ВЕСНА 1929 ГОДА

Дальше: ВЕСНА 1910-го — ВЕСНА 1917 ГОДА

Глава первая

Даже не будь она последней прошедшей через турникет на станции метро «Уоррен-стрит», Джек Баркер обратил бы внимание на высокую стройную женщину в темно-синем жакете длиной до бедер и в плиссированной юбке того же цвета, открывающей точеные лодыжки. Его старая мать сочла бы, что у нее есть «осанка». Женщина шла, распрямив плечи и высоко подняв голову, на ходу натягивая черные перчатки и при этом ухитряясь держать слегка потрепанную папку.

— Старая аристократия, — пробормотал под нос Джек. — Самодовольное ничтожество.

Джек решил, что женщина не обратит на него внимания, поэтому затопал ногами в тщетной попытке избавиться от острых игл холода, проникающих сквозь грубые сапоги. Перебросил через руку около полудюжины экземпляров «Дейли экспресс», ожидая, что возле него, взвизгнув тормозами, остановится такси и из окошка высунется рука с монетами.

— Постойте-постойте! Дайте мне, пожалуйста, «Экспресс», — послышался тягучий, как патока, голос.

Продавец газет медленно повернул голову и встретил взгляд синих глаз, темных как летняя ночь. Женщина протягивала ему деньги.

— Пожалуйста, мисс. Прохладное утро, правда?

Женщина улыбнулась, взяла газету и, перед тем как Уйти, ответила:

— Какое там! Чертовски холодное. Выпейте горячего чайку, пока не поздно.

Джек не смог бы объяснить, почему провожал взглядом эту женщину, шедшую по Уоррен-стрит к Фицрой-сквер. Но знал одно: хотя у нее и есть осанка, она, судя по фамильярному обращению к нему, явно не из старой аристократии.

В конце Уоррен-стрит Мейси Доббс остановилась перед черной парадной дверью слегка запущенного одноквартирного дома в непрерывном ряду георгианских стандартных домов, сунула под мышку «Дейли экспресс», осторожно раскрыла папку и вынула конверт, где лежало письмо домовладельца и два ключа. В письме говорилось, что, повернув ключ в замке, дверь нужно сильно толкать, газовую лампу у подножия лестницы требуется зажигать с осторожностью, а еще важно помнить про верхнюю ступеньку первого марша — на нее необходимо поглядывать — и не забывать, уходя вечером, запирать за собой дверь. Еще там было сказано, что Билли Бил, смотритель здания, привинтит на парадную дверь табличку с ее фамилией, если она не хочет остаться неизвестной.

Мейси усмехнулась. «Мне нужно заниматься делом, — подумала она. — Я здесь не для того, чтобы остаться неизвестной».

Мейси подозревала, что мистер Шарп, домовладелец, вряд ли оправдывает свою фамилию, поэтому при каждой встрече будет задавать вопросы, ответы на которые очевидны. Однако его указания были дельными: дверь в самом деле приходилось толкать, а газовая лампа почти не рассеивала темноту лестничного колодца. Кое-что определенно нужно будет поменять, но всему свое время. Сейчас Мейси требовалось заняться работой, хотя у нее и не было текущих дел.

Осторожно преодолев верхнюю ступеньку, Мейси ступила на лестничную площадку и направилась к коричневой двери с матовым стеклом, на ручке которой висела табличка «Сдается внаем». Мейси сняла табличку, повернула ключ в замке, открыла дверь и, глубоко вздохнув, вошла в свою новую контору. Это была комната с газовыми лампами на каждой стене, с одним подъемным окном, из которого открывался вид на здание напротив и крыши домов за ним. Интерьер конторы составляли дубовый письменный стол, шаткое дубовое кресло и старый картотечный шкаф у окна.

Леди Роуэн Комптон, ее покровительница и бывшая работодательница, оказалась права: Уоррен-стрит не особенно процветающий район. Но если повести дело правильно, Мейси сможет платить за аренду и компенсировать часть суммы, которую позволила себе взять из сбережений. Она не рассчитывала на шикарное помещение, но и откровенная дыра ее тоже не устраивала. Хотелось чего-то среднего, но только не заурядного. Мейси ощущала некий уют в этом уголке Блумсбери. Говорили, что на Фицрой-сквер можно пообедать за одним столиком одновременно с графиней и плотником, и при этом оба будут чувствовать себя непринужденно. Да, Уоррен-стрит пока что вполне ее устроит. Сложность будет с именной табличкой. Эту проблему она еще не решила.

Леди Роуэн спросила:

— Ну, моя дорогая, как ты себя назовешь? Мы все знаем, что ты делаешь, но как будет называться твоя контора? Вряд ли следует утверждать очевидное. «Находит пропавших без вести, живых или мертвых, даже если они сами ищут себя» не годится. Нам нужно придумать что-нибудь краткое, привлекающее внимание к твоим уникальным талантам.

— Я думала о названии «Тактичные расследования», леди Роуэн. Как вы считаете?

— Но это никому не скажет, дорогая моя, как ты используешь свой ум — что ты, собственно, и делаешь.

— Не свой, а других людей. Я только задаю вопросы.

— Чепуха! Может, «Тактичные мозговые расследования»?

Мейси улыбнулась леди Роуэн, приподняв брови в шутливом испуге от предложения старшей женщины. Она непринужденно сидела перед камином в библиотеке бывшей работодательницы, камином, который некогда чистила загрубелыми от домашней работы руками служанки.

— Нет, я не нейрохирург. Подумаю немного над этим, леди Роуэн. Нужно хорошее название.

Седовласая аристократка наклонилась вперед и похлопала Мейси по колену.

— Я уверена, дорогая моя, что твой выбор будет удачным. Очень удачным.

И когда через неделю после того, как Мейси обосновалась в конторе на Уоррен-стрит, Билли Бил, смотритель здания, постучал в дверь и поинтересовался, есть ли именная табличка, которую нужно привинтить у парадной двери, Мейси протянула ему бронзовую с надписью: «М. Доббс. Профессиональные и личные расследования».

— Где привинтить ее, мисс? Справа от двери или слева?

Обращаясь к ней, он слегка склонил голову набок, ведь его рост составлял почти шесть футов. На вид Билли можно было дать лет тридцать. Сильный, мускулистый, с волосами цвета спелой пшеницы, он казался проворным, но всеми силами старался скрыть хромоту, однако Мейси сразу же ее заметила.

— Где располагаются другие таблички?

— Слева, мисс, но я бы на вашем месте прикрепил ее справа.

— А почему, мистер Бил?

— Билли. Зовите меня Билли. Люди почти не смотрят на левую сторону, так ведь? Посетители поднимаются по ступенькам и смотрят сперва на дверное кольцо с львиной головой, потом на ручку, которая находится справа. Табличку лучше всего повесить там. Если хотите, чтобы к вам обращались.

— Ладно, мистер Бил, прикрепите табличку справа.

Спасибо.

— Билли, мисс. Зовите меня Билли.

Билли Бил пошел прикреплять бронзовую табличку. Мейси глубоко вздохнула и потерла шею в том месте, где всегда давало себя знать беспокойство.

— Мисс…

Билли приоткрыл дверь, просунул внутрь голову, осторожно постучал в стекло и снял плоскую кепку.

— Что такое, мистер Бил?

— Билли, мисс. Мисс, можно с вами немного поговорить?

— Да, входите. О чем?

— Мисс, можно задать вам вопрос? Личный. — Не дожидаясь ответа, Билли продолжил: — Не были ли вы медсестрой? На эвакостанции? Возле Байоля?

Мейси ощутила сильное волнение и инстинктивно прижала руку к груди, но внешне сохранила спокойствие.

— Да, была.

— Я так и знал! — сказал Билли, хлопнув по колену кепкой. — Понял, как только увидел эти глаза. После того как меня внесли в палатку, я помню только их. Ваши глаза, мисс. Доктор сказал, чтобы я на чем-то сосредоточил внимание, пока он возится с моей ногой. И я смотрел на ваши глаза, мисс. Вы с ним спасли мне ногу. Там было полно шрапнели, но вы это сделали, так ведь? Как его звали?

У Мейси перехватило дыхание. Потом она с трудом сглотнула.

— Саймон Линч. Капитан Саймон Линч. Должно быть, вы его имеете в виду.

— Я никогда не забуду вас, мисс. Никогда. Вы спасли мне жизнь.

Мейси кивнула, силясь удержать воспоминания в отведенном для них уголке сердца.

— Давайте так, мисс: если вам что понадобится, только кликните! Я весь в вашем распоряжении. Какая удача встретиться с вами снова, правда? Вот удивится моя жена! Если нужно будет что-то сделать, зовите. Я сделаю для вас что угодно.

— Спасибо. Большое спасибо. Кликну, если что понадобится. Да, и вот что, мистер… Билли: спасибо, что прикрепили табличку.

Билли Бил смущенно покраснел, надел кепку и вышел из комнаты.

«Удача, — подумала Мейси. — Если не считать войны, в жизни мне до сих пор везло». Она села в шаткое дубовое кресло, сняла туфли и растерла ступни. В ступнях до сих пор ощущались холод, сырость, грязь и кровь Франции. Они так и не согрелись за двенадцать лет, прошедших с семнадцатого года.

Она вспомнила Саймона, теперь уже, казалось, человека из другой жизни, сидевшего под деревом в южном Даунсе в графстве Суссекс. Они получили отпуск в одно и то же время. Это, разумеется, не было чудом, но тем не менее пришлось постараться, чтобы добиться этого, не имея связей. Стоял теплый день, но о войне они не забывали: им все еще слышался отзвук канонады по другую сторону Ла-Манша, зловещий звук, не ослабляемый пространством суши и моря. Мейси пожаловалась, что никак не перестанет ощущать сырость Франции. Саймон с улыбкой разул ее и принялся растирать ей ступни.

— Господи, женщина, как можно быть такой холодной и не мертвой?

Оба засмеялись, потом умолкли. Смерть в такие времена не повод для смеха.

Глава вторая

Маленькая контора преобразилась за месяц, прошедший с тех пор, как Мейси обосновалась в ней. Стол теперь стоял под углом к широкому подъемному окну, и Мейси со своего кресла могла смотреть на крыши домов по другую сторону улицы. На столе появился очень сложный черный телефон. Он был установлен по настоянию леди Роуэн — та утверждала, что «никто, абсолютно никто не может надеяться вести дела без телефона. Он необходим, совершенно необходим». Мейси предпочла бы, чтобы властный сигнал его звонка раздавался почаще. Билли Бил тоже стал в последнее время предлагать улучшения.

— Нельзя принимать здесь людей по делу, не предложив им чайку, так ведь, мисс? Давайте я открою этот шкаф, установлю там конфорку, а вы идите домой. Что скажете, мисс? Схожу в плотницкую мастерскую к своему другу за досками и проведу сюда газ. Никаких трудностей.

— Отлично, Билли. Это было бы замечательно.

Мейси вздохнула. Казалось, все вокруг знали, что ей необходимо. Конечно, они желали Мейси добра, но больше всего ей нужны были клиенты.

— Билли, дать вам денег на материалы?

— Никаких денег не нужно, — ответил Билли. Он подмигнул и постучал себя указательным пальцем по носу. — Обойдемся без объяснений, мисс. Вы, наверно, понимаете, о чем я.

Мейси вскинула брови и позволила себе улыбнуться.

— Прекрасно понимаю, Билли. Не нужно беспокоиться о том, чего не вижу.

— Вот-вот, мисс. Предоставьте это мне. Чуть-чуть повожусь, и вы сможете принимать посетителей с шиком.

Билли надел кепку, приложил руку к козырьку, давая понять, что уходит, и закрыл за собой дверь. Откинувшись на спинку стула, Мейси протерла усталые глаза и посмотрела на крыши в предвечернем свете. Розовый закат заливал Лондон, по мере того как солнце уходило за горизонт — согревать берега другого континента.

Мейси снова обратилась к своим записям и стала перечитывать незаконченный набросок отчета. Дело было незначительным, но Морис Бланш объяснил ей ценность подробных записей. Во время ее ученичества Морис настойчиво говорил, что не следует полагаться на память, нельзя оставлять без внимания ни единой мелочи. Все, совершенно все, должно быть записано, вплоть до цвета обуви, которую человек носил в тот день. Нужно описывать, какая стояла погода, в каком направлении дул ветер, какие цвели цветы и что было на обед. «Ты должна записывать все целиком и полностью», — поучал ее наставник. Мейси даже думала, что, если бы получала по шиллингу всякий раз, когда слышала слова «целиком и полностью», ей бы никогда не потребовалось работать.

Мейси еще раз потерла шею, закрыла лежавшую на столе папку и потянулась. Тишину нарушил громкий звонок в дверь. Сперва Мейси подумала, что кто-то дернул ручку звонка по ошибке. С тех пор как Билли установил это новое устройство, звонков в ее контору было мало. Хотя Мейси работала с Морисом Бланшем и унаследовала его практику, когда тот ушел на покой в возрасте семидесяти шести лет, продолжить дело только под собственным именем было очень смелым и рискованным шагом. Звонок раздался снова.

Мейси разгладила юбку, провела ладонями по голове, прижимая непокорные пряди, и побежала вниз по лестнице открывать дверь.

— Добрый… — Мужчина заколебался, потом достал из жилетного кармана часы и взглянул на них, словно выбирая нужное слово для приветствия в это время суток. — Добрый вечер. Я Дейвенхем, Кристофер Дейвенхем. Мне нужно видеть мисс Доббс. Я не записывался на определенное время, но она сказала, что примет меня.

Дейвенхем был высоким мужчиной, на взгляд Мейси — более шести футов. Превосходный твидовый костюм, шляпа, которую он на мгновение приподнял, приветствуя Мейси; хорошие кожаные ботинки, начищенные до блеска вероятно, его слугой. Свернутая «Таймс» под мышкой и несколько листов писчей бумаги, которые высовывались из нее, — собственные записи, решила Мейси. Черные зализанные назад волосы и аккуратно подстриженные усы. На вид — года сорок два или сорок три. Мейси хватило пары секунд, чтобы понять по внешнему виду Кристофера Дейвенхема, что на войне он не был. Видимо, профессия уберегла его от призыва.

— Входите, мистер Дейвенхем. На сегодняшний вечер никто не записался, так что вам повезло.

Мейси повела его наверх в контору и пригласила сесть в новое кресло для посетителей, которое только на прошлой неделе привез шофер леди Роуэн. Еще один подарок, способствующий ведению дел.

Дейвенхем быстро огляделся, ожидая, что его встретит еще кто-то, но тут молодая женщина представилась:

— Мейси Доббс. К вашим услугам, мистер Дейвенхем. — Снова указала на кресло. — Садитесь, пожалуйста. И скажите, откуда вы узнали мою фамилию.

Кристофер Дейвенхем умело скрыл удивление, достав платок из внутреннего кармана и негромко кашлянув в него. Платок был свежевыстиранным и отглаженным так, что складки казались острыми как нож. Дейвенхем сложил платок по этим складкам и положил обратно в карман.

— Мисс, э… Доббс. Знаете… вас очень рекомендовал мой адвокат.

— Кто он?

Мейси склонила голову набок, чтобы подчеркнуть вопрос и перевести разговор ближе к делу.

— Э-э-э… Джозеф Робинсон из фирмы «Блэкстоун и Робинсон».

Мейси кивнула. Опять леди Роуэн. Джозеф Робинсон был ее личным юридическим советником в течение сорока с лишним лет. Он терпеть не мог дураков, если только они не платили ему, причем хорошо платили.

— Он много лет у нас семейный адвокат. Буду откровенен с вами, мисс Доббс. Я удивился, увидев вас. Думал, вы мужчина. Но Робинсон знает свое дело, так что давайте продолжать.

— Да, мистер Дейвенхем, давайте. Скажите, пожалуйста, почему вы здесь.

— Из-за жены.

Сердце у Мейси упало. О Господи, после ее профессиональной выучки, образования, успехов в работе с Морисом Бланшем дело дошло до этого? До любовного треугольника? Но она выпрямилась, чтобы внимательно слушать, вспомнив совет Мориса: «Мейси, необычное скрывается под покровом обычного. Не строй никаких предположений».

— И в чем проблема с вашей женой, мистер Дейвенхем?

— Кажется… кажется, у нее кто-то появился. Я заподозрил это довольно давно, и теперь, мисс Доббс, мне необходимо узнать, верны ли мои подозрения.

Мейси откинулась на спинку кресла и посмотрела на него в упор.

— Мистер Дейвенхем, должна сразу же предупредить, что мне придется задавать вам вопросы. Возможно, вам будет неловко отвечать на них. У меня будут вопросы и по поводу ваших ответов и даже по поводу ваших вопросов. У меня нестандартные методы. И условия, на которых я оказываю свои услуги, тоже нестандартные.

— Деньги не проблема, мисс Доббс.

— Отлично. Однако вопросы могут оказаться проблемой.

— Продолжайте.

— Мистер Дейвенхем, скажите, пожалуйста, какие у вас есть причины подозревать, что ваша жена каким-то образом обманывает вас?

По вторникам и четвергам она неизменно уходит сразу же после того, как я уезжаю в контору, и возвращается домой как раз вовремя, чтобы встретить меня.

— Мистер Дейвенхем, ее пребывание вне дома не причина подозревать, что она вас обманывает.

— Но ложь причина.

— Продолжайте.

Мейси, не сводя с него глаз, сделала запись в блокноте, и это ее умение лишило его присутствия духа.

— Она сказала, что ходит по магазинам, навещает подруг или мать, и я выяснил, что если такие визиты и случались, то продолжались не больше часа. Они явно служат прикрытием.

— Мистер Дейвенхем, существуют и другие возможности. Могла ваша супруга, к примеру, бывать у врача? Посещать какие-то курсы? Какие причины ее отсутствия вы еще выяснили, мистер Дейвенхем? У таких отсутствий могут быть совершенно безобидные объяснения.

— Мисс Доббс, выяснить это и есть ваша задача. Проследите за ней — и увидите, что я прав.

— Мистер Дейвенхем, слежка за человеком представляет собой нарушение его права на личную жизнь. Если я возьмусь за это дело — а тут у меня есть выбор, — то не просто выясню, кто, что и когда делал. Я возьму на себя ответственность за вас и вашу жену, что, вероятно, даже не приходило вам на ум. Скажите, что вы будете делать с теми сведениями, которые я предоставлю?

— Ну… использую их. Это будет работой для моего адвоката.

Мейси сложила ладони перед лицом, едва касаясь пальцами носа, словно в молитве.

— Позвольте задать еще вопрос. Какую ценность представляет для вас ваш брак?

— Это что за вопрос?

— Вопрос, который требует ответа, чтобы я взялась за это расследование.

— Большую ценность. Обеты должны соблюдаться.

— А какую ценность представляют для вас понимание, сочувствие, прощение?

Дейвенхем помолчал, забросил ногу на ногу, поразглядывал штанину, наклонился и смахнул несуществующую пылинку с обуви, затем ответил:

— К черту их!

— Мистер Дейвенхем…

— Мисс Доббс! Я не лишен сочувствия, но у меня есть гордость. Жена скрывает, чем занимается в эти дни. Я приехал сюда для того, чтобы узнать правду.

— Да. Правду. Мистер Дейвенхем, я выясню ситуацию, но мне нужно ваше согласие — когда получите мой отчет и узнаете правду, мы совместно обсудим будущее.

— Что вы имеете в виду?

— Я выясню для вас не просто факты, а суть и причины происходящего. И уже в зависимости от ситуации мы обсудим, как вам с вашей женой строить отношения дальше.

— Совершенно не понимаю вас.

Мейси встала, подошла к окну, потом повернулась к потенциальному клиенту. «Притворная невозмутимость», — подумала она, остро ощутив дискомфорт этого человека и тут же настроившись на его эмоции. Интуиция подсказала ей — он говорит о гордости, хотя у него разрывается сердце.

— Мистер Дейвенхем, моя работа сложнее, чем, возможно, вы себе представляете. Я в ответе за безопасность всех сторон, даже когда имею дело с преступными элементами.

Дейвенхем ответил не сразу. Мейси тоже хранила молчание, давая ему время принять решение. Через несколько минут тишина была нарушена.

— Я доверяю Робинсону, поэтому буду действовать, — сказал Дейвенхем.

Мейси вернулась к столу, взглянула на свои записи, на крыши домов, где голуби возвращались во вновь построенные гнезда, и опять перенесла внимание на человека, сидящего перед ней в кожаном кресле.

— Да, мистер Дейвенхем, и я тоже. — Мейси подчеркнула, что берется за дело, несколькими секундами молчания. — Ну, давайте начнем с вашего адреса.

Глава третья

Во вторник девятого апреля Мейси поднялась рано. Старательно надела синие юбку и жакет, набросила на плечи синее шерстяное пальто, надела шляпку и вышла из комнаты, снимаемой в трехэтажном стандартном доме в Ламбете, чуть южнее Темзы. Снова похолодало. «Черт возьми, наступит ли весна наконец?» — подумала она, натягивая перчатки на уже озябшие пальцы.

Как обычно, Мейси начала утро с прогулки — это давало ей возможность обдумать дневные дела и насладиться тем, что ее отец именовал «лучшим временем». Вышла на Пэлис-роуд с Ройял-стрит и свернула направо, к Вестминстерскому мосту. Она любила по утрам смотреть на Темзу. Лондонцы, живущие немного южнее реки, всегда говорили, что «идут через воду», когда пересекали Темзу, и никогда не называли ее Темзой, разве что говорили с нездешними. Она со Средних веков представляла собой источник жизненной силы города, и никто не ощущал этого так остро, как люди, жившие рекой и у реки. Дедушка Мейси со стороны матери был матросом на лихтере и, как и каждый из его коллег, знал все ее течения, извивы и повороты.

Лондонцы знали, что характер у Темзы скверный. Люди не властвовали над ней, но при осторожности, внимании и почтительности по ее извилистому руслу можно было провести любое судно. Дедушка Мейси чуть не отрекся от ее матери, когда та начала встречаться с отцом Мейси, потому что он был с суши, хотя Фрэнки Доббс не называл сушей улицы Лондона. Фрэнки был уличным торговцем, продавал овощи с телеги, на которой каждое буднее утро ездил из Ламбета на рынок Ковент-Гарден. Для Фрэнки Доббса река представляла собой средство для достижения цели: по ней привозили на продажу фрукты и овощи, он покупал их ранним утром, потом распродавал в разъездах и, если везло, возвращался домой к вечернему чаю.

Мейси остановилась на середине моста, помахала рукой команде лоцманского катера и двинулась дальше. Скоро она увидит Селию Дейвенхем, однако Селия Дейвенхем не увидит ее.

Перейдя мост, Мейси спустилась на станцию метро «Вестминстер» и села в поезд Районной линии до станции «Чаринг-Кросс». Эта станция много раз меняла свое название, и Мейси стало любопытно, во что еще ее смогут переименовать. Сперва она называлась «Имбэнкмент», затем «Чаринг-Кросс имбэнкмент», теперь просто «Чаринг-Кросс». На ней Мейси перешла на Северную линию и поехала до станции «Гудж-стрит», там поднялась наверх и вышла на холодный утренний воздух на Тоттнем-Корт-роуд. Перешла улицу и зашагала по Ченис-стрит к Рассел-сквер. Перейдя эту площадь, Мейси оказалась на Гилфорд-стрит, где остановилась посмотреть на варварство, которое власти устроили на Коремс-Филдс. Старый приют для подкидышей, который сэр Томас Корем построил почти двести лет назад, разрушили в 1926 году, и теперь на его месте было только пустое пространство. «Позор», — прошептала Мейси, прошла несколько ярдов и оказалась на Мекленбург-сквер, площади, названной так в честь Шарлотты Мекленбург-Стрелиц, ставшей королевой-супругой короля Георга III. Красивые дома георгианского стиля окружали сад, обнесенный кованой оградой с воротами на замке. Ключ от него наверняка висел на специально предназначенном крючке, на первом этаже резиденции Дейвенхемов, под неусыпным надзором тамошнего дворецкого. В Лондоне доступ в такие сады на площадях, как правило, имели только местные жители.

Мейси черкнула в блокноте еще несколько строк, вспоминая, что уже была здесь с Морисом Бланшем во время его визита к Ричарду Тони, автору книг на политические темы, который говорил о социальном равенстве так, что это и возбуждало, и смущало Мейси. Тогда она была довольна, что хозяин и гость оживленно разговаривали и не замечали ее неловкости.

Стоя на углу и наблюдая за площадью, Мейси задалась вопросом, не унаследовал ли Дейвенхем свой дом. Он казался совсем не к месту на Мекленбург-сквер, где социальные реформаторы жили рядом с университетскими профессорами, поэтами и иностранными студентами. Мейси задумалась: может быть, Дейвенхему было неуютно не только в браке, но и в собственном доме? В этот момент из соседнего дома вышел мужчина и направился в ее сторону. Мейси тут же сделала вид, что рассматривает наружный ящик для растений с бутонами крокуса, проглядывающими сквозь влажную почву. Казалось, их пурпурные побеги пробуют воздух: годится ли он для полного расцвета? Мужчина прошел мимо. Мейси все еще смотрела на цветы, когда со стуком закрылась еще одна дверь. Тогда Мейси подняла взгляд.

Из дома, за которым она наблюдала, вышла женщина. Она убрала ключи в сумочку, поправила шляпку и спустилась по ступеням на тротуар. Кристофер Дейвенхем дал Мейси превосходное описание своей жены Селии — изящная женщина с тонкими чертами лица, белой кожей, ростом от силы пять футов два дюйма. У Селии Дейвенхем были светлые шелковистые локоны — шляпка едва держалась на них, хотя была приколота уже несколькими булавками. Ее руки, казалось, непрерывно находились в Движении: теребили сумочку, подтягивали перчатки, поправляли шляпку и волосы, — пока Селия шла к главной Дороге.

Даже с расстояния в несколько шагов Мейси оценила качество ее темно-бордового габардинового костюма, перчаток из мягкой кожи и фетровой шляпки, тщательно подобранной для завершения этого дорогостоящего ансамбля. Умело и со вкусом были выбраны и туфли: из прекрасной бордовой кожи, с ремешками крест-накрест, закрепленными лентой гро-гро с небольшим бантом. Мейси заинтриговал этот бант, намекавший на девичьи манеры, словно эта женщина не могла полностью примириться со зрелостью, которую предполагал ее возраст.

Селия Дейвенхем пошла к Хиткот-стрит, свернула на Грей-Инн-роуд и остановила такси возле Королевской бесплатной больницы. К счастью, Мейси повезло сразу же найти другое, и она смогла последовать непосредственно за миссис Дейвенхем. Мейси надеялась, что поездка будет недолгой. Обычно она ходила пешком, потому что любой транспорт представлял собой непозволительную роскошь. Даже поездка на метро до Уоррен-стрит была удовольствием, которое Мейси позволяла себе по утрам только в том случае, если считала, что накануне потрудилась достаточно усердно и может пойти на дополнительные расходы.

У железнодорожной станции Чаринг-Кросс Селия Дейвенхем вылезла из машины, расплатилась с водителем и направилась к кассе. Мейси пошла следом, встала в очередь за миссис Дейвенхем, начала рыться в сумочке, делая вид, что ищет кошелек, и подождала, пока молодящаяся женщина с мягкими белокурыми волосами назвала нужную ей станцию.

— Нетер-Грин, пожалуйста. Первый класс, туда и обратно. Спасибо.

Что могло понадобиться этой женщине в Нетер-Грин, городишке на окраине Лондона у границы с графством Кент? Там яблоневые сады, уступающие место стандартным домикам, старый вокзал, несколько хороших домов. Возьми она билет до Чизлхерста с его великолепием, созданным нуворишами, Мейси, наверное, могла бы понять. Но Нетер-Грин? Мейси взяла билет во второй класс до той же станции и пошла на нужную платформу ждать поезда. Остановилась, только чтобы купить газету, и сунула ее под мышку.

Поезд подошел с громким шипением, извергая клубы дымного пара, лязгнули буфера, раздался скрежет тормозов. Оливково-зеленые вагоны компании «Саузерн рейлвейз» были изношенными, покрытыми угольной пылью. Селия Дейвенхем тут же пошла к вагонам первого класса, кондуктор поспешно шагнул вперед, открыл тяжелую железную дверь и поддержал пассажирку, когда та входила в вагон. Мейси пошла к вагонам второго класса и, перед тем как дверь закрылась, заметила, что воротник и манжеты бордового костюма миссис Дейвенхем окаймлены той же лентой, что образует бант на ее туфлях. И быстро переоценила стоимость ее одежды.

Убедившись, что объект ее слежки в поезде, Мейси заняла место в вагоне второго класса, опустила окно, чтобы наблюдать за платформой, и стала ждать, когда раздастся свисток и поезд отойдет от самой людной лондонской станции. Наконец кондуктор двинулся вдоль платформы. Проходя мимо Мейси, он сказал ей, что следует «поберечь голову, мисс» и сесть. Удостоверившись, что все зеваки на платформе отошли от поезда, кондуктор засвистел и махнул зеленым флажком, давая машинисту сигнал трогаться.

Пока поезд с пыхтением шел по южному Лондону к границе города с графством Кент, Мейси размышляла об изменениях, которые видела в нем. Город постепенно расширялся. На бывших полях теперь стояли дома. Тянувшиеся рядами магазины оживленно торговали, новый класс жителей пригорода старался устроиться получше. К приходу поезда на станцию Гроув-парк Мейси пополнила свои записи, стараясь не упустить ни мельчайшей детали с того времени, как вышла из съемной квартиры в южном Лондоне, до настоящего момента, и заодно до пенни сосчитала все деньги, которые истратила по пути.

Следующей станцией была Нетер-Грин. Мейси поднялась, осмотрела свое отражение в зеркале, предусмотрительно помещенном между двумя тусклыми фонарями на вагонной перегородке, поправила шляпку, снова села и стала ждать, когда поезд замедлит ход и зашипят тормоза. Как только поезд вошел на станцию, Мейси встала, опустила окно и высунула голову, чтобы наблюдать за вагонами первого класса. Когда поезд остановился, она высунула руку из окна, чтобы открыть тяжелую вагонную дверь снаружи, ловко спрыгнула с поезда и быстро пошла к сборщику билетов. Селия Дейвенхем была впереди всего на несколько ярдов, ее слегка заслоняли другие пассажиры, в том числе очень медлительная старая дама, торопить которую не следовало.

— Подождите же, молодой человек, — сказала старуха. Куда это годится, если вы не можете дать старшим и высшим по положению минутку-другую, чтобы найти билет.

Сборщик билетов отступил на шаг, словно опасаясь, что бесстрашная женщина ударит его по голове черным зонтом. Мейси ждала с нетерпением, потому что Селия Дейвенхем уже миновала контрольный барьер и вышла со станции. Наконец Мейси отдала свой билет сборщику и самым быстрым шагом направилась к станционным воротам. Глянув в обе стороны, она увидела, что Селия остановилась у цветочного киоска. Вот уж повезло! Мейси направилась к киоску, поправив газету под мышкой и заодно взглянув на часики, хотя знала время с точностью до секунды. Она подошла к прилавку, как раз когда Селия отходила.

Оглядывая букеты ароматных цветов, Мейси обратилась к продавцу:

— Красивые цветы вы завернули этой даме.

— Да, мэм, замечательные. Она всегда покупает ирисы.

— Всегда?

— Да, дважды в неделю. Неизменно.

— Должно быть, они ей нравятся, — сказала Мейси, беря букетик нарциссов. — Но, пожалуй, я возьму другие.

— Эти ирисы цвета печали, — сказал продавец. — Нарциссы гораздо веселее!

Мейси взглянула на часики, потом удостоверилась, что Селию Дейвенхем все еще видно. Шла Селия медленно, но на товары в витринах не обращала внимания. Она глядела в землю и, казалось, избегала всяческих контактов с прохожими.

— Да, я тоже так думаю. Возьму эти нарциссы, большое спасибо.

— Мы продаем много ирисов, дальше по этой дороге находится кладбище. Ирисы и хризантемы всегда пользуются спросом.

Мейси взяла букет нарциссов и расплатилась мелкими монетами.

— Спасибо. Эти цветы в самом деле очень красивые.

Она пошла быстрым шагом и вскоре оказалась в нескольких шагах от миссис Дейвенхем. Они уже миновали магазины, и хотя прохожие еще были, людей, шедших в ту же сторону, становилось все меньше. Селия Дейвенхем свернула направо, потом налево, на основную дорогу. Подождала, чтобы проехало несколько машин и повозок, глядя на окрашенные в зеленый цвет ворота местного кладбища. Мейси шла за ней, стараясь сохранять дистанцию и при этом не терять женщину из виду.

Селия Дейвенхем шла целеустремленно, опустив голову, но твердым шагом. Мейси наблюдала, подмечая все подробности ее поведения. Плечи женщины были широко развернуты. Мейси скопировала на ходу ее позу и тут же ощутила, как напряглись мышцы живота и по телу пробежала дрожь. Затем печаль застлала глаза темной пеленой. Детектив поняла, что Селия Дейвенхем плачет на ходу и пытается собраться с силами. Мейси перестала копировать Селию и сразу испытала облегчение.

Она прошла за Селией Дейвенхем в открытые ворота, затем ярдов пятьдесят по тропинке. Не меняя шага, женщина свернула с дорожки, пошла по траве и остановилась у сравнительно свежей могилы. Взгляд Мейси привлек большой мраморный ангел над соседней могилой, и она мысленно отметила этот ориентир. Мейси понимала, что нужно быть внимательной. На кладбище одна могила может быть очень похожей на другую.

Когда Мейси проходила мимо миссис Дейвенхем, ее словно бы окутал холод. На путях неподалеку пыхтел паровоз, его пар с примесью сажи завис над памятниками, потом его унесло холодным ветром.

Мейси остановилась у могилы, за которой явно не ухаживали несколько лет, склонила голову и осторожно посмотрела в сторону между памятниками на Селию Дейвенхем. Та стояла на коленях, заменяла засохшие цветы свежими ирисами и что-то говорила, обращаясь к мертвому.

Мейси тоже взглянула на памятник, который невольно выбрала для укрытия. На нем была надпись: «Дональд Холден. 1900–1919. Любимый единственный сын Эрнеста и Хильды Холден. Память — это золотая цепь, связующая нас, пока мы не встретимся снова». Мейси посмотрела на сорняки под ногами и подумала, что, возможно, они уже встретились, при этом она продолжала пристально, но незаметно наблюдать за Селией Дейвенхем, которая оставалась у безупречно убранной соседней могилы, склонив голову и продолжая негромко говорить. Мейси стала вырывать сорняки на могиле Дональда Холдена.

— Позабочусь о тебе, пока я здесь, — тихо сказала она, ставя нарциссы в вазу, очень кстати наполненную дождевой водой. Идти к крану ей было нельзя: за время ее отсутствия Селия могла уйти.

Мейси подошла к краю дорожки, чтобы положить пучок сорняков, и увидела, что Селия Дейвенхем идет к памятнику на могиле, которую убирала. Поцеловав холодный серый мрамор, женщина смахнула слезу, быстро повернулась и пошла к выходу с кладбища. Мейси не спешила следовать за ней. Она кивнула памятнику Дональда Холдена и подошла к могиле, с которой только что ушла миссис Дейвенхем. На памятнике была надпись «Винсент». Просто «Винсент». Ни фамилии, ни даты рождения. Затем слова: «Отнятый у всех, кто тебя горячо любил».

Когда Мейси вернулась на станцию, чтобы отправиться обратно в Лондон, стало теплее. Селия Дейвенхем была уже на платформе и то и дело поглядывала на часы. Мейси пошла в туалет, в котором ледяной кафель весь покрылся влагой от сырости. Налив в раковину холодной воды, смыла с рук грязь, потом внимательно посмотрела на свое отражение в зеркале. Да, синие глаза еще искрились, но морщинки вокруг рта и на лбу выдавали ее, рассказывая кое-что о прошлом.

Мейси знала, что будет следовать за Селией Дейвенхем, пока та не вернется домой на Мекленбург-сквер, и думала, что больше ничего заслуживающего внимания в этот день не произойдет. Знала, что нашла того любовника, который заставил Кристофера Дейвенхема щедро заплатить за ее услуги. Проблема заключалась в том, что этот человек, с которым, как полагал Дейвенхем, его обманывала жена, был мертв.

Глава четвертая

Мейси сидела в конторе в полусвете раннего утра и обдумывала ситуацию. Комнату освещала только маленькая настольная лампа, но она была направлена вниз, на записи Мейси и маленький картотечный ящик. Морис утверждал, что ум острее всего перед рассветом.

В ранние дни ее ученичества Морис рассказывал Мейси о своих учителях, мудрых людях, говоривших о пелене, спадающей в ранние часы, о всевидящем глазе, открытом до тех пор, пока день не вступил в свои права. Эти часы перед рассветом, перед тем как разум пробудится от дремоты, были священными. В это время можно услышать свой внутренний голос. Мейси уже несколько дней подряд пыталась услышать его: единственное слово «Винсент» обострило ее любопытство, а явно неглубокое горе Селии Дейвенхем вызывало больше вопросов, чем ответов.

Сняв туфли и набросив на плечи шерстяной джемпер, Мейси взяла с кресла подушку и бросила на пол. Приподняв юбку выше колен для свободы движений, села на подушку, скрестив ноги и положив руки на колени. Морис учил ее, что заставить разум молчать задача более трудная, чем привести в покой тело, но как раз в этих неподвижных водах может отразиться истина. Теперь, в полутьме, Мейси искала подсказок интуиции и формулировала вопросы, на которые со временем найдутся ответы.

Почему одно только имя? Почему на памятнике не проставлены даты? Каковы были отношения у Селии с живым Винсентом? Испытывает ли она обычное горе, усиленное нежеланием осознать, что она разлучена с любимым? Или же тут другое чувство? Мейси зрительно вспоминала могилу и старалась разглядеть все аспекты того места, где покоился Винсент. Но если он там покоится, почему она чувствует себя обязанной искать еще не различимую тропу?

«Почему этот вопрос не дает мне покоя?» — подумала Мейси. Дональд Холден умер всего через год после войны. На его могиле есть следы времени. Могила Винсента выглядит более свежей, словно ее вырыли лишь несколько месяцев назад.

Мейси продолжала сидеть, умеряя неподвижностью природную энергичность, пока более яркий утренний свет не скомандовал ей, что пора действовать. Она встала и потянулась, поднявшись на носки. Сегодня Мейси вновь последует за Селией Дейвенхем на кладбище.

Селия была пунктуальна. Она вышла из дома ровно в девять, безупречно одетая в шерстяной зеленый костюм. Широкий воротник кремовой шелковой блузки был выпущен на жакет и заколот нефритовой брошью, которая явно составляла комплект с нефритовыми серьгами. Ансамбль завершили туфли и сумочка в тон, а также тщательно подобранные шляпка и зонтик. На сей раз туфли были простыми по форме, но украшенные застежками в форме листа. На Мейси были привычные синие юбка и жакет. Ее серьезная деловая одежда. Поездка в Нетер-Грин прошла спокойно. Селия Дейвенхем снова ехала первым классом, а Мейси сидела в раздражающем неудобстве второго. Селия, как обычно, купила букет ирисов, а Мейси решила выбрать для Дональда — и для своего кошелька — что-нибудь подешевле.

— Дайте мне, пожалуйста, хороший букетик маргариток, — сказала она продавцу цветов.

— Правильно, мисс. Маргаритки всегда выглядят весело, так ведь? И долго не вянут. Завернуть в газету, или хотите обертку получше?

— Да, вид у них веселый. Газета вполне сойдет, спасибо, — сказала она, протягивая нужную сумму мелочью.

И Мейси последовала за Селией Дейвенхем на кладбище. Когда она проходила мимо могилы Винсента к месту упокоения Дональда Холдена, Селия, стоя перед мраморным памятником, проводила по надписи рукой в зеленой перчатке. Мейси прошла с опущенной головой и остановилась перед могилой Дональда. После почтительной безмолвной молитвы занялась делом: вылила воду из вазы и выдернула несколько сорняков. Собрав уже увядшие нарциссы, Мейси пошла к крану, бросила цветы в компостную кучу и наполнила вазу свежей водой. Вернулась к могиле Дональда, поставила вазу на место и опустила в нее маргаритки. Работая, она искоса поглядывала на Селию: та сняла перчатки и укладывала ирисы у подножия памятника. Разместив их как следует, она продолжала стоять на коленях, не сводя взгляда с имени.

Мейси вновь скопировала ее позу. Голова на длинной шее склонилась, плечи ссутулились, руки страдальчески сжались. Какая печаль. Какая бесконечная тоска. Мейси интуитивно поняла, что Селия мучительно переживает прошлое и что в душе ее не может быть места для мужа, пока она не примирится со смертью Винсента.

Внезапно женщина вздрогнула и посмотрела прямо на Мейси. Без улыбки. Казалось, она смотрит куда-то вдаль. Мейси кивнула ей в знак приветствия, и это легкое движение вернуло Селию Дейвенхем к настоящему. Она кивнула в ответ, отряхнула юбку, встала, надела перчатки и быстро ушла от могилы Винсента.

Мейси не спешила. Она знала, что Селия Дейвенхем теперь поедет домой. Там она будет разыгрывать из себя любящую жену, роль, в которую войдет, как только откроет дверь. Муж без труда заметил ее притворство, но сделал из этого неправильные выводы. Кроме того, Мейси обменялась с Селией приветственными кивками, а значит, та узнает ее при новой встрече.

Мейси задержалась у могилы Дональда. В ритуале наведения порядка на могиле было что-то умиротворяющее. Мысли ее вернулись к Франции, к мертвым и умирающим, к ужасающим ранам, перед которыми и она, и все остальные оказывались бессильны. Но ее волновали душевные раны, те люди, что все еще вели свои битвы изо дня в день, хотя война закончилась. «Если бы я только могла создавать живым такой же уют», — подумала Мейси, выдергивая самые стойкие сорняки в тени памятника.

— Доброе дело сделали!

Мейси обернулась и увидела одного из кладбищенских рабочих, старика с красными костлявыми руками, крепко сжимающими ручки деревянной тележки. Его румяное лицо говорило о годах работы на открытом воздухе, а добрые глаза излучали сочувствие и уважение.

— Да, конечно. Печально видеть могилы неухоженными, правда? — ответила Мейси.

— Еще бы, после того, что эти ребята сделали для нас. Жалко их, черт возьми! О, мисс, простите, я забыл…

— Не беспокойтесь. В выражении своих чувств нет ничего дурного, — сказала Мейси.

— Оно так. Я не дал языку излишней воли.

Старик указал на могилу Дональда.

— Я несколько лет не видел, чтобы за этой могилой ухаживали. Раньше его старые мать и отец наведывались сюда. Единственный сын. Должно быть, его смерть и их свела в могилу.

— Вы их знали? Казалось бы, трудно знать всех приходящих родственников, здесь ведь так много могил.

— Я бываю здесь каждый день, кроме воскресенья. Начал работать на этом кладбище сразу же после войны. Познакомился со многими. Конечно, тут долго не поговоришь, и люди не всегда хотят разговаривать, но есть и такие, что не прочь немного побеседовать.

— Да-да, конечно.

Старик посмотрел на Мейси.

— Раньше я вас здесь не видел.

— Да, это так. Я двоюродная сестра. Только что переехала в Лондон, — сказала Мейси, открыто глядя на старика.

— Приятно видеть могилу ухоженной.

Старик крепче сжал ручки тележки, собираясь везти ее дальше.

— Подождите минутку. Я хотела бы узнать — все могилы в этой части кладбища военные? — спросила Мейси.

— И да, и нет. Большей частью здесь лежат наши ребята, но кое-кто еще долго жил после ранений. У вашего Дона, вы, наверное, это знаете, было заражение крови. Жуткая смерть, особенно по возвращении домой. Многим нравится хоронить своих здесь из-за железной дороги.

Старик поставил тележку и указал на пути, идущие вдоль кладбища.

— Отсюда видно поезда. Ребята, конечно, не могут их видеть, но родным это нравится. Они в пути, понимаете, это — ну вы знаете, как это называется, — когда для них это что-то означает.

— Метафора?

— Да, в общем, как я сказал, они в пути. Родные — а почти все приезжают на поезде — на обратном пути видят эти могилы из вагона. Так они могут попрощаться еще раз.

— А что скажете про вон ту могилу? Странная, правда? Ничего, кроме имени!

— Конечно. Вся эта история странная. Его похоронили два года назад. Скромные семейные похороны. Он был капитаном. Получил шрапнельную рану в лицо под Пашендалем. Жуткий вид был у него, просто жуткий. Удивительно, что он вообще вернулся домой. Жил отдельно от семьи, очевидно, проведя какое-то время дома. Хотел, чтобы его знали только по имени. Говорил, что фамилия уже не важна, видел, что с такими, как он, никто не считается, что их списывают как отходы. Считал себя позором для семьи, как говорили его двое товарищей, приезжавших какое-то время сюда. Теперь приезжает только эта женщина. Кажется, она сестра его друга, знала его много лет. Могилу содержит в порядке, можно подумать, он умер только вчера.

— Гм. В самом деле, очень печально. Не знаете, как его фамилия?

Словоохотливый старик, услышав этот вопрос, как будто обрадовался возможности еще поговорить.

— Уэзершоу. Винсент Уэзершоу. Он из Чизлхерста. Семья, судя по виду, хорошая. Заметьте, умер он там, где жил. На ферме, кажется. Да, он жил на ферме неподалеку отсюда, только дальше от Лондона. Насколько я знаю, их там жило много.

Мейси почувствовала холод, кладбищенская тишина просочилась сквозь ее одежду до самой кожи. Однако дрожь была ей привычна, Мейси порой ощущала ее даже в теплую, безветренную погоду. Она научилась воспринимать этот пробегающий по коже холодок как предостережение.

— Много кого?

— Ну, знаете, — старик потер поросшую щетиной челюсть испачканной в земле рукой, — тех, у кого изувечены лица. Мы ведь находимся недалеко от Сидкапа. Там госпиталь имени Королевы Марии, где делают операции на лицах, стараются помочь этим беднягам. Просто поразительно, что там пытались делать — и что сделали. Врачи были просто чудотворцами. Однако я готов держать пари, что кое-кто из этих ребят все-таки стал недостаточно симпатичен дня своих невест и оказался на этой ферме.

Старый работник взялся за ручки тележки. Мейси поняла, что он хочет прогнать от себя воспоминания о войне.

— Ну, мне, пожалуй, пора, мистер…

— Смит. Том Смит.

— Том, мне нужно успеть на двухчасовой поезд. Спасибо.

Том Смит посмотрел, как Мейси идет мимо могил к Дорожке, и крикнул ей вслед:

— Вряд ли мы увидимся снова… но знаете, мисс, по поводу этого Винсента — странно, что он не один.

— Что не один?

— У кого на памятнике только имя.

Мейси повернула голову, поощряя Тома продолжать.

— Их несколько, и знаете что?

— Что? — спросила Мейси.

— Все порвали отношения со своими семьями. Трагично это было, очень трагично — видеть их родителей. Не дай Бог никому перенести такое! Тяжело было, когда они уходили на войну, а потерять их, когда они вернулись, — еще тяжелее!

— Да, это трагично.

Мейси посмотрела на Тома, потом задала вопрос, вертевшийся на языке с тех пор, как старик заговорил с ней:

— Том… где покоится ваш сын?

Том Смит посмотрел на Мейси, и на глаза у него навернулись слезы. Морщины на лице стали глубже, плечи ссутулились.

— Вон там! — Старик указал на ближайший к железнодорожной линии ряд памятников. — Он любил поезда в детстве. Да, любил. Когда вернулся из Франции, у него было не в порядке здесь. — Старик постучал себя по виску. — Криком кричал среди ночи, а днем от него ни звука нельзя было добиться. Однажды утром моя жена понесла ему чашку чаю и обнаружила, что он покончил с собой. Она уже никогда не была прежней. Никогда. Это разбило ей душу. В декабре будет три года, как она умерла.

Мейси кивнула и положила ладонь ему на руку. Они постояли, помолчали.

— Что ж, ничего не поделаешь, — сказал Том Смит. — Надо жить дальше. Должен я ухаживать за их могилами, так ведь? Всего вам доброго, мисс.

Мейси Доббс попрощалась с ним, но ушла с кладбища не сразу. Потом, дожидаясь на платформе поезда в Лондон, она достала из сумочки маленький блокнот и записала все события дня. Упомянула каждую подробность, в том числе даже цвет перчаток Селии Дейвенхем.

На кладбище она нашла еще два памятника, где были только имена, — неподалеку от могилы Винсента Уэзершоу. Три юных «старых солдата» ушли из семей. Мейси села на скамью и начала составлять вопросы, вопросы себе, которые возникали в результате наблюдений. Она не будет доискиваться ответов на них, она предоставит им делать свою работу.

«Истина идет к нам по пути наших вопросов, — снова прозвучал в ее памяти голос Мориса. — Как только сочтешь, что нашла ответ, закроешь тем самым ей путь и возможно, упустишь жизненно важные сведения. Спокойно жди, не спеши с выводами, как бы ни было досадно незнание».

Дав любопытству полную волю, Мейси поняла, каким должен быть ее следующий ход.

Глава пятая

Досье Селии Дейвенхем состояло уже из нескольких страниц и, помимо поездок на кладбище в Нетер-Грин, включало в себя другие сведения: дату рождения Селии (16 сентября 1897 года), имена ее родителей (Олджернон и Анна Уиптон), место рождения (Севенокс, графство Кент), название школы (Святой Марии) и прочие подробности. Муж старше ее; в тридцать два года эта разница не казалась большой, но в девятнадцать-двадцать лет, должно быть, представлялась громадной, особенно потому, что прошлое было более волнующим, чем повседневная жизнь в браке.

Мейси знала, где Селия покупает одежду, где пьет послеполуденный чай, даже то, что она увлекается вышиванием. Кроме того, заметив ее любовь к уединению, задалась вопросом, как такая одинокая душа может навести мост к другой. Существовал ли ее брак под покровом любезности? Светского общения, подобающего при встрече со знакомой на улице, но условности которого могут Уничтожить привязанность между мужем и женой? Было ясно, что ответить на эти вопросы могла только сама Селия Дейвенхем. Мейси аккуратно сложила листы в папку, сунула ее в ящик стола, отодвинулась назад вместе с креслом и приготовилась уйти из конторы.

Раздался резкий стук в дверь, затем в нее просунулось веснушчатое лицо и копна пшеничных волос Билли Била под плоской кепкой.

— Добрый день, мисс Доббс. Как дела? В последнее время я вас почти не видел, но слышал, что вы помогли старой миссис Скотт получить что-то от ее вороватого сына. И решил заглянуть, узнать, не нужно ли выполнить в конторе какую-нибудь работу.

— Да, Билли, миссис Скотт моя клиентка. Но вы не ждете от меня никаких объяснений, так ведь?

— Мисс Доббс, вы тут совершенно правы. Но ведь не запретишь людям говорить о вашей работе, особенно когда вы помогаете им. Здешний народ ничего не упустит из виду, а память у нас цепкая!

— Вот как, Билли? В таком случае, может быть, скажете, не знаете ли человека, о котором, думаю, вы могли слышать?

— Спрашивайте!

— Билли, рассказывать об этом не нужно.

— Намек понял.

Билли постучал кончиком пальца по носу, гарантируя сохранность любых сведений, какие мог получить, — он умел хранить секреты.

— Винсент Уэзершоу. Капитан. Знаете его? — спросила Мейси.

— Уэзершоу. Уэзершоу. Что-то знакомое. Дайте подумать!

Билли снял кепку и поскреб в золотистых волосах.

— Знаете, дело вот какое — я слышал о нем. Приказаний от этого человека не получал, но слышать о нем слышал. О его репутации, так сказать.

— Что же это за репутация? — спросила Мейси.

— Если мне память не изменяет, он был отчаянным человеком. Вы наверняка видели много таких. Кое-кто будто совсем не боялся смерти. Они так долго находились на позициях, что обстрел их уже не пугал. Бедняги. Многие из них — я про офицеров — пришли из своих шикарных школ прямо в окопы.

— Был ли он безрассудным?

— Если это тот, о ком я думаю, со своими солдатами безрассудным он не был. Нет, он был безрассудным с собой. Вылезал из бункера без каски и смотрел по сторонам, не видно ли ребят кайзера. Думаю, они удивлялись больше нас, когда видели его беззаботно расхаживающим туда-сюда.

— Билли, а больше вы ничего о нем не слышали?

— Мисс Доббс, я почти не веду разговоров о войне. Лучше оставить ее в прошлом. Но вы ведь и сами это знаете, так? Вы, должно быть, навидались достаточно.

— Да, Билли, навидалась на всю жизнь.

Мейси застегнула пальто, надела шляпку и натянула перчатки.

— Знаете что, мисс, я порасспрашиваю в пивной «Принц Уэльский» — может, кто из ребят что-то знает. Этот Уэзершоу ваш клиент, да?

— Нет, Билли. Не клиент. Он мертв. Уже два года. Постарайтесь выяснить что удастся.

— Непременно, мисс, — ответил Билли.

Мейси вышла вместе с ним из конторы и заперла за собой дверь.

— Билли, это секрет. Просто заведите об этом разговор, — проинструктировала Мейси.

— Да, мисс. Не беспокойтесь. Я уже сказал, когда вы обосновались здесь: если что понадобится, только дайте знать Билли Билу!

Мейси решила, что прогулка быстрым шагом к площади Пиккадилли лучше всего очистит ей голову для очередной задачи: сбора сведений, как сказал бы Морис.

К счастью, после того как она открыла контору на Уоррен-стрит, у нее появилось несколько новых клиентов. Кристофер Дейвенхем стал первым во вполне приличном потоке посетителей. Двоих направили адвокаты леди Роуэн, трое бывших клиентов Мориса в конце концов преодолели недоверие к его бывшей помощнице.

Ей приходилось заниматься и простым анализом корреспонденции, чтобы найти отклонения в предоставленных компании фондах, и розыском «пропавшей» дочери. Как Мейси и предполагала, просьб о помощи от правительства, юридических и судебных учреждений, которые получал Морис, пока не было, но со временем появятся и они. Она могла заниматься гораздо более серьезными делами, чем нынешние. Морис позаботился об этом.

Мейси теперь работала и, что более существенно, располагала деньгами для изучения вопросов, которые возникали в ходе расследования. Если не называть клиентом Винсента Уэзершоу.

В ресторане универмага «Фортнум энд Мейсон» было много посетителей, но Мейси, притворяясь, что изучает меню, быстро оглядела зал и немедленно увидела сидевшую у окна Селию Дейвенхем. Та смотрела в окно на крыши, словно в задумчивости, обхватив обеими руками чашку с чаем.

— Можно мне сесть у того окна? — спросила Мейси рослого официанта с напомаженными и зачесанными назад волосами, который ее приветствовал.

Заняв столик по соседству с Селией, Мейси умышленно села к ней лицом, однако не смотрела на нее, пока снимала перчатки, клала их на сумочку и ставила ее на соседний стул. Мейси изучала список блюд, пока не ощутила на себе взгляд сидящей напротив женщины, тут она подняла голову и встретилась взглядом с Селией, улыбнулась. «Всемирная» улыбка, как однажды назвал ее Саймон. Тут же отогнала все мысли о Саймоне; ей требовалось сосредоточиться на работе.

— Здравствуйте, — сказала Мейси. — Сегодня просто замечательный день, правда?

— Да. Замечательный, — ответила Селия. Мейси улыбнулась. — Простите… мы встречались?

— Знаете, должна сказать, ваше лицо кажется очень знакомым… только не могу вспомнить где.

Мейси улыбнулась снова.

— В Нетер-Грин. Я видела вас в Нетер-Грин.

Когда Селия Дейвенхем узнала Мейси, щеки ее залились румянцем.

— Ах да, да. Послушайте, не хотите присоединиться ко мне?

Мейси убрала со стула сумочку с перчатками — это служило приглашением Селии.

Официант быстро подошел помочь миссис Дейвенхем, поставил ее чашку с блюдцем и подставкой на столик Мейси. Превосходно одетая женщина села напротив нее. Мейси протянула руку.

— Бланш. Мейси Бланш. Как вы себя чувствуете?

— Селия Дейвенхем. Я вполне здорова, спасибо.

Сперва женщины разговаривали о пустяках. Ценах на цветы в киоске, опозданиях поездов прошлой зимой. Мейси, не дожидаясь вопросов Селии, рассказала ей вымысел о своих поездках на кладбище.

— Дональд был мне двоюродным братом. Не очень близким, но все же родственником. Я решила, что, раз нахожусь в Лондоне, будет просто ездить в Нетер-Грин. Не хочется забывать скончавшихся близких, правда?

— Нет. Конечно, нет. Я бы не смогла, — ответила Селия.

— Вы потеряли брата? — спросила Мейси.

— Да, одного. Он погиб в Дарданеллах. Другой был ранен. Серьезно ранен.

— Я вам сочувствую. Вам повезло, что брат вернулся с Дарданелл, — сказала Мейси, знавшая, что зачастую братья сражались бок о бок и многие матери оплакивали утрату не одного сына, а двух или трех.

— О нет. Нет. Тела моего брата так и не нашли. Он числится пропавшим без вести. Я посещаю могилу друга моего второго брата. Его звали Винсент.

Селия принялась комкать платок.

— Понимаю. Ваш брат, второй, оправился от ран?

— Мм. Да, в какой-то мере.

Мейси держала голову вопросительно склоненной набок, но добавила:

— О, это такая трудная тема…

— Нет, то есть да. Да. Но… в общем, у него шрамы. Шрамы были и у Винсента.

— А, понимаю.

— Да. Джордж, мой выживший брат, похож на Винсента. Его лицо…

Селия медленно подняла изящно наманикюренные руки и коснулась щек тонкими пальцами, вздрогнула, и глаза ее заполнились слезами. Тут Мейси увидела возможность для сближения, более тесного, чем согласилась бы признать. Она легонько дотронулась до руки Селии, пока та не встретилась с ней взглядом. Мейси понимающе кивнула и произнесла, понизив голос:

— Я была медсестрой. Во Франции. Возвратившись оттуда, работала в закрытой психиатрической больнице. Я понимаю эти раны, миссис Дейвенхем. Они не только телесные, но и душевные.

Селия Дейвенхем взяла Мейси за руку. И Мейси поняла, что завоевала доверие женщины. Как она и предполагала, для этого потребовалось посидеть вместе за столиком около двадцати минут. Все потому, что Селии отчаянно нужен был рядом понимающий человек, а Мейси Доббс понимала Селию Дейвенхем даже лучше, чем та могла вообразить.

Чуть помолчав, Селия заговорила снова. Казалось, волны горя одна за другой с силой разбиваются о ее сердце. Одну руку она сжала в кулак, а другой стиснула руку Мейси, которую та протянула в знак понимания. Официант, направившийся к столику, чтобы спросить, не нужно ли еще чаю, внезапно остановился и отошел, словно его оттолкнула эта буря эмоций.

Мейси закрыла глаза, сосредоточив всю силу утешения на женщине, сидящей напротив. Прошло несколько секунд, Мейси открыла глаза и увидела, что плечи собеседницы расслабились. Руку ее Селия сжимала уже не так сильно. Но и не выпускала.

— Извините.

— Не за что, миссис Дейвенхем. Не за что. Выпейте чаю.

Удерживая руку Мейси, другой рукой женщина взяла чашку и, вся дрожа, отхлебнула остывающего чая. Они посидели молча еще несколько минут, потом Мейси заговорила снова:

— Миссис Дейвенхем, расскажите о Винсенте.

Селия Дейвенхем поставила изящную фарфоровую чашку на блюдце, глубоко вздохнула и принялась рассказывать свою историю.

— Я влюбилась в Винсента — о Господи! — должно быть, лет в двенадцать. Совсем девочкой. Он приходил в дом с моим братом Джорджем. Брата, который погиб, звали Малькольм. Джордж был старшим. Винсент принадлежал к тем людям, которые могут рассмешить кого угодно — даже моих чопорных родителей. Казалось, на Винсента светит солнце, и все смотрели на него, чтобы согреться.

— Да, я знала таких людей. Наверно, он был обаятельным, — сказала Мейси.

— О да, очень обаятельным. Но не сознавал этого. В людях он всегда видел самое лучшее. Благодаря этому из Винсента получился прекрасный офицер. Солдаты пошли бы за ним даже к вратам смерти.

— И наверняка за них.

— Да. И за них. Когда Винсент писал родителям или женам погибших солдат, то непременно упоминал о них какую-то подробность — сказанную шутку, мужественный поступок, особое достижение. Не просто «С прискорбием сообщаю вам, что…». Он был чутким.

Селия снова подняла чашку, продолжая держать Мейси за руку. Мейси не возражала, понимая, какую силу придает собеседнице это соприкосновение. Другой рукой женщина подливала чаю и подносила чашку ко рту.

Время от времени Мейси поглядывала в окно, и, когда сгустились сумерки, стала видеть в стекле отражение Селии Дейвенхем, рассказывающей свою историю. Таким образом Мейси наблюдала за ней скорее как зрительница, чем наперсница. Облегчая рассказом тяжелое бремя памяти, Селия как будто набиралась сил, и ее спина постепенно выпрямлялась. Селия была привлекательной женщиной, и в оконном отражении Мейси видела, что другие люди в чайном зале то и дело бросают на них взгляд: их привлекал разговор, который они не слышали, но могли видеть.

Мейси знала лучше самих зрителей, что привлекает их сила откровения. На их глазах Селия Дейвенхем раскрыла душу, рассказывая свою историю. Потом какая-нибудь женщина, выйдя на улицу и обернув вокруг шеи шарф или придерживая шляпку, может спросить свою спутницу: «Видела женщину возле окна, ту, что хорошо одета?» Подруга кивнет, и они примутся судачить о том, что могла эта женщина говорить другой, позволявшей крепко сжимать свою руку. И что образ Селии Дейвенхем, которая, расправив плечи, рассказывает свою историю, порой будет всплывать в их памяти, особенно в минуты печали или когда сознание ищет ответы на вопросы сердца.

Селия Дейвенхем умолкла, словно собираясь с силами. Выдержав паузу, Мейси попросила:

— Расскажите, что произошло с Винсентом.

— Это было под Пашендалем.

— А, да. Я знаю…

— Думаю, теперь все мы знаем. Очень многие…

— …и Винсент?

— Да, хотя кое-кто может счесть, что ему повезло. Он вернулся с войны.

Селия вновь умолкла, зажмурилась, а потом продолжила:

— Я иногда пытаюсь вспомнить его прежнее лицо. Неизувеченное. Но не могу. Помню только шрамы, и от этого очень тяжело. По ночам закрываю глаза и стараюсь воскресить его в памяти, но не получается. Джорджа представляю себе яснее — его лицо пострадало не так сильно, — но тоже не могу вспомнить его точно таким, как до войны.

— Да, это, должно быть, очень тяжело.

— Что-то изменилось в Винсенте и его жажде жизни, переродилось в свою полную противоположность. Его рота попала под сильный огонь противника. Винсенту угодила в лицо шрапнель. Он чудом выжил. Джордж лишился уха, на щеке у него остались шрамы, которые вы сочли бы страшными, но по сравнению со шрамами Винсента они кажутся пустяковыми.

Мейси посмотрела на собеседницу: та уже не так сильно сжимала ее руку. Сама рассказала историю Винсента Уэзершоу и словно выдохлась. В первые дни ученичества Мейси много раз молча наблюдала, как Морис внимательно слушает клиента, мягко подбадривает вопросом, замечанием или улыбкой. «История занимает место в душе, как свиль в дереве. Если удалить его, останется пустота. Мейси, мы должны задаться вопросом, как заполнить созданную нами пустоту. Мы за нее в ответе», — объяснял потом учитель.

— Миссис Дейвенхем, вы, должно быть, устали. Встретимся как-нибудь еще раз? — спросила она.

— Да, мисс Бланш, давайте встретимся.

— Может, погуляем в Гайд-парке или в Сент-Джеймсском — озеро в это время года очень красивое.

Женщины условились встретиться на будущей неделе в «Ритце», потом пройтись от Грин-парка до Сент-Джеймсского. Но перед тем как они расстались, Мейси предложила:

— Миссис Дейвенхем, вам, наверное, скоро нужно домой, но скажите вот что. В магазин «Либертиз» поступили новые ткани, только что из Индии. Не хотите пойти со мной взглянуть на них?

— Конечно, с удовольствием.

Позднее Селия Дейвенхем, размышляя о проведенном дне, удивилась. Хотя она все еще ощущала печаль, главным ее воспоминанием были громадные рулоны тканей, которые демонстрировали по ее просьбе услужливые продавцы. Вытаскивали с восторженными похвалами ярды трепещущего индийского шелка: фиолетового, желтого, розового и красного. Она терла его между большим и указательным пальцами, прикладывала к лицу перед зеркалом. Затем Селия подумала о женщине, которую знала как Мейси Бланш. Она незаметно ушла, оставив Селию потакать своему пристрастию к строению и цвету тканей гораздо дольше, чем та собиралась. Таким образом, день, принесший много слез, окончился радужным финалом.

Глава шестая

Мейси возвращалась в контору. Уже стемнело, несмотря на то что ей очень хотелось чаю, гораздо более крепкого, чем слабенький «дарджилинг» в «Фортнум энд Мейсон», требовалось работать. От Селии Дейвенхем Мейси узнала далеко не все. Но именно нерассказанная часть истории позволила Мейси уйти, оставив дверь открытой. Она не стала утомлять Селию откровениями и воспоминаниями. Умело направляя ее, Мейси смогла облегчить страдания женщины.

Джек Баркер встретил Мейси у станции метро «Уоррен-стрит». Приветствуя ее, он снял кепку.

— Добрый вечер, мисс Доббс. Надо же, в конце дня вы замечательно выглядите.

— Спасибо, мистер Баркер, но я буду выглядеть еще лучше, когда выпью чашку чаю.

— Заставьте этого Билли заварить вам чай. Он слишком много треплется о долгом рабочем дне. Знаете, иногда приходится говорить ему, что я занят и не могу приводить в порядок мир вместе с ним.

Мейси усмехнулась, уже зная, что Джек Баркер умеет без конца молоть языком и Билли Бил может пожаловаться на него по тому же поводу.

— Но Билли молодчина. Разве нет, мистер Баркер?

— Это точно. Поразительно, как быстро он может двигаться с покалеченной ногой. Видели бы вы, как он иногда бегает, несмотря на хромоту. Бедняга. Но как-никак он все же вернулся к нам, верно?

Мейси согласилась.

— Да, мистер Баркер, как-никак он вернулся домой. Мне надо идти, так что всего вам доброго. Есть повод купить последний выпуск газеты?

— Если хотите знать мое мнение, повод неприятный. Треднидл-стрит и Сити очень обеспокоены. Говорят о резком спаде деловой активности.

— Тогда не стану. Доброй ночи, мистер Баркер.

Мейси свернула на Уоррен-стрит. Впереди нее шли две студентки школы искусств Слейда, которые, видимо, жили где-то поблизости. Обе несли под мышками папки с образцами работ и, хихикая, обсуждали какую-то однокурсницу. У входа в пивную «Принц Уэльский» они остановились пообщаться с группой молодых людей, потом решили присоединиться к ним. Около пивной стояла и курила женщина в черном. Она крикнула девушкам, чтобы те смотрели, куда идут, но студентки лишь снова захихикали. Вскоре к этой женщине подошел мужчина, Мейси заподозрила, что женатый, потому что он быстро глянул в обе стороны улицы, перед тем как взять женщину под руку и торопливо войти с ней в пивную.

— Каких только людей нет, — вполголоса сказала Мейси и продолжила путь по Уоррен-стрит к своей конторе.

Мейси открыла дверь, ведущую в темный лестничный колодец, и когда уже собралась включить тусклую лампу, наверху зажегся свет и послышался голос Билли Била:

— Это я, мисс. Видите лестницу?

— Билли, вам определенно пора заканчивать работу.

— Да, но у меня есть для вас новости. О том человеке, про которого вы спрашивали. Уэзершоу. И я решил подождать, на тот случай если мы завтра не увидимся.

— Спасибо, Билли. Давайте поставим чайник.

Мейси вошла в контору первой, включила свет и пошла с чайником к плитке.

— И телефон звонил без умолку. Вам нужен помощник, мисс, чтобы записывать сообщения.

— Мой телефон звонил?

— Но он для того и установлен, так ведь?

— Да, конечно. Но звонит он не так уж часто. Я обычно получаю сообщения через почтальона или посыльного. Интересно, кто мне дозванивался.

— Судя по тому, как звонил телефон, какой-то полоумный. Я работал в котельной, сам производил немало шума, но слышал, что то и дело раздаются звонки. Я пару раз поднимался, хотел ответить за вас — в случае крайней необходимости я могу пользоваться общим ключом, — но только подходил к двери, он переставал трезвонить. Я уж хотел пойти за инструментом и провести линию вниз, чтобы отвечать самому.

— Как?

— Не забывайте, мисс, я был сапером. Знаете, если можешь протянуть линию под проливным дождем, передвигаясь по грязи на четвереньках, под пулями гуннов — чтобы высокие чины могли друг с другом разговаривать, — мне ничего не стоит кое-что сделать с вашей.

— Правда, Билли? Нужно будет иметь в виду. А пока что тот, кто хочет со мной поговорить, найдет способ. Ну, что вы хотели мне сообщить?

— Так вот, я поспрашивал кое-кого из старых корешей про этого Винсента Уэзершоу. Оказалось, один из них знает кого-то, кто знает кого-то еще, кто говорил, что после одного из больших сражений у него было не все в порядке вот здесь.

Билли постучал пальцем по виску, и Мейси кивнула, давая ему знак продолжать.

— У него погибло много людей. Должно быть, он не мог простить себе этого. Взвалил всю вину на себя, словно сам убил их. Но я еще слышал, что у него возникли какие-то нелады с начальством. Все это только слухи, но…

— Продолжайте, Билли, — попросила Мейси.

— Так вот, мисс, знаете, сказать по правде, мы там часто бывали перепуганы.

— Да, Билли, я знаю.

— Конечно, знаете, мисс. Еще бы вам не знать! Как подумаю, чего медсестры, должно быть, навидались… в общем, говоря по правде, боялись мы все. Не знаешь, когда тебя найдет пуля. Но кое-кто…

Билли не договорил, отвернулся от Мейси, снял красный шейный платок и утер глаза.

— Господи… Простите, мисс. Не знаю, что на меня нашло.

— Билли, с этим рассказом можно повременить. Давайте я заварю чай!

Мейси подошла к плитке и налила кипяток в фаянсовый чайник с заваркой. Сняла с полки над плиткой две большие жестяные кружки, помешала заварку в чайнике и налила себе и Билли с большим количеством сахара и небольшим — молока. После проведенного во Франции времени Мейси предпочитала для обычных чаепитий кружки армейского образца, их тепло согревало руки и все тело.

— Пожалуйста, Билли. А теперь…

— Так вот, как вы знаете, мисс, многие ребята пошли на войну в слишком раннем возрасте. Мальчишки старались быть мужчинами, да и мы, остальные, были почти мальчишками. Когда по свистку нужно было подниматься из траншей, они бледнели как полотно. Да все мы бледнели. Мне самому тогда едва исполнилось восемнадцать.

Билли отхлебнул чаю и утер губы тыльной стороной ладони.

— Нам приходилось хватать их под мышки, выталкивать наверх и надеяться, что все обойдется. А иногда кто-то из них оставался в траншее.

Глаза Билли снова затуманились, и он утер их шейным платком.

— А когда такое случалось, когда мальчишка был парализован от страха, его могли обвинить в трусости. Если потом замечали, что он не вылез из траншеи вместе с товарищами, начальство не задавало много вопросов, так ведь? Нет, беднягу обвиняли в трусости, и все! Так что нам приходилось наблюдать друг за другом.

Утерев шейным платком лоб, молодой человек продолжил:

— Их судил военно-полевой суд. И вы знаете, чем это кончалось для большинства, правда ведь? Расстрелом. Даже если кто-то из них был не совсем уж невиновным, все равно нельзя было так, верно? Чтобы их расстреливали свои. Чертовски дико, разве не так? Молишься-молишься, чтобы тебя не убили ребята кайзера, а потом тебя убивают свои же!

Мейси промолчала и поднесла дымящуюся кружку ко рту. В этой истории не было ничего нового. Новым для нее был только рассказчик бесшабашный Билли Бил.

— Так вот, этот Винсент Уэзершоу был, на взгляд начальства, очень мягок со своими солдатами. Говорил, что расстрелы ни к чему — ребята и без них гибнут от артогня. Очевидно, начальство хотело, чтобы Уэзершоу стал жестче. Всей истории я не знаю, но, как слышал, ему приказали сделать кое-что, а он не захотел. Отказался. Пошли разговоры о разжаловании. Говорят, никто толком не знает, что произошло, но, видимо, когда пошли эти слухи, он потерял голову и начал бесшабашно разгуливать без каски на глазах у противника. Потом, само собой, его ранило — при Випере, под Пашендалем. Неподалеку оттуда ранило и меня, но тогда это казалось за сотню миль.

Мейси улыбнулась, но улыбка была печальной, задумчивой. Она вспомнила, что солдаты вместо «Ипр» говорили «Випера».

— Заметьте, меня ранило не когда я вылезал из траншеи. Нет, под Мессеном мы не знали, где противник — рядом или ниже нас, не знали, где эти сволочи — прошу прощения, мисс, — установили мины. А нам, саперам, требовалось делать проходы для наших.

Билли опустил голову, взболтнул остатки чая, чтобы растворить сахар на дне кружки, и закрыл глаза, переживая нахлынувшие воспоминания.

Оба сидели в молчании. Женщина, как это часто случалось в последние дни, вспомнила Мориса и его наставления: «Мейси, ни в коем случае не задавай вопросов сразу же после рассказанной истории. И не забывай поблагодарить рассказчика, история расстраивает в какой-то мере даже посыльного».

Собеседница подождала еще несколько минут, пока погруженный в воспоминания Билли допивал чай, глядя на крыши за окном.

— Билли, спасибо, что разузнали все это. Наверное, нелегко было добыть все подробности.

Билли поднес кружку к губам.

— Как я сказал, мисс, — если нужно что-то сделать, то Билли Бил ваш должник.

Мейси повременила еще, даже сделала несколько записей в досье на глазах у Билли, чтобы подчеркнуть важность его сообщений.

— Вот что, Билли, — сказала Мейси, закрыв наконец досье и убрав его обратно в стол, — надеюсь, вы позволите мне сменить тему. Есть одно дело, правда, не срочное.

— Скажите какое, мисс.

— Билли, мне нужно окрасить эту комнату или оклеить обоями. Она грязно-коричневая, как вчерашняя кровяная колбаса, нужно сделать ее чуть более праздничной. Я заметила, что на первом этаже вы провели отличную работу в комнате мисс Финч — дверь была открыта, и, проходя мимо, я заглянула. Что скажете?

— Я немедленно примусь за это, мисс. По пути домой обдумаю цвета, а завтра загляну к своему корешу — он маляр и обойщик, — посмотрю, что у него есть.

— Билли, это будет замечательно. Большое вам спасибо.

И очередной рассказчик заснул в ту ночь, думая не о рассказанной истории, а о красках и текстуре. Но у Мейси конец дня был другим. Она сделала запись в своем досье, озаглавив ее просто «Винсент», и принялась чертить схему с именами людей и названиями мест.

Мейси Доббс была совершенно уверена, что интуиция ее не подводит: смерть Винсента всего лишь одна нить в сложной паутине чего-то недоброго. Она знала, что вскоре выяснит, каким образом эта яркая нить — Винсент — связана с другими людьми, погребенными на кладбище в Нетер-Грин только под именами. Мейси намеревалась при очередной встрече с Селией Дейвенхем выяснить, как Винсент жил после войны и где умер.

Более того, Мейси требовалось объяснение, почему он был просто Винсент.

Глава седьмая

Мейси сидела в дубовом кресле, поджав колени к груди, так что пятки упирались в край сиденья. Около часа назад она сняла туфли и надела теплые носки, хранившиеся в ящике стола. Полистала отчет Кристоферу Дейвенхему и стала думать, что лучше всего сказать. В таких случаях ей очень недоставало совета Мориса Бланша. Отношения между учителем и ученицей были непринужденными. Она старалась освоить его профессию, и он передавал ей знания, накопленные за долгое время работы в том, что именовал судебной наукой о личности. Можно было бы обратиться к нему за консультацией, но Морис ушел на покой и Мейси знала: ему хотелось, чтобы она справлялась без его помощи.

В ушах у нее зазвучал голос учителя: «Мейси, дорогая, помни главное. Всякий раз, когда окажешься в тупике, возвращайся к нашим начальным разговорам. И не забывай о связях — связи всегда существуют».

Теперь Мейси предстояло решить, как далеко можно зайти в отчете Кристоферу Дейвенхему. Этот человек хотел только знать, куда уходит его жена и не появился ли у нее другой мужчина. В дополнительных сведениях необходимости не было. Мейси подумала еще немного, положила досье на стол перед собой и поднялась.

— Нет, этого достаточно, — произнесла она, обращаясь к пустой комнате.

— Садитесь, пожалуйста, мистер Дейвенхем.

Теперь на зябнувших ступнях Мейси были элегантные кожаные туфли.

— Мисс Доббс, у вас готов отчет для меня?

— Да, конечно. Но сперва, мистер Дейвенхем, я должна задать вам несколько вопросов.

— Разве их еще не достаточно? Я полагаю, цель моего появления здесь была ясна. Мне нужны сведения, мисс Доббс, и если вы хотя бы наполовину оправдываете свою репутацию, они должны у вас быть.

— Да, они у меня есть. Но мне хотелось бы обсудить открыто, как вы используете их, когда получите.

— Не уверен, что понимаю вас, мисс Доббс.

Мейси открыла досье, вынула из него чистый лист бумаги, заранее положенный поверх подробных записей, затем захлопнула папку и накрыла ее этим листом. Такому приему она научилась у Мориса, и он оказался весьма полезным. Чистый лист представлял собой будущее, пустую страницу, которую можно заполнить по желанию наблюдателя. Исписанные листы, доставаемые во время разговора, отвлекали, поэтому отчет нужно было отдавать только в конце встречи.

— Мистер Дейвенхем, если нет другого мужчины, если нет оснований подозревать, что жена вас обманывает, что вы станете делать?

— Да ничего. Если мои подозрения безосновательны, никакой проблемы не существует.

— Понятно. Мистер Дейвенхем, эта ситуация деликатная. Прежде чем продолжать, я должна попросить вас дать мне обязательство…

— Что вы имеете в виду?

— Обязательство относительно вашего брака. Относительно благополучия вашей жены и вашего будущего.

Кристофер Дейвенхем беспокойно заерзал в кресле и сложил руки на груди.

— Мистер Дейвенхем, — сказала Мейси, глядя в окно, — сегодня такой замечательный день, вы не находите? Давайте прогуляемся по Фицрой-сквер. Можно будет свободно разговаривать и наслаждаться погодой.

Не дожидаясь ответа, Мейси поднялась из кресла, сняла с вешалки жакет и протянула его Кристоферу Дейвенхему. Тот, будучи джентльменом, подавил раздражение и помог ей одеться. Мейси закрепила шляпку заколкой с жемчужиной и улыбнулась мистеру Дейвенхему.

— Прогулка будет замечательной.

Они пошли сначала на Уоррен-стрит, потом свернули налево по Конвей-стрит на Фицрой-сквер. Солнце пробивалось сквозь серые утренние тучи, предвещая наступление более теплой погоды. Эта прогулка была отнюдь не праздным предложением. Мейси почерпнула у Мориса Бланша, что важно поддерживать у клиента готовность ко всему, что она может сообщить или предложить. «Сидение в кресле дает человеку прекрасную возможность замкнуться, — говорил Бланш. — Заставь клиента двигаться, как художник заставляет двигаться краски, когда пишет картину. Не давай им засохнуть; не позволяй клиенту пропускать твои слова мимо ушей».

— Мистер Дейвенхем, я решила предоставить вам отчет и рекомендации. Говорю «рекомендации», так как полагаю, что вы не лишены сочувствия.

Дейвенхем продолжал идти в том же темпе. Отлично, подумала Мейси. Подладилась под его шаг, пристально наблюдая за положением его рук, за тем, как он держит голову — вытянутой вперед и слегка склоненной набок, словно вынюхивая, нет ли хищника. Он испуган, подумала Мейси, ощутив, как в душе у нее поднимается страх, когда стала имитировать его походку и манеру держаться. На несколько секунд закрыла глаза, разбираясь в возникших чувствах, и подумала: «Он боится дать согласие из страха оказаться в проигрыше».

Мейси быстро подавила свой страх.

— Мистер Дейвенхем, жена вас не обманывает. Она верна вам.

Рослый мужчина облегченно вздохнул.

— Но ей нужна ваша помощь.

— В каком смысле, мисс Доббс?

Мейси заговорила, не давая вернуться напряженности, спавшей при ее сообщении.

— Ваша жена, как и многие молодые женщины, потеряла человека, которого любила. На войне. Этот человек был ее первой любовью, детской любовью. Останься он жив, эта привязанность наверняка бы угасла с наступлением зрелости. Однако же…

— Кто он?

— Друг ее брата. Его звали Винсент. Об этом сказано в моем отчете. Мистер Дейвенхем, давайте пойдем чуть помедленней. Видите ли, мои ступни…

— Да, разумеется. Прошу прощения.

Кристофер Дейвенхем сбавил скорость, приноравливаясь к походке Мейси. Таким образом она заставила его задуматься над сказанным.

— Мистер Дейвенхем, говорили ли вы когда-нибудь с женой о войне, о ее брате, ее утратах?

— Нет, никогда. То есть факты я знаю. Но с этим нужно жить. В конце концов, нельзя же сдаваться, так ведь?

— А вы, мистер Дейвенхем?

— Я не служил в армии. У меня типографский бизнес, мисс Доббс. Я был нужен правительству, чтобы держать людей в курсе событий.

— Вы хотели служить?

— Это имеет значение?

— Может быть, да — для вашей жены. Может быть, ей важно иметь возможность обсуждать с вами свое прошлое, чтобы вы знали…

— Мисс Доббс, я узнаю эти факты из вашего отчета.

— Мистер Дейвенхем, вы можете знать факты, но уныние вызывает у вашей жены не перечень фактов, а скопившиеся воспоминания и чувства. Понимаете?

Дейвенхем молчал, Мейси тоже. Она понимала, что вышла за рамки. Но ей это было не внове. Она провела значительную часть жизни за их пределами, говорила и действовала там, куда, по мнению некоторых, ей незачем было соваться.

— Дайте прошлому возможность выйти из тени, — вновь заговорила Мейси. — Потом оно успокоится. Только тогда, мистер Дейвенхем, у вашего брака будет будущее. И вот что, мистер Дейвенхем…

— Да?

— На тот случай, если вы обдумываете этот ход, вашей жене не нужны лекарства, не нужен врач. Ей нужны вы.

Когда у нее будете вы, воспоминания о Винсенте перестанут ее тревожить.

Мужчина молча сделал несколько шагов, потом кивнул.

— Вернемся в контору? — спросила Мейси, склонив голову набок.

Дейвенхем снова кивнул. Мейси оставила его наедине со своими мыслями, дала ему время прочувствовать ее слова. Если бы она продолжила говорить, он мог бы занять оборонительную позицию. А это была дверь, которую требовалось оставить открытой. В общении с Селией Дейвенхем что-то не давало Мейси покоя. Она еще не знала что, но была уверена — это даст о себе знать. Морис Бланш утверждал, что среди обманчивых зеркал неразгаданных тайн жизни прячется правда, ждущая, чтобы кто-то проник в ее убежище и затем покинул его, оставив дверь приоткрытой. Тогда правда может выйти наружу. А Мейси, когда последний раз виделась с Селией Дейвенхем, позаботилась о том, чтобы эта дверь осталась приоткрытой.

Мейси хотела, чтобы при их встрече в четверг выяснилось то, что ей требовалось знать о смерти Винсента, почему на его памятнике только имя, как он жил после войны и где умер.

Мейси считала, что поняла многое во взаимоотношениях Селии и Винсента. Их любовь была скорее юношеским увлечением — Селия сама это признала, — и, выходя замуж за Кристофера Дейвенхема, она пыталась избавиться от своих чувств к Винсенту, в то время когда вся страна была охвачена глубокими переживаниями. Но обычные ритуалы брака с, видимо, нежным Кристофером Дейвенхемом не могли стереть памяти о Винсенте, герое ее воображения, красивом бесстрашном рыцаре, за которого она могла выйти замуж. Мейси считала, что для Винсента Селия оставалась просто младшей сестрой близкого друга. Однако среди друзей своих братьев многие девушки находили подходящих партнеров.

Мейси, как и было условлено, встретилась с Селией в «Ритце» за чаепитием во второй половине дня. Войдя через главный вход с улицы Пиккадилли, Мейси затаила дыхание при виде массивных мраморных колонн по обе стороны зимнего сада. Она позволила себе на минуту забыть о предстоящих расходах. Помещение, спроектированное как французский павильон, было озарено солнцем, лучи которого проникали внутрь через световой люк. Роскошь и великолепие этого зимнего сада просто поражали: безупречно белые камчатые скатерти, сияющее столовое серебро, многослойные драпировки на окнах. Казалось, что такая обстановка не слишком располагает к доверительной беседе, однако зеркала вокруг и умиротворяющее журчание воды в фонтане с золоченой скульптурой русалки создавали атмосферу уюта и спокойствия. И под негромкое позвякивание чашек о блюдца разговор между двумя женщинами был легким, скользящим по поверхности дел, словно муха над спокойным прудом.

Мейси коснулась салфеткой губ и положила ее рядом с тарелкой.

— Миссис Дейвенхем, думаю, нам пора прогуляться. Такой чудесный день, почти летний.

И потянулась за сумочкой и перчатками. Селия Дейвенхем кивнула:

— Да-да, конечно. Давайте погуляем… и, пожалуйста, называйте меня Селией. Мне кажется, мы уже прекрасно знаем друг друга.

— Спасибо, Селия. Я считаю, уже можно оставить формальности, поэтому прошу: зовите меня тоже по имени.

Получив по счету, официанты предупредительно отодвинули стулья женщин и почтительно поклонились в знак прощания. Одновременно это было сигналом, что посетительницы остались всем довольны, а столик можно готовить для очередной пары богатых дам. Выйдя из «Ритца», Мейси и Селия пошли в Грин-парк.

— Здесь очень красиво — нарциссы замечательные, но в этом году они цветут поздно.

— Да, действительно.

— Мейси, ткани в «Либертиз», как всегда, были великолепными, просто потрясающими, и, должна признаться, я купила три ярда замечательного легкого сиреневого шелка.

— Отлично. Как хорошо, что вы умеете шить.

— Я научилась у одной из наших служанок, настоящей чародейки с иглой. Мама настаивала на скучных расцветках и фасонах — только так можно было не походить на безвкусно одетых школьных учительниц. Конечно, во время войны было нелегко достать ткань, но, вспомните, существовало увлечение всем индийским.

Мейси кивнула, вспомнив спрос на все товары из Индии, после того как полки гуркхских стрелков присоединились к британским войскам во Франции. Вспомнила Хана, который со смехом рассказывал, как неожиданно стал получать приглашения из самых лучших домов просто потому, что был в глазах их хозяек, не всегда знавших географию полуострова Индостан, послом легиона маленьких, сильных, бесстрашных непальцев, сражавшихся бок о бок с британскими солдатами.

Мейси и Селия в спокойном молчании дошли по Королевской аллее до Сент-Джеймсского парка. Там они обогнули озеро, заметили, что было хорошей мыслью захватить хлеба и покормить лебедей, и посмеялись, когда встревоженная няня погналась за двумя шаловливыми детьми, ковылявшими на толстых ножках к паре диких уток. Однако, приладившись к шагу спутницы и держа руки и плечи так, как и она, Мейси вновь почувствовала, что Селией овладело уныние. Поняла, что мисс Дейвенхем вскоре разоткровенничается, как во время прошлой встречи, что чувства к Винсенту переполняют ее Душу и, однажды получив волю, снова просятся на язык.

— Винсент вернулся в Англию в семнадцатом году. Его сразу же приняли в госпиталь, раны у него были такими, такими… — Селия коснулась рукой лица, подыскивая слово для описания тех ран. — Совершенно ужасающими. Я едва узнала его, когда приехала навестить. Пришлось просить брата, чтобы взял меня с собой, — Джордж вернулся раньше, и его раны не были столь тяжелыми. Лицо Винсента закрывала полотняная маска, и снял он ее только тогда, когда я заверила, что не отшатнусь.

— Продолжайте, — поощрила ее Мейси.

— Но сдержаться я не смогла. Расплакалась и выбежала из палаты. Брат пришел в ярость. Однако Винсент не злился на меня, но злился на все остальное.

— Селия, многие мужчины были озлоблены, возвратившись с войны. Винсент имел на это право.

Селия остановилась, прикрыла рукой глаза от предвечернего солнца, потом снова взглянула на Мейси.

— Вот тогда он и сказал, что хочет быть просто Винсентом. Заявил, что поскольку для Британии он в любом случае просто-напросто кусок мяса, то может не подчиняться всей этой системе. Что лишился лица, поэтому теперь может быть кем хочет. Только употреблял более сильные выражения.

— Понятно. Вы знаете, что произошло во Франции с Винсентом?

— Знаю — главным образом со слов брата, — там что-то случилось, помимо ранения. По-моему, какой-то… разлад. С начальством.

— Что произошло, когда Винсент выписался из госпиталя?

— Он долечивался. У моря, в Уитстебле. Армия сняла один из больших отелей. Винсент хотел написать о том, что перенес во Франции. Он был очень расстроен. Но всякий раз, когда мы посылали ему бумагу, ее отбирали. Врачи говорили, что письмо беспокоит его. Мой брат вышел из себя. Передал Винсенту пишущую машинку, но ее отобрали и вернули. Винсент утверждал, что ему затыкают рот, но говорил, что полон решимости высказаться, пока война не ушла далеко в прошлое и все не потеряли интерес к ней.

— Бедняга.

— Потом я познакомилась с Кристофером, очень солидным человеком. Разумеется, он не был во Франции. Должна признаться, я так и не узнала почему. Наверное, Кристофера защитил от призыва его бизнес. Казалось, я выхожу замуж в каком-то душевном оцепенении. Но я потеряла одного брата, а Винсент был очень, очень тяжело ранен. Кристофер представлялся мне безопасной гаванью во время бури. И он, разумеется, очень добр ко мне.

— Селия, что было с Винсентом после войны? Кажется, он умер значительно позже.

— Да, всего несколько лет назад. Он вернулся в родительский дом, но, поскольку был ужасно обезображен, стал отшельником. Люди пытались вытаскивать его в общество, но он сидел в гостиной, глядя в окно, читал или писал дневник. Какое-то время работал на дому для небольшого издательства — кажется, оно находится где-то неподалеку.

Селия потерла лоб, словно пытаясь оживить воспоминания.

— Винсент читал рукописи, писал отзывы. Он получил эту работу благодаря деловым связям дяди. Очень редко кто-нибудь возил его в издательство для обсуждения каких-то дел. Он заказал себе маску из очень тонкой жести, окрашенной в цвет кожи. И носил шарф, повязанный вокруг шеи и нижней челюсти. О, бедный, бедный Винсент!

Селия заплакала. Мейси остановилась, но утешать Селию не стала.

«Позволь горю излиться, — учил ее Морис. — Будь благоразумна в утешительных касаниях — ими можно подавить откровенность, с которой человек делится своей печалью».

Она научилась у Мориса Бланша с почтением относиться к личным историям.

Немного помедлив, Мейси взяла Селию под локоть и мягко повела к парковой скамье среди золотистых нарциссов, чьи солнечные головки мягко кивали под предвечерним ветерком.

— Спасибо. Спасибо, что выслушали.

— Селия, я понимаю…

Мейси вообразила жуткую обезображенность Винсента и содрогнулась, припомнив проведенное во Франции время, незабываемые образы мужественно сражавшихся людей. И подумала о тех, кто обманул смерть лишь для того, чтобы бороться с последствиями своих увечий. Тут ей вспомнился Саймон, талантливый врач, тоже солдат, в тяжелой борьбе вырывавший жизни из кровавых когтей смерти.

Готовая продолжать свой рассказ Селия вернула Мейси из глубин воспоминаний.

— Хорошо, что один из пациентов, с которыми Винсент лежал в госпитале, узнал его. Жаль, что не могу вспомнить его фамилию. Вскоре после войны он вернулся во Францию и увидел, что о людях с обезображенными лицами там заботятся по-другому. Их собирают вместе для отдыха, вывозят на природу в лагеря, где они могут пожить, не беспокоясь о том, что от них отворачиваются, — как-никак там у всех раны. И, думаю, еще важнее, что людям не приходится смотреть на них. Ужасно, правда? В общем, этот человек вернулся в Англию и решил устроить то же самое здесь.

Селия Дейвенхем огляделась по сторонам и ненадолго закрыла глаза в тепле заходящего весеннего солнца.

— Этот человек купил ферму, потом связался с людьми, с которыми познакомился, залечивая собственные раны. Господи, как же его звали? В общем, война подействовала на него так сильно, что он захотел сделать что-то для людей, которых обезобразили раны. Винсент горячо поддержал эту мысль. Она придавала ему такую энергию, какой я не видела в нем с довоенного времени. Этому человеку очень понравилось упорное желание Винсента зваться только по имени. И он стал жить в «Укрытии».

— Это место называлось так? «Укрытие»?

— Да. Думаю, название предложил Винсент. Наверное, в связи с сигналом «В укрытие», так как они отошли от общества, ставшего для многих из них врагом. Винсент сказал, «Укрытие» устроено в честь всех, кто погиб во Франции, и всех, кто вернулся с ранениями. Что оно для всех пострадавших, которым нужно место для ухода, тогда таких мест не было.

— Он остался там, в «Укрытии»?

— Да, остался. Винсент стал очень нелюдимым. Мой брат изредка навещал его. Я уже была замужем за Кристофером, так что не ездила туда. Но хотелось. Я даже собиралась съездить туда после смерти Винсента. Просто посмотреть, где…

— Он умер в «Укрытии»?

— Да. Я толком не знаю, что случилось. Родственники Винсента сказали моему брату, что он поскользнулся и упал возле ручья. Ему и так было трудно дышать из-за повреждений, но, может быть, он ударился головой. Родители его уже умерли. Думаю, они толком не наводили справок. Все сочли, что это ужасная случайность, но, возможно, она стала для него избавлением.

— «Укрытие» закрылось?

— Нет. Оно существует до сих пор. Жилой дом на ферме перестроили так, что у каждого постоянного жильца есть своя комната. Наняли мастеров для переделки надворных построек, чтобы их тоже можно было использовать для жилья. Насколько мне известно, туда принимают новых жильцов. Это люди, которые получили на войне травмы и хотят удалиться от общества.

— Как этот человек, основавший «Укрытие», платит за всех?

— О, платят они. Деньги идут в общий фонд. Мой брат счел это странным. Но, понимаете, для него это естественно. Он очень прижимистый. Винсент позволил Адаму — вспомнила, этого человека зовут Адам Дженкинс — Винсент позволил Адаму распоряжаться своими деньгами, когда решил стать постоянным жильцом, а не приезжающим на краткое время. Постоянные жильцы работают на ферме, поэтому она все еще действующее предприятие.

— Так, так, так. Винсент, должно быть, очень уважал этого человека, Адама Дженкинса.

Обе женщины пошли обратно, к северному входу в Сент-Джеймсский парк. Селия взглянула на свои часики.

— О Господи! Мне нужно спешить. Кристофер ведет меня вечером в театр. Знаете, это просто поразительно. Он всегда был таким домоседом, но теперь планирует всевозможные выходы. Я люблю театр. Выйдя замуж за Кристофера, я думала, что больше туда не попаду, но он вдруг стал соглашаться проводить вечера вне дома.

— Замечательно! Селия, мне тоже нужно бежать. Но пока не ушли, не скажете ли, где находится это «Укрытие»? Один мой знакомый может им заинтересоваться.

— Оно в Кенте. Возле Севенокса. Собственно говоря, не очень далеко от Нетер-Грин. До свидания, Мейси, и вот вам моя визитная карточка. Позвоните мне еще насчет чаепития. Все было замечательно. Знаете, я чувствую себя очень легко после нашей встречи. Может, благодаря свежему воздуху в парке.

— Да, может быть. Приятного времени в театре, Селия.

Женщины расстались, но перед тем как идти к станции метро, Мейси вернулась в парк, чтобы обдумать их разговор. С Селией она, видимо, больше не увидится.

Винсент умер, живя в общине для бывших солдат. Изначально у всех ее обитателей были обезображены лица, однако теперь туда принимали людей и с другими ранениями. В мотивах Адама Дженкинса, который, видимо, хотел помочь пострадавшим, не было ничего неприглядного. Организация заботы о постоянных жителях, должно быть, стоила немалых денег, но средства шли в общий фонд, эти люди были независимы и работали на ферме, названной «Укрытие». Мейси подумала, не искали ли эти солдаты, оставляя свой дом, убежища от врага. Потому что для таких людей, пожалуй, врагом теперь была сама жизнь.

Мейси подняла тяжелую телефонную трубку и стала набирать «БЕЛ-4746», номер живших в Белгравии лорда Джулиана Комптона и его жены, леди Роуэн. Небольшая задержка, потом Мейси услышала три телефонных звонка, затем ответил Картер, старый дворецкий Комптонов. Она тут же взглянула на часики.

— Резиденция Комптонов.

— Здравствуйте, мистер Картер. Как у вас дела?

— Мейси, какая радость. Мы все здоровы, спасибо, только не хотим ухода на покой кухарки, хотя по возрасту ей давно пора.

— А сами вы, мистер Картер?

— Знаешь, Мейси, пока я способен подниматься по этим лестницам, буду продолжать службу. Ее светлость очень хотела поговорить с тобой.

— Да, я знаю. Потому и звоню.

— А, хорошо… не стану спрашивать, Мейси, откуда ты это знаешь.

— Мистер Картер, найти меня не трудно, так ведь? Леди Роуэн — сущий терьер в человеческом облике.

Картер засмеялся и соединил Мейси с леди Роуэн, читавшей в библиотеке последние выпуски газет.

— Мейси, дорогая девочка. Где ты была? Я уж думала, ты куда-то уехала.

— Нет, леди Роуэн. Я была занята.

— Прекрасная новость. Но ты не должна быть у нас редкой гостьей. Уверена, что не хочешь перебраться в комнаты наверху? Знаю, я постоянно об этом спрашиваю, но дом стал теперь очень большим. Никогда таким не казался. Может быть, я уменьшаюсь в росте. Говорят, с возрастом это случается.

— Нет, леди Роуэн, с вами этого не случилось. Приехать к вам на этой неделе?

— Да. Непременно. Приезжай завтра. И я требую, чтобы ты поужинала со мной и осталась на ночь. Я не могу отпустить тебя одну с наступлением темноты и знаю, что ты откажешься от предложения отвезти тебя домой.

— Да, леди Роуэн. Я останусь — но только на одну ночь. У вас все хорошо?

Молчание.

— Леди Роуэн, у вас все хорошо?

— Я хочу поговорить с тобой о Джеймсе. Думаю, ты сможешь дать какой-то совет бедной непонятой матери.

— Леди Роуэн…

— Да, я слегка сгустила краски. Но я беспокоюсь о нем. Он хочет уйти жить на какую-то ферму в Кенте. Мне это кажется очень странным. Даже более чем странным. Мейси, признаюсь, мне страшно за Джеймса. После войны он пребывал в глубоком унынии, а теперь еще это!

— Да-да. Я постараюсь помочь чем только смогу.

— Большое спасибо, дорогая моя. В какое время будешь здесь?

— Что, если в шесть часов?

— Превосходно. Я скажу Картеру. Миссис Кроуфорд будет очень рада тебя видеть.

— До завтра.

— Будь осторожна, Мейси. И помни, я хочу знать все о том, что ты делаешь.

— Я все расскажу, леди Роуэн.

Обе женщины засмеялись, простились и положили телефонные трубки. Не медля ни секунды, Мейси взглянула на часики, полезла в верхний ящик стола, достала тетрадь с надписью «Телефон» на обложке и записала в ней, что разговор с леди Роуэн занял четыре минуты. Вернув на место гроссбух и закрыв ящик стола, Мейси подошла кокну.

Конечно, она окажет леди Роуэн всю помощь, какая в ее силах, потому что находится в большом долгу перед ней. Мейси знала, как тяжелы были последствия войны для Джеймса, хотя, видимо, все же полегче, чем для таких, как Винсент. Однако женщина сочувствовала его унынию, вызванному и до сих пор мучительной утратой, и ранами. Она сомневалась, считает ли лорд Джулиан единственного сына способным взять на себя семейные деловые интересы, и знала, что леди Роуэн зачастую мирила их. Высокий, белокурый, голубоглазый Джеймс всегда был любимцем матери. Лорд Джулиан не раз говорил ей: «Роуэн, ты портишь мальчика». А теперь некогда озорной, энергичный Джеймс казался опустошенным, ушедшим в себя. Леди Роуэн втайне была довольна, когда Джеймс, летчик-ас, был ранен не в воздухе, а на земле, при взрыве. Она знала, что его раны заживут и что он будет в безопасности дома, в то время как многие ее сверстницы получали сообщения о гибели сыновей на войне.

Мейси отвернулась от окна и пошла к двери. Взяв с вешалки жакет и шляпку, она осмотрела комнату, выключила свет и вышла. Запирая за собой дверь, подумала о том, как странно, что человек, имевший значительное состояние, время и прекрасный дом в сельской местности, стал искать тишины и покоя, способных развеять его мрачное настроение, в жизни на ферме у чужого человека. Спускаясь по лестнице в тусклом свете мигающей газовой лампы, Мейси ощутила прошедший по телу озноб. И поняла, что вызван он не холодом или сыростью, а угрозой — угрозой семье очень дорогой для нее женщины, той, что помогла ей добиться достижений, которые иначе могли остаться несбывшейся мечтой.

Назад: МЕЙСИ ДОББС

Дальше: ВЕСНА 1910-го — ВЕСНА 1917 ГОДА