В гнездышке уюта и любви

– Так вот оно, это гнездышко! – Найджел с любопытством осмотрелся.

Было половина одиннадцатого утра. Найджел пришел в министерство даже раньше обычного и сразу сел за работу. Быстро закрыв незаконченные накануне дела, он пошел к директору. Джимми Лейк сидел в своем кабинете, беседуя с офицером безопасности мистером Эдкоком, толстым, веселым, вечно немного сонным экс-полицейским, которому с того самого дня, как его назначили на этот пост, не приходилось заниматься (если не считать прошлогодней эпидемии хулиганства, когда кто-то начал резать пальто на вешалках) ничем, кроме случаев пропажи вещей и мелких краж.

– Да, Найджел? – обернулся к нему Джимми Лейк.

Он выглядел совершенно измотанным и обеспокоенным.

Найджел передал ему просьбу суперинтенданта Блаунта.

– Ну конечно, – сказал Джимми. – Оформите это как служебную командировку. И, если вы не против, я бы воспользовался вашим кабинетом. Мне сейчас в этой комнате очень не по себе…

Они перекинулись еще несколькими словами. С Эдгаром Биллсоном опять проблемы, пожаловался директор. Он должен в конце недели уйти в отпуск, а полиция просила, чтобы никто из присутствовавших вчера в кабинете Джимми пока не покидал Лондона. Следствие, как бы тактично и разумно ни вел себя суперинтендант Блаунт, всерьез осложнит работу управления. А тут еще одно идиотское происшествие: потерялась секретная папка. Но Найджел пусть пока об этом не думает: пропажей займутся мистер Эдкок и канцелярия.

Уходя, Найджел сообщил мисс Финлей, что в его комнате будет работать директор.

– Предупредите в канцелярии, чтобы все телефонные звонки для него переключили на мой номер. И приласкайте его, хорошо? Он совершенно убит.

Памела Финлей в это утро была необычно тихой. Да и на всем этаже царила тревожная, подавленная атмосфера, словно рядом находился тяжело больной человек. Все говорили вполголоса, ходили, стараясь не стучать каблуками; внезапная дробь пишущей машинки воспринималась как перебранка в больничной палате.

– Некоторые машинистки голову потеряли от страха, – пытаясь говорить непринужденно, сказала мисс Финлей.

– Боятся, что может настать их очередь? Скажите им, пусть не будут такими дурами.

– Скажу, – охотно пообещала мисс Финлей. – С удовольствием. Сплетничают, болтают, треплются… головы-то пустые! Это правда, Стрейнджуэйз, что вы работаете теперь вместе с полицией? Говорят…

– Суперинтендант – мой старый друг. Кстати, что там с пропавшей папкой? Вы что-нибудь слышали?

– Нет. О, минутку, минутку. Это что, папка, по поводу которой директор вчера поднял шум? ПХК 14/150? Ее еще не нашли? Уверена, она у зама, он с нее буквально не слезает.

Найджел тоже стал что-то припоминать. Часов в пять вечера к нему зашел Меррион Сквайерс и спросил про какую-то папку, которая, как утверждают в канцелярии, должна быть у директора, но которой тот не получал. Найджел пропустил это мимо ушей, хотя и спросил мисс Финлей, нет ли этой папки в их комнате. Он вспомнил ее возмущенную мину, когда она услышала, как Меррион Сквайерс изрек: «Секретари приходят и уходят, а папки остаются».

– У ирландцев, – сказал он, вспомнив об этом, – несколько иные представления о порядочности.

У мисс Финлей широко раскрылись глаза.

– Значит, это Меррион Сквайерс?.. Полиция арестовала его?

– Боже мой, о чем вы? Ничего подобного. Я просто думал об ирландском характере. Если вы будете делать поспешные выводы, то впутаете меня в историю и меня обвинят в злостной клевете.

– Извините, – произнесла мисс Финлей без тени сожаления. – Забудьте, что я сказала. Но я просто уверена, что ОН с огромным удовольствием сделал бы это: ведь они с мисс Принс были как кошка с собакой, согласитесь, Стрейнджуэйз.

– Дорогая моя, мы с Биллсоном тоже как кошка с собакой, но это не значит, что мы только и думаем, как бы засадить друг друга в тюрьму.

Памела Финлей открыла рот, чтобы, как обычно, громоподобно расхохотаться, но, спохватившись, зажала рот рукой и с укором посмотрела на Найджела, как будто он сказал нечто непристойное. Найджел перевел разговор на текущие дела и дал мисс Финлей некоторые инструкции. Спустя несколько минут он сидел в автобусе и ехал по направлению к Диккенс-стрит.

– Так вот оно, это гнездышко! – сказал он суперинтенданту Блаунту. – Ну, что я вам говорил?

– Вы здесь, случаем, не бывали?

– Никогда.

– Значит, я должен отдать должное вашей проницательности.

Квартира Ниты Принс находилась на верхнем этаже дома. На первом этаже располагалась адвокатская контора, а на втором и третьем – небольшое издательство. Имелось также полуподвальное помещение, где, очевидно, жил дворник: когда Найджел поднимался по лестнице, там яростно залаяла собака. «Очень удобно, – подумал он, разглядывая медную табличку с названием издательства на площадке второго этажа, – издательские работники вместе с адвокатом испаряются в пять или шесть вечера, после этого весь дом пуст, и некому подсмотреть, кто приходит к Ните, если только дворничиха не страдает болезненным любопытством. Очень удобно для Ниты. И очень неудобно, вероятно, для Блаунта».

Дверь ему открыл суперинтендант.

– Можете трогать все, что хотите. Мой специалист по отпечаткам пальцев здесь уже поработал. – Это были первые слова, которые услышал от него Найджел. – Вот гостиная. Спальня и ванная там. Кухня за дверью. Уютное местечко!

Да, совсем не похоже на любовное гнездышко, каким его представляют кинорежиссеры. Ни соблазнительных диванчиков, ни сверкающего бара, ни гардероба, набитого экзотическими халатиками, ни фотографий с автографами, ни приятно возбуждающих воображение зеркал. Ничего завлекательного. Даже нет устойчивого аромата каких-нибудь необыкновенных, изысканных духов. Если чем и пахло в квартире, то лишь почти вызывающей респектабельностью. На кровати с пологом лежала аккуратно сложенная атласная ночная рубашка. Так же строго выглядел туалетный столик, где не видно было обычных следов небрежности и спешки.

Найджел сам не заметил, как принялся декламировать эти стихотворные строки, разглядывая простые щетки для волос с деревянными ручками, очень деловую гребенку, скромное саше для носовых платков, пахнущее, подумать только, лавандой. Всякие причиндалы для наведения красоты он обнаружил в самой глубине выдвижного ящика. И постепенно где-то в уголках его мозга начало складываться новое представление о Ните, о Ните и Джимми, и это новое представление в конечном итоге заставило его переменить принятое накануне решение не заниматься этим делом.

Он прошел в гостиную, рассеянно прихватив с собой потертого плюшевого кролика, которого нашел на стуле подле кровати Ниты.

– Все это кажется мне весьма трогательным, – сказал он Блаунту, который копался в ящиках бюро, и положил кролика на каминную полку рядом с вересковой трубкой – наверняка это была трубка Джимми. – Здесь не хватает только… а кстати, вот оно! Теперь все на месте. – С обитого ситцем кресла он поднял штопку с иголками и мужской носок.

– Домашняя кошечка, да и только, сказал бы я, – проговорил Блаунт. – Взгляните-ка на это.

Он протянул Найджелу пачку газетных вырезок. На верхней была фотография: Нита в купальнике, на лице – фотогеничная улыбка, вокруг – стайка нимф с жеманными улыбками. Подпись под фотографией гласила: «Мисс Нита Принс, восемнадцатилетняя победительница конкурса приморских красоток, организованного газетой «Дейли Кларион», с другими участницами конкурса». Дата – август 1936 года.

– Держу пари, вы нашли это в самом дальнем углу ящика, – сказал Найджел.

– Действительно, там. Что вы хотите этим сказать?

– Которого ящика?

Блаунт показал.

– Это был единственный ящик, запертый на ключ. Сейчас увидите почему.

Найджел вытащил ящик и поставил его на пол. Потом перевернул. Оттуда выпали пачки писем, перевязанные ленточками, и большой конверт, из которого Найджел вытряс несколько фотографий. На них также была Нита, но уже без купальника. На оборотной стороне стоял штамп: «Фотоагентство Фортескью».

– Вы, конечно, обратили на это внимание? – спросил Найджел.

– Да. Она позировала для серии «Художественные этюды». Мистер Фортескью сам сообщил мне об этом.

– Хм… Тело женщины, выросшей в достатке, – пробормотал Найджел. – В письмах есть что-нибудь?

– Боюсь, наша кошечка… как бы это выразиться, в ранней молодости торопилась жить, – ответил Блаунт.

– Вы хотите сказать: письма старые?

– Есть и несколько записочек от мистера Лейка. Но ничего от майора Кеннингтона. Вам это не кажется несколько странным? Ведь она столько всякой всячины хранила! А в мусорной корзине вы найдете ленточку, вроде тех, что на других пачках с письмами. – Блаунт со значением взглянул на Найджела. – Ленточка есть, а письма?

– Я вас понимаю… Очень странно, что человек взял свою связку писем, а ленточку оставил. Согласны?

– Что ж, люди, случается, делают глупые вещи. Потому-то глупые полицейские их и ловят.

Найджел еще раз осмотрел комнату. Задержался у натюрморта Мэтью Смита на стене напротив камина. Перевел взгляд на ситцевую обивку мебели, темно-красные занавески, граммофон, рядом с ним – альбом с пластинками: квартет Бетховена, Моцарт, симфонии Сибелиуса. У Ниты – или у Джимми – был неплохой вкус… Он перешел к книжному шкафу. На нижней полке теснились дешевые любовные повестушки, замусоленные киножурналы, детективные романчики ее греховной юности. Сверху стояло более серьезное чтиво: экземпляры популярной серии социальных романов, несколько томиков английских поэтов, среди них – любимые викторианцы Джимми Лейка, а также романы И.М. Форстера, Д.X. Лоуренса, Генри Грина.

Найджел взял в руки книгу, лежащую на столике около кресла. «Стихи А.X. Клау, в прошлом члена совета колледжа Ориель, Оксфорд». На форзаце: «Н. с любовью от Дж. 22 июля 1945 года». В книге лежала закладка; открыв книгу на этом месте, Найджел прочел:

– Послушайте-ка, Блаунт, – позвал Найджел и прочитал ему стихи вслух.

Когда он закончил, суперинтендант хлопнул себя по лысине.

– Ах, Боже мой!.. Не нравится он мне. Самовлюбленный тип. Нигилист. Себя не обидит. Своего не упустит. Так-так-так…

– Но ведь он честно о себе рассказал.

– Эгоисты часто именно так поступают. Они могут себе это позволить. Они видят в этом такую необыкновенную добродетель, что не понимают, в каком неприглядном свете себя выставляют… Но это ничего нам не дает.

– Не уверен. Может быть, и дает. Ведь эту книгу Джимми Лейк подарил Ните несколько дней назад. Либо он, либо она поставили на этой странице восклицательный знак… Эй, а это еще что такое?

Найджел поднял книгу, поднес поближе к глазам. Потом подошел к окну, подозвал Блаунта и показал едва заметный значок, сделанный карандашом на полях напротив последних строчек стихотворения:

– Заглавная «А», – сказал Найджел. – Это может значить: Алиса. Тихая, покладистая Алиса Лейк, которая ничего не требует от Джимми, своего законного мужа. Прочитайте-ка эти стихи еще раз, Блаунт. До чего же эта «Юста» похожа на миссис Лейк! Женщина, которая не ждет от мужа никаких обетов, а когда он все же возвращается к ней, встречает его как ни в чем не бывало и ни словом не упоминает о долге перед ней. Кстати, и написано это так, что автором вполне мог бы быть Джимми. Насколько я могу судить, в сердечных делах он как уж.

– Из всего, что вы мне сказали, – медленно проговорил Блаунт, – вытекает, что мужчина не убивает любовницу, если у него покладистая жена.

– Именно. Но теперь представим себе, что восклицательный знак на полях означает иронию. Предположим, что Алиса безумно ревнива, устраивала страшные сцены и вела себя совсем не так, как женщина в этих стихах. Что ж, мужчина может убить ревнивую супругу, если она стала ему мешать, но…

– …но любовницу убивает только в том случае, если она изменяет ему или сводит его с ума своими капризами?

– Но разве эта идиллическая квартирка дает повод считать, что Нита была капризной и вздорной? Нет. Она определенно задалась целью устроить гнездышко, где Джимми может отдохнуть душой.

Зазвонил телефон. Блаунт взял трубку. Разговор был недолгим.

– Это насчет вскрытия, – пояснил он. – Капсулы в желудке нет. По-видимому, возможность самоубийства исключена. Все же остается некоторая вероятность, что она могла проглотить капсулу. Правда, тогда было бы очень трудно объяснить наличие яда в чашке.

– Куда же, черт побери, могла подеваться капсула?

– Ну, либо мистер Ингл выкинул ее в окно, либо…

– Либо один из ваших людей ее проглядел.

– Не думаю, – чуть-чуть натянутым тоном сказал Блаунт. – Признаюсь, личный обыск был, по существу, простой формальностью. Ведь убийца, опорожнив капсулу в чашку, едва ли оставил бы ее у себя. Ему нужно было просто выбросить ее куда-нибудь в этой большой комнате, времени у него было вполне достаточно, и после того, как вы сказали им, что предстоит обыск, и раньше. Да и все равно я не верю, что мои люди могли допустить такой промах.

– Сдается мне, Блаунт, вы здорово влипли. Что вам нужно узнать? Орудие преступления, способ его использования и, наконец, мотив. И что у вас получается? Орудие есть: любой в комнате мог взять эту капсулу с ядом. Способ ясен: любой в комнате имел возможность опустить ее в кофе, если только миссис Лейк не вводит нас в заблуждение, утверждая, что видела капсулу на столе за минуту до того, как девушка упала мертвой. Остается – мотив.

– Да уж, есть все, кроме того, что нужно, – протянул Блаунт. – Вот почему вы просто не имеете права не заняться этим делом. Вам легче, чем полиции, разобраться с мотивом.

Найджел стоял у камина и вертел в руках плюшевого кролика.

– Ну что ж, не исключено, что я передумаю, – сказал он наконец. – Не нравится мне, как вы разорили это уютное гнездышко. Что известно о передвижениях Кеннингтона накануне убийства? И Ниты?

– У нас собраны сведения о Кеннингтоне с момента его приезда в Лондон до половины одиннадцатого вчерашнего дня. Он вышел из министерства обороны в десять двадцать. Министерская машина отвезла его в «Клэридж», и он прошел прямо к себе в номер. Все это проверено. До этого встретиться с мисс Принс он не мог. Он уверяет, что сразу лег спать. Во всяком случае, ночные дежурные говорят, что он не выходил. Теперь мисс Принс. Накануне она покинула министерство в половине седьмого. Приехала прямо сюда. Около семи спустилась и сказала миссис Хамбл – это дворничиха, – что ждет гостя, и когда позвонят, она откроет сама. Чуть позже восьми миссис Хамбл слышала, как кто-то открыл ключом дверь и вошел. Это, как выясняется, был мистер Лейк. Он по собственной инициативе сообщил, что приехал на Диккенс-стрит, намереваясь провести там ночь, но, по-видимому, Нита Принс была не в духе и не очень обрадовалась его приходу, поэтому около девяти он ушел, вернулся к себе в министерство, работал допоздна и остался там ночевать. Миссис Хамбл решила, что он и был тем гостем, о котором предупреждала мисс Принс. Поэтому, когда дверной звонок зазвенел чуть позднее одиннадцати, она поднялась открыть дверь. Но услышала, как вниз по лестнице бежит мисс Принс, поэтому только высунулась в дверь, это между лестницей в подвал и холлом, и увидела, как мисс Принс впустила женщину.

– Женщину?! – воскликнул в изумлении Найджел.

– Угу. Она не могла как следует ее рассмотреть: в холле очень тусклая лампочка, – но думает, что сможет ее узнать. Ну и пошла спать. Проснулась она от лая собаки. Собака всегда лает, когда кто-то входит или выходит. Миссис Хамбл слышала, как закрылась входная дверь. Она посмотрела на будильник: было без десяти час. Собака лаяла в ту ночь всего четыре раза: когда пришел и ушел мистер Лейк, и то же самое с гостьей. Так что других посетителей у мисс Принс не было.

Найджел задумался. Вторая гостья – подруга Ниты? – вряд ли пришла бы так поздно. И почему Нита так явно хотела отделаться от Джимми Лейка? Видимо, чтобы поговорить с подругой о чем-то, чего не должен был слышать Джимми? А на следующий день Ниту убили… Как будто отвечая на вопрос Найджела, Блаунт заметил:

– Миссис Хамбл сообщила, что гостья была небольшого роста, во всяком случае, ниже мисс Принс.

– Вы еще не спрашивали об этом Алису Лейк?

– Она должна сейчас подъехать. – Блаунт посмотрел на часы: – Минут через пять. Я позвонил ей утром, как только переговорил с миссис Хамбл.

– Она не возражала?

– Ничуточки. Ее проводит сюда миссис Хамбл. Если узнает ее, то кивнет. Если не будет уверена, то покачает головой.

– Хм. Очень важное обстоятельство, как мне кажется.

Найджел снова повернулся к книжному шкафу. Нет, образование у Ниты Принс было не такое, чтобы читать романы Алисы Кеннингтон. Для нее они были, наверное, слишком уж сатирическими; как, впрочем, и для Джимми. Если Алиса была такой же, как ее романы, которые она пишет под своей девичьей фамилией, то нетрудно понять, почему Джимми связался с Нитой, чуть-чуть старомодной и в душе очень домашней.

– Надеюсь, вы у всех взяли отпечатки пальцев?

– Да, еще вчера днем, – ответил Блаунт. – Никто не возражал. Не считая Биллсона, который, по-видимому, возражает из принципа, о чем бы ни шла речь. Но и он быстро подчинился. А ночью мой дактилоскопист прошелся по этой квартире. К середине дня у нас будут результаты. Правда, – добавил он хмуро, – во время светских визитов леди не снимают перчаток.

– Как стаканы, другие вещи?

– Вчера утром миссис Хамбл все помыла. Впрочем, была только посуда от завтрака мисс Принс. Если кто-то из гостей выпивал, то мисс Принс, должно быть, сама вымыла стаканы. Да и пить у нее особенно нечего. Бутылка джина и чуточку грейпфрутового сока в шкафчике на кухне. И все.

Через несколько минут у входной двери зазвонил звонок, на крутой лестнице раздались шаги. Открылась дверь. На пороге стояла, немного растерянно глядя на них, Алиса Лейк. За спиной у нее торчала неряшливая фигура женщины, которая улыбалась во весь рот и изо всех сил кивала суперинтенданту головой. Блаунт и глазом не повел. Но тут на лице у него промелькнуло выражение досады: вслед за сестрой в комнату вошел майор Кеннингтон.

– Надеюсь, я не помешаю, мои дорогие, – бодро поздоровался он. – Алиса сказала, что нуждается в моральной поддержке.

– Понятно, – сказал Блаунт. – Отчего же, все нормально. Извините, что вытащил вас сюда, миссис Лейк, но так будет проще. Присаживайтесь, пожалуйста.

Найджелу был хорошо знаком спектакль, который разыгрывал сейчас суперинтендант Блаунт, чтобы расположить к себе свидетеля. Учтивые, предупредительные манеры, пиквикская жизнерадостность, на лице – безграничное простодушие. На эту удочку попадались даже умные люди. Найджелу доводилось видеть, как они утрачивали бдительность, надуваясь спесью от мысли о собственном умственном превосходстве, что немедленно отражалось на их лицах и в их словах. Они только что вслух не говорили: «Ах, сморчок, вот я тебя сейчас обведу вокруг пальца!» Найджелу не раз доводилось видеть, как эти люди, к собственному ужасу, быстро садились в галошу. Алиса Лейк – умная женщина, думал он, спокойно глядя на нее с дивана, стоящего у окна, пока Блаунт разыгрывал свою комедию. И хорошая актриса к тому же: если она побывала в этой квартире два дня назад, то как правдоподобно осматривается, с должной долей любопытства и некоторым замешательством, словно говоря: «Значит, вот где она жила… с Джимми». К тому же женщина она привлекательная, конечно, в своем строгом, сдержанном стиле. Найджел с интересом разглядывал ее чистый профиль, зачесанные наверх волосы, тонкие черты лица, длинный точеный, чуть вздернутый нос, иронический рот, маленькие восковые ушки, черные пальто и юбку и белую шелковую блузку с воланами, маленькие ножки, ручки в белых перчатках. Вся она была такая свеженькая, такая звонкая, такая непохожая на лондонских женщин военного времени.

– Так вот, теперь не остается сомнений: бедная девочка была убита, – заговорил Блаунт самым жалостливым тоном. – Да-да, очень печальное событие… Миссис Лейк, я надеюсь, вы понимаете, как много зависит от ваших показаний.

Подрисованные брови миссис Лейк поднялись, но она промолчала.

– Вспомним момент, когда капсула с ядом еще была на столе, за минуту до того, как мисс Принс взяла чашку. Вы абсолютно уверены, что видели капсулу?

– О да! Абсолютно!

– А может быть, капсулу уже использовали и положили назад? Не могли вы видеть только ее часть? Она лежала рядом с календарем вашего мужа, верно?

– Да, верно… Конечно, я не очень представляю, как она изменилась бы после того, как ее использовали.

– О, не сомневайся, ты бы сразу заметила разницу, – вмешался Чарльз Кеннингтон. – Это очень хрупкая вещь. Она раскололась бы пополам.

– Именно, – сказал Блаунт. – Ваши показания полностью снимают подозрения с вашего уважаемого мужа, вы это понимаете?

– Рада слышать, – холодно ответила миссис Лейк. – К тому же, как ни странно, это чистая правда. Уверяю вас, я не лгу, чтобы защитить кого бы то ни было. Я бы просто не смогла сделать это.

– Моя сестра воспитана в викторианском духе, – заметил Чарльз. – Она искренне верит, что правда всегда побеждает. «Синий чулок»…

– Помолчи, Чарльз, – досадливо отмахнулась от него Алиса.

Блаунт продолжил:

– Но ваши показания не снимают подозрения с вас. Вы были ближе всех к капсуле и к чашке мисс Принс.

– Я понимаю, – согласилась Алиса.

Найджел, еще не зная, хорошо это или плохо, отметил: она не сослалась на то, что убийца вряд ли по собственной инициативе рассказал бы об этом столь опасном для него факте.

Блаунт почесал кончик носа.

– Во всяком случае, у вас едва ли были бы сильные побуждения выгораживать мужа?..

– Почему бы и нет? Я люблю Джимми. И если только потому, что я не мешала ему жить как хочется…

Чарльз Кеннингтон вздохнул, закатил глаза и театрально всплеснул руками. Ясно, что готовность сестры откровенно рассказывать все о своей семейной жизни не вызывала у него восторга.

– …да, Чарльз, жить как хочется, – то это вовсе не значит, что он мне безразличен. Но какой смысл был ему губить эту девушку, скажите на милость? И какой мне смысл его выгораживать?

– Совершенно верно, – подтвердил Блаунт и одобрительно покивал. – Теперь скажите, не намекал ли вам муж в последнее время, что его роман с мисс Принс идет к концу или что она… э-э-э… ведет с ним двойную игру? Скажем, другой мужчина?..

– Ну что вы! Всего месяц или два назад он пытался узнать, как я отношусь к разводу. Не прямо, конечно, а как уж он умеет, обиняком. – Алиса слабо улыбнулась. – По-моему, она начала его пилить. Я вполне понимаю ее. Она не могла быть слишком довольна жизнью… всем этим… – Рукой в перчатке она показала, что имеет в виду верхний этаж дома девятнадцать по Диккенс-стрит.

– Что вы говорите? Это интересно. И что вы ему ответили?

– Я сказала Джимми: если он должен, то что ж… Сказала, что мне будет очень горько, – продолжала она тем же высоким, бесстрастным голосом, – но он должен решить сам, я не собираюсь делать это за него. Если вам интересно знать, он тут же кинулся сюда и сказал ей, что не в силах требовать у меня развода, потому что это разобьет мое сердце.

Блаунт сощурился.

– В высшей степени откровенно, миссис Лейк. И мисс Принс не захотела мириться с ситуацией? И потому решила встретиться с вами приватно?

– Приватно?

– Да. Вы же приходили сюда позавчера вечером?

Миссис Лейк широко раскрыла свои чистые зеленые глаза.

– Здесь какая-то ошибка. Я никогда в жизни не была здесь.

Майор Кеннингтон соскочил с подлокотника ее кресла и, подойдя к камину, встал к нему спиной. Он переводил взгляд с Алисы на Блаунта, ситуация явно доставляла ему удовольствие.

– Но послушайте, миссис Лейк, – терпеливо сказал Блаунт. – Есть свидетель, который видел, как мисс Принс открывала вам дверь не далее как два дня назад, и было это после одиннадцати часов вечера.

– Ерунда какая-то! – возмущенно ответила она. – В это время я уже лежала в постели у себя дома.

– Вы можете… э-э-э… доказать это, миссис Лейк?

– Полагаю, что нет. Давайте посмотрим… Муж позвонил мне в половине одиннадцатого и сказал, что задержится в министерстве допоздна и останется там ночевать… Нет, наверное, не могу. Я была в доме одна…

– Кто этот свидетель? – прервав затянувшуюся паузу, задал вопрос ее брат.

– Миссис Хамбл, дворничиха.

– Мы могли бы поговорить с ней? Бывает, что людей путают.

– Несомненно. – Блаунт позвонил по внутреннему телефону. Долго ждать не пришлось: улыбающаяся, запыхавшаяся и все такая же неряшливая, миссис Хамбл вошла в комнату.

– Миссис Хамбл, это та самая леди, которую вы видели, когда мисс Принс открывала ей дверь два дня назад? – спросил ее Блаунт.

– Точно. Вы разве не видели, как я вам кивала? Это она.

– Вы уверены, что не ошиблись? – осторожно спросил Блаунт.

– Я что, слепая, что ли? – негодующе возразила миссис Хамбл. – Рост тот же. Такое же птичье личико. Настоящая леди, я еще тогда себе это сказала. Это она, верное дело, чтоб мне провалиться на месте, если вру!

– Вы заметили, как она была одета? – спросил Чарльз Кеннингтон.

– Черное пальто, длиной три четверти, такое шикарное. Белая блузка. Белые лайковые перчатки.

– Какая была на мне шляпка? – спросила Алиса.

– Не берите меня на пушку, мэм! Будто сами не знаете! Известно, круглая такая, из черной соломки.

Больше говорить было не о чем. Блаунт сказал женщине, что она может идти. Но когда за ней закрылась дверь, миссис Лейк негромко произнесла:

– Боюсь, получилась ошибка в идентификации, суперинтендант. Видите ли, я не ношу шляп. У меня нет ни одной. Это вам любой скажет.

Суперинтендант воспринял это стойко. Он пыхтел, лучезарно улыбался, усиленно тер лысину, потом сказал:

– Да, дела… Так-так-так… Значит, всегда нужно быть о-очень внимательным. Вы это очень тонко, насчет шляпки-то, миссис Лейк. Великолепно! Великолепно! Можно сказать, подвели черту под вопросом. – Он захихикал, как истый шотландец, очень довольный собственной шуткой. – Выходит, миссис Лейк, у вас есть двойник.

– Чарльз, – впервые за все это время заговорил Найджел. – Когда мы встретились в кабинете Джимми, вчера утром, Нита тебе сказала: «Ты совсем другой в форме». Это значит, она тебя видела недавно не в военной форме. В письме, адресованном Джимми, ты писал, что переодевался в женскую одежду, когда вы ловили Штульца. Вы с сестрой одного роста, у вас одно лицо. Не говори мне, что у нее есть еще двойник.

Чарльз Кеннингтон слушал это, закрыв лицо руками. Теперь он поглядел на них и закатился хохотом.

– О, как вы меня разоблачили! – Он просто давился от смеха. – «Птичье личико»! Какое унижение! Майор британской армии переодевается женщиной… Я знал, когда-нибудь у меня из-за этого будут неприятности с полицией.

– О чем это ты? Возьми себя в руки, Чарльз! – резко оборвала его сестра.

– Homo sum, – ответил Чарльз. – Что означает, конечно: «это я». Да, признаюсь. Меа maxima culpa. Виноват.

Вот что он рассказал. Нита позвонила ему во время ленча в день его приезда в Лондон. Она была очень обеспокоена, потребовала, чтобы они встретились наедине. Он ответил ей, что будет в министерстве обороны до позднего вечер. Тогда они договорились, что он придет к ней домой ночью, как только освободится.

– Но зачем тебе было переодеваться? – не выдержал Найджел.

Оказывается, Нита боялась, что его узнают, когда он войдет в дом. Она сказала, что дворничиха любопытна донельзя. Она обязательно станет распускать сплетни, что Нита принимает по ночам мужчин.

– Я ответил ей, что все это чепуха. Но бедняжка была так напугана, что… В общем, я вспомнил, что у меня с собой дамский наряд, и решил надеть его. Это ее должно было успокоить. Может быть, даже развеселить. Когда совещание в министерстве закончилось, я помчался в «Клэридж», переоделся, накрасился и на такси приехал сюда.

– И?..

– И – что?

– Развеселили?

– Откровенно говоря, не очень. Видите ли, моя работа в Германии требовала, чтобы я хорошо притворялся женщиной. И стоило мне опять оказаться в дамском платье, как я начал автоматически играть ту же роль. Это совершенно не привело Ниту в восторг. То есть я хочу сказать, когда мы благополучно поднялись в квартиру, она сказала, что лучше бы мне стать снова самим собой. А я не мог остановиться и то и дело снова превращался в Берту Боденхайм… В общем, шутка вышла не слишком удачной. Во всяком случае, такую шутку не понять женщине, если она женщина до мозга костей.

– Зачем ей понадобилось увидеться с вами? – довольно холодно поинтересовался Блаунт.

– О, вы сами можете догадаться. – Возмущенный голос Чарльза удивительно походил на высокий, звонкий голос сестры. – Неужели вам это не ясно? Мы были помолвлены. После этого она сошлась с Джимми – все тут совершенно нормально, в этом нет ничего непорядочного, но она страшно боялась, что я не отказался от своих прав на нее. Она хотела первой рассказать мне, что произошло, не дожидаясь, пока я узнаю правду случайно, когда мы встретимся на людях. И конечно, она хотела перетянуть меня на свою сторону… Просто удивляешься наивности женщин!..

– На свою сторону? Против сестры, ты хочешь сказать? – спросил Найджел.

– Мой дорогой, ну конечно же. Она знает, что я души не чаю в Алисе. Ей хотелось, чтобы я, во-первых, простил ее за то, что она изменила мне, и, во-вторых, за то, что она увела у Алисы мужа. О да, мы все это обсуждали.

– И ты простил ее?

– Думаю, я внес покой в душу бедняжки, – произнес Чарльз, кинув быстрый взгляд на Найджела. – Не то чтобы я с одобрением отнесся к тому, что жизнь Алисы сломана…

– Она не сломана, – вмешалась миссис Лейк.

– Ну ладно, вы понимаете, что я имею в виду… Ты же не станешь отрицать, дорогая, что гармония в твоей жизни нарушена… Но из того, что сказала мне Нита, выходило, что скандалом тут и не пахнет, треугольник оказался весьма устойчивым, равнобедренным. И Нита, судя по всему, была очень привязана к Джимми. Словом, это была совершенно другая женщина, она поразила меня…

– Вы не могли бы объяснить это подробнее?

– Она была такая уютная, мой дорогой, такая домашняя!.. Совершенно иной человек, если сравнивать с той, которую я знал, служа в министерстве. Она говорила – как бы это выразиться? – как степенная, респектабельная замужняя женщина. Контраст бросался в глаза… Сказать по правде, она показалась мне скучной.

– Она не упоминала развод? Не выражала надежду, что мистер и миссис Лейк разведутся? – спросил Блаунт.

– Нет.

– В вашей беседе не затрагивалось что-либо, что помогло бы нам в расследовании? Подумайте хорошенько, майор Кеннингтон! Ничего, что говорило бы о другом мужчине или женщине, у которых был бы мотив разделаться с ней?

– Нет. Должен сказать, это звучит страшновато, насчет «другого мужчины или женщины». Имеются в виду моя сестра и шурин? Они – главные подозреваемые?

– Нет, майор Кеннингтон. Главные подозреваемые, как вы изволили сформулировать, – это ваша сестра и вы, – бесстрастным тоном проговорил Блаунт. – У вас двоих причин для ревности больше, чем у кого бы то ни было, насколько нам пока известно.

При этих словах ни один мускул на лице Алисы Лейк не дрогнул, ни один волос в ее элегантной прическе не шевельнулся. Она лишь иронически улыбнулась и бросила взгляд на брата. Чарльз Кеннингтон рассматривал свои ногти, потом сказал:

– Для совершения crimes passionels [11] , суперинтендант, существуют и другие причины, не только ревность.

– Например?

– О, не спрашивайте меня! – ответил Чарльз, к которому вернулась его театральность. – Главный подозреваемый не станет топить себя, подсказывая всякие гнусные мотивы, которыми могли руководствоваться другие!

Алиса смотрела на него изучающе, она что-то обдумывала. Когда он умолк, она повернулась к Блаунту:

– Вы ведь не можете исключать возможность, что яд положили не в ту чашку? Я хочу сказать: может быть, яд предназначался моему мужу?

– Такая вероятность, да, существует.

– Понимаю, – сказала она, помолчав, и сделала гримасу. – У меня был такой же мотив, чтобы убить его… Снова ревность… Низменная страсть… Чарльз, как неразумно ты поступил, подбросив мне этот соблазн!

– Что? Ах да! «Штульцевская штучка»… Да… Но откуда мне было знать, к чему это приведет?.. Что ж, мне это будет уроком. Бедная моя сестренка, я пойду с тобой на эшафот, шепча тебе слова утешения. Я…

– Мне кажется, следует прекратить этот разговор, – твердо остановил его Блаунт. – Вы оба должны понять, что преступление – дело серьезное. Вы, майор, уже знаете, как я расцениваю тот факт, что вы принесли капсулу с ядом в кабинет мистера Лейка, а затем, очевидно, совершенно забыли о ней.

– Да, знаю. Я поступил весьма легкомысленно. И сожалею об этом. Но фотографии и другие вещи отвлекли меня. Видите ли, фотографии для меня – такая увлекательная вещь, и…

– В то же время, – продолжал Блаунт, – вы и ваша сестра должны понимать, что под подозрение также будут взяты все находившиеся в комнате. Полиция не удовлетворится изучением только очевидных мотивов. Я с вами откровенен, потому что вы сами заговорили о «главных подозреваемых».

– Ваши чувства, суперинтендант, делают вам честь, – позволил себе заметить неугомонный Чарльз. – Мне кажется, в более спокойных обстоятельствах мы с вами стали бы друзьями, каких только поискать… Ну ладно, моя козочка, сейчас нам лучше оставить сыщиков заниматься своим ремеслом.

– Нам, конечно, придется проверить все ваши показания.

– Показания? Ага, удостовериться, что это я приходил сюда в тот вечер? Хорошо, установить, носит ли Алиса шляпки, не составит труда. А ночной портье в «Клэридже», думаю, вспомнит, что приблизительно в половине второго ночи наверх, как тень, проскользнула обольстительная красотка – мне пришлось топать до номера в своих шпильках. А может, не вспомнит… Впрочем, минуточку!.. Ну что я за осел! Вы не нашли в мусорной корзине ленточку?

– Нашли.

– Ага. Это избавит нас от кучи неприятностей. Нита вернула мне кое-что из моего эпистолярного наследия. Письма были завязаны ленточкой. Алиса попросила меня забрать их и уничтожить. Я так и сделал. Следовательно, я тут был.

– Почему ты взял письма, а ленточку оставил? – спросил Найджел.

Чарльз Кеннингтон изобразил на лице театральное возмущение.

– Мой дорогой! Как ты можешь такое спрашивать? Ты видел эту ленточку? Она – пурпурно-красная. Как я мог расхаживать с такой лентой? Пурпурно-красный цвет – он же мне так не идет!

– Хм, – сказал Блаунт, когда брат с сестрой ушли. – Непростой орешек эта миссис Лейк. Ловкачи оба. Очень большие ловкачи! Хм…

– Я склонен думать, что он говорил правду.

– Да уж, ему не было смысла лгать. Его нетрудно разоблачить, если…

– Я не имею в виду его визит. Не сомневаюсь, что он был здесь… Я имею в виду другое. Он сказал, что его сестра всегда говорит правду. И верит в то, что правда победит. Думаю, мне следует с ней подружиться.

– Что еще говорит ваша интуиция? – с иронией спросил Блаунт.

– Были еще одна-две оговорки… У Чарльза.

– А, это когда вы спросили, простил ли он Ниту, а он ответил: «Думаю, я внес покой в душу бедняжки».

– Вы очень проницательны, Блаунт. Да. Сейчас это звучит довольно зловеще, как намек на преднамеренное убийство, согласны? Но я главным образом думаю о… ну, во-первых, о странном слове, которое он употребил в отношении капсулы с ядом, а во-вторых, о том, что он вопреки обыкновению вдруг утратил разговорчивость, как только речь зашла об одной вещи…