Вода действительно оказалась теплой, теплее воздуха. Хэхэльф ждал меня в темноте, покачиваясь на волнах рядом со своим драгоценным сундуком. К моему величайшему удивлению, сундук держался на поверхности воды, как перышко.

– А теперь постарайся не отстать! – весело сказал Хэхэльф.

Честно говоря, я подумал, что парень либо преувеличивает свои возможности, либо считает меня почти инвалидом. Ему-то предстояло волочь за собой чудовищных размеров сундук, а мое бремя ограничивалось легким свертком из тонкого одеяла Ургов и предусмотрительно упакованных в него ботинок. Я пока не чувствовал себя готовым расстаться с этим сокровищем и мужественно приступить к разнашиванию какой-нибудь новой пары обуви, которую еще надо было где-то раздобыть…

Но пока я придавал своему лицу подобающее выражение, чтобы торжественно заявить: «Уж я-то не отстану!» – Хэхэльф поплыл.

В первое мгновение мне показалось, что он превратился в маленький моторный катер: живые люди с такой скоростью не плавают. Чудовищный сундук был каким-то образом вовлечен в это стремительное движение. Возможно, Хэхэльф толкал его перед собой, а возможно, это была какая-нибудь полезная разновидность местной магии – я ведь до сих пор не знал, на какие чудеса способны местные жители. Вполне могло статься, что их возможности превосходят мое жалкое воображение…

До этой ночи мне казалось, что я плаваю как рыба. Если уж на то пошло, идиллические взаимоотношения с водой всегда были предметом моей законной гордости. Но сейчас мне предстояло серьезное испытание. Я и не мечтал выдержать его с честью. Единственное, что меня заботило, – не отстать от Хэхэльфа настолько, чтобы потеряться. К счастью, у моего нового друга хватило предусмотрительности, чтобы иногда оглядываться, и благородства, чтобы останавливаться и ждать меня, когда это требовалось. Я-то и мечтать не смел о передышке! Этот спортивный подвиг продолжался целую вечность. Мой разум упорно твердит, что прошло не больше часа, но я решительно отказываюсь ему верить.

– Все, Ронхул! Живем! – с непередаваемым облегчением сказал Хэхэльф. – Вот он, мой «Чинки»!

Сначала я не понял, с чего это он так радуется: береговые огни действительно были совсем рядом, но мои ноги по-прежнему не доставали до дна. Потом до меня дошло, что дно не требуется: мы подплыли к какому-то парусному судну. По счастливой роже Хэхэльфа я понял, что это и есть его корабль.

Хэхэльф вскарабкался на его палубу, как некий фантасмагорический муравей. Я еще не успел отдышаться, а мне в рожу полетела веревка, толстая, как домашняя колбаса.

– Привяжи сундук и лезь сюда, – крикнул он. – Один я его не вытащу.

– Вдвоем мы его тоже не вытащим, – мрачно сказал я, выжимая полы рубахи и пытаясь понять, как мне удалось за несколько секунд оказаться на палубе, рядом с Хэхэльфом. – Скажу тебе больше: эту дрянь и втроем вытащить невозможно, и даже вдесятером…

– Вытащим! – жизнерадостно заверил меня он. – Стоит только вспомнить, какие сокровища там сокрыты!

– А что, здесь больше никого нет? – спросил я.

– Откуда? – удивился Хэхэльф. – Я не такая скотина, чтобы приговорить свою команду сидеть в Койдо и ждать моего возвращения – я ведь даже примерно не знал, когда вернусь… Все дома, в Сбо! Ничего, завтра мы с тобой тоже там будем!

– Каким образом? – недоверчиво спросил я. – Хочешь сказать, что корабельная команда нужна для красоты, а для управления судном достаточно двух человек?

– Не дергайся, Ронхул! – усмехнулся он. – Для управления моим «Чинки» иногда бывает достаточно одного человека – если этот человек я… и если у меня есть кумафэга!

– Не понимаю.

– А тебе и не надо ничего понимать. Сам все увидишь… Главное – затащить на палубу этот милый маленький сундучок, остальное уладится само собой, – заверил меня Хэхэльф.

Чертов сундук мы все-таки победили. Честно говоря, я и не надеялся! Я впервые в жизни умудрился заработать самые настоящие кровавые мозоли и разглядывал свои ладони с тупым любопытством законченного идиота.

– А ты молодец, Ронхул! – искренне сказал Хэхэльф. – Сильнее, чем я думал. И плаваешь здорово.

Я тут же расплылся в горделивой улыбке, почему-то покраснел и поспешил кокетливо откреститься от честно заслуженных лавров.

– Какое там здорово! Едва за тобой поспевал…

– Так то за мной! За мной вообще никто угнаться не может: бунабская школа. Меня не кто-нибудь, а сам ндана-акуса Вару-Чару плавать учил, – пожал плечами Хэхэльф. В его голосе не было ни капли гордости, признание звучало как обычная констатация факта. – Я-то боялся, что с тобой придется плыть до рассвета, а ты меня удивил, – признался он.

Я окончательно растаял: теперь Хэхэльф мог вить из меня веревки, в любом количестве.

– Ну, чего тянуть, сейчас распакуем наше сокровище, и вперед, в Сбо! – бодро сказал Хэхэльф. – В Койдо нам с тобой делать абсолютно нечего. По крайней мере, мне!

Он склонился над сундуком, немного повозился с замками – я не сомневался, что мой приятель справится с этой небольшой технической проблемой, – откинул крышку и вдруг расхохотался так неудержимо, что я растерялся.

– Сейчас ты скажешь, что там нет никаких сокровищ, только драные пиратские штаны, как в какой-нибудь дрянной комедии. Осталось понять, почему этот хлам так многовесил…

– Не все так страшно, Ронхул, – сквозь смех выговорил Хэхэльф. – Кумафэга на месте. Не так много, как могло бы поместиться в этот сундук, но на наш с тобой век хватит. А тебя ждет хороший сюрприз. Смотри, какая прелесть!

Я заглянул в сундук и тоже начал ржать. Шутка так себе, средненькая, но припухшая рожа крепко спящего Давыда Разъебановича показалась мне самым уморительным зрелищем всех времен и народов. Наверное, я смеялся еще и от облегчения: теперь до меня окончательно дошло, что в моей жизни остался один-единственный страмосляб. Давыд Разъебанович, сладко похрапывающий среди драгоценной кумафэги, милой сердцу моего приятеля Хэхэльфа, был своего рода жирной точкой, достойным «закрытием страмослябского сезона».

– И что мы будем с ним делать? В море бросим? – сквозь смех спросил я.

– Можно и в море бросить, – совершенно серьезно согласился Хэхэльф. – Но будет лучше, если мы его тихонько свяжем, чтобы поутру не разбушевался, и оставим при себе. Никогда не знаешь, что может завтра понадобиться!

Только что я был уверен, что больше никогда в жизни не смогу выполнять физическую работу. Даже снять с себя мокрую одежду казалось мне настоящим подвигом. Но мне пришлось принять активное участие в плетении веревочного кокона вокруг недомытого после Узорной мазаницы тела спящего пирата. Потом мы аккуратно разместили его тушу на корме, подальше от драгоценного содержимого сундука. Надо отдать должное Давыду Разъебановичу: он не доставил нам никаких хлопот. Спал, как невинный младенец, упакованный в рекордное количество сухих памперсов. Впрочем, он и был в некотором роде младенцем, да еще и нетрезвым…

– Это и есть твоя кумафэга? – спросил я Хэхэльфа, с любопытством разглядывая маленькие мешочки из очень тонкой коричневой кожи, туго набитые чем-то сыпучим. – Неужели это действительно такое великое сокровище?

– Боюсь, ты до сих пор не представляешь, ЧТО попало к нам в руки, – устало улыбнулся он. – Говорят, дуракам везет. На дурака ты не слишком похож, но неосведомленность явно прибавляет тебе удачи!

Он развязал один из мешочков и высыпал на ладонь небольшое количество содержимого: желтая с черными и красными вкраплениями смесь, похожая на мелкую чайную крошку.

– Это кумафэга, Ронхул, – веско сказал он. – Самая ценная вещь в этом Мире! Или почти самая ценная. Ребята вроде меня едят ее, чтобы творить настоящие чудеса – это к вопросу о том, как мы будем добираться до Сбо без команды… Так что любой халндойнец догола разденется, чтобы заполучить хоть один такой мешочек. Впрочем, я понимаю, почему Бэгли вез ее в Землю Нао: там народ побогаче, да и желающих поколдовать куда больше, чем у нас… Впрочем, мои друзья бунаба тоже с радостью заплатят за такой мешочек. Когда бунаба едят кумафэгу, их посещают чудесные видения. Но обычно они покупают ее из более практических соображений: мажут кумафэгой носы диких зверей, и звери тут же становятся смирными и послушными, а некоторые даже начинают понимать человеческую речь. Можно околдовать какого-нибудь дикого азада и посылать его каждый день в лес, охотиться на литя. А если повезет, можно приручить больших птиц и обзавестись летающей колесницей – великая редкость в наших краях! Они – хозяйственные ребята, эти бунаба…

– Понятно, – удивленно кивнул я. И с любопытством спросил: – А что будет, если я съем немножко?

– Ты? Понятия не имею! – честно сказал Хэхэльф. – Может, ничего и не будет. Вот на людей Мараха, например, кумафэга вообще не действует – по крайней мере, так говорят. А может, начнешь чудить… Так что прошу тебя: воздержись от экспериментов, пока не доберемся до Сбо, ладно?

– Я вообще не ахти какой любитель экспериментов, – вздохнул я. – Черт с ней, с твоей кумафэгой! Скажи лучше: у тебя здесь есть сухая одежда?

– Сколько угодно! Поройся в моей каюте, – Хэхэльф радушным жестом указал мне на распахнутую дверь палубной настройки, больше всего похожей на вигвам индейского вождя, сооруженный из дорогих узорчатых ковров. – Надевай, что найдешь, мне не жалко. И мой тебе совет: ложись-ка ты спать, Ронхул Маггот. Ты сейчас похож на невыспавшегося утопленника, герой!.. Впрочем, делай, что хочешь, главное, меня не трогай. И не пугайся, если что-то покажется тебе странным. Я собираюсь хорошенько поворожить. И плохая новость, напоследок: если захочешь жрать, затяни пояс потуже. Я не оставлял на корабле запасов провизии. Вот бутылка местного вина в каюте имеется. Не сибельтуунгское сиреневое, конечно, но тоже очень даже ничего.

– Главное, чтобы не альганское розовое, – заметил я, с содроганием вспоминая вечеринку у Таонкрахта.

– Альганское розовое у нас на Халндойне даже портовые нищие не пьют! – возмутился Хэхэльф. – Мое вино – стоящая вещь. Весьма рекомендую, только смотри, чтобы тебе дурно не стало, на голодное-то брюхо! Ничего, денек продержимся, а вечером, глядишь, и дома будем.

– Всего-то? Ну, до вечера мы точно продержимся, – согласился я. – Если очень припечет, съедим нашего пленника. Какое никакое, а все-таки мясо!

– Говорят, страмослябы невкусные, – заметил Хэхэльф. – Я сам не пробовал, но готов поверить на слово!

– Я тоже, – рассмеялся я.

И отправился переодеваться. Долго рылся в груде чужих вещей, наконец нашел рубаху из плотной жесткой ткани и такие же штаны. Одежда висела на мне как на вешалке: по сравнению с моим приятелем Хэхэльфом я оказался весьма хрупкой конструкцией. Но вещи были сухие и теплые – счастье, о котором я и мечтать не смел!

Я вернулся на палубу, аккуратно развесил свои мокрые шмотки и одеяло Ургов. Давешний скоростной заплыв на длинную дистанцию вполне можно было считать большой стиркой – и правильно, надо же когда-то и этим заниматься…

Хэхэльф сидел на палубе и сосредоточенно доедал содержимое вскрытого мешочка. Обернулся ко мне, невольно улыбнулся и покачал головой.

– Ты похож на голодное привидение, Ронхул! – весело сообщил он.

– Сам просил тебя не отвлекать и сам же отвлекаешься, – проворчал я. В глубине души я подозревал, что вид у меня тот еще, но хихиканье Хэхэльфа окончательно выбило почву из-под моих ног.

– Тут не захочешь, а отвлечешься! – ехидно сказал он. – Да не переживай ты так: завтра переоденешься в свое барахло и снова станешь приличным человеком…

Потом Хэхэльф отвернулся, умолк и плашмя улегся на палубу. Со стороны это выглядело так, словно он внезапно заснул.

Я немного посидел, разглядывая постепенно светлеющее небо, и понял, что больше всего на свете хочу принять горизонтальное положение. Идти в «вигвам», как я про себя окрестил капитанскую каюту, мне почему-то не хотелось, так что я вытащил оттуда здоровенный кусок толстой шерстяной ткани, постелил его прямо на палубе, на максимальном расстоянии от неподвижного тела Хэхэльфа и свернулся клубочком на этом жестком ложе, как старый усталый пес на подстилке. Впрочем, по сравнению с существованием на страмослябском корабле, это было почти райским блаженством!

Стоило мне закрыть глаза, как палуба подо мной пришла в движение. По счастию, устилающие ее доски не зажили бурной неорганической жизнью, как в каком-нибудь фильме ужасов. Да и не было никаких палубных досок, поскольку корабль Хэхэльфа был сделан не из дерева, а из какого-то странного материала матово-черного цвета. Я вполне мог бы счесть его пластиком, если бы употребление данного термина в условиях мира Хомана не казалось мне полным безумием. Только чудовищная усталость помешала мне допросить Хэхэльфа и выяснить, из какой такой загадочной хрени сооружен его ненаглядный «Чинке», и теперь я был вынужден развлекаться построением самых несусветных гипотез на сей счет.

Так или иначе, а я почувствовал, что корабль оживает. Подскочил, открыл глаза, огляделся. Визуальная информация полностью соответствовала моим физическим ощущениям: парусник Хэхэльфа решил отправиться в плавание без посторонней помощи. Я глазам своим не верил: светло-коричневый парус совершенно самостоятельно принял нужное положение и тут же наполнился ветром, такелаж деловито ползал по реям, как стайка шустрых, но безобидных змей. Мы больше не стояли на месте, мы двигались, пока еще очень медленно, но скорость постепенно увеличивалась. Через полчаса мы уже мчались на полной скорости – ни дать ни взять корабль-призрак, «Летучий Голландец» местного посола.

Собственно говоря, удивляться не следовало: Хэхэльф честно предупредил меня, что собирается поворожить. Поэтому я просто смирился с происходящим. Какой-то парень из «небесной канцелярии» тут же выписал мне премию за это мудрое решение: мне удалось заснуть, да так сладко – слов нет!

Впрочем, счастье мое было недолгим. Меня разбудили истошные вопли: «ибьтую мэмэ, етидрёный хряп, ща усех зафуздячу», – и все в таком духе. Спросонок я решил, что все еще нахожусь на пиратском корабле, заткнул уши и попытался поймать за хвостик ускользающее сновидение. Охота не удалась: очередная гневная тирада вспугнула мою драгоценную добычу. Но нет худа без добра: я окончательно проснулся и вспомнил, что страмослябская эпопея уже перекочевала в мой личный архив, в траурную папку под грифом «вспоминать как можно реже».

Орал, разумеется, наш пленник.

– Связать-то мы его связали, а рот не заткнули – и чем, спрашивается, думали?! – возмущенно пробормотал я себе под нос. Встал, помотал головой, пытаясь отогнать своего приятеля Морфея, который скребся в мою дверь, как блудный, но любимый кот.

Кое-как оклемавшись, я потащился на корму.

Вообще-то я не слишком надеялся, что мне удастся утихомирить несчастного Давыда Разъебановича, которого, по большому счету, можно было понять. Думаю, даже богатая приключениями пиратская жизнь редко преподносила ему такие сюрпризы. Но я чувствовал, что обязан хотя бы попробовать. Во-первых, я сам был не в восторге от этого концерта, а во-вторых, опасался, что вопли нашего неугомонного пленника рано или поздно нарушат таинственную медитацию Хэхэльфа, благодаря которой наш корабль совершенно самостоятельно и в высшей степени жизнерадостно несся по темной зелени моря, словно его снабдили мощным мотором.

– Ибьтую мэмэ, Давыд Разъебанович! – строго сказал я пирату. К моему величайшему изумлению, он притих и уставился на меня почти с надеждой. Не знаю уж, что его успокоило: знакомая рожа или сладостные звуки родной речи.

Между нами воцарилось напряженное молчание. Я очень хотел объяснить пленнику, что кричать не надо и тогда все будет хорошо, но мне не хватало словарного запаса. Так что я ограничился языком жестов: приложил палец к губам и сделал страшные глаза. Пират растерянно моргнул и уставился на меня мутными младенческими очами. Но стоило мне отойти на несколько шагов, как он тут же снова принялся сотрясать воздух дивными созвучьями своего великого и могучего языка.

Я вернулся и снова скорчил угрожающую рожу. Давыд Разъебанович тут же заткнулся и устремил на меня бессмысленный взор, полный немого обожания. Я понял, что мне придется сидеть рядом с этим существом, пока мы не доберемся до места назначения – или же слушать его вопли, на выбор! Оба варианта не вызывали у меня энтузиазма.

Наконец меня осенило. Я почти бегом отправился в каюту Хэхэльфа, перевернул там все вверх дном и нашел-таки бутылку вина, обещанную мне гостеприимным хозяином. Яне был уверен, что это – настоящий выход из ситуации, но хоть какая-то передышка была гарантирована.

Я вернулся к нашему крикучему пленнику, на ходу откупоривая бутылку. Без долгого предисловия сунул горлышко бутылки в распахнутый рот Давыда Разъебановича – так суют соску разбушевавшемуся младенцу. Через несколько секунд на его лице появилась блаженная улыбка.

– Ибьтую мэмэ, Маггот! Фузденец! – прочувствованно пробормотал он и умолк, сосредоточившись на любимом занятии. Я с облегчением перевел дух и пошел проверять, не высохла ли моя одежда.

Оказалось, что свежий морской ветер сделал свое дело не хуже автоматической сушилки, так что я мог расстаться с «пижамой» своего благодетеля Хэхэльфа и снова стать человеком. Да и мои драгоценные ботинки были в полном порядке, невзирая на давешнее купание, – все-таки мне с ними чертовски повезло! Волшебное одеяло Ургов тоже высохло. Как раз вовремя: я уже начал зябнуть.

Жизнь была прекрасна и удивительна: опустошив бутылку вина, наш пленник не возобновил свои душераздирающие вопли, а тут же крепко заснул – я и надеяться не смел на такую удачу! Хэхэльф по-прежнему пребывал в трансе, так что я мог наслаждаться молчанием и одиночеством. Что ж, после круиза в обществе страмослябских джентльменов я научился ценить эту роскошь!

«Как все это напоминает времена моей юности, – весело подумал я. – Один приятель пьян в стельку, другой обожрался какой-то психотропной дряни, а я, как всегда, трезвый, голодный и счастливый, что меня наконец-то оставили в покое. Осталось только уставиться в небо пылающим взором и написать какой-нибудь дрянной стишок о любви, смерти и римских патрициях периода упадка заодно…»

Идея «уставиться в небо пылающим взором» была не так уж плоха, поэтому я немедленно привел ее в исполнение. А вот от писания стихов все-таки воздержался: иногда мое самообладание – это что-то!

Вместо того чтобы рифмовать всякие дурацкие строчки, я просто тихо шепнул: «Овётганна», – и вздрогнул, когда холодное прикосновение ветра к моей щеке показалось мне намеренным и осознанным жестом, а не заурядным перемещением воздушных потоков. Он пытливо ощупывал мое лицо, как слепой, который хочет составить представление о внешности нового знакомца… Несмотря на тревогу, которую принес ветер, мне было так хорошо на мокрой от брызг палубе несущегося неизвестно куда пустого корабля, что я заранее смирился со всеми грядущими выходками моей полоумной судьбы: если уж эта стерва оставила меня в живых, да еще и расщедрилась на такой подарок, значит, ей все можно!

Когда маленькие разноцветные солнышки одно за другим поползли вниз, я увидел, что мы приближаемся к берегу. То есть берег-то я видел в течение всего путешествия: линия горизонта слева по борту была значительно толще и темнее, чем ей положено, и я решил, что это и есть побережье острова Халндойн. А теперь эта толстая темная черта постепенно приближалась. Я переместился на нос корабля и во все глаза уставился на гипотетическую землю, изо всех сил пытаясь разглядеть хоть какие-то подробности.

Нет зрелища, более завораживающего, чем незнакомая земля, особенно если она открывается твоему взору с кокетливой неторопливостью профессиональной стриптизерки. Только что взгляд зацепился за темно-зеленую точку, а через несколько минут это крошечное пятнышко разбухает и пенится, как закипающее на медленном огне варево старой колдуньи, и вдруг превращается в густую рощу незнакомых деревьев. А бледные крупинки, разбросанные по темному фону, оказываются уютными одноэтажными домиками – кажется, еще немного, и можно будет разглядеть в окнах лица их обитателей…

Я сам не заметил, как почти влюбился в этот берег. Порой очаровать меня бывает легче легкого.

– Етидрёный хряп! – пролепетал Давыд Разъебанович.

Он все-таки проснулся и теперь пытался смириться с реальностью, используя все имеющиеся в его распоряжении подручные средства. Впрочем, он не слишком шумел: наверное, окончательно уяснил, что дело пахнет керосином, и утратил свой обычный задор.

– Это и есть Сбо, Ронхул! Нравится? – Хэхэльф неслышно подошел ко мне сзади, пока я, распахнув рот, разглядывал пеструю толпу на берегу. К этому моменту между нами и землей оставалось не больше сотни метров. Наше путешествие благополучно завершилось, я и опомниться не успел.

– Нравится, – согласился я. – Сам не знаю, почему, но нравится. Скажу тебе больше, я просто в восторге! Уже часа два стою здесь, как приклеенный, глаз отвести не могу.

– Я тоже люблю Сбо, – кивнул он. – Хорошее местечко… Ох, как жрать хочется, передать тебе не могу! Да и спать тоже. Все-таки тяжелая это работа – ворожба! Тяжелее не бывает… – он отчаянно зевнул, наглядно доказывая свое утверждение.

– Этот красавец сильно бузил? – спросил он, махнув рукой в сторону кормы, где томился наш пленник. – Дурни мы с тобой, Ронхул, что не заткнули ему пасть, пока он спал! В какой-то момент я почувствовал, что он мне мешает, но он почти сразу угомонился. Или просто я перестал обращать внимание на его вопли? В любом случае все обошлось!

– Это я его угомонил. Помнишь бутылку вина, которая лежала в твоей каюте? Ты был столь любезен, что предложил мне ее опустошить. А я решил, что ему нужнее.

– Тоже мне, умник! – проворчал Хэхэльф. – Такое хорошее вино – и в такую никчемную глотку!

– Не слишком высокая плата за несколько часов тишины, – заметил я.

– Твоя правда… Ладно, все хорошо, что хорошо кончается. Сейчас жрать будем, Ронхул! Причем не какую-нибудь дрянную страмослябскую «хряпу», а солено-квашеную умалу по-халндойнски. И копченую грудку питупа, и свежий салат из молодых стволиков фафуды, и жареную халдобу с медовой подливкой… Ох, у меня слов не хватает! Самый лучший трактир в Сбо – в нескольких шагах от причала. А хозяйничает там старая бунабская ведьма. Суровая, как трезвый альганец, но самая лучшая повариха на всех островах Хомайского моря!

– Выразить не могу, как ты меня вдохновил, – прочувствованно сказал я. – Сейчас плюну на все и отправлюсь туда вплавь: сил моих нет ждать, пока ты причалишь как положено.

– Как хочешь, – усмехнулся Хэхэльф. – А я предпочитаю немного потерпеть и остаться в сухой одежде. – Кроме того, ради тебя, Ронхул, я готов почти на все, но бросить без присмотра сундук с кумафэгой? Никогда!

– Ты прав, – вздохнул я. – Ладно, стисну зубы и постараюсь не думать, что это за «жареная халдоба» такая.

– Рыба, – объяснил Хэхэльф. – Просто самая большая рыба из всех, что водятся в этом замечательном море, размером с хорошую лодку. И клянусь древними ветрами Хоманы, сегодня я сожру ее целиком!

– А что такое «салат из молодых стволиков фафуды»? – во мне внезапно проснулись мазохистские наклонности, и я с замирающим сердцем ждал ответа.

– Салат как салат, – нежно вымолвил Хэхэльф. – Ломтики фафуды хрустят на зубах и тают во рту… Ох, Ронхул, ну что тут можно сказать?! Пока не попробуешь, не узнаешь…

К счастью, эта пытка продолжалась не слишком долго. Через полчаса мои ноги соприкоснулись с черной землей Халндойна, гладкой и твердой, как титановое покрытие. Хэхэльф последовал за мной, волоча за собой наш бесценный трофей. Теперь, когда мы извлекли из сундука Давыда Разъебановича, ящик вполне можно было поднять в одиночку, невзирая на внушительные размеры. Кумафэга оказалась почти невесомой.

На берегу Хэхэльфа окружили здоровенные загорелые ребята, такие же симпатичные, как он сам. Некоторые были из его команды, остальные – просто приятели. В течение вечера у меня создалось впечатление, что вообще все жители Сбо не просто знакомы друг с другом, а связаны дружескими, почти родственными узами.

Все новые знакомцы показались мне славными и, что еще более важно, абсолютно нормальными людьми. Почти такими же, как мои друзья, оставшиеся в неопределенном «где-то» или «когда-то». Приятная перемена участи: до сих пор все мои новые знакомые в этом Мире оказывались совершенно эксцентричными типами. Исключением можно было считать разве что Мэсэна, да и тот, скорее всего, просто выгодно выделялся на фоне пучеглазого Рандана Таонкрахта, двухголового Гальта-Бэтэнбальда, серого холмика Хинфа и светящихся в темноте великанов Ургов…

Этим вечером я умудрился впасть в полубессознательное состояние, не выпив почти ни капли вина: обилие еды и новых впечатлений произвело на меня совершенно сокрушительный эффект.

Самым грандиозным событием дня для меня стал торжественный вынос обещанной жареной халдобы. Не знаю, что впечатлило меня больше: гигантские размеры рыбины, блюдо с которой едва поместилось на длинном столе, или хозяйка трактира, невообразимо угрюмая пожилая женщина, одетая в цветастую юбку и массивное драгоценное ожерелье, с грехом пополам прикрывающее голую грудь. Эта потрясающая дама умудрилась подать нам сие чудовище, не прибегая к посторонней помощи, и мой разум до сих пор отказывается смириться с этим вопиющим фактом.

Не могу сказать, что Хэхэльф выполнил свое обещание и съел халдобу в полном одиночестве, но четверть он одолел без посторонней помощи, за это я ручаюсь!

В какой-то момент я вспомнил о нашем несчастном пленнике и решил, что его надо покормить. С Хэхэльфом случился приступ гомерического хохота, но я настоял на своем. Глаза бы мои не видели эту страмослябскую рожу, но я не мог смириться с мыслью, что где-то поблизости находится несчастное, голодное живое существо, оглашающее окрестности жалобными воплями «ибьтую мэмэ». К тому же именно Давыд Разъебанович таскал мне воду и ненужную в моем тогдашнем положении еду все время, пока я сидел на рее, и я решил, что должен отплатить ему за эти мелкие услуги.

В конце концов Хэхэльф понял, что меня легче убить, чем переубедить, и организовал спасательную экспедицию на «Чинки» во главе со мной, любимым. Меня сопровождали два симпатичных мордоворота, которые оказались его матросами. Мордоворотам был дан приказ тащить пакеты с гостинцами для нашего пленника, следить, чтобы я не свалился в воду, и доставить меня обратно в трактир целым и невредимым.

Убедившись, что связанные руки не мешают Давыду Разъебановичу поглощать шедевры халндойнской кухни – этот неуклюжий с виду дядя изгибался, как шланг! – я утратил интерес к собственной благотворительной миссии и запросился обратно. Надо отдать должное хэхэльфовым матросам: один из них повел меня в трактир, а другой остался рядом с пленником: следить, чтобы тот не подавился на радостях…

Когда я проснулся в нормальной человеческой кровати, да еще и с гудящей, словно бы с перепоя, головой, я чуть было не решил, что мне все примерещилось. Дескать, бывает: старый бродяга Макс вспомнил свою развеселую юность, перебрал на дружеской пирушке, всю ночь мучился кошмарами, но теперь проснулся, так что все в порядке…

Несколько секунд спустя я вспомнил, что дружеская пирушка действительно имела место. Но веселился я в обществе симпатичного господина Хэхэльфа Кромкелета из Инильбы и его старинных приятелей в населенном пункте под названием Сбо, на острове Халндойн. Так что и проснулся я не где-нибудь, а на острове Халндойн, будь он неладен, в доме этого самого Хэхэльфа, состоящего почти исключительно из спален для гостей. Вчера ночью я никак не мог решить, в какой из доброго десятка комнат следует бросить свои ни на что не годные к этому моменту кости…

Несколько минут своей единственной и неповторимой жизни я провел совершенно бездарно: изволил предаваться глубокой печали. К счастью, мне не удалось как следует сконцентрироваться на этом сомнительном удовольствии.

– Все-таки ты великий мастер дрыхнуть, Ронхул Маггот! – в голосе появившегося на пороге Хэхэльфа звучало искреннее уважение. – И ведь не пил почти вчера, а проспал почти до заката!

– Почти до заката? – изумился я. – Ничего себе! А я-то пытаюсь понять, с какой радости у меня голова гудит…

– С пережору! – жизнерадостно объяснил Хэхэльф. – Ты же половину халдобы сглодал и не подавился!

– Насколько я помню, это ты сглодал половину халдобы! – возмутился я.

– Ну да. А ты – другую половину, – объяснил он. – Ладно уж, вставай. Если хочешь умыться, ступай во внутренний дворик, сегодня тепло, можно искупаться в бассейне. А если замерзнешь – рядом с бассейном стоит бочка с горячей водой. Умоешься – приходи на кухню: во-первых, я собираюсь перекусить, а одному мне скучно, а во-вторых… Одним словом, есть разговор.

Я пулей полетел умываться. Дом Хэхэльфа здорово напоминал знаменитый критский Лабиринт: такого количества запутанных коридоров и маленьких уютных тупичков-комнаток могло бы хватить на целое общежитие, а Хэхэльф, насколько я понял, жил здесь один, если не считать маленького хмурого старичка – не то слугу, не то просто сторожа, с которым я столкнулся в коридоре.

Кое-как разыскав выход и умывшись, я устремился на кухню, сгорая от любопытства и с удовольствием отмечая, что от моего мрачного утреннего настроения не осталось ничего, кроме легкого удивления: дескать, и как это меня угораздило загрустить?!

Дорогу я нашел по запаху. Кухня оказалась отдельным маленьким строением в глубине двора. Там царил идеальный порядок – обычно кухня в холостяцком жилище выглядит куда менее ухоженной.

Хэхэльф восседал за длинным деревянным столом и с удовольствием пил что-то из большой темной кружки. Над кружкой поднимался ароматный пар. Я подумал было, что пришло время чаепития, но оказалось, что он наворачивает густой горячий бульон.

– Так что за разговор? – спросил я. – Мы уезжаем?

– Уезжаем, конечно. Но не сегодня. И не завтра – ты уж извини! Через несколько дней. Сначала я должен избавиться от кумафэги. С таким сокровищем чем скорее расстанешься, тем проще живется.

– Избавиться?! – я ушам своим не верил.

– Продать, а не выбросить, если ты это имеешь в виду, – усмехнулся он. – Трудно быстро найти покупателей на такой дорогой товар, но можно. Собственно, о том и разговор. Тебя устроит, если часть твоей доли будет отдана не деньгами, а недвижимостью?

– Какая часть? – искренне изумился я. – Хочешь сказать, что в этом сундуке есть и моя доля?

– Ничего себе! – опешил Хэхэльф. – Я-то думал, ты станешь возмущаться, если я отдам тебе всего треть, а не половину: все-таки сундук приметил я, да и тащил его тоже я – по большей части… С другой стороны, если бы ты не развязал мне ноги, вообще ничего не получилось бы, так что ты вполне мог потребовать половину!

– Ты сам знаешь, что мне на самом деле требуется, – улыбнулся я. – Вообще-то я жадный парень, но не настолько, чтобы забыть, что я нахожусь в совершенно чужом Мире, и вцепиться в глотку человеку, который готов помочь мне найти дорогу домой… Так что забирай все, дружище!

– Нельзя, – упрямо сказал Хэхэльф. – Нужна тебе твоя доля или нет, а мое дело – честно разделить добычу. В противном случае украденное не пойдет мне впрок, удача от меня отвернется… Можно сразу пойти и повеситься, поскольку впереди не светит ничего хорошего!

– Не преувеличиваешь? – недоверчиво спросил я.

– Не преувеличиваю. В общем, ты как хочешь, Ронхул, а треть кумафэги – твоя. Сорок мешочков. Могу дать хороший совет: парочку я бы на твоем месте оставил на подарки хойским бунаба. Не то чтобы они привыкли получать такие дары, но иногда лучше переборщить с любезностями… Еще на десяток я нашел покупателя: мой друг купец как раз отправляется в Землю Нао, и такой товар ему позарез нужен. Он бы все забрал, да монет не хватает. И еще десяток можно обменять на дом. Дешево, конечно, зато быстро, именно то, что нам требуется. Я вот и хотел узнать: ты согласен? Домик что надо, немного побольше моего и тоже бунабская постройка. А лучше, чем они, у нас никто не умеет устроиться! И расположен в тихом местечке: на окраине Сбо, на самом берегу. Пошли, посмотришь.

– Чего там смотреть?.. Ну сам подумай: какая мне разница, как выглядит дом, в котором я не собираюсь жить? Если ты говоришь, что должен отдать мне мою долю, поступай как знаешь. Нужно менять кумафэгу на дом – меняй на здоровье. Пусть будет дом.

– И тебе даже не любопытно взглянуть? – удивился Хэхэльф.

– Нет, – честно ответил я. – Но если надо, я готов. Прогулка мне не помешает, это уж точно!

– Пошли, – решительно сказал Хэхэльф. – Готов биться об заклад: когда ты увидишь этот дом, ты плюнешь на свою непонятную родину и поселишься в Сбо. Даже к Варабайбе ехать не придется: решишь, что от такого добра не бегают.

– В таком случае, я буду наслаждаться своей новой квартирой только до конца года, – невесело усмехнулся я. – Вурундшундба напугали меня до полусмерти этими своими Гнездами Химер…

– Ох, Ронхул, не верится мне что-то! – Хэхэльф задумчиво покачал головой. – С тех пор как ты рассказал мне свою историю, я все думал про эти паршивые «гнезда». И никак не могу поверить, что они действительно существуют! Темница для демонов, которые попали в чужой Мир не по собственной воле, – зачем она нужна? Кому мешают демоны? Особенно если они вроде тебя… Похоже на глупую страшную сказку, вроде тех, что няньки рассказывают детям, чтобы их не понесло на улицу после заката…

– Может быть, и похоже, – вздохнул я. – Но мне что-то пока не хочется проверять это на практике… Ладно, пошли посмотрим на этот твой дом!

– На твой дом, – мягко поправил меня Хэхэльф.

– На мой так на мой, – покорно согласился я.

Сбо оказался милым местечком. Не город, не деревня – какой-то совершенно иной тип человеческого поселения. Невысокие каменные дома в окружении аккуратных садов, трактиры с распахнутыми настежь дверями и выставленными на улицу жаровнями, бесчисленные лотки торговцев съестным и всяческим полезным экзотическим хламом, которые не столько продавали товар, сколько общались с потенциальными покупателями, наперебой рассказывая им сногсшибательные истории про дальние странствия.

Среди жителей Сбо я сразу приметил угрюмых людей в умопомрачительных головных уборах, напоминающих матерчатый сапог, по запарке надетый на голову. Оказалось, что это и есть люди бунаба, которые составляют чуть ли не половину населения Сбо.

– Это не «сапог», а агибуба, – почти сердито сказал Хэхэльф, выслушав мои комментарии. – Традиционный головной убор бунаба… И пожалуйста, привыкай смотреть на них без улыбки, если хочешь установить с ними добрые отношения.

– Они такие обидчивые?

– Бунаба не такие уж обидчивые. Просто они сами весьма неулыбчивы от природы, – объяснил Хэхэльф. – У них уголки губ растут вниз.

– У тебя тоже, – заметил я.

– У меня это – следствие привычки, а у них – от природы. Вернее, от Варабайбы: такими уж он их сотворил… Да, это все я говорю к тому, чтобы ты уяснил: когда бунаба видят, что человек улыбается, они считают его дураком. И переубедить их потом бывает очень трудно: тут уже ни мудрые речи, ни даже разумные поступки не помогут.

– Ужас! – искренне сказал я. – Они меня гнилой умалой закидают: я же все время улыбаюсь!

– Вот и отвыкай помаленьку, пока мы на Халндойне, – посоветовал Хэхэльф. – Пригодится. Те бунаба, которые живут в Сбо, гораздо терпимее к нашим причудам, чем их родичи с Хоя: эти-то к нам поневоле привыкли, а для тех почти любой чужак – горькая пилюля.

– Но ты-то с ними подружился…

– Ну да. Я же попал к ним еще мальчишкой. А дети быстро всему учатся. Так что улыбаться я перестал уже на второй день своей новой жизни. Потом, когда я вернулся на Халндойн, пришлось учиться заново, и не могу сказать, что эта наука далась мне легко!

– Ничего, – успокоил его я, – улыбки у тебя действительно не слишком широкие, зато глаза веселые.

– Все правильно. Бунаба научили меня смеяться только глазами. Надо прожить рядом с ними много лет, чтобы понять: на самом деле эти угрюмые ребята – очень веселый народ.

– Да уж, на первый взгляд не скажешь! – фыркнул я.

Сбо оказался довольно большим городком, вытянувшимся узкой полосой вдоль побережья. Примерно через час мы наконец пришли к объекту купли-продажи. Я никак не мог поверить, что все это происходит со мной наяву: покупать недвижимость в чужом Мире, откуда надеешься в ближайшее время унести ноги – бред какой-то!

Надо отдать должное Хэхэльфу: он не преувеличивал достоинства дома. Не дворец, конечно, но, на мой вкус, даже лучше дворца: большое одноэтажное здание с таким же причудливым хитросплетением коридоров и многочисленными маленькими комнатками, как и в доме моего приятеля, с просторным внутренним двориком, большим запущенным садом и ухоженным огородом. На грядках я обнаружил множество удивительных растений, какие до сих пор не встречались на моем пути, а хорошо знакомая мне по скитаниям в Земле Нао умала поражала своими размерами: на этом огороде самые мелкие овощи были величиной с хороший арбуз!

– Здесь можно держать скот, – бодро объяснял мне Хэхэльф, небрежно указывая в направлении низенького строения в глубине двора. – А здесь – кухня, такая же, как у меня, только побольше… Ну как, нравится?

– Нравится, – угрюмо согласился я. И признался: – О таком домике я мечтал всю жизнь – и вот, получил! Только не в том Мире, в котором мне требуется…

– Ну, извини, – ухмыльнулся Хэхэльф. – Я – не бог и даже не Мараха. Так что обменять твою часть кумафэги на квартирку в другом Мире не могу, ты уж не обессудь! Ну что, ты согласен?

– Что? – рассеянно переспросил я. – А, ну да… Конечно, я согласен. Если ты считаешь, что я должен купить этот дом, я его покупаю.

– Ну вот и славно. Я рад, что дом тебе нравится. Чем только древние ветры не шутят: может быть, ты вернешься в тот Мир, о котором сейчас тоскуешь, но однажды тебе надоест там ошиваться. Тогда ты вспомнишь, что у тебя есть дом в Сбо, и решишь стать моим соседом, – оптимистически сказал Хэхэльф. – В любом случае хозяева готовы освободить дом в течение десяти дней… Правда, к этому времени мы с тобой уже будем на Хое, но волноваться не стоит: у нас в Сбо принято держать слово!

– Жалко, что некому будет присматривать за этим домом, – вздохнул я. – Не думаю, что из меня получится хороший хозяин… Все придет в упадок: сад окончательно одичает, урожай на огороде сгниет, в лучшем случае его склюют птицы… И местные жители станут обходить стороной этот славный домик. Печальная картина!

– Ничего, – беззаботно сказал Хэхэльф. – Ты можешь сдать его в аренду. А если не хочешь, можешь нанять сторожа. Или еще лучше: можно пригласить бунабского колдуна, и он остановит здесь время – до твоего возвращения. Ну, то есть время не остановится, конечно, просто дом перестанет быть подвластен переменам. Когда ты вернешься – если вернешься, конечно! – и дом, и сад, и огород будут выглядеть точно так же, как сегодня. Ничего не сломается, не испортится, даже не запылится, и морские птицы не нагадят на садовые дорожки… Здесь, в Сбо живет один хороший мадук, дедушка Цвон, он точно умеет проделывать такие штуки!

– А если я никогда не вернусь? – опешил я.

– Значит, разрушительные перемены никогда не затронут этот дом, – пожал плечами Хэхэльф. Потом сам усомнился, что такое возможно, и добавил: – Ну, по крайней мере, очень долго.

– Ладно, – кивнул я, – это мне подходит. Мне нравится, что за моей спиной останется такое зачарованное местечко. Что-то в этом есть!

– А ты с причудами, – усмехнулся Хэхэльф. – Что ж, так даже хорошо… Мне нравится твое решение. Другой бы на твоем месте сдал дом в аренду – знаешь, сколько денег это может принести в год?

– Не знаю и знать не хочу, – решительно сказал я. – Давай позовем твоего мадука, пусть ворожит! А он дорого берет за свои услуги?

– Дорого, – кивнул Хэхэльф. – Думаю, тебе придется расстаться с одним мешочком кумафэги. От денег он и отказаться может, а за кумафэгу он тебе время не только в этом саду, а на всем Халндойне остановит!

– А что, и такое возможно? – ошалел я.

– Думаю, возможно, – серьезно сказал Хэхэльф. – Но насколько я знаю, колдун, которому это удавалось бы, пока не родился.

– Оно и к лучшему, – кивнул я. – Ну что, пошли платить за покупку! Где тут касса?

– Уже уплачено, – доверительно сообщил мой маклер. – Я был уверен, что тебе понравится дом. А если бы не понравился, я бы оставил его за собой… Пошли ужинать?

– Хорошая идея, – кивнул я. – А когда ворожить будем?

– Сначала надо, чтобы хозяева уехали, – напомнил Хэхэльф. – Но к мадуку сходим завтра, договоримся… Нет, лучше я один схожу.

– Почему? – спросил я.

– Потому что я не знаю, понравишься ты ему или нет… Скажем так: я почти уверен, что ты ему не понравишься. Я этого упрямого старика хорошо знаю: если втемяшит в свою лысую голову, что ты – демон, он для тебя пальцем не шевельнет. А когда глядишь на тебя, всякие глупости в голову так и лезут…

– Почему? – удивился я.

– Не знаю, – честно сказал Хэхэльф. – Просто чувствуется, что ты – чужой. И не только здесь, на Халндойне, а вообще везде. Я провел с тобой несколько дней на пиратском корабле, слушал твои жалобы на судьбу и видел, как ты морщишь нос, когда мимо проходит какой-нибудь немытый страмосляб; ты здорово меня выручил и стал мне хорошим помощником и веселым спутником, когда мы удирали с паршивого пиратского корыта; ты бродил по палубе моего корабля в моих собственных старых штанах, я был рядом с тобой, когда ты с восторгом пялился на побережье, и потом, когда ты клевал носом в портовом трактире… Казалось бы, я должен знать тебя как облупленного, но даже мне иногда становится тревожно, когда я смотрю в твои глаза и не нахожу там ничего, кроме темноты, словно заглядываю в пропасть – и это несмотря на дурацкую улыбку, словно бы прилипшую к твоей роже… Только не обижайся, Ронхул! Я просто стараюсь объяснить, почему тебе не стоит ходить к старому Цвону. У любого бунаба чутье куда лучше, чем у меня. Мало ли что он унюхает!

– Даже так? – растерянно спросил я.

– Именно. Да ты не переживай, Ронхул, все путем! Пошли ужинать.

Следующие несколько дней я провел как на курорте: пока Хэхэльф носился неизвестно где, улаживая наши дела, я бездельничал. Купался то в садовом бассейне, то в теплом море, дегустировал местную кухню и оставлял мелкие монетки из синеватого металла в бездонных карманах уличных торговцев. Как только у меня завелись деньги, я тут же принялся тратить их на всякие пустяки и получал от этого море удовольствия.

Среди моих расходов имели место и полезные: я наконец-то обзавелся новым гардеробом. Рубаха Таонкрахта, кожаные штаны и жилет Мэсэна были, конечно, вполне хороши – когда-то, на заре своей молодости, которая давно миновала. Теперь я выглядел как настоящий халндойнец. Когда из зеркала на меня взирал загорелый лохматый дядька в узких штанах из прочной темной ткани и коричневой куртке из тонкой замши, какие здесь принято носить на голое тело вместо рубахи, это зрелище вполне примиряло меня с действительностью. Я так свыкся с местной модой, что даже нацепил на свои запястья грозди толстых, но легких как пух браслетов из неизвестного мне черного металла. Никогда прежде не носил украшений, а тут вдруг как с цепи сорвался…

Когда я бродил по улицам Сбо, некоторые прохожие узнавали меня и здоровались, спрашивали: «Что нового?» – а иногда предлагали пропустить по стаканчику местного темного пива, которое могло сравниться разве что с настоящим ирландским элем – я хочу сказать, что это был почти напиток богов…

Я обживался на Халндойне, становился здесь «своим» с пугающей скоростью. В других обстоятельствах я бы только радовался таким добрососедским отношениям с местными жителями, но сейчас их дружелюбные улыбки будили во мне смутную тревогу. Я чувствовал, что засиделся на месте, а поток времени неумолимо нес меня вперед, и я отлично понимал, что не смогу вырваться из этого потока и выскочить на берег. Что-что, а такое чудо не по зубам человеку!

– Когда мы уезжаем? – спросил я Хэхэльфа примерно на шестой день моего пребывания в Сбо.

– Ох, Ронхул! – виновато вздохнул он. – Теперь уже скоро! Свою долю кумафэги я почти продал: так, осталось кое-что на черный день… Из твоей доли тоже остался десяток мешочков. Думаю, будет лучше, если ты возьмешь ее с собой: пригодится!

– Вот и хорошо, – с облегчением сказал я. – Так чего же мы тут сидим?

– Тут, понимаешь, какое дело… – смущенно начал Хэхэльф, потом махнул рукой и рассмеялся. – Помнишь моего кузена Бэгли? – спросил он.

– Бывшего владельца нашего с тобой богатства? – невольно усмехнулся я.

– Ну да. У него неприятности, – сообщил Хэхэльф. – Эти ребята, его спутники, благополучно удрали с пиратского корабля. И Бэгли они развязали, перед тем как дать деру, но парень не воспользовался шансом…

– Полез искать сундук, да?

– А как ты думал? – ухмыльнулся Хэхэльф. – Могу его понять вообще-то… Не повезло!

– И страмослябы схватили его за жопу? – печально закончил я. – Бедняга! Злейшему врагу не пожелал бы остаться среди этих пупсиков. А они же небось еще и в гневе!

– Да нет, не в гневе, – успокоил меня Хэхэльф. – Бэгли не успел особо набедокурить – так, по мелочам… Пираты вообще ничего не поняли: куда ты подевался и где все остальные. И,сам понимаешь, кроме всего прочего они обнаружили, что один из их товарищей пропал. Страмослябам, знаешь ли, тоже свойственно чувство взаимовыручки, поэтому они здорово переполошились. Бэгли сказал, что их товарищ наверняка у меня в руках – как в воду глядел! Надо еще понять, почему он был так в этом уверен… И еще он сказал, что я с удовольствием поменяю своего пленника на его драгоценную персону. Так что придется мне выручать своего кузена, никуда не денешься! Нет, можно, конечно, отказаться… Но я не такой великий злодей, чтобы оставить Бэгли у страмослябов!

– Да, это было бы чересчур жестоко! – согласился я. – А откуда ты узнал эту историю?

– Пару дней назад из Койдо заявился мой племянник, старший сын Бэгли. Он заходил рано утром, когда ты спал. Парень приехал узнать, захочу ли я помочь своему невезучему родичу… Он сказал, что был на корабле пиратов и видел Бэгли. Страмослябы дали им поговорить, поскольку очень хотят вернуть своего товарища.

– Душевные ребята! – одобрительно сказал я. – Так что, нам придется ехать в Койдо, менять нашего пленника на твоего кузена?

– Еще чего не хватало – в Койдо ехать! – возмутился Хэхэльф. – Они сами к нам приедут завтра или послезавтра. Привезут Бэгли, заберут свое сокровище. И после этого мы с тобой сразу отправляемся на Хой, честное слово! Потерпишь?

– Ну, пару дней можно и потерпеть, – с облегчением кивнул я. – Слушай, я вот чего не понимаю: если эти страмослябы встали на якорь возле Койдо, а сын Бэгли был на их корабле и видел там своего плененного папочку, почему бы жителям Койдо просто не устроить хорошую драку и не отбить земляка?

– Ага, как же! Плохо ты знаешь, что за народ живет в Койдо! – хмыкнул Хэхэльф. – Вот если бы такое случилось у нас, в Сбо, от пиратского корабля давно остались бы только щепки, а пленник в тот же день спал бы у себя дома. Поэтому к нашему берегу они никогда не причаливают. А в Койдо нет охотников подставлять голову под страмослябский топор из-за какого-то там «земляка»… Кроме того, если жители Койдо нападут на страмослябский корабль, те перестанут заходить в этот порт, а значит, тамошние купцы лишатся возможности за бесценок скупать у них награбленное добро. Как ты думаешь, откуда у моего кузена столько кумафэги? Как пить дать, выменял этот сундук у какого-нибудь глупого страмосляба на бочку дрянного вина…

– Трезвый расчет и никаких соплей, – вздохнул я. – Какие мудрые люди живут в Койдо! Терпеть не могу таких ребят, если честно…

– Я тоже, – кивнул Хэхэльф. – Но им легче живется, смею тебя заверить! Предлагаю огорчиться по этому поводу и отправиться в трактир, дабы залить горе вином, как это принято у благородных людей.

– Вообще-то мне всю жизнь недоставало благородства, – ухмыльнулся я. – Ладно уж, пошли!

Пирушки в обществе Хэхэльфа выгодно отличались от большинства других вечеринок, в которых мне приходилось принимать участие на своем веку: они никогда не влекли за собой серьезных последствий. Никаких тебе безобразий, зато и никакого похмелья поутру. Хэхэльф был на редкость сдержанным и уравновешенным типом, и все мероприятия, проходящие при его участии, тоже отличались сдержанностью и уравновешенностью. Дай мне волю, я бы всю жизнь имел дело исключительно с такими ребятами!

Хорошее самочувствие мне очень даже пригодилось, поскольку Хэхэльф бесцеремонно разбудил меня ни свет ни заря. До сих пор он не позволял себе таких издевательств над живым человеком, хотя сам был ранней пташкой. Но тут силком привел меня в вертикальное положение и потащил в порт, аргументируя свое антигуманное поведение в высшей степени эмоциональным заявлением, что я, дескать, не имею права пропустить такое зрелище.

Зрелище было то еще, что правда то правда! К пристани причалило сомнительное плавсредство, гордо именуемое пиратским кораблем. Я сразу заметил, что это не то судно, на котором я совершал морской круиз: на ярко-алом парусе не было злодейского солнышка и вообще никаких рисунков. Впрочем, дизайнерские ухищрения и не требовались: самое главное украшение всех времен и без того имелось.

«Украшение» представляло собой здоровенного дядю. Яне сомневался, что его рост больше двух метров, оставалось только понять, на сколько больше. Комплекция великана полностью соответствовала моим представлениям о богатырском телосложении. На мой вкус, его грудная клетка могла бы быть слегка поуже – просто для того, чтобы это чудовище немного больше походило на человека. Сей уникальный экземпляр обладал роскошной гривой спутанных темных волос, усами-батонами и всклокоченной бородой. Одет он был в шикарные клеша, такие же ярко-алые, как парус его корабля. Обнаженный богатырский торс представал перед восхищенными зрителями в первозданном великолепии: рубахи у этого красавца не было. Возможно, впрочем, он просто не смог подобрать подходящий размер.

Великан был бос, но лапти у него все же имелись: они висели на его бычьей шее, как некое экзотическое ожерелье. В довершение ко всему дядя был вооружен топором, размеры которого превосходили даже нечеловеческие габариты самого пирата: топорище напоминало телеграфный столб, а лезвие было величиной со средний холодильник.

– Fuck тую мэмэ! – пробормотал я. Только дикий коктейль из двух языков был способен хотя бы отчасти выразить охватившие меня высокие чувства.

– Ну что, не зря я тебя разбудил? – спросил Хэхэльф. У него был такой самодовольный тон, словно сие прекрасное видение было делом его рук.

– Зря, – вздохнул я. – Мне снился такой чудесный кошмарный сон про конец света, все было просто замечательно, а ты привел меня смотреть на это чудовище… Я же теперь, чего доброго, заикаться начну! Что это?

– О, это настоящая живая легенда Хомайского моря! Пучегор Пучегорович, единственный страмослябский пират, который может позволить себе роскошь зайти в Сбо. Славен тем, что неоднократно брал купеческие корабли на абордаж в одиночку, пока его команда отсыпалась после какого-нибудь очередного праздника. Самый страшный из всех морских разбойников, которые когда-либо поганили воды Хомайги.

– Я заметил, что самый страшный! – фыркнул я.

– Будешь смеяться, но он не только самый страшный из страмослябов, но и самый разумный. С ним вполне можно иметь дело. Он даже на кунхё немного говорит. И никогда не нарушает данное слово, что даже среди приличных людей большая редкость. Поэтому у нас с ним что-то вроде вечного перемирия. Конечно, если Пучегор встретит кого-нибудь из нас в открытом море – тут уж или удирай, или сдавайся. Но в Сбо он поклялся не бузить, ну а мы дали слово, что не будем потрошить его корабль и тягать его на суд старейшин Халндойна, если он решит зайти в наш порт. Думаю, поэтому капитан Плюхай упросил его отправиться к нам и произвести обмен пленниками. Самому Плюхаю здесь бы не поздоровилось!

Обаятельные мордовороты из хэхэльфовой команды тем временем привели связанного по рукам и ногам Давыда Разъебановича. Тот был трезв, а посему донельзя мрачен. Но увидев своего коллегу, понял, что тяготы плена закончились, и начал неуклюже подпрыгивать на месте, наглядно демонстрируя свою радость. Из его сладкозвучных уст изверглось нечленораздельное, но задушевное бормотание: «Етидрёный хряп, Пучегор Пучегорыч, ибьтую мэмэ, утьвлять, Пучегорыч!»

– Сейчас слезу пущу, – усмехнулся я. – Что ж, по крайней мере, одним счастливым человеком в мире стало больше! Вернее, двумя: полагаю, твой кузен еще счастливее, чем сие создание.

– Не думаю, – серьезно возразил Хэхэльф. – Если учесть, что ему никогда не суждено найти свою кумафэгу…

– Все суета сует по сравнению со страмослябским пленом, – возразил я. – Если бы мне предложили на выбор: провести еще десять дней наедине с этими пупсиками или несколько лет побираться под дверью самого захудалого трактира в Сбо, я бы не раздумывал ни минуты!

– Вряд ли Бэгли с тобой согласится, – заметил Хэхэльф.

– Ты нервничаешь? – спросил я.

– Не то чтобы… Он, конечно, наверняка догадывается, что его кумафэга вряд ли осталась на страмослябском корабле… Ну и пусть себе догадывается! Доказательств у него нет и никогда не будет. У нас в Сбо умеют молчать… особенно те, кому удалось прикупить небольшой запасец краденой кумафэги за четверть обычной цены. Но, будь моя воля, я бы предпочел не встречаться с Бэгли в ближайшее время, что правда то правда!

Бородатые соратники великана Пучегора тем временем привели хмурого встрепанного Бэгли. Обмен пленными проходил чинно и церемонно, почти как в кинофильмах про шпионов, где враждующие державы решают обменяться своими Джеймсами Бондами – во имя хэппи-энда и мира во всем мире заодно. Обоим пленникам развязали ноги, но руки на всякий случай оставили связанными, и они зашагали навстречу друг другу. Смерили друг друга презрительными взглядами, Давыд Разъебанович не упустил возможности лишний раз порадовать мой слух раскатистым: «Куляй на хур, пудурас», Бэгли благоразумно промолчал, только еще больше насупился, и узники совести заторопились навстречу свободе.

– Ну хоть теперь-то вы меня развяжете? – сердито спросил нас Бэгли, как только оказался рядом.

– Не вопрос, – согласился Хэхэльф, доставая из-за пояса коротенький острый кинжал.

Тем временем страмослябские пираты наглядно демонстрировали нам, как нужно вести себя в таких душещипательных ситуациях. Пучегор заключил в объятия спасенного земляка и захохотал так, что земля задрожала под нашими ногами, а паруса всех кораблей, стоявших в порту, вздрогнули, как от порыва свежего ветра.

– Люди вон радуются, что все хорошо закончилось, – с упреком сказал я мрачному Бэгли. – Бери с них пример, дружище!

– Пошли, угощу тебя стаканчиком вина, родич, – предложил ему Хэхэльф. – Сам понимаю, что «спасибо» от тебя не дождешься, ну да ладно, обойдусь!

Мы устроились за дальним столиком маленькой уютной забегаловки на окраине Сбо. Идти сегодня в один из богатых портовых трактиров было чистой воды безумием: в центральной части города веселился Пучегор со своими соратниками. Я подозревал, что эти бравые ребята даже в самом миролюбивом настроении способны разнести все в клочья, но Хэхэльф утешил меня, сообщив, что хозяева портовых трактиров уже давно приноровились к форс-мажорным обстоятельствам, которые нет-нет, да случаются в Сбо. Они берут со страмослябов такие деньжищи, что отремонтировать мебель и вставить выбитые стекла будет плевым делом…

– Где мой сундук с кумафэгой? – сурово спросил Бэгли.

Хэхэльф смотрел на него, как королева-мать на пьяного конюха. Словно бы не только не понимал значения его слов, но и сам факт существования такой формы органической жизни вызывал у него неподдельный, но и брезгливый интерес.

– Я жду ответа! – прорычал Бэгли. – Только не вздумай врать, что ты его в глаза не видел. Если бы ты не брал сундук, этот страмослябский придурок, на которого вы меня обменяли, не оказался бы на твоем корабле. Я сам видел, как он полез туда спать. У меня сердце кровью обливалось при мысли, что он может спьяну обделаться прямехонько на мои мешочки! Поэтому я знаю, что сундук у тебя.

Хэхэльф растерялся. Он явно не подозревал, что его кузен столь наблюдателен, да еще и обладает врожденной склонностью к дедуктивному мышлению. Я понял, что надо выручать друга, который не заготовил заранее мало-мальски убедительную ложь, а теперь не знал, что придумать.

– Сундук-то у него, – добродушно сказал я сердитому Бэгли. – А толку-то! Нет больше никакой кумафэги.

Хэхэльф посмотрел на меня, как на тяжело больного идиота, а Бэгли возбудился до крайности:

– Как это нет? – возопил он.

– Я ее съел, – объявил я.

– Всю? – опешил Бэгли.

– Всю, – невозмутимо подтвердил я. – Сколько там было-то – всего ничего…

– Как это? – Бэгли уже не сердился, он был выбит из колеи, его разум наотрез отказывался обрабатывать полученную информацию.

Зато Хэхэльф сразу оживился и принялся вдохновенно разрабатывать мою версию.

– Ронхул – демон, – сообщил он своему кузену таким тоном, словно это все объясняло. – Он мне сам признался, в первый же день.

– Демон? – жалобно переспросил тот и на всякий случай отодвинулся от меня подальше.

– А ты вспомни, как он лежал на рее, когда нас притащили на это треклятое страмослябское корыто, – оживился Хэхэльф. – Устроился там, как на кровати. Думаешь, нормальному человеку такое под силу?

– Ну и что, что демон? – слабо запротестовал Бэгли. – При чем тут моя кумафэга?

Хэхэльф вопросительно посмотрел на меня – дескать, что скажешь? Но я уже был готов к ответу.

– Мне трудно подолгу сохранять человеческий облик, – объяснил я. – А когда я принимаю свой обычный вид, я начинаю вести себя, как и полагается демону: сжигаю своим зловонным дыханием все, что под руку подвернется, пожираю живых людей, разрушаю их жилища и поднимаю бурю одним своим криком. Сейчас, когда я сижу с вами за столом в человеческом теле и все это рассказываю, самому страшно делается! Но когда я перестаю быть человеком, мне это начинает нравиться… И все бы ничего, но мое время в этой шкуре, – я похлопал себя по груди, – подходило к концу. Я рассказал об этом Хэхэльфу, а он в ответ расписал мне, какое замечательное место этот ваш остров Халндойн, и попросил меня не устраивать тут всю эту комедию с пожиранием заживо. Надо отдать ему должное, он меня убедил! Но я ничего не мог поделать: еще несколько дней, и я бы принял свой нормальный вид, а тогда уговоры Хэхэльфа стали бы мне до фени, сам понимаешь! Был только один выход: съесть твою кумафэгу и немного поколдовать. Теперь я останусь обычным человеком аж до конца года, так что все в порядке.

– И тебе понадобилось сожрать все, что было в сундуке? – простонал Бэгли.

– Этого едва хватило, – с достоинством промолвил я. – Если бы не Хэхэльф с его знанием бунабских заклинаний, вообще ничего не вышло бы!

– Хэхэльф, ты дурак, – несчастным голосом сказал Бэгли. – Дешевле было бы его убить, тебе не кажется?

– Спасибо на добром слове! – огрызнулся я.

– Убить того, кто освободил меня из страмослябского плена?! – возмутился Хэхэльф. – Ну, знаешь… Я иначе воспитан!

– Ты меня разорил! – упавшим голосом сказал Бэгли. – Вы меня разорили. Ты и твой проклятый демон. Я разорен! – Кажется, у него просто не осталось сил сердиться, теперь парень мог только скорбеть о своем внезапно утраченном богатстве.

– Ну уж так и разорен! – ухмыльнулся Хэхэльф. – Только не говори мне, что покупал кумафэгу по настоящей цене у гархнаргских купцов, все равно не поверю: у тебя таких денег в жизни не было. Даже если бы все богачи Койдо собрали все свои деньги, вы вряд ли набрали бы нужную сумму. Признайся, Бэгли: ты же просто выменял это сокровище у какого-нибудь пьяного пирата. Да хоть у того же Плюхая в прошлый его приезд на Халндойн! Что ты дал ему взамен? Бочку вина? Две? Даже если три, не думаю, что ты действительно разорился!

Бэгли молчал, угрюмо уставившись на свою кружку. У него был вид человека, твердо решившего повеситься при первой же возможности.

– В общем так, родич. Если хочешь, можешь забыть, что сегодня я избавил тебя от пожизненного рабства в Страмодубах, – подытожил Хэхэльф. – Вообще-то за такие вещи полагается говорить «спасибо», но я понимаю, что говорить «спасибо» тебе сейчас не хочется. И не надо, обойдусь! К этому доброму делу я готов присовокупить десять бочек самого лучшего сибельтуунгского вина. Пришлю их тебе с попутным кораблем еще до конца года. Больше ты от меня ничего не получишь. А если сунешься с жалобой на Совет Старейшин, сам знаешь, чем это закончится. Они поклонятся мне в ноги за спасение острова от демона, а тебя обяжут сделать мне дорогой подарок – за избавление от плена. А потом, чего доброго, изберут меня одним из членов Совета. Хоть и молод я еще, а все-таки мне весь Халндойн жизнью обязан!

– Эти мне наши законники! – скрипнул зубами Бэгли.

– Уж какие есть, – строго ответствовал Хэхэльф. – Думаешь, было бы лучше, если бы мы завели себе Ванда, Рандана, Эстёра и дюжину голодных Пронтов, как у наших соседей из Земли Нао? Ну и сидел бы ты сейчас в цакке за свою черную неблагодарность! Пошли, Ронхул Маггот. Дадим хорошему человеку спокойно напиться с горя!

Мы оставили беднягу Бэгли в полном одиночестве и отправились в трактир на другой стороне улицы, который отличался от первого только тем, что в нем не было сердитых Хэхэльфовых кузенов.

– Ох, лихо ты врешь, Ронхул! – восхищенно сказал Хэхэльф, когда мы удобно устроились за большим столом и заказали себе – я завтрак, а Хэхэльф, который, как всегда, успел позавтракать еще на рассвете, обед.

– Это еще что! – отмахнулся я. – Знал бы ты, что приходилось выслушивать моей бедной мамочке, когда она решала, что имеет полное право выяснить, где ее единственного сына черти носили…

– Я-то думал, что сделаю удивленное лицо и упрусь. Дескать, знать не знаю никакой кумафэги, делайте со мной, что хотите… – объяснил Хэхэльф. – Кто же мог подумать, что Бэгли видел, как этот дурень пират полез спать в его сундук!

– Ничего, выкрутились же как-то! – улыбнулся я. – А вообще гады мы с тобой, конечно… На твоего родича смотреть жалко!

– Ничего, – отмахнулся Хэхэльф. – Сколько Бэгли за свою жизнь украл, нам с тобой и не снилось! Он еще с меня за проезд до Земли Нао втрое против обычного содрал, по-родственному…

– Ну если так, моя совесть чиста! – с облегчением сказал я. – А что это за «гархнаргские купцы», у которых якобы можно купить кумафэгу? Откуда они? Тоже из Земли Нао?

– Да уж, таким несведущим может быть либо безголовый хурмангара, либо демон! – расхохотался Хэхэльф. – Гархнарги в Земле Нао! Ох, Ронхул, ты сам не понимаешь, что брякнул!

– Не понимаю, – сдержанно согласился я. – Но верю на слово, что это действительно смешно.

– Не обижайся, – сквозь смех простонал он. – Просто я тут же представил себе этих нарядных желтолицых лентяев в замке какого-нибудь альганца… Гархнарги живут на Угане, Ронхул. Это не просто далекая страна, это – далекая страна на другом материке. В наши края они редко заплывают, поскольку гархнаргские моряки почти так же ленивы и склонны поразмыслить о бренности бытия, разлегшись на траве во дворе собственного дома, как и их пухлозадые правители… Поэтомукумафэга у нас так дорога. У самих-то гархнаргов ее куда больше, чем требуется, так что они даже кормят ею своих чудныґх зверей, а вот возить ее продавать ленятся. Разве что когда совсем безденежье одолеет…

– А что это такое – кумафэга, собственно говоря? – запоздало заинтересовался я.

– Это водоросли, – объяснил Хэхэльф. – Просто сухие измельченные водоросли. Проблема в том, что такие водоросли водятся только в одном-единственном озере, на берегах которого как раз и живут гархнарги. Кумафэга – не часть нашего Мира. Так, странный подарок какого-то бога по имени Гаарг. Говорят, что он и самих гархнаргов создал, но в этом даже они сами не слишком уверены: столько времени с тех пор прошло, что уже и не разберешься…

– Здорово! – искренне сказал я. – Интересное, наверное, местечко!

– Ну да, пожалуй, – неохотно ответил Хэхэльф. – Знаешь, Ронхул, я был там однажды в юности: накопил денег, чтобы купить немного кумафэги, и поехал. Мне не очень понравилось. Скучные они ребята, эти гархнарги. Хотя дело вкуса, конечно… Ладно, засиделись мы тут. Чего доброго, сейчас сюда по нашим следам припрется обиженный Бэгли и начнется вторая часть скандала… Пошли?

Я бодро вскочил на ноги, мы расплатились и вышли на улицу, залитую веселым, но неярким светом трех солнышек. Порыв ветра доносил до нас обрывки уже знакомой мне страмослябской песни: «У-га-га-га, йоханый хряп, ибьтую мэмэ!» Судя по всему, исполнителем был сам Пучегор Пучегорович – лишь ему мог принадлежать оперный бас, от которого дрожали окна даже здесь, в получасе ходьбы от порта…

– Ну что, теперь мы поедем на Хой? – с надеждой спросил я.

– Послезавтра, – твердо сказал Хэхэльф. – Можно было бы и завтра, но сегодня у сына моего кормчего свадьба. Парень так просил, чтобы ему дали спокойно отоспаться после этого веселья! Нас, кстати, тоже звали…

– А можно я не пойду? – спросил я. – Я уже немного устал от коллективного веселья. Очень хочется просто побыть одному, искупаться ночью в море, полежать на берегу, посмотреть на небо… Скажи своему кормчему, что у тебя демон с причудами, так что пусть не обижается.

– Конечно, – понимающе кивнул Хэхэльф. – Я и сам с причудами… И вообще, все хорошие люди непременно с какими-нибудь причудами, это я давно заметил!

Весь день в городе было шумно: Пучегор Пучегорович и его товарищи обмывали возвращение своего земляка в лоно родной культуры. На закате они избавили жителей Сбо от своего присутствия: поставили парус и уплыли восвояси. Эстафету тут же перехватило многочисленное семейство Хэхэльфова кормчего и его гости – собственно говоря, гостями стали все жители Сбо и даже оказавшиеся в порту иноземные моряки, чтобы никому не было обидно. Разумеется, все они были слишком милыми людьми, чтобы стать достойной сменой Пучегоровой команде, но ребята старались изо всех сил.

Мне оставалось только порадоваться своему благоразумному и в высшей степени своевременному отказу от участия в этом празднике жизни и отправиться на прогулку по берегу моря.

На сей раз я забрел так далеко, что домики и сады Сбо растаяли в синей сумеречной дымке. Я лег в густую желтую траву, росшую у самой кромки воды, и уставился на темнеющее небо: пришло время как следует помолчать…

Когда погасла огненная полоса последнего из трех закатов, до меня добрался первый порыв ветра. Он настойчиво прикоснулся к моему лицу, так что я сразу узнал старого приятеля и невольно сжался в комок: некоторые чудеса приносят с собой едкий запах ужаса, избавиться от которого невозможно, только стиснуть зубы и переждать. Ветер оказался пронзительно холодным – такой же холодный ветер дует в декабре на пустынных морских пляжах города, в котором я родился. Он наполнил мои легкие, проник в самое сердце, и я уже не мог понять, какие мысли и желания принадлежат мне, а какие ему…

Я обнаружил себя в собственной постели, в доме Хэхэльфа. Было темно, и я понял, что утро еще не наступило. Как я здесь оказался, являлось для меня полной загадкой. Мокрая одежда валялась на полу, но я не помнил, как раздевался. Более того, я не помнил, где и при каких обстоятельствах так промок, и самого возвращения домой.

Впрочем, в глубине души я был совершенно уверен, что никуда не возвращался после странной, восхитительной и опустошающей встречи с древним ветром по имени Овётганна. Просто только что был на берегу моря, за городской чертой, в добром часе ходьбы отсюда, купался в упоительно прохладной темноте, сотканной не из тягучих волокон мрака, как кажется поначалу, а из бесчисленных сияющих точек, холодных, но гипнотически притягательных, как невообразимо далекие звезды, а теперь оказался здесь. И ничего с этим не поделаешь, логику искать бесполезно, можно только расслабиться и махнуть на все рукой: честно говоря, в последнее время у меня и так было немало поводов сойти с ума и еще один мне не требовался…

Я поднялся, укутался в тонкое одеяло Ургов, сгреб в охапку мокрые шмотки и пошел во двор, поскольку был совершенно уверен, что утром они мне понадобятся сухими. Развесил одежду на ветвях старого раскидистого дерева: Хэхэльф в свое время сказал мне, что в его доме принято сушить на этом дереве все, что нуждается в просушке. Он совершенно серьезно объяснил, что, поселившись в этом замечательном домике, договорился с деревом о том, что оно будет помогать ему по хозяйству, и теперь можно быть совершенноспокойным: даже если на сад обрушится ураган, дерево не даст ветру унести белье. Разумеется, я сразу поверил Хэхэльфу: когда оказываешься в Мире, законы которого тебе неизвестны, многие невероятные вещи начинают казаться вполне очевидными…

Покончив с хлопотами, я развернулся, чтобы идти в дом: спать хотелось зверски. Но листья всех деревьев в саду вдруг тревожно зашелестели и так же внезапно замерли. Я ощутил на лице прохладное дуновение и понял, что ветер снова пришел меня навестить. Оставалось понять: настиг ли он меня после долгой погони или просто хотел убедиться, что я благополучно добрался домой? Или вдруг решил полюбопытствовать: где я теперь живу и как тут устроился…

А потом я услышал знакомый голос, тот самый, который уже не раз звучал в моих снах. Но теперь я слышал его наяву.

– Первый ветер дует из стороны Клесс, и он напорист, словно выпущен из грудей пышного улла; он дует шесть дней. Другой ветер – это Овётганна и как бы Хугайда, и далеко его родина, незыблемая и неведомая. Он дует две луны, затихая лишь на время. Третий ветер приходит редко, из тех мест, где его вызывают к жизни бушующие Хэба среди дюн, скал и озер, – отчетливо сказал голос.

Потом он умолк, ветер перестал трепать мои порядком отросшие волосы, и вообще окружающий мир как-то внезапно утихомирился, а я растерянно озирался по сторонам, хотя отлично понимал, что никого не увижу.

– А тебя-то как зовут? – робко спросил я у притихшего ветра. Разумеется, я мог не спрашивать, поскольку и сам знал ответ: это был тот самый ветер, чье имя я то и дело бормотал себе под нос, сам не зная, зачем твержу это древнее – то ли заклинание, то ли просто красивое слово – так, на всякий случай…

– Овётганна, – ответил мне знакомый ломкий шепот. Немного помолчал и неожиданно кокетливо добавил: – Овётганна и как бы Хугайда…

Он с неожиданной, какой-то веселой злостью дунул мне в лицо, торопливо пробежался по волосам, напоследок я почувствовал приятный, но тревожный холодок в основании шеи.

Черт, я мог поклясться, что этот сумасбродный ветер обладает женским сердцем! Он был доволен, что заполучил меня, и теперь с наивным, но очаровательным прямодушием демонстрировал мне свою силу, в точности, как моя подружка Альвианта. Кажется, у меня завязывался самый странный роман, какой только можно вообразить…

Когда ветер утих, темнота сада показалась мне чужой и даже угрожающей, и я поспешно нырнул в другую темноту: в знакомый и уютный полумрак дома. Сон подстерегал меня на пороге спальни, как маньяк-убийца с шелковой удавкой. Он повалил меня на кровать и нокаутировал одним ударом. Довольно грубое поведение, но я не сопротивлялся: спать так спать, почему бы и нет?!

Следующий день оказался на редкость длинным и хлопотным, как, наверное, всякий день перед отъездом. Я с удовольствием помогал Хэхэльфу, который то носился по торговым рядам, покупая подарки для своих бунабских приятелей, то переворачивал вверх дном ни в чем не повинное жилище, пытаясь инсценировать генеральную уборку, то галопом несся на свой «Чинки», чтобы проверить, запаслись ли матросы достаточным количеством провизии.

Честно говоря, если бы Хэхэльф вдруг отказался от моей помощи, я бы в слезах умолял его позволить мне немного посуетиться: мне позарез требовалось отвлечься от размышлений о чудесах минувшей ночи. Не буду врать, что общение с волшебным ветром потрясло меня до основания и грозило свести с ума, поскольку в последнее время со мной то и дело происходили почти исключительно одни чудеса и я успел к ним притерпеться. Просто я уже давно заметил, что о некоторых вещах лучше не задумываться подолгу, если не хочешь, чтобы они покинули тебя навсегда, – когда пугливая ночная бабочка случайно садится на твою ладонь, следует затаить дыхание, чтобы не вспугнуть это чуткое существо…

Но Хэхэльф, святой человек, загонял меня так, что к вечеру я едва стоял на ногах, а маленькая кружка халндойнского пива подействовала на меня почти как цианистый калий – с той разницей, что сон, во всех отношениях похожий на смерть, оказался весьма недолговечной штукой. На рассвете я уже был на ногах, а часа через два после пробуждения стоял на корме Хэхэльфова корабля и с улыбкой смотрел на быстро удаляющийся берег.

– Видишь белое пятнышко – там, слева, в окружении пестрых садов? Это и есть твой дом. Кстати, завтра он уже будет свободен, – деловито сказал мне Хэхэльф. – А послезавтра туда придет старый Цвон и остановит время: перед отъездом я с ним окончательно договорился. Так что с тебя мешочек кумафэги: я с ним своей рассчитался.

– Кумафэга? Какая такая кумафэга? Я же ее съел, – невозмутимо ответил я. – Ты забыл, да?

Самое замечательное, что Хэхэльф мне тут же поверил и верил секунд пять, пока я не рассмеялся и не полез в свою дорожную сумку, чтобы отдать долг.

Да, я успел обзавестись не только недвижимостью на окраине Сбо, но и здоровенной дорожной сумкой, где теперь лежали мешочки с драгоценной кумафэгой, несколько пар штанов и рубашек, личный столовый прибор, теплая куртка, запасная пара обуви и прочий хлам, который принято брать с собой в дорогу. Счастливые времена, когда все мое имущество ограничивалось накинутым на плечи одеялом Ургов, миновали безвозвратно. Впрочем, хозяйственный Хэхэльф был поражен моими аскетическими запросами. Сам-то он умудрился перетащить на борт корабля чуть ли не десяток таких битком набитых сумок – тоже мне, бывалый путешественник!

– Шуточки у тебя! – проворчал Хэхэльф, пряча за пазуху причитающийся ему мешочек. – Съел, видите ли! – Он махнул рукой и тихо засмеялся: наверное, вспомнил, какое лицо было у бедняги Бэгли, когда он выслушивал мое «чистосердечное признание». – Я-то подумал, ты и правда решил сожрать разом все, что осталось, и посмотреть, что будет.

– Я еще и попробовать не решился эту твою хваленую кумафэгу, – усмехнулся я.

– Ну ты даешь, Ронхул! – искренне удивился он. – Ходить с полной торбой кумафэги и даже не попробовать… Ох, даже не знаю, что на это сказать!

– Это ты виноват, – смущенно сказал я. – Сам же говорил: мало ли, как я начну от нее чудить…

– Ну да, этого никто заранее не знает. Интересно же! – с энтузиазмом подхватил Хэхэльф. – Попробуй обязательно!

– А если действительно начнутся всякие чудеса? – нерешительно спросил я. – Что-то мне страшновато…

– Вот ты смешной! – покачал головой Хэхэльф. – Да все только и мечтают, чтобы с ними начали происходить чудеса, никаких денег за это не жалеют. А ты боишься.

– Со мной чудеса и без того происходят чуть ли не каждый день, к тому же совершенно бесплатно, – сухо сказал я. – Если уж я умудрился угодить в чужой Мир без всякой там кумафэги…

– Все равно, попробуй, – решительно сказал Хэхэльф. – А вдруг домой вернешься? Просто так, без всякой чужой ворожбы.

Эта перспектива показалась мне столь соблазнительной, что я тут же извлек из сумки маленький кожаный мешочек, уселся на палубу, нерешительно понюхал пеструю смесь, убедился, что она ничем не пахнет, и покосился на Хэхэльфа.

– Смотри, дружище, – угрюмо сказал я, – это твой корабль. Если что, я не виноват!

– Если начнешь бузить, я тоже сожру порцию кумафэги и тебя утихомирю, – пообещал он.

– Ладно, – кивнул я и осторожно попробовал хваленое зелье.

Кумафэга оказалась практически безвкусной, только после третьего глотка я ощутил во рту легкий ментоловый холодок. Я одолел половину мешочка. Ничего особенного не происходило.

– Ешь все, – строго сказал Хэхэльф. – Думаешь, почему она так упакована? Потому что кому-то в голову стукнуло? Нет, Ронхул, каждый мешочек – это самая что ни на есть правильная порция.

Я покорно кивнул и принялся жевать дальше. Меня била легкая дрожь. Если честно, я всю жизнь боялся принимать наркотики, это было похоже на детский страх перед врачами с их угрожающими шприцами и не вызывающими доверия пилюлями – и вот, на тебе, влип!

Наконец я справился с «правильной порцией» и встревоженно прислушался к своему организму. Никаких новостей не было: я чувствовал себя не лучше и не хуже, чем полчаса назад.

– Ничего особенного, – растерянно сказал я Хэхэльфу.

Теперь, когда страх прошел, мне стало немного обидно: в кои-то веки решился на эксперимент, и на тебе – ничего!

– Ну, я же говорил, что и так бывает, – невозмутимо сказал он. – А может быть, ты – Мараха? На них вон тоже не действует… Ну и ладно: нет так нет!

Он еще немного посидел рядом со мной, надеясь, что кумафэга все-таки возьмет свое и я сейчас начну «чудить», потом окончательно утратил интерес к нашему неудавшемуся эксперименту и отправился строить своих матросов. А я остался сидеть на корме, поскольку не видел никакой альтернативы этому блаженному безделью.

Ничего особенного не происходило: я просто смотрел на темно-зеленую гладь воды и улыбался, подставляя лицо теплым голубоватым лучам одного из солнышек. Потом я заметил, что за кораблем следует целая стайка круглых полосатых рыбок. Я узнал их: в те дни, когда я нашел приют на рее страмослябского корабля, эти очаровательные «арбузики» время от времени радовали меня своим пением. Но сейчас они молчали и только внимательно смотрели на меня маленькими черными глазками.

– Спели бы, что ли, – приветливо сказал я рыбкам.

– Сначала покорми, – ответствовал нестройный хор.

Я совершенно не удивился, когда рыбки заговорили со мной. Во-первых, я уже слышал их пение. Правда, все песни были без слов, но, по крайней мере, я знал, что голос у этих существ есть. И потом, я был новичком в этом Мире и понятия не имел, как тут все устроено. Вполне могло статься, что говорящие рыбы – это абсолютно нормальное явление.

– А что вы едите? – спросил я.

– То же, что и люди, – ответили мои новые приятели. – Но если у тебя есть фафуда, это было бы лучше всего…

– Сейчас выясним. – Я поднялся и отправился туда, гдемелькала жизнерадостная макушка моего приятеля Хэхэльфа.

– А у нас есть фафуда? – деловито спросил я его.

– Есть, – кивнул он. – Я со своего огорода прихватил, и еще кое-кто из ребят…

– Можно я возьму немного?

– Проголодался? – заботливо спросил Хэхэльф. – Возьми, конечно. Но учти: обед уже почти готов.

– Нет, что ты, не проголодался. Просто за нами плывут такие симпатичные полосатые рыбки… Они меня попросили.

– Рыбки? Попросили?! Тебя? – Брови Хэхэльфа поползли вверх. – Вот это да! Что, так и сказали: «Дай нам фафуды»?

– Так и сказали, – невозмутимо подтвердил я. – Вернее, они сказали, что готовы съесть все, что им дадут, но вежливо намекнули, что фафуда – это венец их желаний.

– Да, рыбки бэплэ обожают фафуду, – растерянно согласился Хэхэльф. Потом он понимающе покивал и торжественно заявил: – Нет, Ронхул, ты у нас не Мараха, это точно! Теперь я за тебя спокоен!

– Я и сам знаю, что никакой я не Мараха и уж тем более не хурмангара, – с достоинством сказал я. – Но почему ты…

– Я хочу сказать, что кумафэга на тебя очень даже действует! – торжествующе объяснил Хэхэльф. – Только очень необычным образом. Может быть, ты не в курсе, Ронхул, но рыбки бэплэ не разговаривают. Поют иногда, это правда. Но человеческих языков они не знают, ни одного. Рыбы, видишь ли, вообще не умеют говорить – для тебя это новость?

– Ну, я же не знаю, как тут у вас все устроено. Я подумал, что если уж они петь умеют… Ладно, все равно дай мне кусочек фафуды. Умеют они там говорить или нет, а покормить их надо. Я же обещал.

– Корми на здоровье, – согласился Хэхэльф. И восхищенно добавил: – Ишь, чего творится!

В результате переговоров я стал обладателем здоровенного овоща, такого же полосатого, как спинки проголодавшихся рыбок, да еще и покрытого разноцветными круглыми наростами, красными, розовыми и желтыми, и отправился на корму. Рыбки восторженно заверещали и начали толкаться.

– Тише, тише, – строго сказал я. – Всем хватит!

Я взял нож и отрезал несколько маленьких кусочков полосатого овоща.

– Сначала плодики! – потребовали рыбки.

– Ладно, – миролюбиво согласился я и бросил им один из круглых плодов. – Между прочим, мой друг утверждает, что вы не умеете говорить.

– Это кто еще не умеет! – с набитым ртом пробурчала одна из рыбок.

– Просто вы не умеете слушать, – добавила другая.

– Люди вообще очень глупые создания, – ядовито заметил третья и поспешно добавила: – Но ты не такой. Ты все понимаешь, и ты добрый. Дай еще кусочек!

– Подлизываешься! – вздохнул я, бросая им очередной плодик, красный, как помидор.

– Подлизываюсь, – согласилась рыбка. – К человеку с фафудой в руках кто хочешь будет подлизываться.

После того как рыбки съели все плодики и почти половину полосатого ствола, они вежливо сказали мне «спасибо».

– А песенку споете? – с надеждой спросил я.

– Ладно, – снисходительно согласились рыбки. И потребовали: – Ты фафуду-то прибереги до вечера! Нам же еще и ужинать надо!

– Вот обжоры! – ворчливо сказал кусок овоща, который я держал в руках.

Вот тут я перепугался по-настоящему и уронил полосатое лакомство в море.

– Было бы чего пугаться! – укоризненно сказал овощ, покачиваясь на волнах.

– Какой ты неловкий! – наперебой защебетали рыбки. – Это получается, сейчас мы должны давиться, чтобы добро не пропало, а вечером ничего не будет?!

– Вечером он вам еще чего-нибудь найдет, не переживайте, – раздался рассудительный негромкий бас. – Уж я-то знаю, у них там еще много запасов…

Только минуту спустя я понял, что это говорит моя собственная дорожная сумка. Я запаниковал и бросился искать Хэхэльфа.

– Теперь со мной все разговаривают! – пожаловался я ему. – Пока говорили только рыбки, это было очень даже мило. Но когда к беседе присоединились недоеденная фафуда и моя сумка…

– Ну и чего ты переполошился? – удивился Хэхэльф. – Они ведь ничего плохого не делают, только разговаривают. Это же так интересно! Когда еще ты узнаешь, что думает о тебе твоя дорожная сумка… Впрочем, я уверен, она тебя совершенно не уважает!

– Почему это? – обиделся я.

– Она знает, что ты пренебрег моими советами и взял с собой слишком мало теплых вещей, всего одну пару обуви и ни одного одеяла, кроме своей нежно любимой серой тряпочки, которую тебе всучили эти пройдохи Урги, – объяснил Хэхэльф. Он говорил в точности как заботливая бабушка, снаряжающая любимого внука в туристический поход.

– Слушай, смех смехом, но так и рехнуться можно! – пожаловался я. – Сейчас со мной еще твой корабль начнет разговаривать…

– Очень надо! О чем с тобой можно разговаривать? – тут же насмешливо сказал хрипловатый мальчишеский тенорок.

Я поежился.

– Не бери в голову, Ронхул, – посоветовал Хэхэльф. – Это просто новое развлечение. К тому же это не будет продолжаться вечно… Извини, дружище, у меня столько дел!

– Ладно, тогда пойду пообщаюсь с рыбами, – вздохнул я. – Кстати, ты знаешь, что у твоего «Чинки» голос, как у подростка?

– Это нормально: он у меня довольно новый, – согласился Хэхэльф. – Его построили всего-то лет пять назад…

Я вернулся на корму и до вечера слушал пение полосатых рыбок. Впрочем, мои ботинки сварливо говорили, что им неинтересно слушать песни без слов, да и волшебное одеяло Ургов то и дело отвлекало меня от концерта: оно вдруг начало рассказывать анекдоты – все как один бородатые и не смешные, к моему величайшему сожалению…

Труднее всего оказалось заснуть. Попробуйте подманить Морфея, когда ваша подушка спорит с одеялом о смысле жизни, штаны ворчливо кидают в них цитаты из Екклезиаста, а корабельная мачта растерянно переспрашивает всех: «Что вы сказали?» Впрочем, на рассвете я все-таки уснул, донельзя утомленный всеобщей говорливостью.

А утром все было как прежде, если не считать того факта, что стайка полосатых рыбок по-прежнему следовала за нашим кораблем. Они молчали, но я совершенно точно знал, что рыбки рассчитывают на продолжение вчерашней кормежки.

Хэхэльф с удовольствием пожертвовал на кормление рыбок всю взятую из дома фафуду. Мои новые приятели честно отработали кормежку: их тоненькие голоса выводили мелодию за мелодией, и каждая новая была лучше прежних. Команда Хэхэльфа бродила по кораблю с блаженными физиономиями: от них я узнал, что рыбки бэплэ очень редко радуют мореходов своим сладкозвучным пением. Еще реже они собираются в большие стайки и поют хором, поэтому такое событие издавна считается добрейшей из примет.

Что ж, сейчас мне как раз позарез требовались хорошие приметы, чем больше, тем лучше.