Глава восемнадцатая
Я, Тереза Эммелина Чадли, будучи в здравом уме, прошу считать эти строки чистосердечным моим признанием. Все, что здесь будет написано, — полная правда, и я ее не стыжусь.
Я убила Артура Биллингтон-Смита кинжалом, лежавшим на его письменном столе. Делать этого не собиралась, но теперь, когда убийство совершено, сознаю, что совершила бы его снова. Я не раскаиваюсь. Этот человек был злобным, жестоким тираном. Он загубил мою жизнь и загубил бы жизнь моему сыну. То, что я сделала, сделано ради Джеффри. Этот поступок — единственное, чем я могла поддержать его, и я горжусь содеянным.
Мне сказали, что обнаружен листок бумаги, на котором Артур написал начало моего имени. Поэтому я решилась на это признание. Если полиция приедет арестовать меня, я отравлюсь.
Двадцать лет назад, уйдя от Артура Биллингтон-Смита, я бежала с другим мужчиной, имя которого сохраню в тайне, так как его уже нет в живых и оно ничего не добавит к тому, что я пишу. Он обещал жениться на мне, как только Артур со мной разведется, но у меня оказалась соперница, увы, более привлекательная. Вряд ли имеет смысл вдаваться в подробности. Даже теперь, вспоминая все, что мне пришлось тогда вынести, я едва ли не радуюсь близкой смерти. Семья от меня отвернулась, и я нисколько не виню ее, перенесшую ужасный скандал. Я сильно разболелась, а когда мне стало лучше, уехала туда, где меня никто не мог знать. Приняла имя мисс Эмми Лэм. Лэм — моя девичья фамилия, довольно распространенная и незаметная. Работая секретаршей в одном из благотворительных учреждений на восточной окраине Лондона, я познакомилась с Хилари. Хочу упомянуть, что, живя с ним, я была вознаграждена за все свои страдания, и хотя он скажет, что в глазах Бога мы не состояли в браке, надеюсь, никто не сможет отрицать, что я была ему хорошей женой. В этом отношении моя совесть совершенно чиста.
Я прожила с мужем — пишу с мужем, поскольку никогда не разделяла предубеждений Хилари относительно повторного брака — десять лет, счастливейших лет своей жизни. Когда мы с ним встретились, я была уже немолода и некрасива, моя красота увяла быстро. Когда-то я была хорошенькой, правда, к делу это никакого отношения не имеет. Но он не из тех, кому в жене нужна только привлекательная внешность, и примерно через год после нашего знакомства сделал мне предложение.
Я вышла за него. Не сомневаюсь, что многие осудят меня, но я никогда не заботилась о чужом мнении и не собираюсь меняться теперь. Хилари я не сказала, что разведена. Он до сих пор этого не знает. Лишь одной душе известно, кто я. Эта женщина неизменно оставалась моей подругой, и хоть она любит жизненные блага и, боюсь, порой бывает легкомысленной, я ей признательна.
Приход этот достался Хилари по чистой случайности. Я предпочла бы другой, но здоровье его требовало, чтобы он жил в сельской местности, а местность мы выбирать не могли. Однако я не боялась, что Артур меня узнает. Прошло шестнадцать лет, и я не настолько страдала тщеславием, чтобы не понимать, как постарела. Когда я ушла от него, у меня были роскошные, совершенно некрашеные волосы, а на лице — ни морщинки. От тяжелой болезни и переживаний мои волосы поседели, вставные челюсти совершенно изменили форму рта. Должна сказать, меня позабавило, что моя преемница, нынешняя леди Биллингтон-Смит, несколько похожа на меня в юности.
Мне пришлось жить по соседству с Артуром четыре года. Не представляю, как я это перенесла. Надеюсь, что меня время сделало лучше; на него оно не оказало никакого воздействия. Он остался все тем же; я радовалась, что твердые принципы Хилари не позволяли ему бывать в Грейндже чаще, я бы не смогла этого вынести. Боюсь, что вторая жена Артура слабая, глупая женщина. Я никогда не питала к ней ни малейшего сочувствия: незачем было выходить замуж за человека, годящегося по возрасту ей в отцы.
Я не имею намерения осуждать своего сына. Во всех его недостатках повинен Артур. Нет, я не жалею, что убила Артура. Наоборот, рада этому.
В понедельник я приехала в Грейндж выведать, что намерен делать Артур в связи со злосчастной помолвкой Джеффри. Узнав, что он отрекся от мальчика, я поняла, что у меня есть прямой долг и я от него не уклонюсь. Настала пора открыться Артуру, что я не перестала быть матерью Джеффри, хотя он и развелся со мной, и вправе позаботиться о его будущем.
Ушла я с веранды в тот понедельник в половине первого, не позволив жене Артура провожать себя. Я знала, что Артур в кабинете, и решила войти туда из сада, избегая посторонних глаз. Хочу сказать, что намерения убить его у меня не было. Я только хотела попросить его за Джеффри. Джулия Твининг обещала сделать, что сможет, но у меня не было веры в силу ее убеждения. Я решила, что если воззову к его великодушию, то, возможно, после стольких лет он выслушает меня.
Когда я вошла через переднюю дверь, Артур писал за столом. Мое появление удивило его; я увидела, что он разозлен, правда, держался довольно вежливо, хоть и сухо.
Услышав, кто я, он сперва не поверил. Счел меня помешанной. Когда я убедила его, он сказал: «Ты — Тереза? Ты — Тереза ?» — и разразился громким, грубым хохотом.
Я не хотела ссориться с ним. И считала, что хорошо владею собой. Может статься, если бы он не смеялся так, я бы сдержалась. Впрочем, не знаю.
Я не стану описывать того, что происходило между нами. Но самым серьезным образом заверяю, что старалась сохранять спокойствие, что моей единственной целью было просить за Джеффри. Даже при своем знании Артура я не понимала, что он ненавидит мальчика. Но тогда наконец поняла. Рука не поднимается написать то, что он говорил. Его насмешки надо мной, думаю, я смогла бы вынести хладнокровно. Но его злобных, ядовитых издевок над Джеффри не вынесла бы ни одна мать.
Говорили мы недолго. Думаю, не больше десяти минут. Я поняла, что нанесла только вред; Артур не желал меня слушать. Он сказал, что я могу убираться, сделал вид, что больше не замечает моего присутствия, и снова принялся за свои дела.
Я стояла рядом с его креслом, опираясь рукой на стол, и попыталась воззвать к его разуму. Он засмеялся опять, этим своим характерным глумливым смехом. Не могу объяснить, что произошло со мной. Внутри все перевернулось. Вспомнилось все зло, какое я от него претерпела, все прошлые лишения и муки, а он сидел такой благополучный, самодовольный, подлый, готовый мстить моему сыну... Чувства мои не поддаются описанию. Нож лежал у меня под рукой. Артур даже не смотрел в мою сторону. Под влиянием слепой ярости, может, лучше сказать — безумия, я схватила нож и нанесла удар. Хотела ли убить его, не знаю. Думаю, в тот миг — да. Так или иначе, теперь я рада, что это сделала. Люди назовут меня убийцей, но мне все равно.
Артур повалился грудью на стол. Из раны хлынула кровь. Она испачкала мне рукав. Я обернула его шарфом и выбежала из комнаты. Колени у меня дрожали. Я едва соображала, что делаю.
Сев на велосипед, я поехала домой. Перчатки мои оказались в крови. Я сожгла их на кухне, когда слуги легли спать.
Мне казалось, никто никогда об этом не узнает. Полиция сочтет, что убийца — какой-то бродяга. Я не предполагала, что мой поступок навлечет опасность на других, даже на Джеффри. Но когда из Лондона приехал инспектор, я стала бояться. Он не такой, как наши полицейские. Он понял очень многое. Разузнал всю подноготную о каждом. Я поняла, что со временем дойдет черед и до меня. Естественно, я не допустила бы, чтобы даже такие существа, как эта расчетливая мексиканка или миссис Холлидей, понесли вместо меня ответственность.
Это все, что я могу сообщить. Добавлю только, что Джеффри я действительно видела так, как описала. Назвав инспектору время — без десяти час, я поняла, что в конце концов он выяснит правду.
Майор Грирсон, отложив последний лист, принялся усиленно сморкаться.
— Ужасно! Ужасно! — заговорил он. — Бедняжка! Кажется, никогда еще я не был так... э-э... расстроен. Нехорошо так говорить, но, право, Хардинг, невольно... э-э... чувствуешь облегчение от такого исхода.
— Надо было поехать мне самому, — неодобрительно процедил суперинтендант. — Думаю, мистер Хардинг объяснит в своем Скотленд-Ярде, как допустил такое. Надеюсь, что его не выпрут за такой недосмотр...
— Бросьте, бросьте... э-э... суперинтендант. Мистер Хардинг не мог заподозрить, что она прячет в кармане... э-э... яд.
— А-а, в том-то и дело, сэр, — с важным видом заявил тот. — Нужно быть готовым к таким вещам, тем более такому профессионалу, как инспектор. Впрочем, отчет писать ему самому.
Хардинг встал.
— Вы совершенно правы, суперинтендант, и мне кажется, пора за него приниматься.
Начальник участка вышел вместе с ним. Перед тем как сесть в машину, он бросил быстрый взгляд на Хардинга:
— Я... э-э... не спрашиваю, умышленно ли вы это допустили. Могу только... э-э... поблагодарить вас. Ужасное дело! Захватывающее! Надеюсь, Хардинг, у вас не будет неприятностей.
— Серьезных, полагаю, нет, сэр. Я все равно ухожу из полиции.
— Правда? Рад... э-э... слышать. А как насчет нашей встречи? Могу я... э-э... убедить вас поужинать со мной... э-э... сегодня вечером?
— Большое спасибо, сэр, но боюсь, сегодня не смогу, — ответил Хардинг. — Если можно, как-нибудь в другой раз.
— Дорогой друг, не весь же вечер вы будете... э-э... писать отчет! — стал уговаривать его майор.
Хардинг слегка покраснел.
— Нет, конечно, но мне надо съездить в Грейндж, сэр... и...
— В Грейндж? Но... чего ради? — спросил в недоумении Грирсон.
— Да так... разобраться с одним небольшим делом, возникшим в ходе расследования, — пробормотал Хардинг.
«Небольшое дело», с которым он перед выездом довольно долго разговаривал по телефону, встретило его на крыльце усадьбы, куда он подъехал незадолго до девяти. И пожелало узнать, прибыл ли он по долгу службы или как частное лицо.
— Как частное, — ответил Хардинг и в подтверждение своих слов обнял девушку.
— А вдруг кто-нибудь увидит? — слабо вздохнула мисс Фосетт.
— Да пускай хоть весь свет! — воинственно заявил Хардинг.
Мисс Фосетт взяла его под руку и повела в сад.
— Я рада, что все кончилось, — сказала она. — Конечно, ужасно жаль миссис Чадли, хоть я и недолюбливала ее. Правда, ее резкость и нетерпимость теперь вполне понятны. Миссис Твининг здесь, она приехала сюда прямо из дома священника и рассказала нам все. Говорит, мистер Чадли совершенно ошеломлен. До чего это ужасно! Жаль, что ты докопался до истины, хотя, естественно, я горжусь тем, какой ты умный.
— Умный? — повторил Хардинг. — Ты сказала — умный? Это дело можно было завершить два дня назад.
— И все же я считаю, что ты блеснул умом, — настаивала Дайна. — Что привело тебя к верной догадке?
— Велосипед. Если миссис Чадли выехала отсюда в полпервого, то была бы дома уже без четверти час. А увидеть Джеффри на том месте без десяти час она могла только в том случае, если бы шла пешком. Либо она лгала и вовсе его не видела, либо уехала значительно позже, чем все вы показывали. Это расхождение во времени и привлекло мое внимание. А на мысль о первой жене генерала навели тот листок и кое-что, сказанное Джеффри. Помнишь, ты застала меня со словарем Чемберса в руках? И спросила, решаю ли я кроссворд. Я искал подходящее имя, начинающееся с «т».
— А почему ты не взял «Словарь наиболее распространенных английских имен»? — спросила Дайна. — Никогда бы не подумала, что у Чемберса можно найти Терезу. По-моему, там все больше вроде «Абиджа», «Эусебиус», «Софрония».
Хардинг улыбнулся:
— Да, таких там много, и, должен признать, я не часто встречал англичан с именами «Трифоза» или «Поликарп». Однако нашел в нем и Терезу. Кстати, к тем буквам подходило только оно. Что и навело меня на мысль о миссис Твининг — но этот след оказался совершенно ложным. Затем мы с сержантом стали проверять алиби Джеффри, и я узнал, что миссис Чадли в понедельник приезжала на велосипеде. Но даже тут не догадался, хотя подозрения у меня и появились. Пришлось поломать голову, пока меня не осенило, но все равно показалось невероятным. И лишь документы в Сомерсет-Хаусе убедили меня, что я прав. Так что, боюсь, дорогая, умом я тут не блеснул.
— Блеснул, и слава Богу, — твердо сказала мисс Фосетт, — не то до сих пор шпионил бы за всеми подозреваемыми. Например, за Лолой. Да, кстати, я не сказала тебе, что она получила письмо от своего агента — не того, что приезжал, а другого? Ее приглашают в какой-то театр, и она в полном восторге. Даже заявила за чаем Джеффри, что он должен быть разумен и не ждать, что она выйдет за него замуж сейчас же. Так что, видимо, он выпутается из своей помолвки. — Она приумолкла и сощурясь взглянула на Хардинга. — Не знаю, хочешь ли ты выпутаться из своей, но...
— Спасибо, не хочу, — кротко ответил Хардинг.
— Рада слышать, — призналась Дайна, — потому что я только что объявила о нашем решении. Камилла скорчила очень кислую рожу. И намекнула, что держался ты с ней весьма галантно.
— Да, — сказал Хардинг. — Одарял ее неискренними комплиментами. И таким образом сумел разговорить.
— Мне совершенно ясно, — решительно заключила Дайна, — что тебе пора уходить из полиции.
Они вышли на газон позади дома и побрели к ступеням веранды. В гостиной горел свет. Дайна вздохнула.
— Пожалуй, нужно войти. Всем хочется увидеть тебя в виде обыкновенного человека. И без представления, наверное, не обойтись, в непринужденной обстановке ты еще ни с кем не знакомился. Выдержишь бурный поток поздравлений, а?
— Предпочел бы остаться наедине с тобой, — Признался Хардинг, — но раз ты так считаешь, что нужно туда идти, — пошли.
И мисс Фосетт под руку повела инспектора Хардинга в дом.
notes
