Глава десятая

Крук оказался прав. В результате своего визита я не узнал ничего нового, хотя сначала подумал, что мне улыбнулась удача. Я зашел в пивную и спросил, не видел ли кто рыжеволосого мужчину, который предположительно прикончил еврея. Происходило это в Кингс-Бенион, где у меня нет знакомых, и я не боялся, что меня могут узнать. Правда, я оставался там на время дознания, но жил не в этой гостинице, а один человек внешне мало чем отличается от другого. Зато о рыжих мужчинах они знали много. Несколько рыжеволосых жили поблизости, а когда люди узнали об убийстве, те перестали заходить в «Карету и упряжку». Признанный местный остряк вставал, указывал пивной кружкой на рыжего и громко спрашивал: «Как, тебя еще не забрали?», а другой шутник торжественно подносил ко рту оловянную кружку и говорил: «Это пиво находится там, где по справедливости место тебе, Генри Фостер, за крепкими стенами». Бедняга Фостер густо краснел, потому что действительно был на подозрении несколько дней, после того как стало известно, что его видели у того дома незадолго до убийства Рубинштейна. Но в конце концов он сконфуженно признался, что его привлекала Рита, ради встреч с ней научился лгать и обманывать свою крикливую черноволосую жену. Рита на допросе, не стесняясь, подтвердила его показания. Фостер был у нее одним из многих. То, что у него есть семья и маленькие дети, которых ему приходится кормить на скромную зарплату сельскохозяйственного рабочего, ее ничуть не заботило. Там у нее было много кавалеров, но все остальные, потирая потные руки, благодарили богов, что волосы у них не рыжие.

Крук предупредил меня, что бессмысленно запрашивать разрешение осмотреть Плендерс снаружи или внутри. Для этого он найдет частного детектива – и рекомендовал одного из них по фамилии Маркс. Но прежде всего он хотел выслушать версию Фэнни.

Мы встретились неподалеку от тюрьмы в Робертстауне, где Фэнни содержали до суда, и по пути Крук интересовался, можно ли устроить ей перевод в Центральный уголовный суд, если дело зайдет так далеко.

– Скорее всего власти предержащие сочтут, что у нас недостаточно оснований, и, пожалуй, так оно и есть. Но мне нужен Центральный суд. Я спас там немало убийц. Тамошняя атмосфера меня устраивает, – беспечно сказал он.

– Кого ты думаешь пригласить на роль главного адвоката? – спросил я. – Полагаю, обвинителями будут Рубенс или О’Мэлли.

– И хочешь для защиты кого-нибудь того же калибра? Знаешь, это будет стоить немалых денег. Если на то пошло, я и сам чертовски дорогой.

– А какие у тебя первые впечатления от данного дела?

– Пока никаких. Подожди, пока я не увижусь с этой женщиной. Все будет зависеть от ее показаний. Учти, я думаю, что она может быть вовлеченной – преступно вовлеченной в дело. По опыту знаю, что женщины такого типа почти всегда ненадежны.

– Нельзя так говорить, пока ты не познакомился с ней, – заявил я.

– И вот еще что – скрывай от суда свою заинтересованность. Кто ты? Просто гость в том доме. Имей это в виду.

– Можешь на меня положиться.

После окончания школы я побывал в стольких дипломатических затруднениях, говорил столько потрясающей лжи, выпутывался из стольких компрометирующих ситуаций, что возмутился его предположением, будто могу сдуру испортить все дело.

– Как долго ты ее знаешь? Четыре месяца? Срок небольшой. Кстати, между нами, на тот случай, если тебя спросят – какие у вас отношения?

– Насколько это касается меня, она кандидатка в весталки.

Крук усмехнулся.

– Мой друг, у тебя есть истинно поэтическая жилка, – заметил он. – Однако чья это заслуга? Ну вот мы и пришли.

Фэнни, как всегда, выглядела одетой с иголочки: в черном платье, с прической. Я представил ей Крука, и она протянула ему руку для пожатия.

– Рада вас видеть, – сказала она. – Мне нужен профессиональный совет.

– Раньше прийти не мог, – непринужденно произнес Крук. – Нужно было ознакомиться с версией полиции. Бессмысленно тратить время на пустые разговоры, пока я не узнал, от чего нам защищаться. А теперь, дорогая моя, давайте выслушаем вашу версию. Скажу сразу, я знаю, какие показания вы дали полиции. Хотите что-нибудь добавить или убрать?

– Нет, – спокойно ответила Фэнни. – Там все правда.

– Все, что там содержится, – кивнул Крук. – Но вы уверены, что ничто больше не может нам помочь?

– Нет.

– В таком случае давайте заполним несколько пробелов, – вкрадчиво проговорил Крук. – Начнем с письма, которое вы написали Брайди. Что там было такое, о чем он не мог сразу сказать?

– Он не мог сказать о том, чего там не было, и это ни в кой мере не могло пролить свет на данную загадку. Это было личное письмо.

– Брайди помог бы установить истину.

– Хорошо. – Смутить Фэнни было очень трудно. – Он предложил мне выйти за него замуж. Саймон это знает. – Она бросила на меня взгляд. – Я не могла. Во-первых, у нас не получилось бы семьи, во-вторых, я не та женщина, на какой ему следует жениться. Я слишком… опытна. Не знаю, многое ли из моей прошлой жизни всплывет в суде, но если все, что происходило со мной с шестнадцатилетнего возраста, станет известно, то заранее повешусь. Я пробивала себе путь в жизни четырнадцать лет, с тех пор как мне осточертело подавать мороженое с содовой первокурсникам из Принстона. Вела нелегкую жизнь и добивалась своего. Нужно сразу же ставить себе цель. Я стремилась к обеспеченности – да, Саймон, это так, и тот, кто начинал, как я, делал бы то же самое, если он не слабоумный. Ты, – она повернулась ко мне, – однажды назвал меня авантюристкой.

– Не нужно рассказывать это в суде, – заметил Крук. – Ну и что? Вы думали, этот молодой человек – как его фамилия? Брайди? – рыцарь Галахад?

– Дело не в этом. Важно было то, что я хотела бы выйти за него замуж – и, естественно, не могла. Написала ему письмо, изложила свою историю – разумеется, в смягченном виде – и отправила. Мне следовало скрыться к тому времени, когда он его получит, я считала, что это важно.

Она вела свой рассказ, не пытаясь ничего объяснять, и мы принимали его за чистую монету. Но я видел, что Круку не нравится эта история.

– Конечно, существовала вероятность, что он больше не захочет вас видеть, – грубовато сказал Крук, – и это было бы мучительно. Я знаю, каково сидеть, глядя в окно, и чувствовать, что уши у тебя вырастают такими длинными, как нос у принцессы в сказке, прислушиваться, не раздадутся ли шаги почтальона, а затем обнаружить, что в почтовом ящике опять реклама.

Фэнни слабо улыбнулась.

– Да. Вы не нуждаетесь в моих объяснениях. А потом существует еще Роуз Пейджет. Она действительно любит Брайди, стала бы для него хорошей женой. Право, во взглядах Нормана есть нечто восточное. Ему нужна не жена-товарищ, а просто женщина. Понимаете, что я имею в виду? Роуз это вполне устроило бы. И я решила уехать. В Париже у меня есть друзья, я нашла бы там работу. День-ги можно занять где угодно. Нового адреса я не оставляла, не хотела, чтобы мисс Верити писала мне о том, кто звонил, а кто нет. Не желала знать, насколько заинтересован Норман и заинтересован ли вообще. Полицейским я сказала правду, что заболела пневмонией, это не входило в мои планы, я лежала, ничего не зная о Сэмми, пока Дорис не сообщила мне.

– У вас, конечно, есть доказательства?

– Да, в полиции.

– Они должны будут предоставить его в суде. Теперь расскажите, что произошло тем вечером, когда вы и Рубинштейн вышли из дома.

– Мы помчались в Кингс-Бенион. Боялись опоздать к поезду. Сэмми был багровым от ярости; в таком состоянии ему не следовало садиться за руль. Я постоянно дер-жалась за ручку дверцы, чтобы выскочить в случае опасности. Он отчаянно гнал машину. Мы не обменялись и десятком слов. Сэмми только спросил, не боюсь ли я езды по Черному Джеку. В хорошую погоду так можно сэкономить целых десять минут, а я не хотела оказаться в Кингс-Бенион в шесть тридцать пять и полтора часа дожидаться следующего поезда в обществе одного Сэмми. Но все-таки предпочла этот вариант насильственной смерти в той же компании. Сэмми не стал спорить. Сказал: «Думаю, там очень опасно в такую погоду», – и мы понеслись дальше. Может, нам встретилось несколько автомобилей, но я их не заметила. Помните того водителя, который спросил у своего друга, мимо какого кладбища они проезжают, там было много памятников, и услышал в ответ, что это каменные столбы с указанием расстояния в милях? Мне вспомнилась эта история. Когда мы въехали в Кингс-Бенион, произошла небольшая авария, и рыночная площадь была закрыта. Станция находится прямо за ней. Я сказала Сэмми, чтобы он не беспокоился обо мне, и выскочила из машины. На поезд едва успела. В такую туманную погоду пассажиров было меньше, чем обычно; в моем вагоне сидели две женщины и мужчина в шляпе-котелке. Я не смогу узнать никого из них, и, уверена, они не узнают меня. Мы сидели по углам, одна женщина подняла ноги на сиденье; но в суде об этом не рассказывают. На вокзал поезд пришел с опозданием. Мы должны были прибыть туда в восемь двадцать, а прибыли около девяти. Мне очень хотелось есть, а в квартире у меня не было никакой еды. Я зашла в закусочную «Парнас» и там поела. Об этом тоже сообщила полицейским. Они спросили, помню ли, в каком из двух залов я сидела. Я ответила – в переднем. Там было много посетителей. За столиком я сидела одна. Заказала шотландского вальдшнепа и кружку светлого пива. Как выглядел официант, не обратила внимания. И не замечала времени.

– Полицейские ожидали всех этих подробностей?

– Очевидно. Еще их насторожило, что я, выйдя из вагона, не заметила на вокзале ничего странного. Я сказала, что вокзал выглядел как всегда темным, серым, унылым, и самые непривлекательные на свете люди встречали знакомых или ждали поездов. Берджесс уговаривал меня вспомнить какое-нибудь необычное происшествие, но я ответила, что ничего не случилось. Кстати, было там что-то?

– Кажется, один парень путешествовал с обезьянкой, зверек освободился от своей цепочки и принялся носиться по станции. Там был газетный фотограф, собралась толпа, чтобы посмотреть на это зрелище. Подобное обычно замечают, – сухо произнес Крук.

– Если бы я и увидела обезьяну, думаю, для меня она не особенно отличалась бы от прочих двуногих на вокзале в туманный воскресный вечер. Но я не видела ее. И она не могла находиться одновременно на всех четырнадцати платформах.

– К какой платформе прибыл поезд?

– Не помню. Я не обращаю внимания на номера.

– И вы отправились прямо в закусочную?

– Да. Она расположена рядом с кинотеатром.

– Тогда, наверное, вы вышли на пятнадцатую платформу?

– Вероятно, – рассеянно ответила Фэнни. – Это имеет значение?

– Это может оказаться очень важным. Не хочу создавать у вас предвзятое мнение, и не мое дело освежать вашу память, но если бы вы вспомнили, что вышли на платформу номер двенадцать, это бы нам очень помогло.

– Почему?

– Потому что поезд в шесть двадцать восемь пришел на двенадцатую платформу, а в восемь три – на пятнадцатую. Хорошо, продолжим. Выйдя из «Парнаса», вы отправились домой?

– Нет, в кинотеатр «Принц Эдуард» на Воксхолл-Бридж-роуд. Показывали фильм «Всего лишь ребенок» – очень сентиментальный. Там снималась эта восходящая звезда Топси Баррет – меня тошнит от нее. В общем, я не хотела возвращаться в квартиру. Понимала, что это невозможно, но мне казалось, что Норман может позвонить. А если не он, то другие. Поэтому оставалась в темноте. Кинотеатр – хорошее место для случайного знакомства, а в ту ночь я была бы рада любой компании, лишь бы отвлечься от мыслей о Нормане.

– Вы познакомились с кем-нибудь? – спросил Крук.

– Да. С неотесанным типом из пригорода – одним из тех, кто считает себя ловеласом, если возьмет девушку у стойки бутербродов с требухой за восемь пенсов. Он заговорил со мной, как только зажегся свет. О, это был мелкий крысенок, но что из того? Он сказал: «Как насчет того, чтобы поужинать?» Ужин в его представлении состоял из двух бутербродов с колбасой и чашки кофе. За это мне пришлось выслушивать, что он был женат, но разошелся с женой, поскольку она холодная женщина. Я долго не задерживалась. Вернулась домой до двенадцати.

– Двенадцать часов – время, не имеющее особого значения, – заметил Крук. – Если, как обвинение будет утверждать, вы выехали не в шесть двадцать восемь, а в восемь три, к двенадцати вы вполне могли быть дома. Поезд должен был прийти в десять пятьдесят, но опоздал на сорок минут. Кстати, что за паршивая станция Мидмор?

– Паршивая? – удивилась Фэнни. – Я ни разу не выходила там.

– Берджесс задавал вам этот вопрос?

– Он старался запутать меня. Потом мог бы спросить: «Если не делали там пересадку, то откуда знаете что-то о ней?»

– Могли бы ответить, что проезжали ее год назад.

– Год назад эта станция не была открыта. Она находится на одной из новых веток.

Крук кивнул.

– Так, и после того, как простились со своим другом – надеюсь, вы не сменили адреса?

Фэнни покачала головой.

– Он спросил у меня адрес, но я ответила, что утром уезжаю из города. Добиралась домой я на такси. Если бы села в автобус, он мог бы поехать со мной, а я не хотела приводить этого типа к себе в квартиру.

– Узнали бы его, увидев снова?

Фэнни хохотнула.

– Вы отличите одну вошь от другой?

Но Крук не знал, как выглядят вши. Это было заметно по выражению его лица.

– Если он прочтет это сообщение в газете, то может объявиться.

– Об осторожности можно сказать многое, – насмешливо произнесла Фэнни. – Но у него было достаточно времени это обдумать.

– Когда дело будет широко обсуждаться, заголовок в газете привлечет много свидетелей, – предупредил Крук. – На свете полно тщеславных психопатов, мечтающих об известности. Десятки мужчин, которых вы в глаза не видели, явятся показать под присягой, что в тот вечер угощали вас яичницей с беконом во всех гостиницах от «Баркли» до «Звезды» в Ист-Энде.

– На присяжных это произведет сильное впечатление, – презрительно сказала Фэнни. – Они сразу же спросят, почему свидетелю запомнился какой-то конкретный вечер? Из-за тумана? Так в январе у нас половина вечеров либо туманная, либо дождливая. И сочтут, что вы с Саймоном сунули ему пять фунтов.

– Отправляйте всех этих заявителей ко мне, – пробормотал Крук. – Я буду внимательно изучать их. Если окажется такой, что поможет нам, он заслужит свои пять фунтов. Ну как?

– Сказать вам мне больше нечего. Утром я позвонила мисс Верити и сообщила, что получила письмо. Это правда. Мне пришло письмо из Франции с предложением приехать.

– Вы его сохранили?

– Берегла до Парижа, потому что в нем был адрес, где можно дешево снять комнату. Вероятно, оно среди моих бумаг. Бумаги у меня в чемодане.

– Ты могла бы выставить свидетелем автора письма, – предложил я.

– Это далеко не так ценно, как само письмо, – возразил Крук. – Итак, это ваша версия происходящего?

– Если вы не собираетесь натаскать меня, – спокойно ответила Фэнни. – Я пока даже не знаю, в чем проблема, разумеется, кроме пуговицы.

– Давайте помогу вам. Прежде всего – авария на дороге в Кингс-Бенион, задержавшая, по вашим словам, машину Рубинштейна. Местные полицейские показали под присягой, как и очевидцы-свидетели, что авария произошла только в шесть тридцать, так что если вы сели в поезд в шесть двадцать восемь, то не могли видеть разбитого автомобиля.

– То был не автомобиль, – возразила Фэнни, – а конный фургон. Говоря об аварии, я только имею в виду, что лошадь упала. Думаю, это не так впечаляюще, как две машины, но тоже преграждает дорогу.

– Вы продумали все, так ведь? – восхищенно воскликнул Крук. Я никак не мог понять, верит он ей или нет. – Сейчас ваша главная проблема – пуговица.

– Вы же здесь как раз для этого, разве нет? Я не знаю, как это объяснить, могу заметить лишь, что такие же пуговицы есть у других людей.

– К сожалению, тогда в доме больше не было никого с такими пуговицами. При обвинении в убийстве возможность – это практически все, а мотив остается на втором месте.

– Нелогично! – горячо запротестовал я.

– Ссылаюсь на дело «Рекс против Хирн», – объяснил Крук. – Обвинитель указал присяжным: раз они пришли к твердому выводу, что миссис Хирн умышленно подсыпала яд, приведший к смерти обеих жертв, это не обязывает их сомневаться, если не удалось установить мотив. Не существует мотива, который подтверждает факт убийства. Самое неприятное, – сухо добавил он, – что эта пуговица, мисс Прайс, была обнаружена в руке Рубинштейна. Постарайтесь припомнить, все ли пуговицы были на пальто, когда вы вышли из дома?

– Полицейские расспрашивали меня об этом, – ответила Фэнни. – Все пуговицы находились на месте.

– А я помню, что наблюдал за тобой, – вставил я.

– А когда пальто оказалось в руках у полицейских, они потребовали, чтобы я объяснил, как оторвалась пуговица. Кроме того, что мы с Сэмми сцепились в машине, я ничего придумать не смогла.

– Вы заметили в тот вечер, когда вернулись в свою квартиру, что пуговица отсутствует?

– Нет, я просто сняла пальто. И не думала о нем, пока не явилась полиция. Я брала пальто на палубу, но лишь набросила его поверх дорожного костюма. И понятия не имела, что там нет одной пуговицы, пока полицейские не указали.

– Как проходил допрос?

– О! – воскликнула Фэнни. – Они делали все, что полагается. Как комические детективы на сцене. «Должен предупредить, все, что вы скажете…» Я словно смотрела пьесу. Мне никогда не верилось, что полицейские действительно такие. Они сказали, что будут рассматривать любое объяснение, какое я смогу дать, но застали меня врасплох, и я ничего не сумела придумать.

– А дальше?

– Я лишь развела руками. Что еще оставалось делать? Господи! Хоть бы мне разрешили курить.

Крук нахмурился.

– Это вам почти ничего не даст, – заметил он. – Не можете придумать что-нибудь получше?

– Я вообще ничего не могу придумать, – ответила Фэнни. – Будь у меня готовы убедительные ответы на все неожиданные вопросы, разве это не усилило бы их подозрения? Не следует объяснять все уличающие обстоятельства, это делают адвокаты, защищая тебя. Такая у них работа. Если не можете предложить никакого совета, то даете своему подзащитному хороший шанс. Он не должен ничего объяснять немедленно. А если лжете, найдется кто-то достаточно умный, чтобы уличить вас. Во всяком случае, когда на карту поставлена моя жизнь, я хочу быть защищенной от опасности.

Крук с восхищением посмотрел на нее.

– Сейчас считаете себя защищенной?

– Когда мне нужно платье, я не покупаю выкройку за шесть пенсов, потом кладу ткань на пол, вырезаю по краям, затем сшиваю и надеюсь, что оно будет выглядеть как от Виктора Штибеля. Я иду к портному и делаю заказ. Здесь то же самое.

– Только идете к портному со своим материалом, – заметил Крук.

– Я рассказала вам обо всем, – произнесла Фэнни.

Я понимал, что Крук не знает, верить ей или нет.

– Из этого выйдет лишь купальник, притом укороченный, – предупредил он, – если мы не сможем найти еще материала. Что скажете о письме Брайди, которое писали в поезде? Почему отправили его только в двенадцатом часу, если приехали в город в девять?

– Потому что не хотела, чтобы Норман получил его, пока я не покину страну. Он не должен был получить его до полудня, а я собиралась успеть на согласованный с пароходным расписанием поезд в одиннадцать с минутами.

– Это похоже на игру моего детства: мы ходим, ходим, ходим вокруг тутового дерева и никуда не приходим. У вас есть ответы на все, и ни с одним из ответов мы не продвигаемся ни на шаг. Но если вы собирались ехать в Париж, почему вспомнили о письме в понедельник утром?

– Я получила письмо в понедельник утром.

– Но не оно подвигло вас уехать.

– В нем был адрес, где можно остановиться.

– Что содержалось в письме? То есть можно убедить присяжных, что оно представляло собой соблазн?

– Я сказала вам, что, кажется, не уничтожила письмо. Там говорилось: «Если у тебя нет ничего особенного в твоем городе, почему не приехать в наш? Тут всегда есть шанс подзаработать».

– И все?

– Почти все, что я помню.

– Не особенно настойчивое приглашение?

– Дорис не настаивает. Просто сообщает что-нибудь, а ты поступай как хочешь.

– Что значит «подзаработать»?

– На стороне, – объяснила Фэнни, но ни Крук, ни я ничего не поняли. – В Лондоне можно заработать те же деньги, что и в Париже, – продолжила она, – только там зарабатываешь их элегантнее.

Крук махнул рукой.

– Не имеет никакого отношения к нашему делу, – заметил он. – В общем, вы признаете, что все равно собирались за границу. Для присяжных это прозвучит не очень убедительно.

– Присяжные станут утверждать, что будь у меня совесть чиста, я бы с места не двинулась, – возразила Фэнни. – Внезапный отъезд – признание вины.

– Разумеется, – кивнул Крук. – Только не думайте, что они сочтут, будто у вас достаточно ума, чтобы сознавать это.

– Не будь у меня ума, как бы я дожила до тридцати лет? – усмехнулась Фэнни.

– Задайте этот вопрос присяжным, – сердито сказал Крук, недовольный, что с ним обращаются как с недоумком. – Ответ их не затруднит.

– Ну и ладно. – Фэнни была благодушной, как всегда. – Судить меня станут за нарушение только шестой заповеди.

– Помните это, и помните еще, что окажетесь не в исповедальне, а на скамье подсудимых. Вам следует взывать к сердцам присяжных, а не к их разуму. Нужно добиться, чтобы они сказали: «Такая женщина не могла убить Рубинштейна». Вот ваша задача.

Фэнни покачала головой.

– Моя задача отвечать на вопросы. Вызволить меня – работа моего адвоката.

– Знаете, – заметил Крук, – этот адвокат, кто бы он ни был, вполне заслужит свой гонорар. Теперь слушайте. Вы изложили одну версию, полицейские будут излагать другую. Я предлагаю третью.

И с множеством подробностей выдвинул тот вариант, что ранее озвучил мне: Фэнни стала невольной сообщницей преступления.

Она покачала головой.

– Я могу солгать так, что мне поверят, – заявила она. – Но не хочу лгать на протяжении четырех-пяти дней, когда никто не будет подсказывать мне ответы, если меня прижмут. Никогда не знаешь, какую новую каверзу они могут устроить, и у меня не может быть заготовленных объяснений. Лучше стану держаться тех фактов, которые знаю. Это не так сбивает с толку.

– Как хотите, – сказал Крук, слегка раздраженный. – Я здесь лишь для того, чтобы получать указания. Я не могу написать для вас все ответы, чтобы вы заучили их наизусть. Но надеюсь спасти вас от петли, если удастся.

– Ясно, – кивнула Фэнни. – Но вряд ли я помогу себе, представляясь сообщницей человека, которого не могу или не желаю выдать. Кстати, первое или второе?

– Это будет зависеть от ваших показаний.

Крук выглядел добившимся наконец победы, но Фэнни словно не замечала этого. Она спокойно продолжила:

– Хорошо, допустим, я изложила вашу версию. Теперь слушайте версию присяжных: в смерти Сэмми нет ничего случайного. Я заманила его в машину, подготовив сцену с Лал, чтобы подозрение пало на нее. Потом напомнила ему, что он не запер галерею. Рубинштейн вернулся. Преступник поджидал его и заколол. Я поднялась следом – мы обрядили труп в халат… Как, по-вашему, какая версия будет более приемлемой? О, тут не нужно колебаться. Это одна из тех совершенно надежных ставок, где невозможно проиграть.

Крук задумчиво кивнул. Его большие, сильные пальцы поглаживали синий от бритья подбородок.

– Соображаете вы отлично, – признал он. – Только вам нужно иметь в виду, что бремя доказательств лежит на обвинении. Обвинители могут не поверить вашей версии; но я не представляю, как они сумеют опровергнуть ее…

– Не забывайте о моем сообщнике. Он может не согласиться на повешение лишь ради того, чтобы вызволить меня из тюрьмы. На сей раз это повод для торжества моралистов. Убедитесь, что ваш грех найдет вас. Если будете одеты первоклассными портными, счета которых не можете оплатить, вас может выдать даже пуговица. Если бы я покупала одежду в Кенсингтоне, в отделе уцененных товаров, меня бы никто не сумел выследить.

– Вы отвергли мои идеи, – вздохнул Крук. – Можете предложить что-нибудь новое?

– Буду держаться своей первоначальной версии. Она представляет собой часть обмана. Нет, не просите меня объяснить, как моя пуговица оказалась в руке Сэмми. Это часть вашей работы – объяснить так, чтобы меня не повесили. Это даст простор вашей фантазии. Вам просто нужно будет придумать еще одну правдоподобную версию, и присяжные оправдают меня за недостаточностью улик. Я не читаю детективов, но помешана на преступлениях.

– Если она убийца, – задумчиво сказал мне Крук, когда мы вышли из тюрьмы, – то заслуживает того, чтобы избежать наказания. Жаль, что не хочет слушать советов. Наивно полагать, будто кто-то оторвал пуговицу с ее пальто и спрятал в Китайской комнате, чтобы бросить на нее подозрение. Каков был ее мотив? Не говори, что деньги. Такая женщина может иметь много денег, не совершая ради них убийства. Я не вижу никакого просвета. Послушай, насколько хорошо ты ее знаешь? Кто из той компании имеет над ней какую-то власть?

– Я выясню, – ответил я.

– Каким образом?

– Обычным. Наводя справки.

– Для этого можно нанять частного детектива, – заметил Крук.

– У меня это получится лучше. Не думай, что я буду неловко действовать или упускать возможности. В свое время я совершил много сомнительных поступков. И к твоему сведению, служил в управлении связи – то есть фактически был шпионом во время войны.

– Действуй, – сказал Крук. – Когда выяснишь что-нибудь, дай мне знать. Думаю, – добавил он, когда мы зашли в пивную, – ты понимаешь, что наш главный враг в этом деле не полицейские, не настоящий убийца, даже не пуговица, которая потребует множества объяснений. Это сама молодая женщина. Против нее все – манеры, внешность, способ, каким она зарабатывает на жизнь. Такие независимые женщины всегда на подозрении у достопочтенных обывателей, из которых набирают пустоголовых присяжных – и ее уверенность, и то, что она повинна в непристойном преступлении – разлучении мужа с женой. Я люблю подобных клиентов. – он положил ладонь мне на руку и доверительно продолжил: – которые ничего не скрывают; и не оценивают меня должным образом. Так что можешь понять, как это дело меня заинтересовало. Повторяю: клиенты, которые мне нравятся, – это дрожащие бедняги, не смеющие скрыть ни одной мелочи. А эта женщина может попытаться одурачить не только меня, но и судью.

– И избежать наказания?

– Вероятно. В этой стране пристрастно относятся к человеческим типам, а суд будет полон людей, начитавшихся детективных романов и знающих, что тот, кто не закатывает истерики на скамье подсудимых, – виновен. Все старые гарантии уничтожены, – добавил он, приканчивая пиво. – Не смей смотреть человеку в глаза, иметь алиби или быть сильным и молчаливым – сейчас время ноющих крыс и хорьков. Пса, верного британского надежного пса, просто нигде нет.

И Крук заказал еще пива.