Филипп Джослин вышел на свежий воздух с неприятным чувством, что выставил себя дураком. От подсыпанного вчера в кофе снадобья до сих пор кружилась голова. Он, должно быть, сошел с ума, если, войдя в комнату Лиллы, произнес подобное, даже не удостоверившись, что они с Линделл одни. «Анна мертва». Он не собирался этого говорить. Он даже не собирался туда идти. Он просто вдруг оказался так близко от их дома, что почувствовал настоятельную необходимость увидеть Линделл. Это вышло спонтанно. Отрава в кофе и спутанные мысли подвели его.

Удаляясь прочь, он не имел представления, куда направляется. Не домой во всяком случае. Не сейчас – пока рано. Пусть сначала ею займутся те, кому это положено. Он почувствовал голод и вспомнил, что с утра ничего не ел. Если поесть, возможно, пройдет головокружение. Он свернул из переулка на оживленную улицу и зашел в первый попавшийся ресторан.

Полчаса спустя он вошел в свою квартиру и был встречен главным инспектором Лэмом.

– Скверное дело, сэр Филипп.

– Что вы имеете в виду?

– Вы разве не знаете?

– Я бы не спрашивал, если бы знал. Она исчезла?

Лэм смотрел на него, лицо его ничего не выражало.

– Можно и так сказать.

Головокружение у Филиппа уже прошло, и он довольно резко спросил:

– Что случилось?

– Вот это, – ответил Лэм, отступая от двери в кабинет.

Филипп сделал шаг или два и заглянул в комнату. Там было трое мужчин, один из них – с фотокамерой. Энни Джойс все еще лежала на полу, ее тело пока не убрали. Филипп подумал о ней именно как об Энни Джойс, а не как об Анне Джослин, не как о своей жене. Он смотрел на нее, лежащую на полу, и понимал, что она мертва. Он почувствовал мгновенный укол сожаления. Потом его лицо сделалось бесстрастным. Он отступил назад и спросил, вполне владея собой:

– Застрелилась? До того, как вы пришли, или после?

Лэм покачал головой.

– Ни то ни другое. Она не застрелилась – кто-то ее застрелил. Оружия нет.

– Кто-то ее застрелил? – машинально повторил Филипп.

– Без сомнения. Нам лучше пройти сюда. – Старший инспектор двинулся в гостиную, призывая следовать за ним. – Они как раз собираются ее уносить, и мне бы хотелось перемолвиться с вами. Это сержант Эббот. Если не возражаете, он будет записывать. Нам потребуются ваши показания. Я полагаю, вы не против их дать?

Фрэнк Эббот закрыл дверь и вынул записную книжку. Солнце покинуло комнату. Стало холодно. Они сели. Лэм сказал:

– Нас проинструктировали, что это весьма конфиденциальное дело: касается попытки получения сведений в пользу врага, – но, как видим, оно превратилось в дело об убийстве.

– Вы уверены, что она не покончила с собой? – спросил Филипп.

– Об этом не может быть и речи. Местоположение раны… отсутствие оружия. Кто-то ее застрелил. И я намерен спросить вас напрямик: была ли она жива, когда вы уходили из дому сегодня утром?

Брови Филиппа Джослина поползли вверх.

– Конечно, была!

Лэм продолжил допрос, уставившись не мигая на Джослина своими выпученными, сверлящими глазами. Пальто он снял, но даже без него заполнял собой все кресло, держась неестественно прямо, положив на колени крупные, сильные руки.

– Полицейский врач говорит, что она мертва уже несколько часов. В котором часу вы вышли из дому сегодня утром?

– Без двадцати девять.

Лэм кивнул.

– Завтракали?

Ответ Филиппа был таким же лаконичным, как вопрос:

– Кофе.

– Кажется, вам что-то подмешали вчера вечером, не так ли? – Судя по тону, он допускал, что кофе сам по себе мог дать какой-то нежелательный эффект.

– Да, – ответил Филипп.

– А пока вы спали, портфель, который вы принесли с собой из военного министерства, был вскрыт вашим собственным ключом, а содержимое просмотрено.

– Да.

– Отпечатки пальцев леди Джослин…

Филипп резко перебил его:

– Она не была ни леди Джослин, ни моей женой. Она была вражеским агентом по имени Энни Джойс.

– Но она выдавала себя за леди Джослин?

– Да.

– Ее отпечатки были обнаружены на ваших ключах и на бумагах, что лежали в портфеле?

– Да.

– Были ли эти бумаги секретного свойства?

– Они так выглядели. На самом деле они таковыми не являлись. Была также шифровальная книга, но содержавшийся в ней шифр был ранее сменен. Там не было ничего, что представляло бы какую-то ценность для врага.

– Значит, вы подозревали, что будет предпринята попытка проникнуть в ваш кейс?

– Я считал это вероятным и не хотел рисковать. Как вы знаете, я вверил это дело секретной службе. Я действовал согласно их инструкциям.

– Вы предвидели, что будет сделана попытка подмешать вам наркотик?

– Нет. Но это не важно, хотя моя голова только-только начинает проясняться. Конечно, такой расклад был вероятен, но я вообще сплю очень крепко и она могла этим воспользоваться.

– Могла ли она знать, насколько крепко вы спите?

– Нет, не могла.

Фрэнк Эббот записывал, склонившись над столом из атласного дерева, при этом его светлые лоснящиеся волосы сияли не хуже отполированной столешницы. Все в квартире сияло до блеска, кроме грязной каминной решетки с остатками вчерашних углей. «Он отвечает без запинки, – подумал сержант. – Если она была жива, когда он уходил, откуда без четверти час он знал, что она мертва? Он не покидал министерство до половины первого. А мы были в квартире до того, как он смог туда добраться».

– Вернемся к покойной, – сказал Лэм. – Дело, конечно, освещалось в газетах – я имею в виду ее прибытие из Франции под именем леди Джослин. Могу я спросить, являлись ли сообщения в прессе правильными по существу?

– Думаю, да. Я не все их читал.

– Вы приняли ее историю? Поверили, что она леди Джослин?

– Нет.

– Не могли бы вы рассказать поподробнее?

– Да. Я не признавал ее за свою жену. Она была на нее похожа и как будто знала все, что должна была бы знать моя жена, но я чувствовал, что она чужая. Остальные члены семьи не имели сомнений и не могли понять, почему я сомневаюсь.

– Сходство было очень сильным?

– Очень сильным и… очень тщательно подчеркиваемым.

– Как вы это объясняете?

– Очень просто. Мой отец наследовал своему дяде, сэру Амброзу Джослину. Амброз имел незаконного сына, который был отцом Энни Джойс, и законную дочь, которая была матерью моей жены. У Джослинов очень сильны семейные черты, но даже при этом сходство было поразительным.

– Энни Джойс и леди Джослин были двоюродными сестрами?

– Да.

Лэм шевельнулся в своем кресле и чуть подался вперед.

– Если вы считали, что усопшая – Энни Джойс, почему позволили ей выдавать себя за леди Джослин? Она ведь жила здесь под этим именем?

Гнев и гордость резче обозначили складки на лице Филиппа. Но ответить он считал своим долгом, нежелание говорить сослужило бы ему плохую службу. Единственная защита, которую он себе оставил, это выглядеть равнодушным. Он сказал:

– Я уверовал, что она была той, за которую себя выдавала. Основания были слишком сильны.

– Какие основания, сэр Филипп?

– Выяснилось, что она как будто бы знала такие вещи, которые могли знать только мы с женой. После этого у меня не было выбора. Я подумал, что в этом случае просто обязан пойти ей навстречу. Она хотела, чтобы мы жили под одной крышей.

– Значит, вы были убеждены в подлинности ее личности?

– Да, какое-то время.

– Что заставило вас изменить свое мнение?

– Я узнал от давней подруги моей жены, одной из подружек невесты на нашей свадьбе, что моя жена вела очень интимный и подробный дневник, и сразу понял, что именно этот дневник мог быть источником, из которого Энни Джойс почерпнула сведения, которые меня убедили.

– Когда вы это узнали?

– Позавчера.

– Это тогда вы обратились в военную разведку?

– Нет, они сами вышли на меня. Они получили некоторые сведения, очень дискредитирующие Энни Джойс. Тогда они предложили мне принести домой кое-какие поддельные бумаги и старую шифровальную книгу и уведомить ее, что при мне важные документы. Она подсыпала мне снотворное и рылась в моем кейсе. Я передал им один-два предмета, которых она касалась, с тем чтобы они могли сравнить отпечатки пальцев. Они обнаружили их в портфеле повсюду.

Какое-то время Лэм сидел молча. Тишину нарушил топот шагов. Входная дверь квартиры с шумом захлопнулась – это унесли тело. Вновь наступила тишина. Лэм выждал еще некоторое время, потом сказал:

– Вам не обязательно отвечать на этот вопрос, если не желаете, но я обязан спросить: это вы ее убили?

Брови Филиппа взлетели вверх.

– Я?! Конечно, нет! С какой стати?

– Вы могли войти и увидеть, как она роется в ваших бумагах.

Ответом ему был холодный взгляд серых глаз под вскинутыми бровями.

– В этом случае мне следовало бы позвонить в полицию.

– Мне неизвестно, стали бы вы это делать или нет, сэр Филипп.

– Боюсь, я не вполне проснулся. Я говорил, что мне подсыпали снотворное.

– Полагаю, у вас есть револьвер? – пробурчал Лэм.

– Разумеется.

– Где он?

– В кабинете – второй ящик стола, справа.

– Вы уверены, что он сейчас там?

– Должен быть.

– Что ж, думаю, мы пойдем и посмотрим. Ее уже унесли.

Они вошли в кабинет, Филипп шел первым, Фрэнк Эббот замыкал шествие. В комнате прибрали, телефон поставили на место, но пятно на ковре осталось.

Филипп рывком выдвинул ящик. Там лежали аккуратно сложенные стопкой блокноты и конверты – и больше ничего. Он нахмурился, выдвинул ящик, находящийся выше. Револьвера не было. Его не было и в остальных ящиках.

– Его здесь нет.

– Когда вы видели его в последний раз?

– Вчера вечером. Я доставал пачку конвертов. Тогда он был там.

Хмурясь, он смотрел на стол. Пачка конвертов, перетянутая бумажной лентой, лежала там, где он ее оставил, сбоку от бювара.

– Вы думаете, она была застрелена из него?

– Такое не исключено. Мы не сможем сказать, пока его не найдем.

Фрэнк Эббот подумал: «Если это сделал он, то он хороший актер. Я не понимаю, почему он должен был ее застрелить – если только она не взяла револьвер… Она могла его взять… скажем, он застал ее с ним и отобрал – она ведь могла знать, где револьвер находится… Он отбирает у нее оружие – она испугана – она тянется к телефону, а он стреляет… Недостаточный мотив… если только нет чего-нибудь, чего мы не знаем… обычно что-то обнаруживается… Конечно, он мог просто потерять голову – но, судя по виду, он не из тех… Совершенно блестящая мысль избавиться от оружия – невозможно доказать, что она застрелена из этого револьвера, если он не найдется…»

Лэм же тем временем спрашивал:

– В котором часу вы сегодня пришли в министерство, сэр Филипп?

– В самом начале десятого. А что?

– В какое время вы ушли оттуда?

– В половине первого.

Лэм кивнул: он уже и так это знал.

– Вы возвращались сюда?

– Нет.

– Вы уверены?

– Совершенно уверен.

– Куда вы пошли?

– Сначала на квартиру моей кузины миссис Джослин. Я собирался попросить ее дать мне что-нибудь перекусить, но когда обнаружил, что у нее гости, то не остался.

– Что вы сделали?

– Я пошел и пообедал в городе, а потом пришел сюда.

– Вы ведь совсем не завтракали, не так ли? Ничего, кроме чашки кофе. Вы сами сварили его себе?

– Нет… его приготовила миссис Джойс.

– Нет никаких доказательств, что это была Энни Джойс, – пробурчал инспектор, – ну да ладно. Она приготовила кофе. И она была жива, когда вы уходили из квартиры?

– Да.

– Тогда как вы объясните тот факт, что вы знали о ее смерти, когда пришли к миссис Джослин?

Филипп, опешив, уставился на него.

– Но я не знал. Откуда я мог знать?

Лэм так же пристально посмотрел в ответ.

– Это мне неизвестно. Но вы вошли в комнату мисс Джослин, где были гости, и сказали: «Анна мертва», – и снова вышли.

Филипп застыл. Он постарался вспомнить, что именно сказал, но не видел никого, кроме Лин, и ни о ком не думал. Он сказал «Анна мертва», потому что эта мысль вертелась у него в голове. Он сказал это Лин. А затем его окликнула Лилла – и кто-то еще был там. И он просто развернулся и вышел на улицу. Он нахмурился.

– Вы не так поняли. Я говорил не об Энни Джойс. Я не знал, что она мертва, – я о ней вообще не думал. Я думал о моей жене.

– О вашей жене? – Голос старшего инспектора звучал явно недоверчиво.

Филипп почувствовал холодную ярость. Почему то, что является правдой, прозвучало у него так неубедительно? Даже для него самого оно не имело убедительной силы.

– Это правда, – сказал он. – Если эта женщина Энни Джойс, то моя жена мертва – мертва уже на протяжении трех с половиной лет. Тот факт, что мой кейс был вскрыт, явился абсолютным доказательством этого. Войдя в комнату миссис Джослин, я не знал, что там присутствуют другие люди… я сказал то, что было для меня самым важным. Поняв, что мы не одни, я вышел. Это не та тема, которую я стал бы обсуждать при посторонних.

Фрэнк Эббот записал это. Пока слова ложились на бумагу, его слегка циничное выражение лица изменилось. «Могло быть и так, почем знать, всяко бывает, – вывел он заключение. – Где-то тут замешана девица Армитедж. Старая история – ищите женщину. Он поспешил сообщить ей, что его жена мертва. А теперь он ее не упомянул. Я полагаю, шеф раскусил это – от него мало что укроется».

Зазвонил телефон, и сержант закрыл записную книжку.