Глава 4
Вторая репетиция
Когда Мартина открыла, глаза на второе утро после начала своего удивительного приключения, ей показалось, что ее наконец выбросило на мирный берег после нападения пиратов, кораблекрушения и шторма. Вокруг было тихо, комната чисто прибрана. Стояло ясное утро, и косые лучи восходящего солнца высвечивали на стене четкие ярко-оранжевые квадраты. Она вспомнила, что это комнатка Джейко, и заметила на стене выполненные в цвете эскизы декораций к «Двенадцатой ночи» Шекспира. А прямо над кроватью висела смешная карикатурная маска, очень похожая на самого Джейко. А все-таки комнатка тесновата, слишком уж тесновата, подумала Мартина, уже деловито прикидывая про себя, как разместить здесь свое нехитрое имущество, лежащее пока что в камере храпения.
Ванная комната находилась на первом этаже флигелька, и, спускаясь туда, Мартина еще на лестнице ощутила приятный аромат кофе. Дверь на кухню приоткрылась, и высунулась шарообразная голова Джейко. Ее надвое делила широкая улыбка.
— Завтрак будет подан через десять минут! — объявил Джейко.
Из всех прелестей ее нового жилища больше всего Мартине понравился горячий душ, поскольку она успела наскоро вымыть свои уже далеко не свежие волосы… Слава Богу, хоть стрижка короткая…
Не прошло и десяти минут, как девушка уже входила на кухню.
— Шик! — сказал Джейко, одобрительно ее осмотрев. — Вот что делает из завалящих замухрышек горячий душ и свежий халатик. Киска, ты свежа и красива, как школьница перед первым экзаменом.
Он провел Мартину в большую комнату, которая служила одновременно и столовой, и гостиной, и холлом, и мастерской. Девушка про себя удивилась, что Джейко, такой аккуратный в своей работе, у себя дома ходит как последний оборванец. На нем были мятые серые штаны, заляпанная краской фуфайка и продранная на локтях домашняя куртка. Он был небрит, глаза налиты кровью, словно Джейко здорово поддал вчера ночью. Впрочем, он был все так же обходителен, как и накануне.
— Я хочу предложить, чтобы мы каждый день завтракали вместе, — сказал он. — Скажем так, в твой полупансион, крошка, входит легкий завтрак и ужин, а уж обедать ты можешь где тебе заблагорассудится. Однако поскольку я несомненно лучше тебя готовлю, то ужин буду стряпать только я лично… Идет?
Мартина осторожно ответила:
— Спасибо, Джейко, вы так фантастически добры ко мне, что я прямо не знаю, как и благодарить… Но, понимаете ли, дело в том, что я еще не знаю, сколько я буду зарабатывать, и следовательно…
— Могу сразу сказать — поскольку у тебя будут, так сказать, удвоенные функции — костюмерши и актрисы, я думаю, тебе будут платить что-нибудь около восьми фунтов стерлингов в неделю. А твой полупансион здесь будет стоить… ну, скажем, два фунта.
— Но ведь это же очень мало! — робко заметила Мартина. — Я хочу сказать — за полупансион… Почему так, Джейко?
Француз постучал ложечкой о блюдце:
— Минутку! Если ты боишься меня, то совершенно напрасно! Не подумай, тебе не придется дружить со мной… Конечно, тебе могли наболтать, что я распутник. Правда, я и сам не отрицаю своей слабости к женскому полу, но… Видишь ли, киска, ты совсем не в моем вкусе. Мне нравятся более зрелые женщины, более раскованные, более… — он осекся и ухмыльнулся. — И еще запомни, что тебе не угрожают никакие скандалы, пока ты тут. Считай, что я святее римского Папы, вот так! А пока что ешь. Поскольку у меня нашлись яйца, оливки и паштет, я сделал омлет и мясное суфле.
Они весело и быстро позавтракали, потом Мартина вымыла посуду и Джейко с важностью обрисовал ей распорядок дня на сегодня. С утра ей предстояло выполнять работу костюмерши, в три часа дня у нее пройдет официальная репетиция в качестве актрисы-дублерши, а на вечерней репетиции она снова будет выполнять обязанности костюмерши мисс Гамильтон.
— Вот такой чудовищный рабочий день! — заключил Джейко и вытащил из кармана смятые бумажки с отпечатанной на машинке ролью. — Изучи как следует тринадцатую страницу. Такой у тебя будет крошечный пробный кусочек. Надеюсь, за утро, пока будешь крутиться в своей гримерной, ты его зазубришь наизусть… Ну, что скажешь? Я не слышу криков восторга!
— Я в восторге! — крикнула Мартина, улыбаясь. — Просто не то слово! Я так счастлива и благодарна, что просто не могу поверить во все это. Мне кажется, я сплю и вижу дивный сон… Меня только тревожит, что я как бы готовлюсь занять чужое место и что люди вокруг решат, будто это неспроста… Вы же знаете, что могут подумать…
— Пустяки! — воскликнул Джейко, небрежно махнув рукой. — Пока что предполагается, что эту роль будет играть Гая Гейнсфорд. Она, конечно, не вытянет ее, но ведь она племянница супруга нашей примы и, следовательно, находится в очень выгодной позиции.
— Да, но ведь ее дядя…
Джейко оборвал Мартину:
— Кларк Беннингтон был в свое время прекрасным актером. Сейчас он — пустое место. Он слишком много пьет, а когда выпьет, кидается на людей. Самое лучшее — забудь о нем.
Джейко медленно встал из-за своего рабочего стола и пошел в ванную. Оттуда Мартина услышала его неразборчивый голос:
— Я советую тебе не обращать на него внимания, хоть это и непросто. Во всяком случае, не позволяй Бену загнать тебя в угол. Это будет большая ошибка. Я сам в свое время… — тут слова заглушил шум воды.
Чуть позже Джейко крикнул:
— Беги в театр одна! Я занят. Полно работы…
Мартина вышла, унося в груди чувство тревога. Но стоило ей открыть свою роль и вчитаться в нее, как все жизненные сложности превратились в маленькое облачко на фоне сияющей перспективы. Она целиком погрузилась в заучивание, и ничто уже не могло отвлечь её. Ведь она становилась лондонской актрисой!
* * *
В три часа Мартина вместе с двумя другими молодыми студийцами под руководством помощника режиссера отработала свою первую репетицию в «Вулкане». Пока только одну сценку. Джейко сновал туда-сюда вокруг сцены, судя по его виду, занимаясь крайне важными, но совершенно непонятными делами. Если не считать студийцев и Джейко, театр был пуст.
Мартине удалось заучить свою роль, но, когда требовалось соединять реплику с одновременным движением по сцене или жестом, слова, как назло, куда-то пропадал и из головы… На сцене надо было делать все слаженно и непринужденно, постоянно учитывая зрителей, и Мартине все это вдруг показалось вовсе не таким простым, как прошлой ночью, когда она попала в волшебную сказку…
К полному удивлению Мартины и ее партнеров, к концу репетиции они все же смогли довести сцену до полной слитности реплик и движений. Но, увы, теперь это была всего лишь рутинная работа. Мартина с большим унынием подумала, что она мало чем отличается от других студийцев — такая же серость… Клем Смит, помощник режиссера, только давал им краткие указания, что делать, и посматривал в лежащий у него на коленях текст. Глядел он хмуро и сонно, словно ел невкусную засохшую кашу. Это показалось Мартине ужасным, обидным до слез. Это даже не было провалом, нет, она просто превратилась в одну из многих, в часть невзрачной массовки, и применить на практике все заветные задумки просто не было возможности. Да и оставались ли у нее какие-нибудь задумки, ведь голова Мартины была уже практически неспособна совершать какие-либо действия, кроме поворотов влево и вправо…
Наконец Клем Смит захлопнул папку с текстом и скучным голосом объявил:
— Спасибо, ребята. Следующая встреча — завтра в одиннадцать.
Он с удовольствием закурил, вышел из зрительного зала, не торопясь прошел через фойе и выскользнул в парадную дверь.
Оставшись на сцене одна, Мартина с трудом удержалась от слез… «В прежние времена девушка в моем положении поплакала бы в подушку, а потом пошла в церковь на исповедь, — подумала она. — А мне и этого не дано. Беда в том, что я снова поверила в свои грёзы, поддалась… Вообразила себе слащавую сказочку о бедной и талантливой девушке, которая купается в теплом свете юпитеров и уже почти стала звездой, а ведь она всего-то сыграла вчера малюсенькую минутную реплику, сделала один точный жест, да и то из-за вчерашнего нервного перенапряжения. Нет, хватит пустых грез!»
Ну ладно, это еще не все, сказала себе Мартина. Ведь ей даже не пообещали ничего определенного. И Адам Пул всего лишь намекнул ей, что ему очень жаль, но при нынешнем положении вещей у нее нет шансов… Но она, прислушиваясь к одним его словам, будто нарочно пропускала мимо ушей другие. Да, теперь она вспоминает. Мартина намеренно хотела себя обмануть, пожить еще немного в сладкой сказке. А теперь перед нею реальность. И ничего сказочного. Просто она оказалась серой. Годной лишь для реплик типа «кушать подано»…
В бессильном детском отчаянии Мартина расшвыряла листки со своей ролью по сцене…
— Пропади всё пропадом, чтоб я сдохла! — крикнула она сквозь злые слезы.
— Совсем неплохо! — раздался голос Адама Пула.
Его фигура отделилась от темной стены. Он встал у самой оркестровой ямы, положив руку на барьер, отделяющий ее от сцены.
— У вас уже отработана некоторая механика, — заметил он. — Поработайте над этим до завтра, а потом начните думать конкретно о своей героине. Запомните устройство дома, в котором она живет. Постарайтесь внутренне сжиться с обстановкой, с декорациями. Потом прикиньте, чем девушка занимается весь день, о чем думает, прежде чем попадает, так сказать, на сцену. А сейчас давайте посидим пять минут, поговорим об актерском искусстве. Любопытно, что вы о нем думаете…
Мартина спустилась в зал, они сели рядом, и Адам Пул заговорил. Говорил он просто, без особого жара, но очень хорошо и убедительно. Сперва Мартина от волнения не вполне понимала его довольно сложные мысли об актерской игре, да еще отвлекалась постоянно на звук шагов Джейко, который, как обычно, сновал по театру по своим загадочным делам. Но постепенно ее скованность прошла, и Мартина стала рассуждать о трудностях, испытанных ею в свой первый день на сцене лондонского театра. В конечном счете их беседа получилась очень серьезной и полезной. Мартина даже не отдавала себе отчета, как ей интересно и легко с Адамом, с мистером Пулом, который два дня назад казался ей недосягаемой вершиной.
Джейко вышел на сцену из-за кулис и, приложив к глазам ладонь козырьком, всмотрелся в зал.
— Адам? Ты где? — позвал он.
— Я здесь. Что такое?
— Звонит Элен и спрашивает, отчего ты не позвонил ей в четыре часа, ведь уже половина шестого… Ты подойдешь к телефону?
— А, черт! Сейчас! — воскликнул Пул, вставая. Мартина поспешно отскочила.
На ходу Пул обернулся и бросил:
— Все идет хорошо, мисс Тарн. Проработайте еще те ходы, о которых мы говорили, ладно? Мы относимся к нашим студийцам очень серьезно и считаем их, без шуток, просто частью нашей труппы. Так что вы уж постарайтесь. Следующая репетиция у вас завтра утром… — Он вдруг осекся и добавил другим голосом: — Я надеюсь, вы довольны тем, как устроились у нас в «Вулкане»?
— Еще бы! — подтвердила Мартина.
— Вот и хорошо. Извините, я спешу… Джейко, если понадоблюсь, ищи меня в конторе.
Дверь за ним захлопнулась. В зрительном зале повисла тишина, Джейко медленно подошел к рампе.
— Где ты там, крошка? — окликнул он Мартину.
— Здесь.
— Ага, кажется, я тебя вижу… Точнее, только кусочек тебя. Где же остальное? Выйди-ка на свет Божий. Ты мне нужна для одной работенки.
* * *
Как выяснилось, работенка состояла в том, чтобы на пару с Джейко сшить уже скроенное фантастическое платье, в котором главная героиня пьесы должна была появиться на балу. Модель была причудлива, на черном фоне мерцали золотые двуглавые орлы, а на талии была вставка из сценического холста, на котором пишут декорации. Мартина и Джейко сели голова к голове у швейной машинки, установленной в гардеробной рядом с гримерной Дорси. Потом Мартина шила уже одна, а Джейко расхаживал взад-вперед вдоль большого стола, раскраивая новые платья. Затем, уже около семи часов, он вышел «купить чего-нибудь пожрать».
Мартина шила и одновременно повторяла свою роль, и реплики ее обретали ритм, совпадающий с перестуком машинки. Иногда причудливая обстановка, странные слова, вылетающие из ее уст, делали все вокруг совершенно неузнаваемым, а сама Мартина словно стала иным существом, с удивлением вспоминающим свое прежнее «я»… Стрекотала машинка, ползли по столу сказочные лоскутья ткани, странно, гулко звучал ее голос, повторяющий роль… И как только Мартина выключила машинку, у нее мелькнуло чувство, что она созрела для той сцены с Пулом, где надо посреди разговора как бы невзначай склонить ему голову на плечо. И Мартина смело, проникнутая новым пониманием роли, сделала все эти движения и произнесла ключевую фразу, прислонившись головой, за неимением плеча Пула, к швейной машинке… Прикрыв глаза, она попыталась понять, хорошо ли ей это удается.
Когда она их открыла, по другую сторону стола перед ней стояла Гая Гейнсфорд.
От мгновенного ужаса у Мартины кровь застыла в жилах. Она издала вопль, ножницы выскользнули у нее из рук и со звоном упали на кафельный пол гардеробной.
— Извините, что напугала вас, — сказала мисс Гейнсфорд грустно. — Я думала, вы задремали, и потому вошла тихонько… И только потом до меня дошло, что вы репетировали ту самую сцену…
— Меня, видите ли, взяли в студию, — пробормотала Мартина.
— Значит, у вас было прослушивание и репетиция?
— Да. Я ужасно сыграла на репетиции, так ужасно, что самой плакать хотелось. И я решила еще раз попробовать наедине, без наблюдателей…
— Не надо. Не надо передо мной оправдываться, — заблеяла Гая Гейнсфорд.
Мартина увидела на ее прекрасных глазах слезы — густой грим начинал растекаться по лицу. Маленький пухлый ротик кривился…
— Вы ведь понимали, понимали, что вы со мной делаете! Что вы мне причинили этим! — Гая почти рыдала.
— Боже мой! — воскликнула Мартина, чувствуя пустоту пол ложечкой. — Что все это значит? Я всего только получила место в студии, вот и все! И я ужасно благодарна людям, взявшим меня, и не хочу их подвести!
— Вы напрасно пытаетесь запудрить мне мозги. Я отлично понимаю, что происходит!
— Ничего не происходит! — Мартина разрывалась от жалости и страха. — Ничегошеньки! Пожалуйста, не надо плакать! Я самая обыкновенная актриса-студентка, понимаете?
— Это смешно — говорить, будто вы обыкновенная, раз вы сами только что разыграли передо мной кусочек моей роли! — Голос у Гаи Гейнсфорд от слез ломался между баритоном и фальцетом, как у подростка, и звучало это довольно комично. — Знаете, что о вас все говорят? «Она похожа как две капли воды!» А мне пришлось выкрасить волосы, чтобы стать хоть немного похожей! Они тут, видишь ли, париков не признают! И еще я обрезала себе волосы, сделала эту чудовищную прическу… А я ведь натуральная блондинка, и у меня были такие прекрасные, длинные волосы… Сколько мне пришлось вынести унижений! И еще — ни в одном театре автору пьесы не позволят так разговаривать с актерами, как Джон Резерфорд говорит со мной! Он меня открыто оскорбляет! А Адам так уклончив, так обтекаем, не поймешь, что у него на уме…
Она со всхлипом вздохнула и стала судорожно рыться в сумочке в поисках платка.
— Мне очень, очень жаль, — тихо сказала Мартина. — Так обидно, когда репетиции проходят плохо. Но ведь иногда случается, что после неудачных репетиций на премьере бывает оглушительный успех, не так ли? И потом, ведь пьеса очень хороша, правда?
— Да меня тошнит от этой пьесы! — сквозь слезы выкрикнула мисс Гейнсфорд. — Это просто глубокомысленная чушь, которую смогут понять только какие-нибудь профессора с академиками! Я в ней ни черта не смыслю! Почему дядя не оставил меня играть то, что я играла, — вторые и третьи роли? Согласна, до вашего появления мое положение было гадким, но теперь оно стало просто нестерпимым! За что мне это?!
— Поймите, я вовсе не собираюсь играть вашу роль! — еще раз попыталась внушить Мартина. — У вас все будет в порядке. Пожалуйста, не надо расстраиваться из-за пустяков, это только ухудшит все дело.
— Мне все говорят: «Какая жалость, что эта Тарн появилась так поздно!» Не надо меня обманывать…
— Чушь. Вам так кажется из-за моего внешнего сходства с мистером Пулом…
— Ничего мне не кажется! О вас все судачат! И я не понимаю, как вы можете преспокойненько сидеть тут и терпеть пересуды! Разве что это правда — что о вас говорят… Это правда?
Мартина устало сложила руки перед собой.
— Мне все равно, что обо мне скажут. И во всяком случае, я за собой греха не вижу…
— Вы хотите сказать, что ваше сходство случайно? И вы не родственники?
Мартина глубоко вздохнула:
— Ну, если между нами и есть родство, то настолько отдаленное… Даже глупо называть это родством. И я не хотела никому говорить об этом. И уж в театр я попала вовсе не благодаря мистеру Пулу.
— Мне все равно, как вы попали в театр, но, ей-богу, скорее бы вас тут не стало! Как вы можете оставаться здесь, зная, какой из-за вас назревает скандал! Это с вашей стороны просто жестоко! Должна же быть в людях хоть капля порядочности! Неужели вы начисто лишены совести?!
Мартина горько сказала:
— Я не хочу отбивать у вас роль, поймите. Но мне эта работа очень важна, она мне жизненно необходима! Я с таким трудом устроилась в театр, как же я могу сразу все бросить?! Я ведь вам никакого вреда не причиню…
— Вы его уже причинили! У меня из-за вас нервное истощение! — Мисс Гейнсфорд снова всхлипнула. — Вы задались целью устроить мою отставку… Да еще дядя Бен меня изводит и изводит… Нет, это просто какой-то несчастный для меня театр. И если… — тут голос Гаи Гейнсфорд так артистично завибрировал, что Мартина даже диву далась, — …и если у вас есть хоть капля жалости ко мне, хоть немного человеческого сочувствия, вы не станете продолжать эту пытку!
— Все это вздор. Вы поднимаете шум из-за пустяков, — стояла на своем Мартина, чувствуя, однако, предательские нотки в собственном голосе.
И тут Гая Гейнсфорд решилась на финальную фразу, на апофеоз… Она прошептала дрожащими губами:
— Значит, вы не сделаете этого для меня… — и вдруг ударилась в рыдания уже совершенно открытые, без стеснения…
Мартина в ужасе почувствовав, что не сможет устоять перед этим напором. Ах, если бы у них с Гаей могли найтись общие интересы, тогда они, вероятно, поладили бы… Но сейчас было поздно. Краткое ощущение счастья исчезло. Мартине оставался лишь один путь — уйти… И она, с трудом шевеля губами, выдавила:
— Ну хорошо, я поговорю с мистером Пулом… Я скажу, что не могу оставаться в студии…
Мисс Гейнсфорд отвернулась. Только что ее голова и плечи вздрагивали от рыданий, но тут они замерли. Тянулась пауза. Затем Гая высморкаюсь в свой платочек и поглядела на Мартину затравленными глазами.
— Но если вы останетесь костюмершей мисс Гамильтон, вы все равно будете под рукой! — жалобно сказана она.
— Вы хотите, чтобы я вообще оставила театр? И лишилась всякой работы?
— Ну, я имела в виду не совсем то… — промямлила мисс Гейнсфорд.
Послышались шаги и голос в коридоре. Мартине вовсе не хотелось, чтобы Джейко увидел всю эту сцену.
— Я пойду поищу мистера Пула, — быстро сказала она. — Поговорю с ним, если он в театре.
Мартина пошла к двери, но Гая поймала ее за руку.
— Прошу вас! — простонала она. — Вы были так добры ко мне, вы… Но прошу вас, не говорите обо мне… Не передавайте наш разговор мистеру Пулу! Боюсь, что он не поймет, что…
И вдруг Гая застыла в дурацкой позе, сохраняя на лице гримасу отчаяния, как персонаж мультика, если остановить ленту…
Мартина обернулась и увидела в дверях Адама Пула и Джейко. Неожиданно на Мартину напал нервный смех:
— Да что же это такое! Уже в третий раз вы появляетесь, извините меня, как чертик из табакерки!
— Что за шуточки? В чем дело? — нахмурился Пул.
— Извините… Ничего страшного. Просто то и дело у меня с кем-нибудь возникают сложности, и тут появляетесь вы…
— Так-так, а что за сложности на сей раз? — Адам Пул пристально взглянул на покрывшуюся пятнами мисс Гейнсфорд. — Что стряслось, Гая?
— Ничего, ничего! Все в порядке, мистер Пул! — мелко закивала Гая, пряча в сумочку влажный от слёз платочек. — Просто мне надо побыть одной… Извините…
Гая бросила умоляющий взгляд на Мартину и бочком протиснулась в дверь. Пул пристально посмотрел ей вслед и снова обернулся к Мартине.
— Да, такое нужно снимать на пленку! — заметил Джейко, подмигивая Мартине. — Жаль, что мы не в Голливуде. Там такие сцены идут «на ура»!
— Пойди-ка выясни, какая муха ее укусила! — предложил ему Пул.
— Она же сказала, что хочет побыть одна! — ухмыльнулся Джейко.
— Наоборот. Она жаждет, чтобы ее выслушали. Пойди к ней, Джейко, Давай-давай, это у тебя всегда здорово получается…
Француз кинул на стол лоскутки материи, которые принес с собой.
— Вечно мне предоставляют почетное право разгребать чужое дерьмо, — проворчал он и нехотя вышел.
* * *
— Ну так что стряслось? — спросил Пул у Мартины.
Девушка посмотрела на гладкий стол, на недошитое платье…
— Вы бледны, как привидение. Садитесь. Рассказывайте…
Мартина обессилено присела.
— Я слушаю, — напомнил Пул.
Мартина собралась с духом.
— Наверное, это прозвучит дико, но я хочу отказаться от работы…
— Вы больше не хотите быть костюмершей?
— И актрисой тоже…
— И правда, звучит дико. Такой ерунды я даже слушать не хочу!
— Но поймите — я так больше не могу… Это слишком непорядочно с моей стороны.
— А-а, — протянул Пул, — мисс Гейнсфорд? Так надо понимать?
— Ну да, и вообще… Я боюсь, что с ней случится какое-нибудь несчастье, ей-богу. Просто страшно.
— Ага, так она решила, что вам дадут ее роль?
— Нет, нет, вовсе не так. Просто… Просто от одного моего вида она впадает в истерику — вот в чем беда.
— Из-за нашего сходства?
— Ну да!
— Тогда какого черта она на вас смотрит? Пусть закроет свои лупалки! Вот уж не думал, что она такая дура… — сквозь зубы процедил Адам Пул. — Поймите, что мне вас просто нельзя отпустить. Во-первых, вы нужны мисс Гамильтон, ну а во-вторых, я не собираюсь позволять какой-то второразрядной актриске диктовать мне условия!
— Мне ужасно жаль ее, — пробормотала Мартина. — Она чувствует, что за ее спиной происходит что-то скверное…
— А вы этого не чувствуете?
— Ну, что бы я там ни чувствовав… Ловко мне или неловко, я вам так благодарна, что… — она запнулась.
— А кто вам дал почувствовать себя неловко? Гая? Бен? Персифаль?
— Извините, я не так выразилась. Просто им всем мое появление, наверное, показалось очень странным. Оно и в самом деле выглядит подозрительно.
— А еще более подозрительным будет, если вы вдруг самоустранитесь! С чего это вы испугались какой-то девчонки?
— Вовсе я ее не испугалась. Но она и вправду на пределе…
Мартина замолкла. Как дико звучат ее слова сейчас, в разговоре с Адамом Пулом, который еще два дня назад был для нее человеком из легенды, принцем из далекого целлулоидного мира…
— Все это чушь! — объявил Адам. — Но я беспокоюсь о премьере. Нельзя, чтобы эта дура провалила спектакль. Все-таки пьеса хороша, будет очень, очень жаль… Вот о чем я думаю.
Он шагнул к Мартине и с удивлением вгляделся в ее лицо.
— И все-таки, — проговорил Пул, — вы продолжаете настаивать, что не собирались попытать судьбу? Если, например, Гая с треском провалится?
Мартина судорожно сцепила пальцы.
— Ну что вы меня мучаете, — простонала она. — Конечно, я надеялась, кто же отказывается от несбыточных грёз… Конечно, я прикидывала… Но сейчас дело в том, что…
Пул накрыл своей теплой ладонью холодные руки девушки…
— Так вот именно то же самое и я теперь думаю! — заметил он мягко. — Кажется, я начинаю убеждаться в некоторых ваших достоинствах, милая моя. Итак, вы сможете играть в спектакле? Отвечайте?
— Но это будет нечестно! — крикнула Мартина.
— А если мы потеряем зрителей на премьере, это будет честно? В конце концов, я вкладываю в это предприятие свои деньги! А вы тут развели панику! «Не буду я костюмершей, не буду я актрисой, пойду куда глаза глядят!» Нет уж, дорогая, извольте делать свое дело! У меня и без вас забот полон рот — взять, например, музыкальное оформление… — Пул встал за стулом Мартины и положил ладони ей на плечи. — Ну так как, ударим по рукам? Что скажете, принцесса?
— Господи, что еще остается, кроме как сказать вам «да», — пробормотала Мартина.
— Ну вот и хорошо, девочка… — Его рука неожиданно ласково взъерошила ей волосы…
— Кажется, вы цитировали из роли Петруччо? Или короля Генриха Пятого? Или из обеих?
— Гм, пара этаких крепких властных мужчин… Не знаю, Мартина, но если так, то вы оказываетесь в роли Кэйт, верно? Сварливая Кэйт, Хитрая Кэйт, быть может, даже Добрая Кэйт, но уж, во всяком случае, не Кэйт-Изменница, не правда ли? Так что завтра в одиннадцать — репетиция, помните, Кэйт?
— Помню, сэр, — покорно отвечала Мартина…
— А с нашей плаксивой девицей я поговорю сам, хорошо? — бросил он. — И до свидания, моя Кэйт…
* * *
Вторая костюмированная репетиция, насколько поняла Мартина, прошла довольно гладко, без всяких сцен и скандалов во время действия.
Весь первый акт Мартина провела в беготне по делам мисс Гамильтон и ее поминутно просили не путаться под ногами у других актеров, проносящихся по коридору. Во втором акте мисс Гамильтон переодевалась в маленькой импровизированной гримерной рядом со сценой, а Мартина, находясь там, уже могла слышать большую часть действия. Легкий запах пудры и грима, отдаленные, лишенные естественного тембра голоса со сцены, атмосфера томительного ожидания — все эти приметы театральной жизни значили для Мартины очень много, это была ее среда… «Вот здесь мое место, — счастливо подумала Мартина, — я создана для этого».
Успех роли девушки во втором акте зависел не столько от ее слов, которых было не так уж много, сколько от мимики, жестикуляции и слитности движения и речи. Слушая бесцветный голосок Гейнсфорд, Мартина честно старалась уговорить себя, что из зрительного зала игра Гаи может выглядеть лучше — ведь можно оценить пластику… Когда со сцены прибегала мисс Гамильтон, она говорила только о деле — то есть об одежде и ни о чем более. Теперь примадонна держалась подчеркнуто сухо. Мартине было ужасно любопытно, что именно Пул сказал ей после их последней беседы; возможно, мисс Гамильтон и без того недолюбливала племянницу своего мужа, а может — наоборот, жалела, что в такой щекотливой ситуации в качестве конкурентки появилась еще и Мартина…
От яркого света ламп воздух в гримерной был горячим, отчего еще острее чувствовались характерные театральные запахи. Пока мисс Гамильтон прыскала на себя из пульверизатора. Мартина спешно готовила ее платье. В этот момент, после завершения второго акта, в гримерную Элен Гамильтон вошел Пул.
— Ну что ж, Элли, — сказал он. — На этот раз ты все сделала очень мило, просто великолепно.
Мартина замерла с платьем в руках… Мисс Гамильтон потянулась, белея гладкими, красивыми руками, и промурлыкала:
— Ах, милый, неужели?
Мартине в этот момент ее хозяйка показалась просто невероятной, колдовской красавицей — мисс Гамильтон просто расцвела от похвалы… У Элен был тот тип красоты, который не требовал особого декора. Когда она протянула Адаму руку для поцелуя, в ее позе засквозила простота и нежность. Мартина в стеснении стояла рядышком, чувствуя себя заброшенной и никчёмной рядом с прекрасной мисс Гамильтон.
— Так репетиция и вправду удалась? — пропела мисс Гамильтон.
— По крайней мере ты была на высоте, Элли.
— А остальные?
— Ну, все постарались, скажем так, в меру своего таланта…
— А где Джон?
— Он сидит на самом верхнем балконе, откуда не слышно его ругани, и я взял с него страшную клятву, что он не появится в партере, пока мы не закончим.
— Дай Бог, чтобы он только сдержал эту клятву, — скептически заметила мисс Гамильтон.
Пул мельком повернулся к Мартине.
— Привет, Кэйт! — бросил он.
— Кэйт? Почему Кэйт? — насторожилась мисс Гамильтон.
— Вокруг нее заварилось столько свар, как будто она Кэйт, подруга Генриха Пятого! — усмехнулся Пул. — За работу, Кэйт! Что вы там застыли словно статуя?
— И впрямь, крошка, пора за дело, — заметила Элен и подставила Мартине плечи. Девушка набросила на мисс Гамильтон платье и нагнулась застегнуть его. Адам Пул решил порезвиться и сопровождал эту процедуру собственным «озвучиванием», то шепча про себя сдавленные проклятия как бы от имени Мартины, то вскрикивая тоненьким голоском и жалуясь, что застежка защемила кожу, — как бы от имени мисс Гамильтон. Все это было настолько потешно и притом так легко, с лету, исполнено, что Мартине стоило огромного труда не прыснуть от смеха. Трясущимися пальцами она еле-еле справилась с застежками, но тут уж захохотала сама Элен.
— Послушай, Адам, с каких это пор ты стал комедиантом при моей гримерной?
— Бог с тобой, я просто пытаюсь скрасить тебе неприятный момент вползания в платье, которое никак не желает сходиться в талии…
Мисс Гамильтон не успела оскорбиться, как в коридоре закричали:
— Последний акт, пожалуйста! Последний акт, актеры приглашаются на сцену!..
— Я готова, пошли, Адам, — только и сказала мисс Гамильтон, и они оба вышли.
Мартина осталась одна, собрала необходимые веши и направилась в маленькую гримерную у самой сцены. Здесь она снова могла слышать голоса актеров.
* * *
Последний выход Беннингтона заканчивался самоубийством его героя — уже после ухода того со сцены. Джейко обеспечивал шумовой эффект револьверного выстрела и теперь, стоя за кулисами, ревниво наблюдал за тем, чтобы грохот прозвучал именно в нужный момент и достаточно убедительно. Все прошло гладко, раздался громкий хлопок, и Мартина, сидевшая за тоненькой перегородкой, ощутила запах пороховой гари.
Где-то рядом явно стоял и сам Беннингтон. Мартина слышала его бормотание.
— О черт, это меня просто выводит из себя, прошипел Бен. — Дай сигарету. Джейко!
Последовала пауза. Чиркнула спичка, и Беннингтон добавил:
— Пойдем-ка ко мне в комнату, вмажем по рюмахе…
— Спасибо, старик, только давай не сейчас, — прошептал в ответ Джейко. — Занавес опускают через пять минут.
— Подумаешь… Наш Великий Актер и наш Знаменитый Драматург произнесут заключительное слово и без меня… Как у меня получилось на сей раз, Джейко?
— Неужели актеру можно сказать, как он играл, без употребления самых лестных фраз? Брось, Бен, что я могу тебе сказать? Ты всегда был умен и хорош на сцене, и сегодня — как всегда. Только мне показалось, что ты играешь не очень ровно…
Мартина услышала, как Бен хмыкнул:
— Ничего, мне еще завтра предстоит работенка! Поберегу силы для премьеры…
За перегородкой раздался чей-то глубокий вздох, очевидно Джейко, потому что Беннингтон произнес:
— Да ладно тебе кукситься! Все нормально. Малышка вполне справилась…
Джейко промолчал, и Беннингтон повторил:
— Ты не согласен?
— Ну почему же, почему же, — вяло запротестовал Джейко.
На сцене близилась развязка. Голоса Элен Гамильтон и Адама Пула звучали все напряженнее, все более страстно. За кулисами прошел мальчик-рассыльный, выкликая: «Будьте готовы дать занавес! Будьте готовы дать занавес!»
Мартина встала со стула. Стул отчаянно скрипнул. За перегородкой возникла краткая пауза.
— Мне плевать, если она меня слышит! — громко сказал Беннингтон. — Погоди, Джейко. Побудь здесь. Я же спросил тебя, что ты думаешь об игре Гаи. У нее все в порядке, не так ли?
— Да-да. Извини, мне надо идти.
— Нет уж, погоди. Если никто за нее не вступится, а этот болван Знаменитый Драматург снова станет цепляться к малышке, я сам возьмусь за дело и покажу ему, где раки зимуют!
— Ты только усугубишь всю склоку, причем перед самой премьерой. Лучше этого не делать.
— Я не могу стоять и смотреть, как ее обижают! Нет уж! А ты — я понимаю, кстати, что именно ты приютил эту загадочную особочку…
— Пока, Бен! Я пошел, извини.
— Погоди. У тебя времени навалом.
Мартина поняла, что Беннингтон загородил проход Джейко.
— Я говорю об этой чертовой костюмерше-актриске! — прошипел Бен. — О нашей Мисс Икс…
— Ты оригинален в выборе прозвищ, дорогой Бен.
— Называй ее как хочешь! Но кто же она? Кто? Как будто наш Адам снова стал маленьким и притом превратился в девочку!
— Спокойнее, Бен, спокойнее.
— Я сам спрошу Адама, мне начхать! Да и не только об этом! У меня к нему вообще масса вопросов! Ты думаешь, мне нравится мое идиотское положение?
— Тише, Бен, они гам подходят к самой развязке, дан послушать! Уже кончается.
— Нет, ты меня послушай! Как ты думаешь, какого черта я хлещу как сапожник? Не догадываешься? А что бы ты стал делать на моем месте? Пить яблочный сок и вышивать крестиком?
— Подумай немножко над этим — только молча, — ответил Джейко.
Прозвенел звонок.
— Все, занавес! — облегченно вздохнул Джейко.
Занавес опустился с громким свистящим шелестом. По коридору загрохотали шаги.
— Всем спасибо, — прокричал на сцене ассистент.
Адам Пул добавил:
— И все сегодня хорошо! Сейчас сюда спустится Джон. Я тебя подожду, Элли…
Мисс Гамильтон вошла в маленькую гримерную. Мартина быстро стянула с нее влажное платье и накинула шлафрок.
— Я приведу себя в порядок там, в моей комнате, — сказала мисс Гамильтон. — Ты заберешь с собой остальное барахло, хорошо, Мартина?
Девушка собрала вещи и вышла вслед за хозяйкой.
* * *
Адам Пул, в элегантном темном костюме, стоял на сцене спиной к занавесу. Пятеро других актеров, занятых в спектакле, расселись кто где в расслабленных позах, но на лицах у них застыло напряженное внимание. Джейко и ассистент Клем Смит, стоявшие в уголке, достали блокноты с ручками. Мартина держала зеркало перед мисс Гамильтон. Та промурлыкала:
— Адам, милый, ты не против, если я продолжу? Я слушаю тебя внимательно, но мне хотелось бы закончить с лицом… — и спокойно продолжила снимать грим.
В этот момент на сцену ворвался Джон Резерфорд. Как обычно, его появление предварялось страшным топотом, хлопаньем дверей и неразборчивыми проклятиями. Он был растрепан, взлохмачен, небрит, на плечах болталось пальто… В руке он держал смятую пачку листков.
— Сожгите меня в адской сере! — пророкотал он. — Искупайте меня в жидком огне, если я еще раз вытерплю вашу так называемую костюмированную репетицию! Господи боже, что я такого сделал, за что мне такие муки!..
— Погоди, Джон, жидкий огонь для тебя еще не успели подогреть! — с усмешкой прервал его Адам Пул. — Присядь покамест вместе с нами, поговорим спокойно… Где наш самый прочный стул со стальной арматурой для Джона?
— Альф! Стул для доктора! — заорал Клем Смит.
Мальчишка-рассыльный притащил, отдуваясь, солидное седалище, которое выдержало бы и средних размеров носорога. Джон Резерфорд грузно плюхнулся в кресло и достал свою табакерку.
— Ну, так что с вами происходит, ребятки? — спросил он грозно.
— Джон, я намереваюсь сам разобраться со своей труппой. Если что-нибудь в моих словах не будет в точности совпадать с твоим собственным мнением, прошу тебя не топать ногами, не бить цветочные горшки и вообще помолчать до тех пор, пока я не закончу, ладно? — холодно попросил Адам Пул.
— Давай к делу, пустомеля! — рявкнул Резерфорд, отфыркиваясь.
— Именно делом я и пытаюсь заняться.
— Неужели? Я не расслышал… Ну тогда валяй, жми на них, дружище!
Наконец все успокоились и Джейко передал Пулу листки с замечаниями. Пул стал быстро просматривать их.
— Ничего существенного, — бормотал он, — вплоть до… вплоть до… вплоть до момента, когда Перри выходит на сцену…
Пул говорил ровным, спокойным голосом, иногда кто-то из актеров с ним не соглашался, иногда вставлял фразу Клем, но в целом обсуждение репетиции шло довольно мирно. По поводу сцен, в которых был занят сам Пул, слово брал Джейко. И Мартина подумала с некоторым удивлением, что еще одна ипостась Джейко — помощник главного режиссера, и его авторитет практически равен авторитету Пула. А ведь Джейко всегда вел себя подчеркнуто скромно.
Держа зеркало перед мисс Гамильтон, Мартина видела лица всех актеров. Элен время от времени поворачивалась к Пулу, когда шла речь о ее игре. За мисс Гамильтон сидел Дорси, задумчиво попыхивая трубкой. Он бросал беспокойные взгляды на Гаю Гейнсфорд. В дальнем кресле нахохлился Перри Персифаль, который выглядел недовольным. Беннингтон расхаживал посреди сцены с полотенцем в руках. Проходя мимо мисс Гамильтон, он вдруг перегнулся через ее плечо, взял пальцем грим из ее ящичка и мазнул себе по щеке. Его супруга сделала неприязненную гримасу, словно к ней в тарелку залезли грязной рукой… Беннингтон оценил гримасу жены и неожиданно вытер свой измазанный гримом палец о ее уже чистую шею…
Мартина пыталась не глядеть на Гаю Гейнсфорд, но не в силах была удержаться. Мисс Гейнсфорд расположилась на софе и казалась вполне спокойной, однако глаза ее бегали, а пальцы безостановочно терзали складки платья…
Беннингтон посмотрел на Гаю, вытер грим со своей щеки и подсел рядом. Он взял руку Гаи в свою и нежно пожал ее. Потом Беннингтон с открытой враждебностью посмотрел на Мартину. Девушка отвела глаза. Боковым зрением она успела заметить, что Пул каким-то образом тоже заметил этот быстрый обмен взглядами и сразу же помрачнел. Да, подумала Мартина, дело становится для нее все хуже…
Она, видимо, инстинктивно сжалась от этой мысли, и мисс Гамильтон сразу же недовольно протянула руку к покачнувшемуся зеркалу.
Пул закончил разбор первого действия и повернулся наконец к Резерфорду, который сидел с выражением крайнего неудовольствия на лице.
— У тебя есть что прибавить, Джон? — спросил Пул.
— Ну, если не считать того, что весь этот разбор я считаю просто формальностью, а также моих уже высказанных ранее возражений, — тут он кинул нехороший взгляд на Перри Персифаля, — мне нечего сказать. Поберегу силы для дальнейших актов.
— Тогда переходим ко второму действию, — спокойно объявил Пул.
Мартина почувствовала, что, помимо Беннингтона, на нее уставился Резерфорд. От его тяжелого немигающего взгляда девушка ощутила нечто вроде гипнотического оцепенения, которое испытывают птицы под взглядом удава. Мрачный взор Резерфорда поверг ее в панику. Казалось, все актеры тоже почувствовали сгущение атмосферы… Неожиданно когда Пул проработал примерно половину второго акта — Резерфорд воскликнул:
— Эй! Постой! Одну минутку! — и полез за собственными заметками.
Он развернул мятый листок, выудил из кармана очки и, подняв ладонь, стал свистящим астматическим шепотом бурчать себе под нос что-то из своих записей. Все молчали. Напряжение росло. Но Резерфорд, презрительно скривившись, сложил свой листок и милостиво позволил продолжать.
Адам Пул прокашлялся и стал разбирать дальше. Дойдя до сцены, где участвовал он сам с Гаей Гейнсфорд, Пул не высказал никаких замечаний, указав лишь на небольшую неточность в выборе позиции актеров… Мисс Гамильтон закончила со своим гримом, припудрила лицо и дружелюбно улыбнулась Мартине. Та кивнула, отложила зеркало, закрыла коробку с макияжным набором и направилась к выходу.
И тут она услышала грохот падающего стула. Джон Резерфорд вскочил и заорал как сумасшедший:
— Э, куда?! Задержите эту девчонку! Куда она пошла?!
Мартина, чувствуя, что еще немного, и она пропала, шла к дверям. На нее обернулись любопытные лица, смотрели удивленные глаза, но главными для нее были глаза Пула…
— Ничего-ничего… Не обращайте внимания. Идите домой, мисс Тарн, — сказал Адам мягко.
— Нет! Что за черт! Ты не смеешь ее отпускать! — гремел Резерфорд.
— Еще как смею. Кэйт, идите скорее домой… Доброй вам ночи…
Как только Мартина вышла из зала, там сразу же загремел многоголосый спор.
