Тупик

На следующее утро после завтрака Найджел отправился в Ферри-Лейси, сделав крюк через Фоксхолвуд. По пути, из автомата в Хинтон-Лейси, он позвонил в Плаш-Мидоу Роберту Ситону, и тот довольно радушно пригласил его на ленч. Затем Найджел двинулся по дороге, ведущей в Чиллингхэм. Мили через две он вышел к опушке Фоксхолвуда, простирающегося по правой стороне дороги. Если неизвестный путешественник, которого Джек Уитфорд видел в лесу около полуночи в прошлый четверг, шел пешком от железнодорожной станции в Чиллингхэме до этого места, на это у него ушло, наверное, около часа, потому что до станции было мили четыре. И этот маршрут, и время суток говорили о том, что незнакомец хотел сохранить в тайне свое путешествие в эти места. Поэтому вряд ли он задержался на станции после того, как сошел с поезда, который, видимо, прибыл в Чиллингхэм где-нибудь около одиннадцати вечера. Найджел подумал, что нужно будет спросить начальника станции, какие поезда останавливались на станции в это время и откуда они следовали.

Конечно, нельзя было отвергать возможность того, что незнакомец прибыл вовсе не по железной дороге: он мог приехать на автобусе, на попутке или, скажем, на такси. Или опять же он мог приехать поездом, выйти в Чиллингхэме, а оттуда его могли подвезти до Фоксхолвуда. Но все эти предположения не имели под собой никакой реальной основы, потому что человек, опасающийся быть узнанным, ни за что так не поступил бы: ведь потом обязательно кто-нибудь бы вспомнил, что подвозил человека, похожего по описанию на того, которого разыскивают. Другое дело – ехать в переполненном поезде, особенно дальнего следования, а через Чиллингхэм проходят все поезда из Бристоля и валлийских портов в Лондон.

Найджел вынул крупномасштабную карту, пустил секундомер и свернул в лес – как раз под вывеской, строго запрещающей вход на частную территорию и угрожающей нарушителям самыми суровыми карами. Лошадиная тропа, по которой он шел, была довольно широкой и даже значилась на карте, согласно которой по ней разрешалось движение через лес; наверняка это была та самая дорога, которую перекрыл лондонский синдикат. Но, как и говорил Джек Уитфорд, лес представлял собой настоящий лабиринт тропинок и дорожек. Ночью, если только не знать местность очень хорошо, было бы настоящим безумием сойти с основной дороги на боковую.

Утро было довольно теплым для августа. Переплетающиеся ветки деревьев отбрасывали на землю кружевной узор из света и тени. Скоро Найджел вышел на широкую просеку, вдоль и поперек перепаханную колесами тракторов и трейлеров, прореживавших лес. Если верить карте, эта просека проходили через лес по диагонали и разрешенная дорога тянулась по ней несколько сотен ярдов, а потом уходила влево; здесь она порядком подзаросла кустарником, и найти ее мог только знающий человек. Именно там Джек Уитфорд и видел незнакомца – тот поворачивал к краю леса. Действительно, ночью лишь местный житель, хорошо знающий лес, мог с такой легкостью определить, в каком месте разрешенная дорога отходит от просеки.

Найджел прошел по ней с четверть мили. Потом деревья расступились, и он уткнулся в высокие узкие ворота, буквально увитые колючей проволокой. Все вокруг было затоптано, трава и мелкий кустарник помяты и изломаны; видно было, что полиция тут хорошо поработала в поисках вещественных доказательств.

Найджел свернул с дорожки и вышел из леса, взяв немного вправо. Тут он остановился, жмурясь на ярком солнце и пытаясь разглядеть бегущую через луг к Ферри-Лейси тропинку. Вдалеке искрилась, переливаясь, Темза. Тропинка вывела его на выгон поместья Ситонов и раздвоилась: один путь вел вправо, к деревне, а другой – к металлической калитке в сад Плаш-Мидоу. Найджел заметил, что калитка заперта; ключа в ней не было, но замок и петли были хорошо смазаны. Он взглянул на секундомер: на дорогу от опушки Фоксхолвуда до этого места ушла двадцать одна минута – всего, значит, часа полтора от станции Чиллингхэм до Ферри-Лейси, не больше, а возможно, и минут на десять – пятнадцать меньше, если путешественник всю дорогу шел быстрым шагом.

Найджел повернулся к калитке спиной и зашагал к реке. Несколько секунд он рассматривал усыпанный галькой пологий склон, сбегавший к воде и сразу уходивший вглубь – это было то самое место, которое Роберт Ситон показывал ему во время предыдущего приезда и которое называл «купальней». Отсюда очень легко столкнуть лодку, отметил про себя Найджел. Или спустить в воду труп. Только труп обнаружили в полутора милях ниже по течению; а Пол рассказывал ему, что на всем протяжении реки, начиная от пешеходного мостика в Ферри-Лейси, лодочных станций нет.

– Вообще-то это не моя забота, – пробормотал он себе под нос.

И тут, оглядывая поверхность реки, сквозь торчащий из воды камыш он вдруг увидел на серебряной Темзе голову, которая походила на голову Иоанна Крестителя на блюде – спутанные мокрые черные волосы падали на мертвенно-бледное лицо, с которого неподвижно смотрели на него темные глаза. Секунду-другую он не мог оторвать глаз от этой головы, совершенно ошарашенный, не в силах взять себя в руки. Потом голова открыла рот, и спокойный голос произнес:

– Почему вы не идете в воду? Вы же весь взмокли от жары. Ловили кого-нибудь?

Это была Мара Торренс. Найджел перевел дух.

– Нет. Вылезайте. И хватит смотреть на меня взглядом Иоанна Крестителя. Вы меня напугали, – с раздражением добавил он.

Молодая женщина вышла на берег и стряхнула с себя воду. Затем, развязав бретельки купальника, легла на гальку рядом с ним.

– Я так и думала, что вы скоро объявитесь, – сказала она. – И на уме у вас будут одни головы. Видимо, ее еще не нашли, раз вы так перепугались при виде моей?

– Голову? Нет, насколько мне известно, еще не нашли.

– А что, я и в самом деле похожа на труп – я хочу сказать, от шеи и выше? Не очень-то вы мне льстите, – гнула свою линию мисс Торренс.

– Сейчас непохожи.

– На кого же я сейчас похожа, мистер Стрейнджуэйз? – Прикрывшись рукой от солнца, она вызывающе смотрела ему в глаза.

– О, вы выглядите очень мило. Кроме того, вы похожи на девушку, которой неплохо бы хорошенько выспаться, – ответил Найджел, глядя на белое как мел лицо с сильно припухшими веками.

– Я плохо сплю, когда у меня в постели нет мужчины. А в здешних местах эту нехватку трудно возместить.

Найджел от души рассмеялся:

– Боже мой! Вы что, надеетесь меня шокировать такими вот банальными физиологическими откровениями?

Рука девушки, начавшая потихоньку двигаться к нему по траве, тут же сжалась в кулак.

– В таком случае вам нужно выйти замуж.

– Вот и Лайонел мне об этом твердит? Но что толку? Я же не могу… – У нее дрогнул голос. Она попробовала выразить свою мысль еще раз: – Он находится под таким влиянием мачехи, что это совершенно не по мне. Вы можете представить себе Джанет в роли свекрови?

– Лайонел? – изумился Найджел. – Я бы сказал, что если кто у нее под каблуком, так это Роберт Ситон.

– О, Роберт может себе это позволить… или позволить себе сделать вид, что он у нее под каблуком.

Найджел пронзительно посмотрел на девушку. Впервые она сказала что-то без обычного своего эгоцентризма.

– Вы им восхищаетесь? – спросил он.

– Робертом? Я… я преклоняюсь перед ним. Он единственный добрый человек, которого я встречала в жизни, – единственный по-настоящему добрый человек. Он был таким удивительным, когда я… когда со мной случилась страшная, ужасная беда. Уже очень давно… Но это не важно. Он великий поэт.

– Да… Но давайте вернемся к вашей бессоннице. Вы всегда плохо спите? А как вы спали, скажем, на прошлой неделе? Например… в пятницу?

Найджел почувствовал, как девушка напряглась, но тут же расслабилась.

– Ах в пятницу? Нет, в ту ночь все мы спали как убитые, насколько я помню.

– Что так?

– Потому что предшествующая ночь была совершенно безумная.

– Ну? – спросил Найджел, с безразличным видом разглядывая траву у себя под ногами.

– Да. В ту ночь была дикая гроза. Вскоре после полуночи. Казалось, ей конца не будет. То прекращалась, то начиналась снова. Ненавижу гром и обожаю молнию. Я всю ночь смотрела на грозу из окна спальни.

– А куда выходит окно?

– Во двор.

– Не видели ли вы возле дома незнакомых людей – не важно, с головой или без головы?

– Нет. К тому же об этом меня уже спрашивала полиция. Надоело.

– А остальные домочадцы – они тоже плохо спали в ту ночь?

– Смотря кто. Роберт и Джанет – да, безусловно. Я видела, как они перебегали двор вскоре после половины первого, тогда гроза только начиналась. А Ванесса говорит, что видела их еще через полчаса, когда гроза разразилась во второй раз.

– Господи, что же они могли делать в такую ночь на улице?

– На следующее утро я спросила об этом Джанет. Она сказала, что они беспокоились за Китти, это их кобыла, – что ее напугает буря, она начнет брыкаться и всю конюшню в щепки разнесет.

– А второй-то раз? Когда Ванесса их видела?

– Ну, Джанет говорит, что ей это приснилось. А Ванесса все равно утверждает, что точно видела их при вспышке молнии, они были под большим каштаном.

– Прятались от дождя?

– Нет, бежали мимо него из дома. Я думаю, Ванесса это и правда во сне видела. Только Джанет все равно не должна была так резко с ней разговаривать. Вообще она очень странно вела себя в пятницу, была какая-то взвинченная и, что совершенно на нее не похоже, отправилась спать сразу после ужина.

– Джанет?

– Угу.

– А что остальные? Например, Лайонел?

– О, Лайонел утверждает, что спал и ничего не слышал. Говорит, что привык на войне спать даже под бомбежкой, – обиженным тоном добавила Мара. – Он непременно должен спать по восемь часов каждую ночь, не меньше. Наш Лайонел – ярый сторонник здорового образа жизни.

– А ваш отец? Его буря тоже разбудила?

Молодая женщина не спешила с ответом.

– Не думаю. Он… ну, знаете, он немного поддал в тот вечер. А кстати, почему вы все это у меня спрашиваете?

– Ночь четверга может оказаться очень важной.

– Но вы же начали меня спрашивать про ночь пятницы!

– Оговорился, – как ни в чем не бывало ответил Найджел.

– Ничего себе, оговорился! Да вы просто обманщик! Вы нарочно все это из меня вытянули! Это… это низко! – Она сидела в напряженной позе и буквально испепеляла его взглядом.

– Вам не следует так распаляться. Очень скоро полиция примется задавать вам кучу вопросов о ночи с четверга на пятницу. Считайте, что у нас с вами была просто генеральная репетиция… И насколько я понимаю, вы не сказали ничего такого, что могло бы бросить на кого-нибудь тень. Ведь нет никаких доказательств, что убитый приходил в Плаш-Мидоу. Пока нет.

– Я думаю, вы довольно опасный человек, Найджел Стрейнджуэйз, – сказала она и с сомнением посмотрела на него.

– А я думаю, что вы совсем не такая злая женщина, какой хотите казаться.

Она схватила его за руку и, со злостью вонзив ногти в его ладонь, оттолкнула от себя.

– Нечего изображать из себя доброго папочку! – яростно крикнула она. – Не смейте… – Она вскочила, подбежала к реке и, бросившись в воду, поплыла на спине. Найджелу пришло в голову, что хорошему пловцу ничего не стоило бы отбуксировать труп по течению, а потом пустить по волнам. Он встал.

– Вы не вернетесь со мной в дом? – крикнул он девушке.

– Нет, я пройду задами. Джанет не любит, когда я маячу под окнами в таком виде. Она умеет охранять собственность, свою собственность, и приличия тоже. Знаете что, приходите после ленча к нам в амбарчик! Хорошо? Тогда до встречи.

Найджел помахал ей рукой и пошел вдоль берега. Войдя в калитку, он очутился на дорожке, которая вела от пешеходного мостика к деревне, взобрался по крутому склону длиной в сотню ярдов и увидел перед собой Плаш-Мидоу.

Дом выглядел по-другому. Поубавилось очарования, прибавилось живости по сравнению с тем, каким он увидел его в прошлый раз. Розы – вот в чем все дело – по большей части увяли, оставшиеся пожухли. Дом остался таким же великолепным, да, но это не был уже тот сверкающий сказочными красками сон. «И зачем, ради всего святого, меня занесло сюда? И что только я здесь делаю?» Такие мысли закружились в голове у Найджела. «Великий Боже, в какую еще ловушку я сам себя загоняю? И вообще, почему я вдруг подумал о ловушке? Знаменитый поэт, его жена – родовитая дама из старинной семьи, – его сын и дочь, о чем тут можно беспокоиться? Только из-за того, что в полумиле от их дома найдено тело без головы, я заявляюсь, готовый обвинять всех и вся, шарю по углам и закоулкам в поисках зловещих улик, не верю ни одному слову… Девушка прыгает в воду, чтобы искупаться, а я тут же представляю себе, как она тянет за собой на буксире обезглавленный труп…»

Найджел встряхнулся, чувствуя, что дом снова начал околдовывать его своими чарами – теперь без помощи роз, но на этот раз еще быстрее. «Нет, тут все же есть кое-что необычное, – сказал он себе. – Ну вот, например: почему Джанет Ситон, помешанная на родословных и всяческих кастовых условностях, позволяет такой богемной парочке, как Торренсы, жить у них в амбаре? И как могла Мара Торренс, которая боготворит Роберта Ситона, дойти до того, чтобы вырезать такую позорящую его фигуру? И почему Роберт назвал ее «аутотерапией»? И когда…»

– Хелло! У вас ужасно озабоченный вид. Вы приехали из-за нашего убийства?

Совсем рядом, в каком-то футе от его лица, из-за невысокой садовой стены выплыло облако соломенных волос, а в нем личико Ванессы Ситон. Найджел сделал вид, что страшно испугался.

– Боже! Ты меня до смерти напугала. Откуда ты взялась?

– Я вас выслеживала. Наш лейтенант, – она зарумянилась от смущения, – ну, понимаете, наш лейтенант в отряде скаутов, в последней четверти учила меня, как выслеживать людей. Она у нас знаменитый следопыт. Самое главное – раствориться в окружающей природе, замереть, застыть и не двигаться, если кто-нибудь посмотрит в твою сторону. И тогда ты становишься практически невидимым.

– Хм, – произнес Найджел, с подчеркнутым вниманием рассматривая фигуру Ванессы. – Ты и полицейских выслеживала, когда они сюда приезжали?

– А вы как думали! Их тут была целая орда. Трое, не меньше. Рыскали по всему саду и огороду. Разглядывали землю. – Она заговорила хриплым, леденящим кровь шепотом: – Вы знаете, что они искали? Свежевскопанную землю! Так Лайонел говорит. А сегодня утром приехал еще полицейский, его зовут суперинтендант Блаунт. Он сейчас там, у дороги, разговаривает с Губертом.

– С Губертом?

– Это наш садовник.

– Мне нужно поговорить с ним. Пойдем?

Ванесса отошла назад, разбежалась и, перепрыгнув через стену, шлепнулась на землю рядом с Найджелом.

– Я еще не научилась приземляться. Наш лейтенант делает это запросто. Но она ведь и физкультуру у нас преподает.

Она пошла с ним вверх по дорожке, болтая без умолку. Справа от них осталось несколько домишек, за ними под прямым углом к дорожке отходила тропка. Ванесса свернула на нее. В конце тропки Найджел увидел ступеньки, дальше тропа шла через луг – он сообразил, что это второе ответвление лесной дороги. Если незнакомец не пошел по левой тропе, ведущей к садовой калитке Плаш-Мидоу, он, по-видимому, прошел этим путем до деревни.

– Вон домик Губерта, – сказала Ванесса, показывая на ворота в живой изгороди слева от дорожки.

– Слушай, загляни-ка туда, и если суперинтендант еще не ушел, скажи ему, что мистер Стрейнджуэйз хотел бы переговорить с ним.

– Ух ты! Вы что, знакомы с суперинтендантом? А вы не можете взять у него для меня автограф? Я сама боюсь у него попросить.

– Ну что ж, попробую.

Когда Блаунт, буксируемый неутомимой Ванессой, появился в дверях, Найджел сказал:

– Доброе утро, суперинтендант. Я обещал мисс Ситон, что вы дадите ей автограф.

– Ну что ж, пожалуйста, почему бы и нет, – отозвался Блаунт, почесывая лысину.

– Быстро беги домой за альбомом, Ванесса.

Ванесса вприпрыжку понеслась к дому. Найджел быстро пересказал суперинтенданту все, что удалось узнать от Джека Уитфорда, и попросил не карать Уитфорда за то, что он утаил информацию от инспектора Гейтса: от него можно было получить еще много полезных сведений.

– Ну конечно, что за разговор. Это же дает нам ниточку. Премного обязан вам, Стрейнджуэйз. Чиллингхэмом мы займемся. Значит, он видел того человека в Фоксхолвуде в четверг, незадолго до полуночи?

– От ворот с колючей проволокой четверть часа ходу до Ферри-Лейси. Я полагаю, вы знаете ту дорогу наискось через лес, которая потом раздваивается?

– Угу. Что еще говорят?

– Много чего. Потом расскажу. Вы можете прийти сегодня вечером на ферму Пола Уиллингхэма в Хинтон-Лейси – скажем, часов в девять? Там мы сможем поболтать.

– Очень хорошо. Между прочим, ваша версия насчет дезертиров ничего не дала. Гейтс связывался с командованием армии. Насколько им известно, в настоящее время никто из этой деревни в списках дезертиров не значится.

– Ну и Бог с ними, нас это уже не интересует. Кого вам нужно искать, так это человека, который очень хорошо знал здешние места и уехал отсюда лет девять или десять назад.

Блаунт вопросительно поднял брови, и тут сотрясение почвы возвестило о том, что к нам на полной скорости возвращается мисс Ванесса Ситон.

– Вечером все объясню, – поспешно закончил Найджел. – А теперь достаньте свою ручку и распишитесь, пожалуйста.

По пути обратно в Плаш-Мидоу Ванесса сообщила Найджелу, что ее мачеха хотела бы до ленча переговорить с ним наедине. Девочка провела его в маленькую гостиную, где, просматривая счета, сидела миссис Ситон. Она поднялась им навстречу и величественно поздоровалась.

– Садитесь, прошу вас. Спасибо, Ванесса, иди побегай… Мистер Стрейнджуэйз, я хотела с вами поговорить. Ванесса сказала, что суперинтендант Блаунт ваш друг; возможно, вы могли бы дать мне совет. Видите ли, он спросил, не буду ли я… не будем ли мы возражать, если полицейские обыщут наш дом. Естественно, я осведомилась, имеется ли у него ордер на обыск, и, само собой, никакого ордера у него не оказалось. И вообще, что за нелепая идея – разве не достаточно того, что этот дурак инспектор Гейтс терзает нас целый день? К тому же несколько дней назад я предоставила полиции возможность обыскать вокруг дома все: и сад, и огород, и хозяйственные постройки. Но дом! Подумать только!

– Блаунт не может произвести обыск без ордера. Но ведь это обязанность каждого гражданина – помогать полиции всеми возможными…

– Я считаю, что моя наипервейшая обязанность , мистер Стрейнджуэйз, – это ограждать моего мужа от любых волнений и вообще от всего, что может помешать его работе, – торжественно изрекла Джанет Ситон. – Его работа для меня всегда на первом месте! Я считаю просто чудовищным, что Роберту то и дело надоедают из-за того, что какой-то несчастный был убит – и, кстати, совсем не возле моего дома. Особенно теперь, когда его поэма находится в такой стадии, на которой требуется величайшая сосредоточенность!

– Да. Я вас понимаю. Однако я убежден, что обыск можно провести так, чтобы не побеспокоить вашего мужа.

– Но дело не только в этом. Это ведь ужасно унизительно, когда целая свора полицейских обшаривает твой дом! Вы же знаете, у меня есть очень дорогие, уникальные вещи. Просто неповторимые. Если их повредят…

– Не думаю, что это может случиться. В Скотленд-Ярде работают достаточно квалифицированные люди, дело свое они знают и проведут осмотр дома очень осторожно.

– Но я просто не понимаю, зачем это нужно!

– Просто чтобы удостовериться, что человек, которого убили, не был здесь перед смертью. Он мог быть, например, грабителем и пытаться залезть в дом. Или это мог быть преступник, скрывающийся от правосудия.

– Но Боже ты мой, если бы он залез в дом, если бы он оставил здесь следы, мы бы давно уже их нашли!

– Давно? Вы имеете в виду – в пятницу утром?

– Да. Если это и было то утро после того… после того, что случилось. Я не знала, что полиция установила это с такой определенностью.

Найджелу показалось, что голос миссис Ситон чуть заметно дрогнул, как будто на какую-то долю мгновения она задержала дыхание, но потом быстро взяла себя в руки и продолжала говорить; так бывает, когда в беге с препятствиями спортсмен задевает барьер, но успевает собраться, чтобы не потерять темп.

– Я подумаю о том, что вы сказали, – продолжала миссис Ситон. – Ну ладно, нельзя заставлять поэта так долго ждать. Он уже спрашивал о вас.

«Что это, чистейшей воды невинность или феноменальная сила воли? – спрашивал себя Найджел, пока они поднимались наверх. – Она так ничего и не спросила о ночи с четверга на пятницу!»

Роберт Ситон сидел за маленьким столом в дальнем углу кабинета. Окно комнаты выходило во двор, на хозяйственные постройки и холмистый пасторальный пейзаж, простирающийся за ними, но стол стоял таким образом, что Ситон, когда писал, сидел к окну спиной. Три стены были заняты книжными полками; на одной из них стоял бронзовый бюст поэта работы Эпштейна. Комната выглядела светлой, прохладной и очень чистой, но довольно скромной по сравнению с изысканным богатством и артистизмом комнат первого этажа, – никаких картин, никаких дорогих безделушек.

– Я все для вас приготовил, – весело сказал Роберт Ситон. – Скажите спасибо моей жене. Я был уверен, что их давно выкинули. Но она все их собирает и складывает, а потом запирает на ключ. – Он показал на стопку из пяти или шести маленьких тетрадок, лежащую на столе перед ним.

– Роберт скромничает, – заметила миссис Ситон. – Я уверена, его черновики будут интересны потомкам.

– Потомкам? Фу! Это слишком сильное слово. Уверен, мистер Стрейнджуэйз не имеет ни малейшего желания называться потомком.

– Ты знаешь, что я имею в виду, Роберт. – Миссис Ситон явно была задета.

Найджел подумал, что Роберт Ситон немного изменился с тех пор, как он видел его в июне, – стал подвижнее, живее, будто освободился от какого-то тяготившего его бремени. Как воздух после грозы, подумал Найджел; а черт, далась ему эта гроза!

– Ну так вот, – говорил тем временем поэт. – Что тут у нас? Ага. «Лирические интерлюдии». – Он взял одну из тетрадок. – М-м-м. В то время сказать мне было нечего, но это ничего я сказал не так уж плохо. Вы без труда поймете, что тут к чему. Я всегда пишу первые черновики карандашом, боюсь, читать будет трудно, очень неразборчиво… – Заглянув через его плечо, Найджел увидел, что вся страница испещрена поправками и добавлениями. Роберт Ситон перевернул страницу. – Затем идут следующие варианты каждого стихотворения или поэмы, это уже чернилами. Вы увидите, как они складывались. Очень просто. Что же, пожалуйста.

Он передал всю стопку в руки Найджелу.

– О, Роберт, ты не думаешь, что было бы лучше… Я не сомневаюсь, что мистер Стрейнджуэйз будет с ними обращаться очень осторожно. Но все же…

– Ерунда, моя дорогая! Если он собирается с ними работать, то должен взять их с собой.

– Я подумала, а не было бы проще, если бы он остался с нами в Плаш-Мидоу, пока… Нам было бы очень приятно, если бы вы пожили у нас, мистер Стрейнджуэйз. Если, конечно, Пол согласится отпустить вас на несколько дней.

– Прекрасная мысль! – подхватил Роберт Ситон, радостно потирая руки. – Почему бы нет? Конечно, вы согласитесь, мой дорогой друг. – Он озорно блеснул глазами. – Вы сможете делить время между работой и своим хобби. Вы ведь наверняка слышали о нашем местном убийстве?

– Слышал.

– Великолепно! Превосходно! Значит, договорились? Когда вы сможете перебраться? Завтра? Чем раньше, тем лучше. Вы облегчите Джанет несение гарнизонной службы.

– Роберт! Ну что ты в самом деле! Я уверена, что мистер Стрейнджуэйз не…

– У моей жены преувеличенные представления о святости моей работы. Честное слово, я действительно верю, что полицейские в мой кабинет войдут только через ее труп.

– Миссис Ситон говорила мне, что в создании вашей новой поэмы настал критический момент.

– В создании поэмы? А, да. Верно. Я…

– Роберт не любит говорить о вещах, над которыми в данный момент работает, – безапелляционно заявила Джанет.

– Конечно. Я это очень хорошо понимаю, – сказал Найджел.

– Но тем не менее я продвигаюсь вперед. Джанет подарила мне несколько недель назад шариковую ручку. Называется «Биро». Вы никогда таких не видели? Она, по-моему, принесла мне счастье. Так и летает по бумаге. Но наверное, и она в один прекрасный день иссякнет.

– Ее можно заправить снова у Акстерса. Пошли вниз, пора за стол.

За ленчем Найджел заговорил о сильной грозе, которая прошла на предыдущей неделе, и сразу же заметил, как миссис Ситон попыталась незаметно перевести разговор на другую тему. Однако Ванесса продолжала обиженно настаивать, что она не спала.

– Я видела, как вы оба шли через двор! – повторяла она родителям. – Ну вот честное слово, видела. И это было после грозы, потому что трава блестела от дождя. Я посмотрела на часы, и на них было без пяти час. Я не могла видеть во сне, что смотрю на часы. Они бы превратились в турнепс, или мороженое, или во что-нибудь еще, если бы это было во сне.

– Ванесса, мы все тогда были не в лучшей форме. – Миссис Ситон повернулась к Найджелу: – Эта ночь была для нас очень беспокойной. После первого порыва грозы я вышла из дома взглянуть на Китти, это наша кобыла, не испугалась ли она: она очень пуглива. Наверное, Ванесса тогда-то и видела нас, а во сне все перемешалось.

– А я вам говорю, это было не тогда! Я…

– Ванесса, не надо спорить с матерью, – ласково перебил ее Роберт Ситон. – Ну какое это имеет значение в самом деле?

– Подвергается самомнению моя искренность! – воскликнула Ванесса с видом Жанны д’Арк, идущей на костер. Лайонел развеселился, глядя на нее.

– Сомнению, толстуха, сомнению, – поправил он, давясь от смеха. – А может, ты хотела сказать – съедению? Пожалуйста, не путай.

– Как хочу, так и говорю, а я хочу сказать «самомнению». Не знаю, почему это слово тебе не нравится, – сохраняя ледяное спокойствие, парировала сестра. – И не называй меня толстухой. Тебе следовало бы с большим уважением относиться к женщинам!

Ленч продолжался в самой милой и дружелюбной атмосфере. Домочадцы по-семейному подтрунивали друг над другом, шутили по поводу вещей, которые знали только они. Финни Блэк ловко обслуживал всех, хихикая и булькая при каждом взрыве смеха молодых Ситонов. Найджел отметил про себя, что обитатели Плаш-Мидоу довольно легко относятся к недавнему, еще совсем тепленькому «местному убийству».

Но он ошибался. После ленча, когда Лайонел и Ванесса вышли из комнаты, миссис Ситон сама вернулась к девочкиному «сну»:

– Мы сочли за лучшее утверждать, что ей все привиделось, но она на самом деле видела нас с Робертом в ту ночь. Лучше я объясню, – она посмотрела на мужа, – поскольку мистер Стрейнджуэйз дал понять, что ночь с четверга на пятницу может иметь большое значение.

И она рассказала, что Финни Блэк всегда во время грозы приходит в сильное возбуждение. Раньше уже несколько раз случалось, что он бродил по дому или вокруг в состоянии полного отключения («как ребенок – очень впечатлительный ребенок»). Они зашли к нему в спальню, проверить, все ли с ним в порядке. В комнате никого не было. Тогда они вышли на улицу и стали искать во дворе и вокруг, звали его ласково и негромко, чтобы не испугать еще больше.

– Ну и как, нашли вы его? – спросил Найджел.

– Тогда не нашли. Он объявился через час, промокший до нитки, – ответил Роберт.

Понизив голос, миссис Ситон доверительно проговорила:

– Знаете, Ванесса – очень впечатлительная девочка. И она… так и не привязалась к Финни. Вот почему мы не можем сказать ей правду. Было бы в высшей степени неправильно, если бы она узнала, что Финни иногда бродит в темноте по дому.

Найджел подумал про себя, что еще неправильнее не предупредить Ванессу, что как-нибудь среди ночи к ней в комнату может забрести совершенно невменяемый карлик, бормочущий непонятные слова. Впрочем, это его не касается, это дело ее родителей. Найджел подумал, не спросить ли их, почему они держат Финни Блэка в доме, если Ванесса его не выносит, но передумал и сказал следующее:

– Да-да, понимаю. Тогда все ясно. Но скажите, миссис Ситон, – вы и ваши предки так давно живете здесь, столько времени связаны с деревней; вы, наверное, знаете историю каждой семьи, – так вот, скажите мне, пожалуйста, не помните ли вы, чтобы кто-нибудь из жителей покидал деревню лет девять или десять назад, да еще при загадочных обстоятельствах? Этому человеку было тогда лет сорок пять – пятьдесят, и до своего отъезда он всю жизнь прожил в этих местах или, во всяком случае, досконально знал окрестности.

Закончив свой вопрос, Найджел был совершенно ошарашен тем, какое впечатление он произвел на хозяина и хозяйку. Желтоватое лицо миссис Ситон вспыхнуло пунцовым цветом, большие, с крупными костяшками, руки вцепились в подлокотники кресла. Роберт Ситон вынул изо рта трубку и в буквальном смысле слова с раскрытым ртом уставился на Найджела.

Когда Найджел закончил говорить, в комнате установилась гнетущая мертвая тишина. Затем Ситоны заговорили одновременно и одновременно остановились.

– Знаете, удивительное дело… – Поэт сделал вторую попытку. – Верно, Джанет? Я хочу сказать, что ваше описание, Стрейнджуэйз, совершенно подходит… Но…

– Подходит кому?

– Моему старшему брату Освальду.

– Роберт, я не думаю, что мистер Стрейнджуэйз…

– Но оно и в самом деле подходит! – Ситон нетерпеливым жестом отмел возражения жены. – Это было десять лет назад. И ему было… дайте сообразить, пятьдесят, нет, сорок девять. И он, безусловно, знал окрестности деревни как свои пять пальцев.

– Но я не думаю, что он исчез при загадочных обстоятельствах, – возразил Найджел. – Он уехал за границу? Где он находится сейчас?

– О нет, – ответил Роберт Ситон. – Он не уезжал за границу. Однажды он просто пропал. И… ну, на следующий день я услышал, что он утопился, бедняга.