— Миссис Роуд не принадлежала к англиканской церкви, как вы, вероятно, уже поняли. У нас в Карне вообще мощная нонконформистская община. Сказать вам правду, — добавил Ригби с легкой усмешкой, — к ней принадлежит и моя жена.

Пару недель назад наш преподобный зашел ко мне поговорить. Это было уже вечером. Примерно в половине седьмого. Я собирался домой, сказать по правде. Вот он и пришел прямо сюда, сел в то кресло, где сейчас сидите вы. Он у нас мужчина видный и рослый, наш священник. Хороший человек. Приехал сюда с севера, откуда родом миссис Роуд. Его фамилия Кардью.

— Тот самый мистер Кардью, упомянутый в письме?

— Именно. Он хорошо знал семью миссис Роуд еще до того, как они с мужем перебрались сюда. Гластоны очень популярны на севере, и мистер Кардью весьма обрадовался, узнав, что Стелла Роуд — дочь мистера Гластона. Так уж был доволен. Миссис Роуд стала регулярно приходить к нему в молельный дом, и здесь это всем пришлось по душе. Моя жена-то как радовалась новой прихожанке, вы себе и представить не можете. Потому что, как я догадываюсь, у них впервые появился кто-то из школы. В основном прихожане молельного дома — это рабочий люд, городские жители. — Ригби снова улыбнулся. — Редкий случай, чтобы город сблизился со школой, если можно так выразиться. А в наших краях так и вообще уникальный.

— А что ее муж? Он тоже приходил с ней? Тоже был нонконформистом?

— Да, был когда-то. Она сама рассказывала мистеру Кардью. Мистер Роуд родился и воспитывался на севере в Брэнксоме, а вся его семья принадлежала к неофициальной церкви. Так, между прочим, мистер и миссис Роуд впервые познакомились, если я правильно понял — в молельном доме Брэнксома. Бывали когда-нибудь в тех местах? У них молельный дом даст сто очков вперед любой церкви. Настоящий храм и стоит на высоком холме прямо над морем.

Смайли отрицательно помотал головой, и карие глаза Ригби некоторое время в задумчивости взирали на него.

— На вашем месте я бы туда съездил. Непременно, — сказал он. — Однако, перейдя на работу в Карн, мистер Роуд принял англиканскую веру. И даже пытался уговорить жену последовать своему примеру. В школе англиканцы очень сильны. О Роудах мне тоже рассказала жена. Как правило, я запрещаю ей распространять слухи. Все-таки она из семьи полицейского. Но она обо всем узнала лично от Кардью.

— Понятно.

— Так вот, Кардью пришел поговорить со мной. Он был страшно взволнован и обеспокоен. Не знал, как ему быть, и решил поговорить со мной как с другом, а не как с представителем власти. — Ригби скорчил кислую гримасу. — Но когда люди приходят ко мне как к другу, я точно знаю, что нужен им прежде всего в роли полицейского. И он рассказал мне эту историю. В тот день к нему наведалась миссис Роуд. Он как раз уезжал в гости к одному фермеру в окрестностях Окфорда и домой вернулся в половине шестого или около того. А потому миссис Кардью пришлось развлекать гостью беседой до возвращения мужа. Миссис Роуд была бледнее полотна и сидела в напряженной позе у камина. Как только преподобный приехал, миссис Кардью оставила их одних, а миссис Роуд начала говорить о своем муже. — Он помедлил. — Она заявила, что мистер Роуд собирается ее убить. Одной из долгих зимних ночей. У нее было что-то вроде идеи фикс — ее непременно убьют долгой зимней ночью. Кардью поначалу не принял ее слов всерьез. Но, немного обдумав ситуацию, решил сообщить мне.

Смайли не сводил с него пристального взгляда.

— Он никак не мог взять в толк, почему у нее возникла такая фантазия. Ему даже показалось, что она несколько не в себе. Он человек вполне приземленный, даром что священник. И, думаю, повел себя с ней чересчур жестко. Он так и спросил, с чего она вбила себе в голову столь нелепую мысль, а она расплакалась. Не устроила громкой истерики, а начала тихо лить слезы. Тогда он постарался успокоить ее, обещал помочь, еще раз поинтересовался, откуда у нее взялась подобная идея. Но она не ответила. Встала, подошла к двери, в отчаянии покачала головой. Вроде бы хотела сказать что-то еще, но промолчала и просто ушла.

— Примечательно, — заметил Смайли, — что она так откровенно солгала в своем письме. Там она даже подчеркнула, что ничего не говорила Кардью.

Ригби пожал могучими плечами.

— И вообще, уж простите, но я сам оказался в чертовски сложном положении, — сказал он. — Наш главный констебль скорее сам себе глотку перережет, чем обратится за помощью в Скотленд-Ярд. Ему нужно, чтобы мы сами арестовали преступника, и как можно скорее. И у нас на первый взгляд и в самом деле зацепок более чем достаточно. Следы на снегу, время убийства, описание одежды убийцы и даже орудие.

Смайли посмотрел на него с искренним изумлением.

— Так, значит, вы нашли даже орудие убийства?

Ригби замялся.

— Да, мы нашли его. Но об этом едва ли знает хоть одна живая душа, и моя обязанность предупредить вас, сэр, чтобы вы хранили тайну. Мы нашли его на следующее утро после убийства в четырех милях от Карна, брошенным в сточную канаву у дороги на Окфорд. Восемнадцатидюймовый обрезок так называемого электрического коаксиального кабеля. Знаете, что это такое? Они бывают разного размера, но диаметр нашего примерно два дюйма. По центру проходит толстый медный сердечник, отделенный от оболочки пластмассовой изоляцией. Он был в крови — группа совпала с группой крови Стеллы Роуд, — и к нему прилипли ее волосы. Мы держим это в секрете от всех. Хвала Всевышнему, что нашел его один из наших людей. Это указывает направление, в котором скрылся преступник.

— Как я полагаю, никаких сомнений в том, что именно этот предмет послужил орудием убийства, у вас нет? — спросил Смайли с невинным видом.

— В ранах на трупе нами обнаружены мелкие частички меди.

— Но все же странно, не правда ли, — размышлял вслух Смайли, — что преступник нес орудие убийства с собой так долго, прежде чем выбросить? Особенно если он шел пешком. Казалось бы, гораздо разумнее было тут же отделаться от него.

— Да, вы правы. Это очень странно. Половина из четырех миль Окфордской дороги проходит вдоль берега канала, он мог бросить кусок кабеля в воду в любом месте. И мы бы не нашли его никогда.

— Кабель старый?

— Да не то чтобы очень. Совершенно стандартный. Таких полно на любой стройке. — Ригби колебался с минуту, но потом его прорвало: — Послушайте, что я вам скажу, сэр. Обстоятельства подобного дела требуют особенно тщательного расследования. Масштабной поисковой операции, лабораторных анализов, массовых опросов населения. Этого добивается наш шеф, и он совершенно прав. Никаких прямых улик против мужа у нас нет вообще, хотя, если честно, и толка от него не добьешься. Он кажется растерянным, многого не помнит, путается в показаниях, когда речь заходит о мелочах, не имеющих отношения к делу. Забыл дату собственной свадьбы и фамилию лечащего врача. Это все, разумеется, последствия шока, и вполне понятно. Я принимаю во внимание всю важность вашего письма, сэр, и оно действительно наводит на странные размышления, но если бы с его помощью вы смогли объяснить мне, где можно было взять высокие резиновые сапоги, чтобы они потом бесследно исчезли, забить жену до смерти, почти не испачкавшись в крови, забросить орудие убийства за четыре мили от места преступления и сделать все это за десять минут пребывания в доме Филдинга, мне бы это очень сейчас пригодилось. А пока мы ищем незнакомца шести футов ростом, обутого в сапоги фирмы «Данлоп» сорок пятого размера, одетого в синий, запятнанный кровью плащ и кожаные перчатки. Этот мужчина передвигается пешком и в ночь убийства находился в районе Норт-Филдз между двадцатью тремя десятью и двадцатью тремя сорока пятью, а потом отбыл в направлении Окфорда, прихватив с собой полтора фута коаксиального кабеля, бусы из зеленых самоцветов и брошку с имитацией бриллианта — общая стоимость «драгоценностей» двадцать три шиллинга и шесть пенсов. Мы разыскиваем маньяка, который убивает из удовольствия или ради добычи, сбыв которую, можно разве что неплохо пообедать.

Ригби перевел дух, грустно улыбнулся и продолжал:

— Известно также, что он умеет совершать прыжки по воздуху на пятьдесят футов. А теперь скажите мне, что еще мы можем предпринять, располагая подобной информацией? На что еще потратить время? Кого еще объявить в розыск? Могу я отправлять своих людей на задания, чтобы они гонялись за призраками? У нас ведь есть и другая работа.

— Мне это понятно.

— Но я — полицейский старой закалки, мистер Смайли, и ненавижу неопределенность. Я не люблю заниматься поисками людей, в существование которых не верю, и терпеть не могу, когда у меня из-под носа уводят свидетелей. Я хочу встречаться с людьми, допрашивать их, совать повсюду свой нос, выслеживать и разнюхивать. Но мне этого не дозволено. Только не в нашей школе! Вы следите за моей мыслью? Вот почему нам приходится устраивать вселенские облавы, надеяться на криминалистов и собак-ищеек, хотя я нутром чую, что это дело совершенно из другого разряда.

— Я еще прочитал в газетах про женщину по прозвищу Полоумная Джейни…

— Как раз собирался перейти к этой теме. Миссис Роуд была доброй женщиной, с которой любой легко находил общий язык. По крайней мере на меня она производила такое впечатление. Не всем женщинам в молельне она нравилась, но вы же знаете этих кумушек. А вот с бедняжкой Джейни она, кажется, сдружилась. Джейни у нас почти нищенка, хотя приторговывает травами и какими-то амулетами через задние дворы. Ну, вы представляете, о чем я. Конечно, не без странностей. Разговаривает с птицами и все такое. Живет в заброшенном норманнском храме в Пилле. Стелла Роуд стала ей подкидывать еду и кое-какую одежонку — а то она вечно ходила оборванная и полуголодная. А теперь Джейни вдруг исчезла. Ее видели ранним вечером в среду на тропе, ведущей к Норт-Филдз, и с тех пор — ни слуху ни духу. Конечно, это еще ничего не значит. Такие, как она, появляются и пропадают, и никто им не указ. Могут жить у тебя под боком годами, а потом вдруг растаять, как снег под костром. Она могла помереть. Валяется где-нибудь в канаве. Или занемогла и забилась в какой-нибудь угол, как дикая кошка. Джейни у нас не единственная городская дурочка. Но сейчас наделала шума, потому что мы обнаружили еще следы, ведущие вдоль деревьев по самым задам сада Роудов. По виду следы женские и в одном месте проходят совсем близко от оранжереи. Могла быть цыганка или другая бродячая нищенка. Возможно все, но я так думаю, что это Джейни наследила, и никто другой. И не просто думаю, а надеюсь и молю Бога, чтобы это оказались ее следы. Свидетельница нам не помешает, пусть она и немного того…

Смайли поднялся. Когда они пожимали друг другу руки, Ригби сказал:

— До свидания, сэр. В случае необходимости звоните мне в любое время. — Он написал номер телефона на листке лежавшего перед ним блокнота, вырвал его и протянул Смайли. — Это мой домашний.

Он проводил Смайли до двери. Немного помялся, но потом все же спросил:

— А вы сами, случайно, не выпускник Карна, сэр?

— Боже упаси!

Ригби снова помолчал, прежде чем сказать:

— Вот наш начальник — выпускник. Раньше служил в Индии. Армейский бригадир Хэвлок. Это его последний год в должности, и потому он так заинтересован в результатах расследования дела. Но тем не менее делает все, чтобы не пустить меня в стены школы. Ему это поперек горла.

— Ясно.

— Он может только требовать быстрого ареста преступника.

— И за пределами Карна, насколько я понимаю?

— Еще раз всего хорошего, мистер Смайли. Звоните. О, есть еще кое-что, о чем я забыл упомянуть. Тот обрезок кабеля…

— И что с ним такое?

— Дело в том, что мистер Роуд демонстрировал ученикам точно такой же, когда проводил занятие по основам электротехники. А недели три назад куда-то положил и теперь не может найти.

К своей гостинице Смайли шел очень неторопливо.

Тщательно запечатав конверт и с особым усилием придавив уголки большими пальцами, Смайли запер дверь номера и спустился вниз по мраморной лестнице, осторожно ступая по устилавшим ступеньки циновкам из копры кокоса. В фойе для удобства постояльцев был установлен красный деревянный почтовый ящик, но Смайли, будучи человеком осторожным, предпочел им не пользоваться. Он дошел до настоящего почтового ящика в виде обычной тумбы на углу улицы, опустил в него письмо и задумался, где бы ему пообедать. Конечно, у него оставались еще сандвичи и кофе мисс Бримли. С огромной неохотой он вернулся в гостиницу. Она была переполнена журналистами, а Смайли журналистов не любил. И было холодно, а Смайли не любил холода. Что ж, сандвичи в номере отеля… Это было до боли знакомо.