Анна повесила трубку. Она испытала облегчение, испытала ощущение, что спаслась от опасности. Она едва было не сказала «придите». Сейчас это казалось невероятным, но в тот момент ей так хотелось это сказать. Она подумала, что это был самый странный телефонный разговор в ее жизни – странный в том, что было сказано, и странный в том, как он на нее подействовал. Эта женщина, эта мисс Сильвер, она говорила так, как будто все знала. Нелли разговаривала с ней в поезде. Что Нелли ей сказала? Как много из того, что сказала ей Нелли, было передано полиции? Даже несмотря на свое облегчение оттого, что спаслась от этого звонка, она ощущала настоятельную потребность увидеть мисс Сильвер и все выяснить. Затем она подумала о том, что сказала ей мисс Сильвер, – получается, что Феликс приставил кого-то следить за ней. Она не имела ни малейшего сомнения в том, что это сделал именно Феликс, а это значит… Она очень хорошо знала, что это значит. Получается, что она не выиграла свою битву, она только возбудила в нем подозрения. Он не стал настаивать на своих приказах не потому, что она убедила его в их нецелесообразности, а потому, что он больше ей не доверял. А когда он узнает, что она была на Лиам-стрит и стояла там, глядя на Монтегю-Мэншнс, на квартиру, где над дверью значилось имя мисс Сильвер, то будет не слишком доволен. Она не вошла в тот дом в этот раз, но может войти в следующий.

Что ж, ей придется принять решение. Она может сдаться, позвонить сейчас же мисс Сильвер и выдать Феликса… Но так ли это?.. Она не знает, кто он такой. Что она может выдать? Он знает, как замести следы, и каждое сказанное ею слово станет лишь обвинением в ее адрес. В свете здравого смысла ее план начинал выглядеть шатким и никчемным. Если бы мисс Сильвер ее не узнала, она могла бы позвонить из телефонной будки и рассказать, что знает о Феликсе и его аудиенциях на задворках парикмахерской под названием «Фелис». Но какой толк говорить «если бы»? Нелли Коллинз говаривала: «Если бы да кабы да во рту росли грибы…» Ведь мисс Сильвер ее узнала. Слишком поздно – этим путем ей уже не выбраться. Ей надо играть наверняка – она должна добыть Феликсу слепки ключа. Это его задобрит. Если бы ей посчастливилось раздобыть еще и шифр, она сняла бы с себя подозрения.

Из двух опасностей, в которых она оказалась, опасность, исходящая от Филиппа, вдруг показалась ей незначительной. Феликса надо задобрить и успокоить любой ценой. Она очень хорошо знала, что происходит с бесполезным или ненадежным инструментом – его без колебаний отправляют на свалку, просто как ржавое железо. Ее решительный настрой не исчез, просто сменил направление. Анна почувствовала удивительную легкость и уверенность в себе. Она даже придумала слова, которыми расскажет Феликсу, как ходила вокруг Лиам-стрит, чтобы взглянуть на Монтегю-Мэншнс, и если он спросит: «Зачем?» – она скажет: «О, сама не знаю, меня это позабавило – все равно как смотреть через прутья решетки на хищника».

Вернувшийся домой Филипп застал ее в этом приподнятом настроении. До ужина еще оставалось время, и он сел поговорить с ней. Когда она пошла готовить еду, он последовал за ней на кухню, привалился своим длинным телом к буфету и продолжил болтать. Как-то незаметно они заговорили о Франции. Он задавал ей вопросы, и не с каким-нибудь каверзным подтекстом, а как если бы предмет действительно его интересовал, как если бы он нашел для них обоих общую тему. Нарезая рыбу для пирога и приготовляя сырный соус, она поняла, что они впервые разговаривают и что Филипп, всячески старающийся ей угодить, может действительно быть очень привлекательным.

За едой он начал говорить о своей работе. Не было сказано ничего важного, но тот факт, что он вообще заговорил об этом, ее воодушевил. Она была очень осторожна, проявляя лишь дружеский интерес, не задавая никаких вопросов, кроме одного раза, когда он упомянул, что ему придется закончить кое-что писать после ужина; тогда она спросила:

– Это займет много времени?

– Не очень. Мне бы следовало задержаться и закончить это у себя на службе – не очень-то я люблю выносить со службы шифровальную книгу. Однако… Нет, я буду не долго.

Пока шла трапеза, ее уверенность в себе росла. Она ощущала себя на гребне волны. Когда она пошла в кухню за кофе, то положила Филиппу в чашку две таблетки из тех, что дал ей Феликс. Поднос стоял на буфете. Поднимая голову, она поймала свое отражение в маленьком дешевом зеркальце, прибитом к полке буфета. На миг собственный вид ее встревожил. На щеках ее играл натуральный румянец, глаза светились, у губ появился какой-то новый изгиб. «Я выгляжу так, словно в него влюблена, – подумала она. А затем: – Что ж, почему бы и нет? Я могла бы влюбиться, если бы он захотел».

Она подхватила поднос и понесла в гостиную. Оказалось, что Филипп встал со своего кресла. Он стоял возле камина, глядя на огонь. Когда она поставила поднос на стол, он сказал:

– Я заберу кофе с собой в кабинет и закончу то, что принес домой. Это не займет много времени. Если бы я сейчас сел, то мне бы не захотелось опять вставать. Я вернусь ненадолго, когда закончу, а затем пораньше лягу спать. Я мог бы проспать целые сутки.

У нее было чувство, что удача сама идет ей в руки. В любом другом настроении она задалась бы вопросом почему. Сегодня ей ни разу не пришло в голову, что все удается уж слишком легко.

Час спустя, когда он вернулся, она сидела под лампой, ремонтируя что-то из изысканного нижнего белья. Свет мягко падал на персикового цвета атлас и небеленое кружево, на блестящую сталь иглы и на моток вышивального шелка, лежащего на подлокотнике кресла. Когда он вошел, она подняла на него взгляд и увидела, что он зевнул, прикрывая рот рукой. На другой руке болталась цепочка с кольцом для ключей. Анна чуть удивленно приподняла брови и спросила:

– Устал, Филипп?

Он собрал цепочку в горсть и ответил:

– Смертельно. Нет смысла засиживаться дольше. Я засну.

Он направился в спальню, по дороге обернулся пожелать ей спокойной ночи, вышел и закрыл за собой дверь.

Анна вновь принялась обшивать кружевом нижнюю юбку из персикового атласа. На каминной полке стояли маленькие часы, блестящая безделушка в стиле модерн, из хрома и хрусталя. Мелодичным звоном они пробили десять. Затем пробили одиннадцать. Анна продолжала шить еще полчаса. Для любого стороннего наблюдателя она ничем не отличалась бы от любой хорошенькой женщины, приводящей в порядок что-то из одежды, прежде чем лечь спать.

Убрав наконец свое шитье, она вернулась в гостиную, чтобы расставить по местам кресла и взбить подушки, неторопливо и бесшумно двигаясь по комнате. Затем опять пошла в свою комнату и сняла туфли. В чулках она подошла к двери комнаты Филиппа и осторожно тронула дверную ручку. Та легко поддалась, что ее не удивило. Она стояла у приоткрытой на ширину ладони двери, прислушиваясь к дыханию Филиппа и размышляя о том, как хорошо, что она все предусмотрела, ничего не оставив на волю случая. Она заранее тщательно проверила дверь и могла быть уверена, что та ее не выдаст. Ни скрип петель, ни щелканье замка его не разбудят. Она подумала, что все обошлось бы и без таблеток, а чтобы разбудить Филиппа, проглотившего таблетки, потребуется воздушный налет. Тем не менее, когда она так стояла, очень слабые угрызения совести шевельнулось на задворках ее хорошего настроения. Но они были не в силах ни изменить его, ни испортить. Просто возникло смутное осознание беззащитности спящих. Через секунду оно прошло, побежденное тем ощущением, что все складывается как надо. Сегодня ночью, да и вообще всегда, в ее руках находится власть. Остальные люди лишь орудия в ее руках: Филипп, Феликс, Линделл, мисс Сильвер…

Она отворила дверь шире и вошла. У туалетного столика включила карманный фонарик, заслонив его от кровати. Кольцо с ключами небрежно лежало справа, рядом с бумажником, пригоршней монет и сложенным носовым платком. Все было очень просто. Она бесшумно взяла ключи и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

В кабинете она включила верхний свет и села за стол. Запертый атташе-кейс с документами лежал слева от нее. Она придвинула его к себе, вставила в замок самый маленький ключик и откинула крышку. Прямо сверху лежала ее невероятная удача – шифровальная книга. Анна перевела дыхание, смакуя свой триумф, наполненная ощущением собственного могущества.