Найджел и Фокс вышли из комнаты, в прихожей хлопнула дверь. Инспектор Аллейн стоял недвижно, прислушиваясь к их удаляющимся шагам. До него донесся голос Фокса, отсылавшего дежурившего внизу констебля, и наконец все стихло.

Стороннему наблюдателю могло показаться, что Аллейн хмур от невеселых мыслей. Уголки его рта опустились, кустистые брови тяжело нависли над глазами, на лбу прорезались складки. Когда Аллейн оставался один, его лицо делалось на редкость выразительным. Порой на нем читалось крайнее отвращение; так бывало, когда ему приходилось в каком-то деле превозмогать себя и поступать против собственной воли, либо же предстояло нечто такое, от чего заранее делалось тошно.

Взглянув на часы, Аллейн вздохнул и выключил все лампы, потом подошел к окну и, прячась за портьеру, выглянул на улицу. По Джералдз Роу беспорядочно катили машины. Прошло не более двух минут после ухода Найджела и Фокса, когда Аллейн заметил медленно движущееся вдоль кромки тротуара такси, оно будто плыло мимо жилища Сюрбонадье. Аллейн наблюдал за машиной сверху, как бы с высоты птичьего полета, и ему почудилось, будто пассажир на заднем сиденье скрючился в крайне неудобной позе, стоя на коленях на полу кабины, и заглядывает в окна верхнего этажа, стараясь при этом никому не попасться на глаза. Инспектор, заметив все это, ухмыльнулся, припоминая, где находится ближайший телефон-автомат. Такси исчезло из виду, он отошел от окна, достал было портсигар, но передумал и снова сунул его в карман. Прошло минуты три-четыре, и его размышления прервали резкие звонки телефонного аппарата, установленного на тумбочке у изголовья. Инспектор насчитал двадцать звонков, прежде чем аппарат затих.

Аллейн вернулся к окну. На улице теперь все стихло, движение транспорта почти прекратилось, так что еще издали он услышал чьи-то торопливые шаги со стороны Элизабет-стрит. Аллейн отпрянул от окна и, скорбно кряхтя, полез под кровать. Она была довольно низкой, и ему пришлось буквально распластаться на животе. Он раздвинул оборки покрывала, сшитого из пошлой розовой тафты, и затаился.

Вскоре кто-то вставил ключ в замок входной двери. Неизвестный, судя по всему, проник в квартиру, снял в прихожей обувь и почти неслышно стал красться по коридору. Затем Аллейн услышал, как поворачивается ручка в двери спальни, и разглядел сквозь прозрачный подзор, что и сама дверь медленно поворачивается на петлях. В сгущавшемся мраке мелькнула тень, раздался легкий шорох и позвякивание портьерных колец. Теперь в спальню свет с улицы не проникал. Тишина сделалась совсем невыносимой, но тут над головой Аллейна вновь задребезжал телефон, звонки были долгие и настойчивые. Матрас опустился, мягко коснувшись плеч Аллейна — кто-то сел на кровать. Аллейн догадался, что телефон накрыли подушкой, режущий ухо звон превратился в глухие гудки. И снова Аллейн насчитал ровно двадцать звонков.

Это звонил Найджел из своей квартиры на Честер Тэррес, прежде чем отправиться на ужин к Гарденеру.

Когда телефон замолк, Аллейн различил негромкий вздох облегчения. Он бы сам охотно издал подобный же вздох, но тут снова зашелестело покрывало и матрас приподнялся, освобождая плечи Аллейна. Донесся звук передвигаемого по ковру стула, скрипнула дверца платяного шкафа. Снова пауза, затем шорох перебираемого на полках белья и наконец негромкий стук по металлу.

— Мисс Воэн, вам будет удобнее, если вы включите свет, — кашлянув, произнес он из-под кровати.

Она не вскрикнула, только короткий стон отчаяния сорвался с ее уст.

— Кто здесь? — шепнула она, собрав все свое мужество.

— Закон! — изрек Аллейн с несвойственной ему помпезностью.

— Это вы?'

— Ну да, зажгите же свет, нет никакого смысла прятаться в потемках. Выключатель у самой двери. — Он громко чихнул, — Будьте здоровы, мистер Аллейн! — учтиво пожелал он сам себе.

Комнату залил розоватый свет, и Аллейн выкарабкался из-под кровати.

Стефани стояла у двери, все еще держа руку на выключателе. В другой руке у нее была кованая шкатулка. Ее зрачки расширились, как у испуганного ребенка, она была в этот момент прекрасна.

Аллейн встал на ковре, распрямясь во весь рост.

— Пожалуй, матрасная пыль — это гнуснейшая разновидность пыли! — посетовал он.

Ее пальцы скользнули по дверной ручке, но не удержались на ней, вся ее фигура обмякла, подалась вперед, но Аллейн успел ее подхватить, только шкатулка со стуком упала на ковер.

— Нет, только не это, — ровным тоном произнес инспектор, — подобные номера не пройдут. Вы не из тех дам, что падают в обморок по поводу и без повода, у вас стальные нервы. И пульс ровный.

— А вот ваш отчего-то бьется слишком часто, — шепотом парировала она.

Он поставил ее на ноги, поддерживая лишь за локотки.

— Садитесь, — предложил он не слишком учтиво.

Она высвободилась из его рук и села в кресло, которое он ей пододвинул.

— И все-таки вы меня действительно напугали, — Она смотрела на него, не мигая, — Какая же я дура! Могла бы сообразить, что это западня.

— Сам удивляюсь, что вы в нее попались. Разглядев вас в такси, я понял, что мой план увенчался успехом, потом вы звонили по телефону, — я и это предусмотрел. Знал также, что у вас должен быть ключ — Сюрбонадье не мог вам его не дать.

— Я не успела вернуть.

— В самом деле? До сих пор ломаю голову: ну что вы в нем нашли? Скорее всего, у вас дурной вкус.

— Не всегда.

— Хотелось бы верить.

— В конечном счете у вас нет против меня никаких улик. Почему мне нельзя сюда прийти? Вы ведь сами предложили встретиться здесь.

— В девять вечера. Что вы искали в этой шкатулке?

— Мои письма! — ответ был у нее наготове, — Хочу их сжечь.

— Но они хранятся в другом месте.

— Тогда, Офелии подобно, обманута вдвойне я.

— Никто вас не обманывал, — сказал он с горечью.

— Мистер Аллейн, верните мне мои письма. Я даю вам слово, честное благородное слово, что они не имеют никакого отношения к его гибели…

— Я их прочел.

Она сделалась белой как мел.

— Все до единого?

— Да, даже вчерашнюю записку.

— И что вы собираетесь сделать… Арестуете меня? Вы здесь один?

— Вряд ли вы станете закатывать истерику, тем более оказывать сопротивление.

— Да уж, это было бы совершенно непристойно.

Она заплакала, но без громких всхлипываний и конвульсий. Слезы наворачивались на глаза и текли по щекам, она утирала их платочком.

— Здесь холодно, — пожаловалась она. — Я замерзла.

Он стащил с кровати гагачье одеяло и накрыл Стефани, заботливо подоткнув края. Для этого ему пришлось склониться над ней, и она вдруг вцепилась в ворот его пиджака.

— Только взгляните на меня! — воскликнула Стефани Воэн. — Взгляните: похожа я на убийцу?

Он сжал ее запястья, стараясь высвободиться, но Стефани не отпускала его.

— Клянусь вам, я и не помышляла приводить свою угрозу в исполнение. Он меня все время шантажировал, я в ответ хотела слегка припугнуть его.

Аллейн, все-таки оторвав ее руки от своего пиджака, выпрямился.

— Вы мне сделали больно! — пожаловалась Стефани.

— Сами виноваты. Лучше не затягивать дело.

— Но позвольте хотя бы объяснить. Если вы и после этого будете считать меня виновной, я с кротостью отправлюсь за решетку.

— Должен предупредить…

— Меня ничто не остановит — я все скажу. Сядьте и слушайте — это займет не больше пяти минут. Я не убегу, но если хотите, можете запереть дверь.

— Ладно, будь по-вашему.

Аллейн запер дверь, положил ключ в карман, сел на краешек кровати и стал ждать.

— Я познакомилась с Артуром Сюрбонадье шесть лет назад, — помедлив, заговорила Стефани. — В Кембридже устраивали благотворительный спектакль, и я дала согласие в нем участвовать. Мне предстояло сыграть Дездемону. Я была тогда еще очень молода, лишь недавно дебютировала на сцене. Артур в том время был хорош собой и вообще умел нравиться женщинам. Он познакомил меня с Феликсом, но Гарденера я не запомнила. Он же, если верить его словам, с тех пор уже не мог меня забыть. Артур тоже мною увлекся. Он устроил мне встречу с Джекобом Сэйнтом, что стало подлинным началом моей профессиональной карьеры. Мы с Артуром получили роли в пьесе, которая должна была пойти в одном из принадлежащих Сэйнгу театров. Артур уверял, что кроме меня, для нею ничего на свете не существует. Мне это льстило, я подпала под его обаяние. Множество раз он мне делал предложение, но я не торопилась замуж. А через некоторое время мне открылась вся его порочная сущность. Он сам все выкладывал, прямо-таки кичился своей гнусностью. Его обуревала животная ненависть к дяде, и однажды, еще будучи в Кембридже, он сочинил статейку, обвинив в ней Сэйнта во всех смертных грехах. Вы, вероятно, помните — Сэйнт судился с газетой, но ему ни разу и в голову не пришло, что это дело рук Артура, ведь племянник был всем ему обязан, целиком от него зависел. Мне же Артур похвалялся своей подлой проделкой. Тем не менее я не порывала с ним, пока вновь не встретила Феликса…

Тут Стефани всплеснула руками, Аллейн сразу узнал театральный, отрепетированный жест.

— С того самого дня я мечтала об одном: порвать с Артуром. Почуяв это, он начал терроризировать меня, грозился наговорить Феликсу… всякую гадость обо мне. — Она помолчала, потом в ее голосе зазвучали романтические нотки. — Феликс — совершенно другой, он принадлежит как бы к иной касте. По-своему он нетерпим, но и это свойство проявляется в нем крайне трогательно. Превыше всего для него вопросы чести, он маниакально порядочен. И если Артур очернит меня… да, я испугалась! Я писала эти письма из Нью-Йорка, куда ездила на гастроли. Артур ни за что не соглашался оставить меня в покое. Вчера — кажется, это было давным-давно — он пришел ко мне и устроил очередную сцену. После его ухода я отправила эту записку — с единственной целью: припугнуть его.

— И вот что в ней говорится: «Если ты сегодня же не оставишь меня в покое, как бы тебе самому не упокоиться навек!»

— Боже, я только хотела намекнуть, что могу открыть Сэйнту, кто написал статью в «Морнинг экспресс»!

— Артур долгие годы шантажировал Сэйнта. Вы не могли об этом не знать.

При этих словах Аллейна мисс Воэн точно гром поразил.

— Знали вы или не знали?

— Нет, он мне об этом никогда не говорил.

— Вот как!

Она смотрела на Аллейна загнанно, ища сочувствия.

— Вы не способны мне поверить, меня… пожалеть? — шепнула Стефани чуть слышно.

Оба замолчали, потом он мгновенно оказался рядом с ней, его ладони крепко сжали ее руку, его голова склонилась как бы в глубоком раздумье.

— Ваша взяла! — изрек он наконец.

Она подалась вперед, припала щекой к его щеке.

В последовавшей за этим тишине оба услышали торопливые шаги по узкой мостовой. Эти звуки словно бы вернули ее к действительности. Она высвободила руку и поднялась.

— Поздравляю вас! — сказала она.

— С чем?

— С мудрым решением. Арестовав меня, вы совершили бы непоправимую оплошность. Можно мне теперь уйти?

— Если вам пора, конечно.

— Да, мне действительно пора. Скажите — почему вы заподозрили, что Артура убила я?

— Ваша косметика обнаружена на патронах.

Она подошла к окну, поглядела на улицу.

— Уму непостижимо, — сказала она негромко. — Флакон на моем туалетном столике опрокинул сам Артур. — Она задумалась. — Выходит, убийца побывал в моей уборной?

— Да, пока вы были в уборной Гарденера.

— Артур опрокинул флакон, и молочко выплеснулось на него. Возможно, когда он заряжал револьвер, его пальцы были выпачканы им. Он готов был сам погибнуть, лишь бы отправить Феликса на каторгу. А заодно и меня. Наверняка, он вымазал патроны умышленно, это очень на него похоже.

— Ах, злодей! Бедная вы, бедная!..

— Увы, я успела его изучить.

— Может, вы и правы, кто знает?

— Да я просто уверена!

— Что же, обещаю вам серьезно рассмотреть и эту версию, — сказал Аллейн, думая при этом совершенно о других вещах.

— Я должна идти. Можно… забрать письма, или вам необходимо приобщить их к делу?

— Забирайте.

Он прошел в соседнюю комнату и принес письма, она тщательно пересчитала их.

— Одного не хватает.

— Не может быть!

— И все-таки одного нет. Вы его не обронили?

— Нет, здесь все, что мы нашли.

— Позвольте мне еще поискать! — настаивала Стефани, озираясь по сторонам. — Его он грозился показать Феликсу в первую очередь.

— Мы просеяли тут все сквозь мелкое сито. Наверно, Артур его сжег.

— Нет, уверена, что он его припрятал. Я знаю здесь все потайные местечки.

Она принялась лихорадочно рыскать по комнатам, потом остановилась как вкопанная перед Аллейном.

— А это не вы его?..

— Даю вам слово, ни одного вашего письма у меня нет.

— Извините, — она снова взялась за поиски, но они так ничего и не дали.

— Если оно найдется, его вам отдадут, — заверил ее Аллейн.

Стефани вяло поблагодарила, но настроение ее вконец испортилось.

— Я вызову по телефону такси, — предложил Аллейн.

— Не надо, дойду до угла — там есть стоянка.

— Я вас провожу, только надо запереть квартиру.

— Нет, расстанемся здесь. Нам нельзя появляться вместе на людях, — Стефани невесело улыбнулась. — Прохожие чего доброго решат, что я арестована. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, Стефани. Не будь я полицейским…

— Что тогда?

— Отдайте мне ключ, мадам.

— От квартиры? Куда подевала?

— Он был на цепочке?

Старший инспектор потянул за цепь у нее на шее — из разреза платья показался ключ. Поневоле Аллейн при этом приблизился к ней вплотную и заметил, что Стефани бьет мелкая дрожь.

— Вы нездоровы. Позвольте, я провожу вас до дому. Доставьте мне это удовольствие.

— Нет, прошу вас, не надо. Еще раз спокойной ночи.

— Спокойной ночи!

Заглянув ему в глаза, она улыбнулась, и в следующий миг он стиснул ее в объятиях.

— Что это со мной? — заговорил Аллейн с хрипотцой, — Ведь мне вас надо бояться, как черт ладана, пуще огня, а я тем не менее… Можно поцеловать вас?

— Так и быть…

Внезапно Аллейн разомкнул руки:

— Прошу вас, уходите!

Секунду спустя ее как не бывало. Он высунулся в окно и увидел, как выйдя из подъезда, Стефани свернула в сторону Сауф Итон Плейс.

Через несколько мгновений из проулка вынырнул какой-то мужчина, остановился, закурил и не спеша зашагал в том же направлении.

Аллейн тщательно закрыл окно и выключил повсюду свет. Идя к двери, он споткнулся о шкатулку. Нагнувшись, инспектор откинул крышку, и на его лице появилось лукавое выражение. Подхватив шкатулку, он вышел на лестничную площадку.

И снова, теперь уже в пустой квартире, настойчиво зазвонил телефон.

И Найджел рассказал инспектору, какое признание сделал накануне Гарденер, а потом передал Аллейну анонимное письмо, доставленное Феликсу при нем, и Аллейн внимательно его прочел.

— Я рад, что он решился вам открыться. Как вы думаете, согласится ли Феликс повторить все это в официальной обстановке и подписать протокол?

— Думаю, что да. По-моему, пережив первое потрясение сразу после гибели Сюрбонадье, он решил, что вы подозреваете его в преднамеренном убийстве. Потом, после того как я нечаянно услышал мольбу мисс Воэн, он вообразил, что тучи сгущаются над ней и что его долг — рассказать все вам, лишь бы отвести подозрения от нее. Он отдает себе отчет и в том, что теперь как бы указывает пальцем на Сэйнта, да и ему самому вряд ли удастся остаться в стороне. Феликс вовсе не уверен в том, что Артура отправил на тот свет дядя, он склонен поверить в версию самоубийства.

— И сам мистер Сэйнт допускает лишь одну эту версию, — мрачно сообщил Аллейн и нажал на кнопку звонка, вмонтированного в его стол.

— Попросите зайти ко мне инспектора Фокса, — приказал он заглянувшему из коридора констеблю.

— Добрые вести, Фокс! — выпалил Аллейн, едва тот переступил порог. — Наш маленький убийца обнаружил литературные склонности. Он пишет письма, и это для нас как путеводный луч.

— Неужто? — недоверчиво переспросил Найджел.

— Безусловно. Фокс, это письмо было доставлено на квартиру мистера Гарденера с нарочным вчера, примерно в восемь тридцать вечера. Вот конверт. Надо прочесать все лондонские рассыльные конторы. Поищите пальчики на листке. Естественно, отыщутся отпечатки самого Гарденера и «неизвестного лица». Так вот, я готов спорить: мне известно, кто это «неизвестное лицо».

— Нельзя ли полюбопытствовать, кто? — с юношеской пытливостью спросил Фокс.

— Человек, которого — говорю это со всей прямотой — мы ни разу в ходе наших рассуждений не заподозрили в совершенном убийстве; человек, который своей показной готовностью сотрудничать с полицией, своими часто высказываемыми предположениями и в немалой степени исключительным личным обаянием, а также прекрасными манерами абсолютно сбил нас с толку. Имя этого человека…

— Моя голова пуста, сэр, хоть обыщите!

— …Его имя — Найджел Батгейт!

— Вот болван! — возмутился Найджел и добавил специально для сконфуженного Фокса: — Извините, инспектор. Как и мистер Сэйнт, я не всегда способен оценить по достоинству юмор вашего шефа. Это правда, мистер Фокс, мои отпечатки непременно отыщутся на этом листке, но не повсюду, а лишь с одного краешка. Я помнил, что имея дело с такими сыщиками, как ваш начальник, следует быть осмотрительным.

— Ваше счастье, сэр, на этот раз вы избежали тюрьмы, — с серьезной миной произнес Фокс, но не выдержал и прыснул. — Ну и лицо у вас было, мистер Батгейт, посмотрели бы вы на себя со стороны!

— Хорошо же, — подытожил Аллейн. — Продемонстрировав с блеском свое искусство лицедейства, я призываю вас теперь заняться неотложным делом. В списке театрального реквизита значится пишущая машинка?

— Конечно, тот «ремингтон», который используется в первом и последнем действии.

— Где она хранится?

— В реквизитной, среди прочего хлама. Как правило, после окончания спектакля рабочие сразу ставят декорации первого действия, так что машинка уже была на сцене, когда актеры пришли в театр, а после окончания спектакля — в реквизитной. Мы сразу поискали на ней отпечатки пальцев, так, знаете ли, на всякий случай, и нашли следы мистера Гарденера, — на клавишах, а сбоку — отпечатки бутафора, он держал ее двумя руками, когда носил на сцену и со сцены.

— В наше время об отпечатках пальцев так много говорят и пишут, что любой, даже самый никудышный преступник остерегается их оставлять. Кто пользовался машинкой по ходу третьего действия? Ах да, вспомнил, Гарденер. Снимите с письма копию, Фокс, а оригинал отдайте Бейли. Пусть он снова проверит машинку — самым тщательным образом. Нет, я не зануда и не педант. А теперь необходимо привести все в порядок перед предварительным судебным разбирательством. Слава Богу, хоть повезло с судьей — вполне приличный джентльмен.

— Да, — согласился Фокс, — можно так сказать.

— Что вы имеете в виду? — спросил Найджел.

— Некоторые из них, — пояснил Аллейн, — в брючном кармане носят черные шапочки палачей. Въедливое старичье, крючкотворы! Но нам достался неглупый юрист, и мы должны живо управиться с дознанием.

— Я должен вернуться на Флит-стрит, — сказал Найджел. — Мы договорились с Феликсом, что я зайду за ним и в суд мы придем вместе. Там будет и его адвокат.

— Их там будет целая свора, вот увидите! Мне донесли, что святой Джекоб уже нанял на всякий случай Филиппа Филипса. Это брат того Филипса, что выиграл для Джекоба процесс по делу о клевете шесть лет назад. Словом, предстоит большая заваруха.

— Ну что же, — сказал Найджел с порога, — до скорого…

— Всего доброго, Батгейт!

Найджел провел в редакции часа два, сочиняя краткие жизнеописания основных действующих лиц. Скупой на похвалы редактор дал понять, что подготовленные им материалы об убийстве вполне сносны и он не имеет к Найджелу претензий, что в его устах было высочайшим поощрением.

Без двадцати одиннадцать Найджел был уже на станции метро «Слоан Сквейр», откуда рукой подать до квартиры Гарденера. Адвокат, молодой, но не по годам серьезный человек, опередил Найджела. Им подали по рюмке шерри, Найджел попробовал разрядить напряжение, рассказав пару забавных историй, но из этого ничего не вышло. Адвокат, имевший не слишком подходящую для его профессии фамилию Промахью, по-совиному поглядывал на журналиста, а Гарденеру было не до шуток. Допив шерри, они отправились на стоянку такси.

Дознание разочаровало многочисленную толпу явившихся на него зевак: практически не было сказано ни слова о предпринимаемых полицией шагах. Аллейн кратко изложил обстоятельства дела. Председательствующий выказывал старшему инспектору подчеркнутое уважение, и Найджел наполнялся гордостью, сродни той, что испытал однажды в детстве, когда на торжествах в Итоне был представлен коронованной особе.

— Нет ли каких-либо особенностей у револьвера и патронов? — спросил судья.

— Серийный Смит-Вессон, обычные боевые патроны калибра 455. И никаких отпечатков пальцев.

— Работали в перчатках?

— Вероятно.

— Ну, а что вы можете сообщить относительно бутафорских патронов?

Аллейн подробно описал их, упомянув и о том, что отыскал возле суфлерской будки крупицы песка, высыпавшиеся из разболтанной гильзы. Песчинки обнаружены также в обоих ящиках письменного стола.

— К какому выводу вы пришли?

— Убежден, что, как обычно, бутафор вручил «пустышки» заведующему сценой, а тот положил их в верхний ящик.

— Стало быть, кто-то переложил их потом в нижний ящик, подменив на настоящие?

— Да, сэр.

— Что еще примечательного можете вы нам сообщить?

— На патронах обнаружены беловатые пятна.

— Как вы склонны это объяснить?

— Установлено тождество состава пятен с косметическим средством, которым пользуются актрисы.

— Не актеры?

— Нет как будто, в мужских артистических такой жидкости ни у кого не оказалось.

— Удалось выяснить, чья именно косметика попала на патроны?

— Проведенная экспертиза определила, что пятна идентичны косметическому средству исполнительницы главной роли. Накануне спектакля в ее уборной был опрокинут флакон с этой жидкостью.

— Кто же эта дама?

— Мисс Стефани Воэн. Ей прислуживает костюмерша мисс Бидл. В тог вечер в уборной, мисс Воэн побывали другие актеры. И сам я заходил к ней перед началом спектакля. Заглядывал туда и покойный Артур Сюрбонадье, который был явно нетрезв.

— Расскажите присяжным о ваших действиях сразу же после происшедшей трагедии.

Аллейн дал исчерпывающий ответ.

— При осмотре сцены удалось обнаружить что-либо, проливающее свет на обстоятельства дела?

— В сумке, которой пользовалась по ходу пьесы одна из героинь, найдена пара мужских лайковых перчаток, а в нижнем ящике письменного стола — бутафорские патроны.

— Что дал осмотр перчаток?

— На одной из них обнаружено пятно, состав которого оказался идентичным пятнам на патронах.

Это сообщение вызвало оживленную реакцию в зале. Аллейн затем поведал о своих разговорах с актерами, отметив, что все они подписали протокол своих показаний. О дальнейших действиях полиции старший инспектор предпочел не распространяться, председательствующий же не стал задавать дополнительных вопросов.

Затем перед присяжными предстал Феликс Гарденер. Он был бледен, но говорил без запинки, признал, что является владельцем револьвера, доставшегося ему от брата, и добавил, что сам вручил шесть боевых патронов бутафору, из которых тот изготовил реквизит, «пустышки».

— Вы заходили в уборную мисс Воэн перед тем, как произошла трагедия?

— Да, я был там до начала спектакля вместе со старшим инспектором Аллейном и нашим общим другом.

— Вы не заметили перевернутый флакон на туалетном столике мисс Воэн?

— Нет, сэр.

— Мистер Гарденер, опишите непосредственные обстоятельства гибели Сюрбонадье.

Голос Гарденера дрогнул, он еще сильнее побледнел, но все же нашел в себе силы подробно ответить и на этот вопрос.

— Вы тотчас поняли, что случилось?

— Нет, думаю, не сразу. Меня оглушил звук выстрела. Первая мысль была о том, что, наверное, мой револьвер по ошибке зарядили холостым патроном, которыми палят за кулисами, когда я спускаю курок.

— И вы продолжали еще какое-то время вести роль?

— Да, — негромко ответил Гарденер, — совершенно автоматически, и лишь постепенно до нас дошло…

— До нас?

Гарденер заколебался.

— Мисс Воэн тоже занята в этой сцене.

Затем Гарденеру были предъявлены для опознания лайковые перчатки.

— Они принадлежат вам?

— Нет! — Гарденер облегченно перевел дух.

— Вы их видели на ком-нибудь?

— Не помню.

— Вслед за этим перешли к анонимному письму. Гарденер рассказал, как его доставили, и пояснил смысл намека на больную ногу.

— У вас нет ни малейшего представления о том, кто именно ее вам отдавил?

Гарденер вновь заколебался, посмотрел на Аллейна.

— У меня мелькнула смутная догадка, однако настолько бездоказательная, что ее нельзя принимать в расчет.

— С кем же все-таки она связана?

— Должен ли я отвечать на этот вопрос?

И снова Гарденер бросил взгляд на Аллейна.

— Старшего инспектора Аллейна вы в это посвятили?

— Да, хотя сразу оговорился, что это всего лишь предположение.

— Чье имя назвали старшему инспектору?

— Я не называл имен. Инспектор спросил, не уловил ли я особого запаха, на что я ответил утвердительно.

— Вы имеете в виду духи или что-то в этом роде?

— Да.

— С кем же ассоциируется для вас этот запах?

— С мистером Джекобом Сэйнтом.

Адвокат Филипп Филипс тут же вскочил, клокоча от праведного гнева. Председательствующий, утихомирив его, отпустил Феликса:

— Благодарю вас, мистер Гарденер.

Следующей вызвали Стефани Воэн. Она была спокойна, держалась с достоинством, па вопросы отвечала просто и ясно. Она подтвердила все, что сказал Аллейн относительно лосьона, и добавила, что флакон перевернул Сюрбонадье, когда они остались вдвоем. По ее убеждению, это было самоубийство. Присяжных она растрогала, но не убедила.

Затем поочередно заслушали всех занятых в спектакле актеров. Барклей Крэммер замечательно сыграл роль неудачливого джентльмена старой выучки. Джанет Эмералд с блеском изобразила «гамму сложных, противоречивых и изменчивых эмоций». Когда ее попросили объяснить поразительные расхождения ее показаний со свидетельством мисс Макс и заведующего сценой, она, очень натурально расплакавшись, пожаловалась, что сердце ее разбито и горе безутешно. Председательствующий сухо заметил, что она уклоняется от дачи правдивых показаний. Зато мисс Димер подкупила всех девической непосредственностью и искренностью, этот эффект создавался особым придыханием, однако все, что она говорила, не имело никакого отношения к делу. Мистер Симпсон и Сузан Макс держались прилично и разумно, зато бутафор Хиксон выглядел точь-в-точь как убийца и тем самым навлек на себя самые серьезные подозрения. Трикси Бидл твердила одно: «Я невинная девушка!», она была до смерти напугана, ее пощадили и обращались с ней мягко.

— Вы говорите, что хорошо знали покойного. Хотите ли вы этим сказать, что между вами была интимная близость?

— Да, это как будто так называется, — призналась бедная Трикси.

Ее отец был лаконичен и держался солидно. Говард Мелвилл говорил проникновенно, искренне, но без всякого толку. Старый Блэйр и тут показал свой нрав. Его попросили назвать имена тех, кто вошел в тот вечер в театр через служебный вход. Он перечислил всех включая инспектора Аллейна, мистера Батгейта и мистера Джекоба Сэйнта. Видел ли он на ком-нибудь из них эти вот перчатки?

— Да, — ответил Блэйр с раздражением в голосе.

— Кто же это был?

— Мистер Сэйнт.

— Мистер Джекоб Сэйнт? Если в зале не прекратится шум, я велю удалить публику. Так вы уверены, что это был мистер Сэйнт?

— Уверен, — буркнул старый Блэйр и вернулся на свое место.

Мистер Джекоб Сэйнт начал с того, что он владелец театра, покойный доводился ему племянником. Он видел Артура перед началом спектакля. Да, это его перчатки, он обронил их где-то за кулисами. Он побывал в уборной мисс Эмералд, но к тому времени перчаток у него на руках уже не было. Скорее всего, он забыл их на сцене. Найджел удивился, что никто из присяжных не спросил, каковы были отношения между дядей и племянником. Минсинга, бывшего лакея, председательствующий вообще не вызвал для дачи показаний. По словам Сэйнта, он вновь попал за кулисы лишь после того, как трагедия совершилась.

В заключение председательствующий выступил с довольно пространной речью. Он коснулся версии самоубийства, но посчитал ее маловероятной, искусно подводя присяжных к тому, что следует вынести обвинение в убийстве, что и было сделано после длившегося двадцать минут совещания. Оставалось лишь отыскать виновного или виновных.

Выйдя из зала суда, Найджел поравнялся с Аллейном, позади них шли Джекоб Сэйнт и Джанет Эмералд. Найджел хотел было заговорить с инспектором, но оттерев его, мисс Эмералд вцепилась в руку Аллейна. Тот остановился, выжидательно глядя на актрису.

— Это все вы подстроили, инспектор! — заговорила она негромко, но злобно. — Вы подговорили судью так со мной обращаться. Мне одной достались все унижения, а Феликс Гарденер вышел сухим из воды. Почему он до сих пор на свободе? Возмутительно, ведь это он застрелил Артура! — Ее голос взметнулся истерическим воплем, прохожие стали оглядываться на них.

— Джанет, — поспешил вмешаться Сэйнт, ты с ума сошла! Идем отсюда.

Она обернулась, уставилась на Джекоба и вдруг разразилась душераздирающим плачем, потом обмякла и позволила себя увести.

Аллейн проводил ее задумчивым взглядом.

— Нет, мистер Сэйнт, с ума она не сошла, — пробормотал он.

— Эмералд себе на уме! Правда, порой злоба помрачает ей рассудок.

И инспектор поспешил по своим делам, оставив Найджела на тротуаре.