Это было бы самое глупое, что я делал в своей жизни. – Караванщик воздел руки к небу. – Кто же может усомниться в твоей храбрости? Но предупрежден – значит, вооружен. Я не отговариваю тебя, лишь стараюсь придумать, как проникнуть на Крышу Мира, не сломав шею себе и ближним.
– И много надумал?
– Я всего лишь караванщик и лишь по необходимости беру оружие в руки. Но если говорить о выгоде, вот что пришло мне в голову. Как недавно стало известно, Пророк Аттила, долгие годы правивший своим народом, вознесся на небеса в колеснице, разгоняющей ночной мрак. А значит, во владениях халифа Эргеза, где это случилось, должны были собраться все прочие наместники земель, подвластных слову Пророка, дабы избрать преемника властителю правоверных.
Я даже слышал, что еще до своего вознесения Аттила собирал их, чтобы назначить себе наследника. Уж и не знаю, чем там дело закончилось, но можно сказать совершенно точно, что там был халиф Шерхан, наместник Крыши Мира. Уверен, сейчас он возвращается в свои пределы. Если бы встретиться с ним в предгорьях и каким-то образом убедить принять нас как гостей, – Тимур задумчиво посмотрел в просветы голубого неба меж серых облаков, – быть может, это единственный способ безопасно пройти горную страну, а оттуда и к Шаолиню.
– Откуда тебе известно о Шаолине? – насторожился Лешага.
– Тиль говорил, что тебя заинтересовала эта легенда. В прежние времена мне доводилось торговать с туземцами на Желтой реке, они рассказывали, что это место где-то в их краях. Не могу сказать уверенно, но что слышал, то слышал. К Желтой реке иначе чем через эти горы вроде бы не пройти. Еще дальше, там, на восходе, правда, пустыни да болота такие, что и горные кручи родным домом покажутся. А главное, туда идти через земли Эргеза, а он после смерти младшего брата за голову твою изрядную награду дает.
– Что с того? – вспоминая поле боя в часе ходьбы от Трактира, пожал плечами Леха. – Не я его искал, сам пришел. Лучше скажи мне, чем таким мы этому Шерхану угодить можем, чтобы он нас гостями назвал? Или он не людожог, как все иные выкормыши Аттилы?
– И такое за ним в прежние времена водилось, – подтвердил караванщик. – Но с тех пор, как правит он Крышей Мира, пыл его изрядно поугас. Не то чтобы вовсе не карали иноверцев, но реже, от случая к случаю. Многие как веровали в каменных богов, так и ныне веруют. Если всех карать, кем править? К тому же Шерхан уже стар. Былые подвиги нынче ему не по плечу. Где-то слышал, что даже сын его женился, – он выразительно поглядел на сидевшего неподалеку Тиля, – на маленькой жрице каменного бога.
Лешага покачал головой:
– Чего только порой не случается!
– Да, да, – радостно продолжал раненый, – вроде бы Аттила отступника покарал, а семью его отдал Эргезу в заложники. Оттого Шерхан Эргеза не любит. Так что, глядишь, и укроет в своих землях, ежели сможем понравиться ему.
– Как же ему понравиться, может, подскажешь? – Леха придал лицу вид глубокой озабоченности.
– Не мне, простому торговцу, о том судить, – вздохнул его собеседник. – Но в прежние времена, рассказывают, Шерхан по всем своим землям ездил, отбирал силачей да смельчаков для своей охраны. Так вот, я и подумал: вы с Бурым для такого дела подходите как нельзя лучше. А уж с вашим ручным говорящим асуром – так и вовсе. Если мне поручишь, я с хозяином Крыши Мира договорюсь, у меня в его свите знакомые есть. Сам понимаешь, мое дело торговое, а хороший товар везде нужен.
– А что, неплохая идея. Пойду-ка с побратимом обговорю. А ты пока особо не вставай, отлеживайся, набегаешься еще.
Лил сидела на стволе поваленного дерева, глядела, как Лешага оживленно беседует с предателем Тимуром, и недоумевала: как же так, почему, вместо того чтобы сидеть рядом с ней и, приобняв, тихонько разговаривать или даже просто молчать, держа ее руку в своей, он тратит время на болтовню с врагом?
Досада подзуживала ее встать, подойти, заявить в глаза раненому негодяю, что ей известно, кто привел отряд людожогов на тот берег, по чьему приказу был сожжен ее родной поселок, кто подстроил засаду, едва не погубившую их всех. Она уже собралась встать, когда рядом, будто из дерева вышла, появилась Асима.
– Злишься, детка? – Она присела рядом и властно взяла девушку за руку. Но у той подобная вольность не вызвала и тени негодования, более того, хотя обида все еще оставалась, вдруг отлегло от сердца. – Ты не злись, не злись. Их дело мужское друг другу козни строить да всяко красоваться, кто сильнее и разумнее. А наше – жизнь давать, да растить, да раны врачевать. Наша сила в другом.
– Какая же тут сила? – чуть заметно всхлипнув, спросила Лил. – Я же чувствую, что стала для Леши теперь обузой. Было бы ему где меня оставить, непременно бы оставил. Спасибо еще, в Монастырь подземный не загнал, а знаешь какое там место?
– Знаю, – коротко ответила Асима. – И Сохатого, что прежде там правил, тоже хорошо знаю. Но дело-то не в этом. Видала, как Лешага с оружием своим управляяется?
– И не раз, – не без гордости заявила Лилия.
– Научись своим оружием пользоваться не хуже. И будет от тебя толку больше, чем от десятка верховых.
Лил, недоумевая, потянула из-за спины автомат с резным прикладом.
– Да не о том я, – отмахнулась мудрая женщина. – Твое оружие здесь, – старуха коснулась указательным пальцем ее лба, затем груди, – ну и то, что ты его женщина, конечно. Но речь сейчас о другом. Помнишь, как ты увидела прошлое, глядя на старую карту?
– Такое не забудешь! – воскликнула девушка. – Благо с той поры словно отрезало. Больше никаких видений.
Асима покачала головой и усмехнулась:
– Ты лишь убрала запруду, дала силе течь по руслу. Она – как река, вон, та же Серая Вода. Может вольно струиться, грозя неосторожным и давая пропитание умелым, а может и куда больше. Ты помнишь свет в Монастыре, неяркий желтый свет под землей?
– Еще бы, конечно, помню.
– А откуда он идет, знаешь?
– Нет. А откуда?
– Сейчас долго объяснять, что такое электричество, но совсем коротко скажу лишь одно: там, ниже по течению, неподалеку от Монастыря, поперек реки стоят колеса наподобие мельничных. Вот благодаря им в подземном бункере и появляется свет.
– Чудно говоришь, – покачала головой Лилия. – Колеса на воде, светильни под землей – как же они могут быть между собой связаны?
– Не пытайся сейчас понять, со временем все разъяснится. Просто поверь и поставь такие колеса на пути бесконечного потока собственной внутренней силы. И ты сможешь не только видеть прошлое и будущее, ты сможешь изменять то, что можно изменить.
– Неужели это возможно? – завороженно спросила девушка.
– Возможно. – Глаза Асимы блеснули. – Сядь спокойно и слушай меня. Внимательно слушай меня. Тебя здесь нет…