Пока я снимал стихарь, мятеж почти подавили. Последних, самых упорных бунтовщиков вышвыривали за двери Берт (не скрывавший радости), викарий (пытавшийся радости не выказать) и Фостер Вашингтон Йорк, который, напевая негритянский духовный гимн «У меня есть крылья», с ревностным пылом и истинно христианской неподкупностью тоже вносил свою лепту в общее дело. Поспев, так сказать, к шапочному разбору, я наподдал одному юнцу по имени Скоггин, которому мечтал врезать уже года полтора, и мы, заперев двери, продолжили службу. Викарий сократил проповедь до тринадцати минут, а закончив, двинулся не в ризницу, а прямо к дверям, отпер их и вышел на крыльцо. Я пошел за ним. Хулиганы еще болтались перед церковью, очевидно, поджидая нас.

Никто, однако, не думал, что мы появимся так скоро, и мы, нечего и говорить, застали их врасплох. Не давая им времени опомниться, викарий поднял руку и, указывая сначала на одних, потом на других, произнес:

— Вы совершили святотатство! Кроме того, вы нарушили общественный порядок. Я поставлю в известность констебля, и вам очень скоро придется ответить за ваше поведение. Можете идти.

Да, от Куттса я не в восторге, но иногда им просто восхищаешься.

Парни только переглядывались и облизывали губы. А потом начали разбредаться. Всего их было пятнадцать — некоторые даже не из нашего прихода, а из соседней деревушки под названием Стэдхемингтон.

— Да, интересно, — протянула миссис Брэдли, услышав мой рассказ.

— Это показывает, что думают в деревне.

— Да. — Она усмехнулась. — А вот почему они так думают?

Я лишь лепетал о дыме, который бывает и без огня, об угле, который не обожжет, да замарает, а миссис Брэдли опять сжала губы в клювик и покачала головой.

— Миссис Куттс, — молвила она. — Верблюдица может плюнуть, может и укусить. Анонимно, милый мальчик.

— Вы про визитные карточки Гэтти?

— Разумеется. Эти карточки в дом викария никто не присылал. Что скажете, молодой человек? Виновен мистер Куттс или нет? Нормален или нет?

— Да ну, бросьте, — запротестовал я.

Она опять улыбнулась.

— Решайте, мой милый. Считаете ли вы его отцом ребенка? Его жена считает. Это ее все время и мучит.

— Быть не может! — Я, нечего и говорить, лицемерил. Миссис Куттс думала так с самого начала. Жуткая женщина. Совершенно жуткая!

— Вопрос в другом, — продолжала моя собеседница. — На чем основана ее уверенность? На достоверном знании, как выразился бы один мой приятель? Или она сделала вывод из имеющейся в ее распоряжении информации? Или же она просто подозревает и пытается доказать или желает, чтобы муж ей доверился? Или дело в чем-то еще? Особенно меня интересует последний вопрос.

Я не имел ни малейшего представления, о чем она, но сделав умное лицо, после секундной паузы выдал:

— Если отец ребенка — викарий, то Боб не виноват.

— Почему?

— Ну… — Я припомнил, как старый Куттс задал перцу Берту и его слуге, прежде чем они привязали его в загоне. Костяшки пальцев у него были ободраны, словно он лупил дерево. А как он выставил грубиянов из церкви! Такому человеку ничего не стоило свернуть девушке шею. Так я и сказал миссис Брэдли. Она только хихикнула.

— Вы должны признать, что если он отец, то у него достаточно хороший мотив для убийства, — не унимался я.

— Да, но зачем же ждать еще почти две недели после рождения ребенка? Нет, дорогой Ноэль. Если вы хотите повесить убийство девушки на отца, вам придется объяснить, почему он так долго ждал.

— Викарий, как я понимаю, оплатил питание и проживание Мэг в таверне.

— Как вы понимаете? То есть точно вам не известно?

— Нет. Мне дали так понять, — сказал я. Дафни ведь ничего не отрицала.

— Маловато. Согласитесь, этого маловато.

— Я могу спросить Лори, чтобы знать наверняка. Или даже самого Куттса.

— Думаю, миссис Куттс их уже спрашивала. И думаю, все ей отвечали уклончиво.

— И на этом основаны ее подозрения?

— О нет. Они были у нее и раньше. Иначе зачем ей выгонять девушку? Женщина типа миссис Куттс получила бы колоссальное удовольствие, изводя бедняжку покровительством и милосердием. Такие жестокие люди отпускают своих жертв только в особых случаях.

Да, здесь старая дама, нечего и говорить, попала в точку. Спасать падших (не без элемента инквизиции) — то был конек миссис Куттс.

— Так что теперь делать? — спросил я. — Между прочим, это вы предположили, что Мэг убил ее соблазнитель.

Миссис Брэдли с дьявольской улыбкой взяла маленький листочек бумаги, из тех, которыми прокладывают сигареты в коробках, и печатными буквами написала:

«Если будете и дальше вести себя столь же глупо — вашего мужа повесят».

Бумажку она положила в конверт, запечатала и вывела имя и адрес миссис Куттс.

— Тоже хочу отправить анонимку, — пояснила она. — Идемте. Отошлем ее по почте. Теперь насчет всех этих алиби.

— Каких алиби? — спросил я, шагая вслед за ней к выходу. — А, вы про Куттса и убийство? — Я рассмеялся. — Конечно, он не убивал. Он был у всех на виду, пока не поссорился с сэром Уильямом. А потом на него напал Берт… правда, мы не знаем точно во сколько. Получается, у него нет алиби с момента ухода с праздника и до самого нападения.

Миссис Брэдли кивнула. Ее черные глаза смотрели прямо вперед, на дорожку, а на губах появилась ласковая улыбка. Во всяком случае, мне показалось, что ласковая.

— Если верить словам Куттса, — продолжал я, — он отправился гулять к морю мимо каменоломен и вышел из дому около девяти или чуть позже… О Господи!

Миссис Брэдли словно очнулась и снова заулыбалась.

— Именно! — отозвалась она. — Допустим, викарий явился в бухту уже после убийства. Допустим, он знал, что там на него может наброситься Берт. Допустим, в конце концов, что Мэг Тосстик погибла от его руки. Вот вам причина выходок миссис Куттс! Вот причина ее горя.

Я, хотя минуту назад высказал ту же мысль, отрицательно покачал головой:

— Не убьет он никого. — И был в том убежден.

— Факты есть факты. А из наших сведений о передвижениях викария в ночь убийства вытекает следующий факт: до встречи с Бертом и его слугой у него было и время, и возможность убить Мэг Тосстик. Далее — если права его супруга, правы местные жители и он отец ребенка Мэг, то у него куда больше мотивов устранить девушку, чем у Боба Кэнди. Впрочем, это мы уже обсуждали. Самый мучительный для него вопрос: как долго будет она хранить тайну? Неприятнейшее, отвратительное положение для пастыря деревенских душ.

Я пришел в смятение. Нет, в виновность Куттса я не поверил, да и вообще не верил ни тогда, ни потом, разве что разумом, если так можно выразиться, допускал. Однако версия выстраивалась убедительная. И помимо прочего, пусть полиция и арестовала Боба Кэнди, у бедняги было всего пятнадцать минут, чтобы и убийство совершить, и набрать в погребе три дюжины пива разных сортов, а у викария — час, а то и полтора. Миссис Брэдли я об этом не сказал. Не очень-то я ей доверял!

— Поговорю с Бертом, — решил я, — и узнаю, когда они напали на викария.

— Прекрасно! Я иду с вами. Вы не против пойти более длинным путем, мимо почты? Мне ведь нужно еще письмо отправить.

Берт сидел в мансарде. Он радушно нас встретил, предложил выпить и стал со смехом рассказывать о случившемся в церкви.

— Послушайте, Берт, — начал я, — помните ту ночь, когда вы связали викария и заперли в…

— Да ну его! Кто прошлое помянет… ладно? Уж после того, как я вчера в церкви для него постарался, знаете ли!

Он поднял штанины и продемонстрировал синяки на лодыжках. Мы посочувствовали, я поблагодарил его за помощь.

— Я только хотел спросить, в котором часу вы заметили викария, — пояснил я. — Мы пытаемся найти факты в пользу Боба, для суда.

По мнению Берта, было двадцать минут одиннадцатого или половина. Казалось, убийство его совсем не интересует — он даже не спросил, как информация о викарии может помочь Бобу Кэнди.

— Не раньше? — уточнил я. Сердце у меня вдруг затрепетало.

— Раньше — никак. Около шести я ушел с праздника, дома выпил чаю, потом двинул в бухту, помог выгрузить книги. Мой чертовски точный перевод «Сестричек-озорниц», вот так, мой мальчик. — Он похлопал меня по коленке. — В Англии стоит восемнадцать шиллингов шесть пенсов, да, миссис Брэдли. — У него еще хватило нахальства ей подмигнуть. — Продается из-под полы, зато почти задарма. А ты, парень, до сих пор Браунингом увлекаешься? А то, может, таки захочешь почитать — чтоб сразу пасть в объятия Велиала? Хотя, парень, поздно уже. Джентльмен умрет, а слова не нарушит! Да и вон та леди, стоит мне теперь хоть до обложки дотронуться, мигом меня засадит, верно, миссис Брэдли?

Итак, подтвердились мои худшие опасения. Викарий мог успеть все — и совершить убийство, и прийти в бухту к началу одиннадцатого.

— Ничего, — сказала миссис Брэдли, когда мы подходили к Манор-Хаусу. — Это только один. Давайте проверим передвижения сэра Уильяма.

— Так ведь он после ссоры с викарием пришел прямо сюда, разве нет?

— Пришел.

— Ну вот! — Я удивился, что она вообще упомянула его имя.

— Ну вот, — согласилась она.

Я смотрел на собеседницу в упор, но никак не мог понять, что означает ее насмешливая улыбка. Наконец она сказала:

— Ладно, возьмемся тогда за Эдви Дэвида Берта. Заметьте, мой мальчик, — если у викария нет алиби, то и у Берта тоже нет.

— И у Йорка! — Я сразу взбодрился. — Взяться нужно за Йорка. Он — сама простота и все нам выложит. Ему и невдомек будет, почему его расспрашивают.

— Прекрасная мысль! Начнем, Макдуф!

— Что, сейчас?

— А почему нет?

Мы пошли обратно в гору, мимо каменоломен, в Бунгало. Миссис Брэдли и не подумала потихоньку обогнуть дом и незаметно для хозяина найти Фостера Вашингтона Йорка. Она прошла прямо к главному входу и позвонила. Открыл сам Берт. Волосы у него были всклокочены, взгляд отсутствующий; в руке он держал авторучку. Распахнув дверь, он некоторое время хмуро таращился на нас. Теперь он походил на настоящего убийцу, а никак не на гостеприимного хозяина, принимавшего нас час назад.

— К дьяволу! Я занят! — И он захлопнул перед нами дверь.

— Вот так, — сказала миссис Брэдли со своим жутким смешком. — Теперь сосредоточимся на нашей цели.

Она отправилась на задний двор, где мы и нашли слугу, который колол дрова.

— Вы знали, что Берт не станет с нами разговаривать? — спросил я у миссис Брэдли.

— Конечно. Он всегда в это время пишет. Согласитесь, что так лучше брать интервью у нашего приятеля с топором, чем если бы мы тайком от хозяина дома крались бы сквозь смородиновые кусты. — И миссис Брэдли, гукнув, ткнула меня в ребро.

Йорк заулыбался. Казалось, он рад нас видеть. Отвечая на наводящие вопросы, слуга подробно поведал о том, как они с хозяином провели праздничный день. Миссис Брэдли весьма искусно направляла его повествование, и, быстро миновав малозначительные подробности о самом празднике, Йорк перешел к самому интересному. Его рассказ настолько совпадал с рассказом Берта, что буквально привел меня в восторг. Берт ушел с праздника около шести и пил дома чай. После чаю, пользуясь тем, что вся деревня веселится, они с Йорком отправились на берег за своей распутной книжонкой. Книги, напечатанные в Германии, были упакованы в ящики с надписью «город Бутл, школа Хеффертона Карлайла. «Общественная история»». Эти ящики доставили с корабля в шлюпках. Действовали контрабандисты, вероятно, уже в сумерках и совершенно не скрываясь. Берт считал, что если таможенный или полицейский чиновник и захочет раскрыть один из ящиков, то, увидев, что там и вправду книги, потеряет к ним всякий интерес и больше ничего проверять не станет. Таможенники, говорил он, литературой не увлекаются.

— Хм-м… Если бы мне пришлось классифицировать Эдви Дэвида, я бы отнесла его к типу «преступник-оптимист». Ему даже в голову не приходит, что кто-то может взять и открыть книгу!

Выражение «преступник-оптимист» запало мне в голову. Берт достаточно силен, достаточно необуздан, достаточно преступен даже для такого страшного убийства, как удушение бедной девочки… Я позволил себе какое-то время поразмышлять над этой идеей, довольно убедительной. Уязвимое место было одно: в тот промежуток времени, когда произошло убийство, Берт и его слуга, по-видимому, не расставались. Да, они обеспечили друг другу прочное алиби. И тут мои мысли переключились на Йорка. Чем больше я о нем думал, тем больше понимал, что и он мог быть убийцей, а Берт его покрывал. С Берта станется. В конце концов, задушить девушку вроде Мэг Тосстик как-то уж очень не по-английски. Подобное преступление, нечего и говорить, больше подходило Йорку, чем его хозяину. Я вспомнил руки Йорка — черные, с розовыми ладонями, длинными красивыми пальцами. Вспомнил, как они держались за топорище — нетрудно представить их на девичьем горле. У Мэг ведь шейка была точно у ребенка. Помню, как у нее на шее дрожала жилка, когда миссис Куттс ее выгнала. Жалкое и тяжкое было зрелище…

Нет, неспроста версии Берта и его слуги так совпадали. Ясное дело: они договорились. Однако следовало выбрать. Берт или Йорк? Который? Оба? Или ни тот, и ни другой? Полный тупик. Нет, все по-прежнему указывало на Куттса.

— Не стоит даже надеяться, что это Берт или его слуга, — сказал я в тот вечер Дафни. Про викария, нечего и говорить, не упоминал вообще.

— Что такое коллюзия? — спросила вдруг Дафни.

Я не стал объяснять. Не обсуждать же мне с ней судебную терминологию. Однако вопрос напомнил мне о моих соображениях, и я сразу после чая поспешил в Манор-Хаус изложить их миссис Брэдли.

Та, нечего и говорить, подняла меня на смех. Я, впрочем, того и ждал. Чего ради, спрашивала она, Берт и Йорк станут сочинять небылицы? И когда же они выгрузили книги, если не перед тем, как напасть на викария?

— Возможно, Берт — отец ребенка, — предположил я. — И хотел скрыть это от Коры.

— По-вашему, он убийца, и Йорку об этом известно?

— Моему предположению ничто не противоречит, только смешное алиби, придуманное слугой. Вы не хуже меня знаете: совесть Берта позволит ему совершить все, что угодно, — и изменить, и соблазнить, и убить — любое преступление. Человек, который переводит на английский такую грязь…

Да, слишком я увлекся, рассуждая о совести Берта…

— Рада, что книга вам понравилась, — спокойно сказала миссис Брэдли и, не дав мне вставить ни слова, продолжила: — Послушать вас, так и Йорк вполне мог убить, если не принимать во внимание алиби, придуманное для него хозяином. А уж о совести Йорка и говорить нечего, ведь он не белый!

Она заклохтала — сначала тихонько, потом все громче — и вскоре зашлась в приступе зловещего веселья. Мне стало очень неловко. Порой у меня мелькает подозрение, что старая дама не менее безумна, чем безумный шляпник или мартовский заяц, и столь же безумна, как миссис Гэтти; а порой и другое подозрение — что иногда она смеется надо мной!

— Впрочем, — обнадежила она, — думаю, нам удастся вызволить Кэнди. Я твердо на это рассчитываю. Виселица — отвратительная вещь. Пережиток варварских времен, вы согласны?

— Вопрос не в том, чтобы просто вызволить Кэнди, — не без горячности возразил я. — Вопрос в том, как полностью его оправдать.

— Это уже другое дело. — Она была спокойна. — Вы, мой мальчик, понимаете теорию относительности Эйнштейна?

Я постарался ответить в том смысле, что не столько не понимаю, сколько не интересуюсь.

— Ну вот, — заявила она. — Вероятность полностью оправдать Кэнди равна вероятности того, что вы постигнете эту теорию.

И тут мне в голову пришла ужасная мысль. Причем уже не впервые.

— Послушайте, — начал я. — Несмотря на ваши слова, вы-то сами верите в его невиновность?

Миссис Брэдли вздохнула.

— Если б я могла доказать, кто отец ребенка… Если б я только могла…

— Наверное, вы считаете, что это Боб? — с жаром спросил я.

Взгляд ее был серьезен.

— Нет, отчего же. Ведь мы пришли к заключению, что в таком случае ее бы не убили.

— То есть они бы поженились, и на том бы все кончилось? — припомнил я одну из важнейших заповедей местной этики.

— Именно.

Ее ответ меня по некоторым причинам не удовлетворил. Какой-то жизненно важный вопрос, казалось мне, остался незатронутым. Я ломал голову, но вспомнить никак не мог. Наконец, не придумав ничего лучшего, я спросил:

— Занятно — куда подевался младенец? Не мог ли отец забрать его и держать у себя?

— И да, и нет, — улыбнулась миссис Брэдли. — По мнению жителей деревни, он в доме викария, так ведь? — Она ритмично кивала головой, словно кукла на витрине магазина. — Хотя Боба Кэнди могут обвинить в убийстве и матери, и младенца. Во всяком случае, я этого жду.

Весь вечер я пытался распутать клубок, но, нечего и говорить, не сумел. Из головы не шел Берт. Мне казалось, он как раз из тех типов, которые сквернословят, ведут разгульный образ жизни, имеют незаконных детей, совершают преступления, пьют, способны и подделать алиби, и вступить в сговор со слугой. Потом мои мысли перешли к Лори и его жене. Скверно, что их не было дома, когда произошло убийство. То есть для них-то хорошо. Вдруг меня словно пронзило. Даже ноги свело. А Лори, этот здоровенный лысый тип? Эта свинья, как назвала его миссис Гэтти? Почему он предоставил Мэг Тосстик стол и кров? Почему обещал работу, когда та поправится? Все ясно как день! Он и есть отец ее ребенка. Тогда зачем, спрашивал я себя, зачем ему убивать девушку? Тут же пришел и ответ. Он боялся, что она выдаст его своему возлюбленному, боялся мести Боба. Теперь Бобу, который сама простота — невинный и оклеветанный, — бедняге Бобу грозит виселица. А его бывший хозяин, здоровенный, мерзкий, лысый негодяй, безнаказанно убил двоих — несчастную мать и новорожденное дитя!

Помню, как я почистил зубы, потом лег и уснул. Утром позавтракал, вполуха слушая очередную, тысяча первую, постановку «Куттс против Куттса», и решил пойти к Лори и все ему высказать. Одна вещь, правда, меня смущала. Точнее, один человек, а именно — миссис Брэдли. Этой дамы я боялся, признаю. Идти куда-то по делу, связанному с расследованием, без ее согласия и одобрения было немыслимо. После завтрака под предлогом, — к которому я уже несколько раз прибегал, ускользая в Манор-Хаус, — что мне нужно посетить болящих (которым без меня, нечего и говорить, куда лучше), я отправился изложить свои соображения миссис Брэдли.

Она сразу же остудила мой пыл.

— Жаль вас разочаровывать, мой мальчик, но, едва услышав о совершенном убийстве, я взяла на себя смелость проверить алиби мистера Лори. Ненавязчиво задавая в деревне разные вопросы, я выяснила, что он ни минуты не был не только один, но даже в обществе исключительно миссис Лори. Он собрал большую компанию, и они перепробовали на ярмарке все развлечения. Его постоянно видели то возле кокосов, то у вашей гадальной палатки, куда он весьма остроумно завлекал прохожих. Он танцевал со многими женщинами и барышнями — всего их было шестнадцать, — в том числе с Корой Маккенли, и в «Герб Морнингтона» вернулся к полуночи. Алиби у него твердое, нерушимое и безоговорочное. И конечно же, — добавила она в конце своей энергичной тирады, — нет никаких причин полагать, будто за столь железным алиби что-то скрывается. Просто у хозяина «Герба» много приятелей. Человек он компанейский.

— Да, вижу, к нему особо не придерешься, — признал я. — Не мог же он совершить убийство через представителя.

Слабо улыбнувшись собственной шутке, я вдруг замер. Слова «через представителя» напомнили мне о королеве Марии Тюдор, на свадьбе которой присутствовал, как известно, не жених, а его представитель; сразу же по ассоциации всплыло имя другой Марии Тюдор — религиозной фанатички Марии Кровавой, — а отсюда была прямая дорога к миссис Куттс.

— А как насчет миссис Куттс? — спросил я. — Мотивов у нее было достаточно и возможностей — просто море! Вот смотрите: когда стемнело, она стала, по своему обычаю, рыскать по кустам в поисках парочек, а значит, никто ее не видел и не может поклясться, что в такой-то момент она была в таком-то месте. Она ведь умеет подкрадываться не хуже краснокожего. Запросто могла улизнуть из дому, пробраться в таверну и убить несчастную, пока бармен и девушка… как ее? — Мейбл — занимались делами, а потом потихоньку вернуться и устроить там этот спектакль. Да что говорить! — Я не на шутку разволновался. — Все ее страдания были для отвода глаз! А сама она только и дожидалась праздника, чтобы воспользоваться случаем и убить! Как вам такое?

— Весьма убедительно. Уже вижу, как толпа выносит Боба Кэнди на руках из зала суда. Ах! — перебила она сама себя. — Я беспокоюсь вовсе не за Боба. Его мы точно освободим. Фердинанд разнесет обвинение в пух и прах. Полиция слишком поспешила, арестовав парня.

— Как так — не за Боба беспокоитесь? Вас что-то еще тревожит?

— Да. Второе убийство. Убийство, о котором никто не говорит, убийство без трупа — оно меня страшно тревожит, потому что я совершенно не знаю, как быть!

— О чем вы?! — поперхнулся я.

— Об убийстве Коры Маккенли. — Таков был поразительный ответ этой женщины.

— Но ее же не убили! Она на гастролях; спектакль называется… называется…

— «Пташки». Однако она там не играет, уверяю вас. Это меня и тревожит. Никаких точных сведений я раздобыть не смогла.

— Ей прислали телеграмму, и она сразу уехала. Села на поезд в три тридцать. Тут и гадать нечего.

— Да, — машинально пробормотала миссис Брэдли, словно мысли ее где-то блуждали. — А кто сказал вам про поезд?

— Берт. Он нам обоим сказал. Ой нет, про поезд он не говорил, просто это единственный подходящий поезд… Да! — ошеломленно прибавил я, вспомнив. — Они же поссорились!

— Именно! — Теперь миссис Брэдли говорила деловито. — Ее с Бертом ссора — вот что очень интересно и очень важно! А также их прочие ссоры.

— Какие — прочие?

— Из-за денег.

— Я думал, была одна большая ссора.