Глава 4
Возвращение блудного отца
Суббота, 14 ноября
Незадолго до полудня к небольшой белой вилле в предместье Пасси подкатило такси, и из него вышел худощавый, средних лет мужчина. Из окна второго этажа его увидела и узнала растрепанная горничная, которая с возгласом досады и удивления «Tiens!» положила перьевую щетку для смахивания пыли и поспешила придать себе презентабельный вид, прежде чем выйти встречать его.
– Bonjour, Eléonore, – сказал Джон Фэншоу, стоя у порога, когда наконец перед ним открылась дверь.
– Monsieur! Mais que cette arrivée est impróvue!
– Неожиданный, но не нежеланный, надеюсь, – произнес Фэншоу по-французски несколько неуверенно из-за продолжительного отсутствия практики.
О, месье шутит! Как он может хоть когда-нибудь быть нежеланным? А хорошо ли месье доехал? А здоров ли он? Впрочем, она сама видит, что здоров. Только похудел. Mon Dieu! Как он похудел! Сначала она с трудом узнала его.
– А мадемуазель? – спросил Фэншоу, когда ему удалось прервать поток слов. – Как она?
У мадемуазель все хорошо. Очень жаль, что ее нет сейчас, чтобы поприветствовать папочку. Если бы месье предупредил о своем приезде, как бы она обрадовалась! Но, похоже, месье решил преподнести ей приятный сюрприз. Сейчас мадемуазель нет дома, и она вернется только во второй половине дня, так что ничего не приготовлено. Месье извинит за беспорядок, мадемуазель обязательно все объяснит. Но что же она – Элеонора – делает? Месье, конечно, проголодался после долгой дороги в это ужасное время года. Месье должен перекусить. В доме мало что есть, но омлет – месье хочет омлет aux fines herbs? И бутылочку божоле, которое он всегда пил за обедом? Если месье подождет минут пятнадцать, ему все будет подано.
Выплеснув этот поток слов, она побежала на кухню, а Фэншоу со вздохом облегчения направился в гостиную и сел в ожидании завтрака. Его лицо, озарившееся было от незабываемого многословия Элеоноры, приняло привычное выражение настороженного цинизма. «Ошибка, – размышлял он, – вот так нагрянуть к кому-нибудь без предупреждения – даже в дом родной дочери. Пора бы уже усвоить это – ведь ты не мальчик. Такое случалось, когда ты годами топтался на одном месте в ожидании события, снова вернувшего бы тебя к жизни. Ты забыл, что в настоящем, кипучем мире ничто не стоит на месте в отличие от того, что было у тебя». Он часто представлял себе, как приезжает на эту виллу, как дочь появляется на пороге, готовая броситься в объятия, но ему не приходило в голову, что нужно заранее позаботиться, чтобы она находилась там в определенный день и час. Приглашение на обед, намеченный визит к парикмахеру – и великое воссоединение семьи будет сорвано, а блудному родителю придется есть свой омлет в одиночестве.
Фэншоу пожал худыми плечами и подумал, что делает из мухи слона. Ну, вышел из тюрьмы на неделю раньше срока или что-то около этого. Ну, приехал к дочери во Францию, не предупредив ее. Ну, не застал ее дома, в чем нет ничего необычного. Вот и все. Так почему же в глубине души он не хочет мириться с этим? Если это все, то почему Элеонора была так раздосадована его появлением? И теперь, когда она вернулась и объявила: «Monsieur, est servi!», почему нет и намека на жалость в ее услужливо-приветливой манере?
Фэншоу задержал ее в столовой, пока ел. Ему надоело одиночество за последние несколько лет. Она достаточно охотно передавала ему сплетни обо всех, с кем он был знаком раньше, и их житье-бытье, но не касалась темы, интересовавшей его в данный момент. Один раз в разговоре неожиданно и безотносительно к чему-либо она заметила: «Несомненно, у мадемуазель будет много что рассказать отцу».
– Evidemment, – коротко ответил Фэншоу и больше не возвращался к этому вопросу.
Покончив с завтраком, он перешел в гостиную, чтобы выкурить сигару и выпить чашечку замечательного кофе, который принесла Элеонора. При своей усталости он уснул бы прямо в кресле, если бы его сознание все время не оставалось настороже, поскольку он прислушивался, не донесется ли звук открывающейся входной двери. От ожидания морщины на его лице стали глубже, а выражение смиренного разочарования – более явственным.
Прошло немало времени, прежде чем послышался характерный звук вставляемого в замочную скважину ключа. Он поднялся и сделал шаг в сторону прихожей, но, услышав торопливые шаги из глубины дома, тихо вернулся в кресло. Значит, Элеонора тоже была начеку. До него донеслись приглушенные голоса у порога. Он не разобрал, о чем шла речь, но догадался, что по какой-то причине горничная сочла необходимым сообщить хозяйке новость о его приезде. Заминка была недолгой, но показалась Фэншоу чуть ли не вечностью, прежде чем распахнулась дверь и с криком «Папа!» дочь бросилась ему на шею.
Она быстро освободилась из его объятий и, удерживая на расстоянии вытянутой руки, стала рассматривать его лицо и бессвязно сокрушаться, как он побледнел и поседел. А он со своей стороны пристально разглядывал дочь. Она тоже изменилась. Утратила девичье очарование, которое он помнил, и обрела статность и привлекательность зрелой женщины. «Как раз то, что обожают французы», – подумал Фэншоу. В этот момент ее щеки зарделись, и в глазах появилось выражение, заставившее его вскинуть брови в немом вопросе.
Она заметила это и словно в ответ немного отстранилась.
– Я не думала, что ты освободишься на неделю раньше, – шепотом сказала она. – Я не ждала тебя.
– Я так и понял со слов Элеоноры.
– Значит, ты не получил мое письмо?
– Выходит, что нет, раз я здесь. Стало быть, как я полагаю, ты писала, чтобы я не приезжал.
Она отвернулась в явном смущении.
– Папа, это ужасно трудно…
– Вовсе нет. – В сухом, лишенном эмоций тоне Фэншоу не слышалось обиды. – Я здесь некстати. И в этом нет ничего удивительного. Верно?
– Отец, ты не должен так говорить. Это звучит…
– Я могу представить очень много обстоятельств, – продолжил он, – при которых появление бывшего заключенного поставит его дочь в неудобное положение. К примеру, это может пагубно сказаться на перспективах хорошего замужества…
Она резко вдохнула и посмотрела ему в глаза. И он увидел в них все, что ему нужно было знать.
– Мы понимаем друг друга, – уныло сказал он. – В таком случае долг отца удалиться как можно тише. Только почему ты не дала мне знать заранее?
– Я… я пыталась… часто, но мне не хватало смелости. Это трусость, я знаю, но я все откладывала и откладывала до последнего момента. Мне было так стыдно.
– Тебе нечего стыдиться, – заверил он ее. – Кто этот молодой человек? То есть я надеюсь, что молодой. Полагаю, он француз?
– Да. Его зовут Роже Пайар. Он…
– Из семейства автомобильного магната Пайара? Поздравляю. И они, конечно, ничего обо мне не знают?
Она покачала головой и сказала:
– Я впервые еду погостить у них. Он единственный сын, а мать, конечно…
– …очень высокого мнения о нем. А он – un jeune homme bien elevé, trés comme il faut, и все такое прочее.
Фэншоу так похоже сымитировал интонации престарелой француженки, что дочь невольно рассмеялась.
– Очень хорошо, – продолжил он. – Надеюсь, ты будешь счастлива, дорогая. Фамильный скелет вернется в свой шкаф и закроется там. Кстати, где сейчас Роже?
– Ждет в машине. Мы пообедали, и я приехала за своим чемоданом.
– Тогда поторопись, дорогая моя, поторопись. Не заставляй его нервничать.
Он легко поцеловал ее, и она пошла к двери, но на пороге остановилась.
– Что такое? – спросил он.
– Отец, ты ничего не сказал о… Тебе, наверное, нужны деньги. Если я могу помочь…
– Деньги? – переспросил он. – Не беспокойся об этом. У нас, аферистов, как ты знаешь, всегда есть заначка.
Она подмигнула ему, почувствовав в его тоне иронию, и поинтересовалась:
– Но что ты собираешься делать?
– Может быть, с позволения Элеоноры останусь здесь на ночь. Или на две, если захочется. Но в любом случае до твоего возвращения уеду. Потом я вернусь в Лондон. Твоя тетя любезно предложила мне жить в ее доме, сколько мне заблагорассудится.
– Ты там умрешь от скуки, – вздохнула она.
– Это не входит в мои планы. Так или иначе, двум одиноким людям вместе не так скучно, как порознь. Тебе надо идти. До свидания. Желаю удачи.
Она оставила его, и когда сбегала по лестнице к ожидавшей ее машине, слова «двум одиноким людям» звенели у нее в ушах как колокол.