В комнату метнулся вертлявый, как угорь, человечек — казалось, он двигается при помощи плавников, а не ног. Сходство с рыбой усугублялось узкой прорезью рта, который беззвучно открывался и закрывался. Спустя несколько секунд оттуда посыпались слова.

— Долго еще эта проклятая баба будет оккупировать помещение? Утром она уже отняла у меня полчаса своими знаками препинания! Знаки препинания! Нет, подумайте! Разве мне платят за то, чтобы я расставлял запятые всяким кретинкам? А как меня раздражают ее духи!

Обличительная речь Протеру выразительно перемежалась громким чиханьем. Найджел разглядывал нос с горбинкой, высокий лоб, красивые глаза, горящие за стеклами роговых очков, и странно не вязавшийся с ними безвольный рот и почти отсутствующий подбородок. Голос у этого человека был удивительно низкий, звучный, но вдруг срывался и переходил в злобный визг. Найджелу трудно было отвести взгляд от его рта, который молча прожевывал слова, прежде чем произнести их вслух.

— Я работаю в этой фирме уже четверть века, — провозгласил Протеру, — и мне казалось, что я заслужил право на свой угол (чхи!). Конечно, если вы предпочитаете, чтобы вместо чтения рукописей я кормил с ложечки безграмотных (чхи!), вышедших в тираж потаскух, я подчинюсь вашим (чхи!) новым порядкам. Это еще кто?

Стивен Протеру наконец-то заметил Найджела и сорвал очки, чтобы получше его разглядеть.

— Наш новый консультант, мистер Стрейнджуэйз. Мистер Протеру.

— Гм. Нужен позарез. Очень приятно. Может, избавите меня от мисс Миллисент Майлз? Хороша «мисс»! Не мисс, а немытая миска. Я ей только что это сказал. Она всегда… Она терпеть не может каламбуров. Я тоже, но это единственный способ выжить ее из комнаты. — Он обернулся к Лиз Уэнхем: — Новый консультант? На что нам сдался новый консультант?

— Сядьте, Стивен, выпейте мадеры и успокойтесь.

Протеру недоверчиво прищурился на переданный ему бокал, отпил глоток и причмокнул.

— Виноградную лозу завезли на Мадейру португальцы, — сообщил он присутствующим, — с Кипра, а может, и с Крита, в самом начале пятнадцатого века. Это вино — близкая родня того, что любители старины зовут мальвазией. Но под любым названием вкус у него одинаково приторный.

— Стивен, помолчите минутку, ладно? — взмолилась Лиз Уэнхем (Найджел услышал в ее голосе ласковое раздражение). — Мистер Стрейнджуэйз любезно согласился расследовать нашу неприятную историю с «Временем воевать». Вспомните, Стивен, нам же вчера его рекомендовал…

— Никто мне ничего не рассказывает!

— Беда в том, что вы просто никого не слушаете, — сказала Лиз Уэнхем.

— Мне будет интересно наблюдать за вашей работой. — И Протеру отвесил Найджелу светский поклон. — Наука, или, вернее, искусство сыска уже давно меня…

— Быть может, мы дадим возможность Стрейнджуэйзу заняться своей наукой или искусством? — вмешался Бэзил Райл.

— «В моем ремесле или суровом искусстве…» — декламировал Протеру. — Спорно, а? Необычный эпитет, знаете ли. Интересно, шел он из головы или от сердца?

— Ради бога, Стивен! — воскликнул Артур Джералдайн. — Здесь издательство, а не профессорская. Вы, я вижу, не понимаете всей серьезности иска о клевете!

— Протеру ведь нечего терять, — раздраженно заметил Райл.

Лиз Уэнхем взорвалась:

— По-моему, мы все знаем, сколько души вложил Стивен в наше дело!

— Дети, дети! Не ссорьтесь! — Протеру повернулся к Найджелу: — Я к вашим услугам.

— Я хотел бы посмотреть верстку, к которой кто-то приложил руку, а также машинописный оригинал. Мне нужны адреса генерала Торсби, Блэр-Чаттерли и мистера Бейтса, список ваших теперешних сотрудников с указанием стажа их работы в издательстве и образцы их почерков. А тем временем я бы мог побеседовать с Протеру.

Артур Джералдайн кивнул. Он пошел в угол комнаты, отпер сейф, тактично загороженный экраном — словно ничто, связанное с низменной наживой, не должно было мозолить глаза в этой светской гостиной, — и принес верстку и отпечатанный на машинке оригинал в коричневой бумажной обложке.

— Хм-м, верю, дорогой, что вы сделаете все возможное, чтобы не… — У старшего компаньона был какой-то жалкий вид, он осекся, а потом продолжал: — Понимаю, вам придется задавать разные вопросы… Но нам бы не хотелось, чтобы наш персонал был… знаете ли, слишком… я хочу сказать, чрезмерно… выведен из равновесия.

— Я убеждена, что мистер Стрейнджуэйз — сама деликатность, — успокоила его Лиз Уэнхем.

На этом Найджел распрощался и ушел в сопровождении Стивена Протеру. Стивен сообщил ему, что кабинеты двух других компаньонов расположены в том же коридоре. Потом они поднялись этажом выше, оказались на площадке, где слева был лифт, а на стене перед ними — табличка: «Уэнхем и Джералдайн. Редакция», и, пройдя несколько шагов по коридору, остановились у двери, на которой висела картонка с надписью крупными печатными буквами: «Мистер Блодуорт. Не входить».

— Вот мы и пришли, — сказал Стивен. — Мистер Блодуорт скончался много лет назад, но мы же не любим расставаться с прошлым. К тому же это сбивает с толку моих непрошеных посетителей — впрочем, увы, ненадолго. — Он задумчиво посмотрел на картонку, потом, выхватив из кармана толстый карандаш, приписал под «Не входить» — «Это относится и к вам, мисс Майлз». — Добро пожаловать в мою конуру, — сказал он, распахивая дверь.

Его комната и правда ничем не напоминала просторный кабинет старшего компаньона.

— Ну что ж, очень уютно, — заметил Найджел, с опаской оглядывая заваленный стол, голую лампочку над ним, полки с пыльными книгами и два жестких стула, составлявшие всю обстановку этого кабинета, больше смахивающего на чулан. От соседней комнаты его отделяла тонкая перегородка с окошком из матового стекла. Сквозь перегородку доносился нервный стрекот пишущей машинки.

— Она ведь творит свои тошнотворные опусы прямо на машинке, — с глубоким отвращением сообщил Протеру, — характерно, да?

— А где я буду сидеть?

— Пожалуй, в тот угол можно втиснуть маленький столик. Тогда нашей соседке будет физически невозможно сюда влезть. Останется только забить окно — и мы будем неуязвимы.

— Прекрасно. Но как тогда выходить из комнаты? Время от времени ведь придется.

— О Господи, неужели вы из тех юрких сыщиков? Я-то надеялся, что вы вроде Ниро Вульфа, никогда не вылезаете из кресла.

Очистив место на столе, Стивен положил на него верстку и оригинал «Времени воевать», однако Найджел не проявил желания тут же ими заняться. Вместо этого, ткнув в них указательным пальцем, он осведомился:

— Итак, что вы мне можете об этом рассказать?

— Рассказать? В каком смысле? — Протеру был озадачен.

— Вернемся к июлю. К тому дню, когда верстка вернулась от автора. Какого это, кстати, было числа?

— Двадцать второго.

— Она пришла по почте или автор ее принес?

— По почте. А какая разница?

— Вероятно, никакой. Что произошло потом? Какой тут у вас порядок?

Под лихорадочный треск машинки в соседней комнате Найджел узнал от Стивена следующее: верстка пришла с дневной почтой двадцать второго июля. Пакет принесли в кабинет Бэзила Райла. После обеда он стал ее просматривать, чтобы удостовериться, все ли замечания типографии сняты автором и разумна ли его правка. Совещание по рекламе помешало Райлу закончить работу в тот же день, поэтому он унес верстку домой. После ужина он обнаружил, что оскорбительные места не изъяты. Наутро он посоветовался с Джералдайном и Протеру — можно ли их тихо вычеркнуть самим и послать книгу в печать или же лучше связаться с генералом Торсби. Хотя в свое время генерал и давал согласие на купюры, Джералдайн решил, что фирме следует объясниться с ним начистоту и внести в это дело полную ясность. Поэтому на два часа было назначено совещание с участием компаньонов, их юриста и автора. Там, как уже рассказывали Найджелу, произошел крупный разговор, однако генерала в конце концов удалось уломать, и опасные куски были вычеркнуты тут же, на месте. Совещание окончилось около трех часов дня. Райл сразу же принес верстку Протеру с просьбой ее просмотреть — нет ли там опечаток, не замеченных типографским корректором и автором.

— Это обычно входит в ваши обязанности? — спросил Найджел.

— Нет, я просто старая рабочая лошадь. Райл сам бы это сделал, но он был занят по горло очередной рекламной шумихой. Он же у нас (чхи!), знаете ли, энтузиаст. Так и кипит.

— Теперь мы подходим к роковому часу. Примерно к трем часам дня двадцать третьего июля. Вы читаете верстку. Сколько времени у вас на это ушло?

— Я прочел почти все к половине седьмого — работаю ведь я быстро, и глаз у меня наметанный. Кончил вычитывать утром, часов в одиннадцать, и передал Бейтсу для отсылки по почте.

— В какой части книги находятся эти спорные места?

— В третьей главе и в конце тринадцатой.

— Вы прочитали тринадцатую главу до того, как ушли вечером домой?

— Да. Из семнадцати глав я прочел четырнадцать.

— Таким образом, кто-то приложил руку к верстке либо после того как вы ушли, либо на следующее утро. Иначе вы заметили бы пометку «Надо!», когда читали.

— Конечно.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно.

— Что ж, давайте тогда начнем с вечера. Вы имеете представление о том, кто мог находиться в помещении после вашего ухода?

По словам Стивена, компаньоны обсуждали с ним этот вопрос только вчера. Теперь невозможно восстановить даже их собственные действия в тот вечер — четыре с лишним месяца назад. Но, насколько они припоминают, Джералдайн поднялся к себе на верхний этаж сразу же после шести тридцати. Лиз Уэнхем вышла из издательства около шести тридцати. Бэзил Райл работал до семи, после чего ушел. Что же касается служащих, часть из них кончает работу в пять, остальные в пять тридцать; исключение составляют только секретарши компаньонов — они иногда остаются работать сверхурочно. Но по табелю видно, что вечером двадцать третьего никто из секретарш не задерживался.

Из дальнейших расспросов Найджелу стало ясно, что парадный подъезд запирается на замок и на засов в пять тридцать; те, кто задерживается, должны выходить через боковую дверь. Секретарша сидела в приемной до пяти тридцати и заверила компаньонов, что после своего ухода генерал Торсби не возвращался.

— А эта боковая дверь? У кого от нее ключи?

— У компаньонов. У меня. И есть запасной ключ в столе у секретарши в приемной. По-моему, раза два его брала Миллисент Майлз, когда хотела вернуться и поработать подольше.

— Таким образом, после семи вечера в издательстве официально никого, кроме мистера Джералдайна, не было?

— И его жены. Насколько мы знаем.

— А мисс Майлз? Она в тот день здесь работала?

— Не помню. Дело ведь было так давно…

Найджел закинул голову и посмотрел на Стивена Протеру:

— Вам кажется странным, что я выясняю, где тогда находились люди, которые явно вне подозрения? Но кто же, кроме компаньонов, автора и вас, мог тогда знать об огнеопасных пассажах в тексте?

Стивен фыркнул:

— Милый мой, вы и не представляете, какие тут сплетни…

— Но кто их пустил? Откуда они пошли?

— Ну хотя бы Джейн. Секретарша Артура. Она в тот день вела протокол совещания с Торсби.

— Да, я заметил — она не очень-то склонна держать язык за зубами.

— Вам надо учесть, что в издательствах, как ни странно, многие интересуются книгами, а уж те, кто связан с компаньонами, и редакторский состав — подавно. Ручаюсь, что новость о скверной проделке генерала за несколько часов облетела издательство.

— Охотно верю. Теперь вспомним утро. Когда вы пришли?

— В половине десятого.

— И верстка лежала там, где вы ее оставили?

— Не совсем. Но уборщицы вечно все перекладывают у меня на столе.

— Вы, случайно, не взглянули опять на купюры?

— Нет. Я стал вычитывать дальше, с той страницы, на которой остановился.

— Вы все время находились в комнате с девяти тридцати до одиннадцати, пока верстку не отнесли мистеру Бейтсу?

— Я стараюсь это припомнить с тех пор, как разразился скандал. Наверняка минут пять провел в уборной, я человек устойчивых привычек, но это было, вероятно, без четверти десять. И, конечно, иногда выскочишь с кем-нибудь поболтать. Право же, спустя такое долгое время невозможно все досконально припомнить.

— Таким образом, теоретически, к верстке могли приложить руку в любое время между шестью тридцатью вечера двадцать третьего и одиннадцатью часами утра двадцать четвертого. Потом сделать это мог либо сам Бейтс, либо неизвестная нам Черная Рука в типографии.

— Выкиньте сразу же Бейтса из головы. Он — старый зануда, но никогда ничего не сделает во вред фирме. Однако на мои слова можно полагаться, если предположить, что я говорю правду, — заявил Стивен, лукаво глядя на Найджела.

— Будем исходить из этого предположения, — ответил Найджел. — Во всяком случае, пока.

— Беда в том, что у меня было больше возможностей, чем у любого другого.

— Ну а мотив? Зачем?

— Тут вы правы. Зачем — неизвестно.

Светло-голубые глаза Найджела выражали любопытство, живое, но добродушное любопытство, которое обычно, как под гипнозом, вызывало всех его собеседников на откровенность. Даже тех, кому эта откровенность вовсе не была на пользу.

Он откинулся назад и спросил:

— Как по-вашему, кто это сделал?

Тонкие губы Стивена с опущенными вниз уголками шевелились, подыскивая слова. Что он хотел сказать, Найджел так и не узнал, потому что окошко за его спиной открылось и чей-то голос спросил:

— Как пишется «гекатомба»?

— Я этого слова не употребляю, — желчно кинул через плечо Стивен.

— Но у вас же есть орфографический словарь? — Голова Миллисент Майлз просунулась в окно, как лошадиная морда из стойла. — Ах, к вам кто-то пришел…

— Да.

— Может, вы нас познакомите? — спросил, поднимаясь, Найджел.

— Мистер Стрейнджуэйз — мисс Майлз, — буркнул Стивен. — Он у нас немного поработает.

Миллисент Майлз протянула в окно руку в кольцах:

— Очень рада. Надеюсь, вы меня поддержите. Вы должны повлиять на мистера Протеру, он так упрям!

Найджел не имел представления, о чем идет речь. Наигранно аристократическое произношение, черное шерстяное платье с перхотью на плечах, жемчужное ожерелье, большой рот с торчащими вперед зубами, блуждающий взгляд зеленых и довольно дерзких глаз, характерный для писателей и хозяек салонов. Все это Найджел отметил сразу. Беседовать через окошко было неудобно, пришлось согнуться и стать боком, словно перед железнодорожной кассой.

— Как подвигается книга, мисс Майлз? — спросил он.

Она вдруг стала вращать глазами. У нее, как он потом узнал, была такая манера, до странности не вязавшаяся с ее самоуверенностью, — как видно, пережиток тех дней, когда она была еще нервна, застенчива и неуклюжа.

— Просто мучение! — пожаловалась она.

— А я-то думал, что у вас роды проходят безболезненно, — заметил Протеру.

Мисс Майлз рассмеялась, обнажив большие зубы:

— Обычное мужское заблуждение, правда, мистер Стрейнджуэйз?

— Едва ли, — сказал Стивен. — Ваша машинка с утра трещит не умолкая. Вы творите, как видно, в трансе.

— Но, я по крайней мере, хоть что-то пишу, — парировала она с приторной улыбкой — напрасной, ибо Стивен на нее не смотрел.

Эта перепалка удивила Найджела. Она звучала как ссора старых супругов, у которых оружие от долгого употребления уже притупилось. Правда, Протеру — капризный чудак, от него трудно ждать вежливости и светского обхождения.

— Вы, я вижу, давно знакомы? — спросил он.

Оба ответили почти разом:

— Даже чересчур!

— С июня, когда я стала пользоваться этой комнатой, мы сделались соседями. И я уже привыкаю к странностям мистера Протеру. Как говорится, не бойся собаки, которая лает…

Найджел улыбнулся:

— Я согласен с Кристофером Фраем: для меня лай пострашней укуса.

Мисс Майлз разразилась громким, трескучим смехом:

— Это надо записать.

— Не преминет вставить в книгу, — пробормотал Стивен, — причем без ссылки на источник.

— Зайдите, поболтаем, мистер Стрейнджуэйз. Я на утро работу закончила. А разговаривать, согнувшись пополам, не очень удобно.

Найджел вопросительно поглядел на Стивена, который всем своим видом выражал крайнее отвращение, и, захватив верстку, вышел в коридор. Он заметил, что в дверь мисс Майлз врезан новенький замок. Комната ее была просторнее, чем у Стивена, но обставлена скупо. Посредине, на коврике, стоял стол и канцелярский стул спинкой к двери. Кроме кресла, электрического камина, вазы с цветами на подоконнике и пишущей машинки, больше ничего не было. Рядом с машинкой аккуратной стопкой лежала напечатанная рукопись. В глаза Найджелу бросился квадратный листок бумаги, приколотый к стене.

— Рабочий график, — пояснила мисс Майлз. — Каждый день я удлиняю эту линию, чтобы видеть, сколько я написала. Это меня дисциплинирует.

— Сразу виден профессионал.

— Что ж, писать — моя профессия. Меня бесит интеллектуальное кокетство. У меня есть товар. И я хочу продать его как можно выгоднее. Поэтому мне нельзя снижать производительность. — Она опять завращала глазами. — Вас это шокирует?

Найджел вежливо, но неопределенно хмыкнул:

— А вы давно в издательском деле? Я что-то не припомню…

— Время от времени я беру специальную редактуру. Специализация — бич нашей эпохи. — Мисс Майлз произнесла эту банальность с таким жаром, будто воткнула флаг в землю, куда не ступала нога человека. — Эге, — продолжала она, — да у вас, я вижу, книга Тора?

— Вы его знаете?

— Я слишком многих знаю. Это жестокая расплата за литературный успех — никуда не денешься от своих читателей. Лекции, приемы, письма поклонников, интервью журналистам… Иногда я жалею, что взяла перо в руки. — Мисс Майлз театрально вздохнула.

— Но такая жизнь вам все же нравится? Ведь это пища для вашей автобиографии.

Популярная романистка одарила его по-детски наивным взглядом:

— Вы согласны со мной, что автобиография должна быть до конца и безоглядно откровенной?

— Да — когда пишешь о самом себе. Но если начнешь кидаться на других… — Найджел поднял верстку.

— Да, да. Кажется, с книгой Тора были какие-то неприятности…

— Кому-кому, а вам это известно! — послышалась злобная реплика из соседней комнаты. — И какие именно — известно.

Миллисент Майлз поднялась и захлопнула окно.

— Гадкий карлик, — проворчала она. — Но в своем деле — гений. Приходится терпеть.

В разговоре с эгоистом нетрудно направить беседу в нужное русло так, чтобы он этого даже не заметил; труднее не дать ему уклониться в сторону. В эгоизме Миллисент Майлз, по мнению Найджела, было много ребячьего: неспособность умственно повзрослеть и принесла такой успех этой плодовитой романистке. Она не уклонялась от разговора на занимавшую его тему и явно была уверена, что Найджел просто видный мужчина, которому лестно поговорить с Миллисент Майлз. Найджел, естественно, предоставлял ей в этой беседе ведущую роль. Такая писательница, как она, простодушно заявил Найджел, должна обладать особой наблюдательностью и уметь разгадывать характеры. Будь он одним из хозяев издательства, он сразу бы пришел к ней за советом, тем более что она работала рядом с той комнатой, где нафокусничали с версткой. Она, конечно, целиком погружена в свое творчество, но часто подсознание, особенно у такой чувствительной натуры, как мисс Майлз, воспринимает явления, которые сознание не сразу отмечает. Однако, может быть, ее вообще не было тут двадцать третьего и двадцать четвертого июля?

Вопрос разрешился при первом же взгляде на график. Линия была сплошной в те дни, когда миссис Майлз здесь работала, и намечена пунктиром, когда отсутствовала. Двадцать третьего и двадцать четвертого линия была сплошной. Но что касается тайных посещений соседней комнаты, она ничего припомнить не могла. Она пожаловалась, что люди тут то и дело бегают друг к другу, поэтому она и попросила мистера Джералдайна врезать в дверь замок. Так как отношение Миллисент Майлз к исправленной верстке ограничивалось только ее соседством с местом преступления, Найджелу пришлось оставить эту тему, чтобы не выйти из роли временного редактора. Он попытался подойти к вопросу с другого конца:

— Когда вы заглянули в комнату Протеру, вы сказали: надеюсь, вы меня поддержите…

— Да, об этом нам и надо поговорить с глазу на глаз. — Она понизила голос, кинув предостерегающий взгляд на перегородку между своей комнатой и конурой Протеру. — Когда мистер Райл попросил меня отдать фирме мою автобиографию, мы условились, что «Уэнхем и Джералдайн» переиздадут кое-какие из моих ранних и уже давно распроданных романов. Я убеждена… — В ее зеленых глазах появилось нечто отрешенное, словно она благоговейно взирала на знамение свыше. — Я убеждена, что они дадут духовную пищу молодому поколению. Поэтому позиция Стивена Протеру мне кажется возмутительной!

— Вы говорите, что у вас с мистером Райлом об этом была договоренность? Но в договоре такого пункта нет?

— Джентльменское соглашение. А оно всякой солидной фирмой обычно выполняется.

— Но вряд ли влияние Протеру так велико.

— Что вы, тут его просто боготворят. — В ее манерной речи вдруг зазвучали простонародные нотки. — И мисс Уэнхем почему-то на меня взъелась. Вот кикимора! А если они вдвоем насядут на Артура Джералдайна — он ведь человек слабый…

Найджел предоставил ей трещать дальше и перебирать свои обиды с поистине женской дотошностью. Сохраняя почтительную, но ни к чему не обязывающую мину, как и подобало новому сотруднику фирмы, который не имеет права обсуждать ее действия и в то же время противоречить одному из ее доходных авторов, Найджел под прикрытием футляра от пишущей машинки листал верстку «Времени воевать», пока не дошел до конца главы, вызвавшей весь скандал. Последний абзац был восстановлен: «Надо!» В глаза ему бросилось слово «гекатомба».

Когда Миллисент Майлз замолчала, дабы перевести дух, Найджел поднялся и пообещал ей сделать все, что в его слабых силах. На ходу он будто нечаянно смахнул рукой на пол несколько верхних листков лежавшей лицом вниз на столе рукописи. С пространными извинениями он собрал их с пола и положил на место, успев, однако, пробежать глазами последние фразы, напечатанные мисс Майлз перед тем, как она открыла окно в комнату Протеру. Там не было слова «гекатомба», и при всей высокопарной причудливости ее стиля оно никак не ложилось в контекст.