Министр внутренних дел немного помедлил и обвел взглядом зал. Море жутких, расплывающихся лиц. Они играли с ним все ту же шутку: сливались, как клетки под микроскопом, – затем одно из лиц выделялось, становилось четким и глядело на него. «Я осилю, – подумал он. – Всего один параграф». И поднял лист. Текст свивался и скручивался, словно в водовороте. О’Каллаган услышал собственный голос. Он, должно быть, выступал.
Они слишком шумят.
Он поднял голову. А вот этого делать не следовало. Море лиц дрогнуло и быстро-быстро завертелось. Слабый голос, наверное, где-то на самой галерке произнес:
Он не почувствовал, как повалился на стоящий перед ним стол. Не услышал выкрика с задних скамей: «Тебя сейчас так прихватит, что и думать забудешь про свой проклятый закон!»
– Доктор Джон Филиппс. Они старинные приятели.
– Понятия не имею.
– Надо позвонить леди О’Каллаган.
– Если хотите, я позвоню. Я с ней знаком.
– Нет. Тилотли пошел вызывать «Скорую помощь».
– Тилотли здесь. Вы вызвали «Скорую помощь»?
– Врачи едут. Куда вы собираетесь его отправить?
– Кутберт позвонит его жене.
– Господи, он выглядит совсем плохо.
– Да. Кто он такой?
– Не знаю. Послушайте, вы считаете, в этом есть нечто подозрительное?
– Здесь доктор Уэндовер. Я и не знал, что он в парламенте.
Все отступили от О’Каллагана. Сквозь толпу протиснулся коренастый мужчина небольшого роста – коммунист от севера Англии – и опустился на колени.
– Откройте, пожалуйста, окна, – попросил он и расстегнул на О’Каллагане одежду.
Публика благоговейно следила за его действиями. Через пару минут врач обвел взглядом сгрудившихся вокруг него людей.
– Кто его лечащий врач? – спросил он.
– Кутберт считает, что сэр Джон Филиппс.
– Филиппс хирург. А это как раз случай для хирурга.
– Похоже на острый аппендицит. Нельзя терять времени. Необходимо позвонить в частную клинику на Брук-стрит. Жену ждать не будем.
– Приехали врачи «Скорой помощи».
– Отлично. Больной здесь.
Появились двое мужчин с носилками. Министра погрузили на них, накрыли и вынесли из палаты. Вбежал Кутберт и произнес:
– Точно, это Филиппс. Жена О’Каллагана хочет, чтобы мужа доставили в его клинику.
– Его туда и повезут, – отозвался доктор Уэндовер и удалился вслед за врачами «Скорой помощи».
О’Каллаган пытался прийти в себя и немного успокоиться. Поблизости возникло лицо жены, затем растворилось. Рядом раздавались стоны. Кто-то лежал с ним в кровати и стонал.
– Боль совсем нестерпима? – прозвучал голос.
– Да.
– Врач скоро придет и что-нибудь даст, чтобы снять боль.
О’Каллаган сообразил, что стонавшим человеком был он сам. Лицо Сесиль приблизилось.
– Доктор идет, Дерек.
Он закрыл глаза, давая понять, что расслышал.
– Бедолага Дерри, несчастный старина.
– Я оставлю вас с ним на минуту, леди О’Каллаган. Если что-нибудь потребуется, позвоните. Мне кажется, я слышу голос сэра Джона. – И дверь закрылась.
– Боль очень сильная, – четко проговорил О’Каллаган.
Две женщины переглянулись. Леди О’Каллаган пододвинула стул к кровати и села.
– Ждать недолго, Дерек, – сдержанно сказала она. – Дело в твоем аппендиксе.
– Ох!
Рут что-то прошептала.
– Что говорит Рут?
– Не имеет значения. Это всего-навсего старая глупая Рут.
О’Каллаган что-то пробормотал, закрыл глаза и как будто уснул.
– Сесиль, дорогая, я знаю, вам мои фантазии кажутся смешными, но все-таки послушайте. Как только я узнала о Дерри, сразу направилась к Гарольду Сейджу. Это тот замечательный молодой фармацевт, о котором я вам рассказывала. Я объяснила, в чем дело, и он дал мне средство, которое, по его словам, немедленно снимет боль и не причинит никакого вреда. Его собственное изобретение. Пройдет несколько месяцев, и его станут применять во всех больницах.
Рут принялась рыться в сумке.
– Предложите, если вам угодно, сэру Джону, – посоветовала Сесиль. – Без его квалифицированного разрешения предпринимать ничего нельзя.
– Доктора такие твердолобые, уж мне ли этого не знать. Гарольд мне такое рассказал…
– Вы как будто крепко подружились с этим молодым человеком.
– Он меня чрезвычайно заинтересовал, Сесиль.
– Вот как?
Вернулась медсестра.
– Леди О’Каллаган, сэр Джон зовет вас на минуту.
– Спасибо, иду.
Оставшись наедине с братом, Рут тихонько похлопала его по руке. Сэр Дерек открыл глаза.
– Боже, Рут, как мне больно.
– Потерпи немного, Дерри. Сейчас я тебе помогу.
Она отыскала маленький пакетик, а графин с водой оказался рядом.
Прошло несколько минут, и в палату в сопровождении сестры вошел Филиппс.
– Сэр Джон намерен провести осмотр, – спокойно объяснила медсестра Грэм. – Не присоединитесь ли вы на несколько минут к леди О’Каллаган?
– Это не займет много времени, – добавил врач и открыл дверь.
Рут бросила на брата смущенный, виноватый взгляд, поднялась и, неуклюже ступая, вышла в коридор.
О’Каллаган снова потерял сознание. Сестра Грэм обнажила его живот, и Филиппс принялся своими длинными пальцами надавливать на него в разных местах.
– Довольно, – внезапно произнес он. – Похоже на перитонит. Он в плохом состоянии. Я предупредил, что нам может потребоваться операционная.
Медсестра накрыла больного и по кивку хирурга привела ожидавших за дверью женщин. Как только они оказались в палате, Филиппс повернулся к леди О’Каллаган и сказал, не глядя на нее:
– Операцию будем проводить немедленно. Вы позволите мне связаться с Сомерсетом Блэком?
– А вы сами, сэр Джон? Разве вы не сделаете ее сами?
Филиппс подошел к окну и выглянул на улицу.
– Вы хотите, чтобы оперировал я?
– Разумеется. Мне известно, что некоторые хирурги не любят оперировать друзей, но если у вас нет такого предчувствия, я прошу вас оперировать.
– Хорошо.
Филиппс вернулся к больному.
– Сестра, – позвал он, – скажите, чтобы нашли доктора Томса. Его предупреждали, что может потребоваться срочная операция. Позвоните доктору Грею и позаботьтесь об анестезии. Позже я поговорю с ним. Передайте старшей сестре в операционной, что я приступлю к операции, как только у них все будет готово. А теперь, леди О’Каллаган, если вы не против покинуть больного, медсестра покажет вам, где можно подождать.
Медсестра открыла дверь, и все отошли от кровати, но на пороге застыли от сдавленного крика и обернулись. Дерек О’Каллаган открыл глаза и, словно загипнотизированный, смотрел на Филиппса.
– Нет, – выдавил он. – Не позволяйте…
Его губы задергались, с них слетел странный, жалобный звук. Секунду или две он старался что-то выговорить, затем его голова откинулась назад.
– Пойдемте, леди О’Каллаган, – мягко промолвила медсестра. – Он не понимает, что говорит.
В предоперационной старшая медсестра с двумя младшими хирургическими сестрами готовились к операции.
– Не забудьте, – поучала старшая медсестра Мэриголд, которая являлась также сестрой-хозяйкой, – сэр Джон любит, чтобы инструменты лежали на лотке слева от него. Он не терпит, чтобы их ему подавали.
Она накрыла лоток с инструментами, и Джейн Харден унесла его в операционную.
– В подобных случаях, как этот, – продолжила старшая сестра, – на хирурге лежит огромная ответственность. Для страны было бы огромной катастрофой, если бы с сэром Дереком О’Каллаганом что-нибудь случилось. По-моему, он единственный решительный в правительстве человек.
Сестра Бэнкс, женщина старше своей начальницы, повернулась от автоклава, где стерилизовались инструменты.
– Тиран, каких свет не видывал, – неожиданно заявила она.
– Сестра, что вы такое говорите? – удивилась Мэриголд.
– Мое понимание политики не совпадает с пониманием сэра Дерека О’Каллагана, и я не возражаю, если об этом будут знать другие.
Из операционной вернулась Джейн Харден. Мэриголд бросила на сестру Бэнкс возмущенный взгляд и обратилась к Джейн:
– Сестра, вы позаботились о растворе гиосцина и ампуле с антитоксином газовой гангрены?
– Да, старшая сестра.
– Господи, деточка, вы совершенно побелели. Вы в порядке? – спросила Мэриголд Харден.
– Вполне. Спасибо, – ответила Джейн. Она занималась с банками со стерильным перевязочным материалом.
Старшая сестра бросила на нее взгляд и снова напустилась на Бэнкс:
– Всем известно, сестра, что вы та еще бунтарка. Но, сталкиваясь с истинным величием, невозможно его отрицать. Для меня сэр Дерек воплощает идею человека.
– Вот поэтому он личность тем более зловещая, – объявила сестра Бэнкс с неприкрытой враждебностью. – Попав в правительство, он совершал много плохого. Вспомните прошлогодний закон о непостоянном трудоустройстве. На нем лежит ответственность за все смерти, случившиеся в последние десять месяцев от недоедания. Он враг рабочих. Была бы моя воля, его бы судили как обыкновенного убийцу или маньяка. Этого человека следует признать невменяемым. В его жилах течет гнилая кровь. Всем известно, что его отец был со сдвигом. Вот что я думаю о вашем Дереке О’Каллагане, купившем себе титул на кровавые деньги. – Сестра Бэнкс с грохотом расставляла лотки со стерильными инструментами.
– Тогда ответьте, – голос сестры Мэриголд звучал нарочито спокойно, – с какой стати вы работаете на сэра Джона Филиппса? Может, он тоже купил себе титул на кровавые деньги?
– Пока существует эта прогнившая система, приходится в ней жить, – усмехнулась Бэнкс. – Но так будет не вечно. И когда настанет время, я первая заявлю о себе. О’Каллагану придется уйти, а вместе с ним всем кровососам из буржуазной партии. Людям стало бы намного лучше, если бы он исчез прямо сейчас. Вот так-то, старшая сестра.
– Было бы еще лучше, если бы исчезли вы. Будь у меня свободная хирургическая сестра, я бы обошлась без вас. Стыдитесь! Говорить подобное о больном! О чем вы только думаете?
– Кровь кипит – ничего не могу с собой поделать.
– Уж слишком много в ваших речах крови!
Всем своим видом показывая, что хоть и вынуждена умолкнуть, но отнюдь не побеждена, сестра Бэнкс взялась за столик со шприцами для инъекций и покатила в операционную.
– Говорю вам, сестра Харден, – сказала Мэриголд, глядя ей вслед, – мне стыдно за эту женщину. Какая мстительность! Ей здесь не место! Еще, чего доброго… – Старшая сестра замолчала, не в состоянии произнести вслух то, что пришло ей в голову.
– Нет, – возразила Джейн. – Скорее уж я могла бы ему как-нибудь навредить, чем она.
– Совершенно исключено, – смягчаясь, заявила старшая сестра. – Вы, Харден, лучшая ассистентка в операционной. Это весомый комплимент, моя дорогая, поскольку я человек очень придирчивый. У нас все готово? А вот и врачи.
Джейн сложила руки за спиной и застыла по стойке «смирно». Сестра Мэриголд излучала спокойствие знающего свое дело человека. Сестра Бэнкс на мгновение мелькнула на пороге и снова скрылась в операционной.
Сэр Джон Филиппс вошел в сопровождении Томса, своего ассистента, и анестезиолога. Томс был полным, краснолицым, не в меру оживленным человеком. Доктор Робертс, наоборот, худощавым, с льняными волосами и пренебрежительными манерами. Он снял очки и протер стекла.
– Все готово, старшая сестра? – спросил хирург.
– Да, сэр Джон.
– Доктор Робертс займется анестезией. Доктор Грей занят. Нам повезло, Робертс, что мы получили вас так быстро.
– Рад помочь, – ответил тот. – В последнее время я часто выполнял работу Грея. Для меня большая честь и полезный опыт работать под вашим руководством, сэр Джон.
Он говорил с подчеркнутой официальностью, словно продумывал каждую фразу и только затем выкладывал собеседнику.
– Прежде чем начать, мне хотелось бы взглянуть на наркозную палату.
– Разумеется.
Вновь появилась кипящая злобой Бэнкс.
– Сестра Бэнкс, – приказала ей Мэриголд, – отправляйтесь с доктором Робертсом в наркозную палату.
Робертс взглянул, прищурившись, на Бэнкс и по-следовал за ней.
Сэр Джон вошел в операционную и приблизился к небольшому, выкрашенному белой эмалью столу, на котором лежали разнообразные средства для гиподермальных инъекций. Три шприца находились в лотке со стерильной жидкостью. Два из них были такого размера, к которому привыкли не посвященные в хирургию люди. Третий же был настолько велик, что могло показаться, будто им пользуются в ветеринарии, а отнюдь не для человеческих нужд. Маленькие содержали по двадцать пять минимов, большой – раз в шесть больше. Ампула, бутыль, небольшая колба, мензурка – эти предметы тоже находились на столе. Бутыль была помечена: «0,25-процентный раствор гиосцина. Пять минимов содержат одну тысячную грана». На ампуле стояла надпись: «Антитоксин газовой гангрены (концентрированный)». В колбочке содержалась стерильная вода.
Филиппс достал из кармана маленькую коробочку и вынул из нее крошечную пробирку с надписью «Гиосцин 1/100 гр.». Наклейка полностью скрывала то, что находилось в пробирке. Хирург откупорил пробку, тщательно исследовал внутренность, положил и взял из коробочки другую с такой же надписью. Пальцы действовали неуверенно, словно мысли врача витали где-то далеко. Наконец он наполнил маленький шприц стерильной жидкостью, вылил в мензурку, добавил туда же гиосцин и, размешав иглой, набрал раствор.
В операционную вошел Томс.
– Пора мыться, сэр. – Он взглянул на стол. – Э, да вы собираетесь его здорово попотчевать. Сразу две пробирки!
– Одна оказалась пустой. – Филиппс убрал их со стола и вернул в коробочку.
Томс посмотрел на шприц.
– Вы набрали много воды, сэр, – заметил он.
– Да.
Хирург взял шприц и направился в наркозную палату, а Томс с выражением отрешенности, которое люди напускают на себя, если хотят притвориться, будто не замечают пренебрежительного к себе отношения, застыл, глядя на стол. Через несколько минут он присоединился к остальным в предоперационной. Филиппс уже вышел туда из наркозной палаты.
Сестры Харден и Мэриголд помогли хирургам перевоплотиться в образчики стерилизованных механизмов. Вскоре помещение представляло собой строгое сочетание белого, стального и резиново-коричневого. Есть нечто отталкивающее и одновременно прекрасное в абсолютно белом. Отрицание цвета, выражение холодного равнодушия, символ смерти. В белом меньше чувственной радости, чем в любом другом цвете, и больше напоминания о вечном упокоении. Хирург в белом одеянии, прячущий теплоту рук под холодной блестящей резиной и жизненную энергию волос под белой шапочкой, скорее типаж в современной скульптуре, нежели человеческое существо. Для непосвященного он некто вроде перенесенного на небеса праведника, жрец в священных одеждах, пугающая и завораживающая фигура.
– Видели новое представление в «Палладиуме»? – спросил Томс. – Черт, порвал перчатки. Сестра, дайте другие.
– Нет, – ответил Джон Филиппс.
– Одноактная пьеса. Дело происходит в помещении перед операционной. Известному хирургу предстоит оперировать человека, который разрушил его жизнь и соблазнил жену. Вопрос: погрузит ли он скальпель в больного? Вот такая страшилка. По-моему, чушь.
Филиппс медленно повернулся и пристально по-смотрел на него. Джейн сдавленно вскрикнула.
– В чем дело, Джейн? – спросил Томс. – Вы ее видели? Слушайте, я дождусь перчаток?
– Не видела, сэр, – пробормотала медсестра.
– Играют неплохо, хотя по поводу наших профессиональных дел их следовало бы просветить. А вот ситуация исключительно надуманная. Что ж, надо приниматься за дело… – Не переставая болтать, он пошел в операционную и через минуту-другую позвал туда старшую сестру.
– Джейн! – Хирург посмотрел на девушку.
– Что?
– Это очень… очень сомнительное дело.
– Возможно, возмездие, – отозвалась сестра Харден.
– Что вы хотите сказать?
– О, ничего, – грустно произнесла она. – Похоже на греческую трагедию «Судьба отдает в наши руки врага». Хотя мистер Томс решил бы, что ситуация надуманна.
Филиппс медленно мыл руки в тазике со стерильной водой.
– Я ничего не знал о его болезни. Простая случайность, что я оказался здесь в этот час. Только-только вернулся из больницы Святого Иуды. Пытался отвертеться от операции, но его жена настояла. Она понятия не имеет, что мы поссорились.
– Тем более вряд ли ей известно, почему вы поссорились.
– Я все бы отдал, чтобы меня тут не было.
– И я тоже. Как вам кажется, какие я испытываю чувства?
Хирург стряхнул воду с перчаток и, держа руки перед собой, повернулся к Джейн. В это время он являл собой гротескную и где-то даже трогательную фигуру.
– Джейн, – прошептал он, – вы не передумали? Я так вас люблю.
– Нет, – ответила она. – Он мне омерзителен, я не желаю больше его видеть, но до тех пор, пока он жив, не могу выйти за вас замуж.
– Я вас не понимаю, – тяжело вздохнул хирург.
– Я сама себя не понимаю. Где уж вам меня понять?
– Я не остановлюсь – буду снова и снова просить вашей руки.
– Это ни к чему не приведет. Сознаю, я веду себя странно, но пока он здесь, я его заложница.
– Безумие! После того, как он с вами так поступил – он же вас отверг…
Джейн хрипло рассмеялась.
– О да! Все в соответствии с викторианской традицией. Я «опороченная девушка».
– Так продолжайте придерживаться викторианской традиции и позвольте мне сделать из вас «честную женщину».
– Постараюсь вести себя с вами как честная женщина. Объяснить то, что необъяснимо и унизительно. Я сказала ему, что хочу вести собственную жизнь – набираться опыта. Я обманывала себя, так же как и его, а в глубине души сознавала, что всего лишь дурочка, потерявшая голову вместе с сердцем. После того как все произошло, я поняла, как мало значения придает случившемуся он и как много – я. Надо было поддержать игру: пожать друг другу руки и расстаться друзьями – в общем, продолжать жить. И… не смогла. Гордость твердила, что необходимо пересилить себя. А я не сумела. Отвратительная банальность. Я его одновременно любила и ненавидела. Хотела удержать, хотя сознавала, что на это нет ни единого шанса, и жаждала причинить ему боль. Написала и так все ему и выложила. Кошмар продолжается до сих пор. Прошу вас, не заставляйте меня больше говорить на эту тему. Оставьте меня и позвольте, как умею, справляться самой со своей ситуацией.
– Могу я вам чем-нибудь помочь?
– Нет. Осторожно, кто-то идет!
Вошли Томс и Робертс и стали мыть руки. Затем Робертс ушел давать больному наркоз. Филиппс встал и посмотрел на своего ассистента.
– Так чем закончилась пьеса? – неожиданно спросил он.
– Что? Ах да… Возвращаемся к прежнему разговору. Неопределенностью. Зритель так и остается в неведении: то ли больной умер от наркоза, то ли его прикончил хирург. Ситуация такова, что никто не может сказать определенно. Хотите проделать то же самое с министром внутренних дел, сэр? А я считал, что вы приятели.
Маска на лице хирурга съежилась, словно он улыбнулся.
– А что? Может возникнуть соблазн.
Сзади послышался шум. Филиппс обернулся и увидел, что от дверей операционной на него пристально смотрит сестра Бэнкс. За ее спиной появилась Мэриголд.
– Позвольте, – холодно произнесла она и прошла мимо.
– Вот что, старшая сестра, – отрывисто проговорил Филиппс. – Я сделал, как обычно, укол гиосцина. Но если, как предполагаю, мы обнаружим развившийся перитонит, нам… мне придется ввести сыворотку крови.
– Разумеется, я не забыла про гиосцин, сэр Джон. Раствор готов, но я заметила, вы приготовили соб-ственную инъекцию.
– Нам не потребуется ваш раствор. Я пользуюсь своими таблетками, чтобы не ошибиться в дозе. У нас все готово?
Хирург вошел в операционную.
– А я считаю, – с недовольным видом заметила Мэриголд, – что готовый раствор подходит большин-ству больных.
– Береженого, как говорится, Бог бережет, – усмехнулся доктор Томс. – Вы же знаете, старшая сестра, что гиосцин – штука весьма деликатная.
В палате потянуло тяжелыми парами эфира.
– Не понимаю, почему сэр Джон так увлекается гиосцином?
– Можно давать меньше анестезирующих препаратов, а после операции он оказывает успокаивающее действие. Я и сам приверженец гиосцина, – важно заметил Томс.
– Какова обычная доза, сэр? – внезапно спросила Бэнкс.
– От одной сотой до двух сотых грана, сестра.
– Так мало?
– Да. Не могу вам назвать минимальную смертельную дозу – она неодинаковая в разных случаях. Но четверть грана наверняка убьет любого.
– Четверть грана, – задумчиво кивнула сестра Бэнкс. – Надо же!
