Она поднялась со своего кресла и стояла, открыто глядя ему прямо в глаза.

– Филипп!

Он коротко кивнул.

– Филипп. Но вы не Анна – или, по крайней мере, не Анна Джослин. Я полагаю, Энни Джойс была тоже крещена как Анна.

– Филипп!

– Это нас ни к чему не приведет, не так ли? Могу я спросить, как вы надеялись, что вам сойдет с рук такое мошенничество? Очень изобретательно с вашей стороны, но, возможно, вы думали, что я буду находиться за границей или, еще лучше, все еще в госпитале, и тогда, полагаю, вы могли бы успешно осуществить ваш план. Похоже, он удался с Лин и тетей Милли, но со мной не пройдет, и я скажу почему. Когда Анна была ранена, я подхватил ее и перенес в лодку. Там она и умерла. Ее тело я привез домой.

Она неотрывно смотрела на него.

– Ты привез домой Энни Джойс и похоронил Энни Джойс.

– Зачем же, скажите на милость, я это сделал?

Она ответила:

– Думаю, ты ошибся. Это Энни была ранена, а я закричала. Она держалась за мою руку. Ты ушел вперед, к лодке. Энни отпустила мою руку и упала. Я вскрикнула. Тогда ты вернулся и подхватил ее. Возможно, ты думал, что это я. Возможно, в темноте ты ошибся – я не знаю, не хочу утверждать. Было темно, и нас обстреливали – ты мог ошибиться. Я думала, что ты вернешься за мной, но ты не вернулся.

– Значит, – мягко произнес Филипп, – такова ваша версия: я оставил вас на берегу?

– Я думаю – нет, я уверена, – ты просто подумал, что оставляешь Энни Джойс.

– То, что вы говорите, отвратительно… – Он осадил себя. – Вот как было дело. Я отнес Анну на судно. Там еще были другие люди, Реддинги. – Он посмотрел на Линделл. Продолжая свой рассказ, он обращался к ней: – Мы с Мердоком отправились к побережью Бретани на его моторном катере. Когда мы туда добрались, Тереза Джослин была мертва и похоронена, в деревне стояли немцы. Я пошел в замок, а Мердок оставался при лодке. Я дал Анне и мисс Джойс полчаса на сборы, и Анна сказала, что на ферме прячутся еще какие-то англичане, не мог бы я забрать их тоже? Она сказала, что Пьер пойдет и скажет им. Я спросил, сколько их, и она точно не могла сказать – полагала, что там было двое детей. Она послала за Пьером – это был дворецкий и доверенное лицо Терезы, – и он сказал, что там есть месье и мадам и их несовершеннолетние сын и дочь. Ферма принадлежала его кузену, и он, похоже, все о них знал. Я сказал, хорошо, они могут прийти, но на берегу должны быть в течение часа. Что ж, они опоздали, поскольку были из тех, кто всюду опаздывает. Мы ждали, и к тому времени как они показались, боши нас засекли. Я был чуть впереди, когда Анна вскрикнула. Я вернулся и сумел перенести ее на борт. Было темно, хоть глаз выколи, и кругом стреляли. Я позвал Энни Джойс, но не получил ответа. Мы с Мердоком пошли ее искать. К тому времени Реддинги уже вовсю нам кричали. Мердок прошел мимо меня, неся кого-то в руках, – я решил, что это мисс Джойс. Когда мы все собрались, то сосчитали присутствующих. Там были Мердок, я, мужчина, мальчик и четыре женщины. И это соответствовало числу людей. Мы оттолкнулись от берега. Анна так и не пришла в сознание. Пуля попала ей в голову. Мы прошли уже половину пути, когда я обнаружил, что мисс Джойс отсутствует. В лодке было, как и положено, шесть пассажиров, но дело в том, что Реддингсы взяли с собой свою французскую гувернантку. Она была ранена пулей в грудь и находилась в тяжелом состоянии. Все, кто остался на берегу, должны были уже давно быть захвачены бошами – те действуют обстоятельно. Ну вот, теперь ты все знаешь. – Он опять повернулся к Анне. – Вот как было дело, мисс Джойс.

Она стояла, прислонясь к каминной полке, небрежно положив на нее левую руку и свесив кисть. На ее безымянном пальце виднелось платиновое обручальное кольцо и перекрывающий его большой сапфир в обрамлении бриллиантов – кольцо невесты, подаренное ей при помолвке. Она искренне произнесла:

– Я очень рада, что это узнала. Все это время было мучительно сознавать, что ты меня оставил. Я не понимала, как это могло произойти. Потому что там осталась не Энни Джойс – это была я. Можешь себе представить, что я почувствовала, когда ты за мной не вернулся. Но теперь я вижу, что это могло быть так, как ты рассказываешь, – ты мог в темноте по ошибке принять Энни за меня. Я верю, когда ты говоришь, что подумал, будто перенес в лодку меня. Не знаю, сколько времени ты продолжал это думать. Наверное, в темноте ты мог так думать довольно долго. Очевидно… – Она осеклась и, понизив голос, с болью произнесла: – Она… была сильно обезображена?

– Нет.

– И утром ты все равно ее не узнал? Я полагаю… что ж, полагаю, такое возможно. Между нами было сильное сходство. Вероятно, такое было возможно, ведь именно это и случилось. Я не стану думать и не позволю никому думать о какой-то другой возможности.

– А знаете, вы очень меня заинтересовали, – проговорил Филипп. – Не могли бы вы высказаться чуть более определенно? Мне, право же, очень хотелось бы узнать об этой другой возможности.

– Я бы предпочла не говорить об этом.

– Боюсь, вам придется.

Все это время Милли Армитедж стояла в дверях. Сейчас она прошла вперед и села на подлокотник своего излюбленного кресла, чувствуя, что ноги у нее по-настоящему подкашиваются. В голове гудело, и мебель начала плыть перед глазами. Линделл приросла к месту, крепко сцепив руки. В лице ее не было ни кровинки, в глазах застыло выражение ужаса.

– Очень хорошо, – сказала Анна. – Я не хотела этого говорить – я не хочу даже об этом думать, Филипп, – но другая возможность состоит в том, что ты похоронил Энни Джойс как Анну Джослин, потому что был совершенно уверен, что я, убитая, лежу на берегу. Если бы тебе пришлось признаться, что ты оставил меня там, это выглядело бы не слишком красиво, да и смерть было бы нелегко доказать. Могли пройти годы, прежде чем уладился бы правовой вопрос. У тебя могло возникнуть весьма сильное искушение пойти кратчайшим путем – не так ли?

Лицо Филиппа, несмотря на загар, стало пепельным. Его черты заострилось, в глазах стояло холодное бешенство. Милли Армитедж почувствовала, что хочет, чтобы он выругался или закричал. Ее отец и муж всегда гремели, когда гневались. В этом было что-то домашнее. Ей бы хотелось, чтобы Филипп закричал.

Вместо этого он очень спокойно произнес:

– Значит, вот какую линию вы избрали. В темноте я принял Энни Джойс за Анну, а когда увидел, что натворил, то стал держаться своей ошибки, чтобы иметь возможность наложить лапы на деньги Анны. Так?

Она отвернулась. Его ледяной взгляд было трудно выдержать.

– Филипп… перестань! Я не хотела этого говорить – ты знаешь, что не хотела, – ты меня вынудил. Но именно это скажут люди, если ты будешь настаивать на столь невообразимой истории. О, разве ты не видишь, что я стараюсь тебе помочь? Разве ты не видишь, что ради нас обоих мы должны придать этой истории какой-то приемлемый вид? Она должна выглядеть как доподлинная ошибка. Ты думаешь, я хочу верить, что это было не так? Очевидно, это так и было, и именно в это должны поверить люди. Ты тогда не видел меня три месяца, от всех треволнений я похудела – сходство с Энни сбивало с толку, а мертвый человек… – Она непроизвольно содрогнулась. – …мертвый человек выглядит не так, как живой. Филипп, прошу тебя, не воспринимай все в штыки! Мы говорим друг другу то, чего говорить не следует. Я говорю это… просто потому, что все это очень важно… просто потому, что хочу сказать важные вещи. Филипп!

Он отступил на шаг.

– Вы не моя жена.

Милли Армитедж не могла больше молчать. Было удивительно, что она вообще так долго сдерживалась. Не сводя глаз с сапфирового кольца, она сказала:

– У Анны на обручальном кольце была внутри надпись, не так ли? Я помню, ты мне говорил.

– «А. Дж.» и дата, – кивнул Филипп.

Анна сняла кольцо с сапфиром, сняла скрытое под ним платиновое кольцо, подошла к Милли Армитедж, протянула ей кольцо на ладони и сказала:

– «А. Дж.» и дата.

Воцарилось молчание. Никто даже не шевельнулся. Линделл почувствовала, что ее сердце вот-вот разорвется. Трое людей, которых она любила больше всех на свете, стояли здесь, скованные этим молчанием. Это было не просто молчание. В нем был холод, подозрение и недоверие. Ей хотелось убежать и спрятаться. Но невозможно спрятаться от того, что находится в твоем собственном мозгу. Оно будет оставаться с тобой. Лин, продолжая стоять, услышала, как Филипп сказал:

– Анна сняла свое обручальное кольцо, отправляясь во Францию. Мы поссорились по поводу ее отъезда, и она его сняла.

Анна шагнула назад.

– Позже я его надела.

– Не сомневаюсь – когда задумали это перевоплощение. Теперь, вероятно, вы изложите нам свою историю. Полагаю, она у вас наготове. Думаю, нам лучше ее выслушать.

– Филипп… – Ее голос чуть надломился. Она надела кольцо обратно на палец и выпрямилась. – Я с радостью расскажу тебе мою историю. Тетя Милли и Лин ее уже слышали. Пьер помог мне выбраться с пляжа. Там была пещера, в которой мы прятались, пока стрельба не стихла. Я очень сильно подвернула лодыжку. Пришли немцы и обыскали берег, но нас не нашли. Когда они ушли, мы вернулись в шато. Я была вся мокрая и замерзшая, и у меня начинался жар. К тому времени как явились немцы, у меня уже была сильная лихорадка. Пьер сказал им, что я Энни Джойс, что я живу здесь десять лет со своей престарелой кузиной, которая только что умерла. Он сказал, что тут была и другая англичанка, но что та бежала, когда услышала о приближении солдат. Они прислали врача осмотреть меня, и он сказал, что у меня двусторонняя пневмония и меня нельзя перемещать. Долгое время я болела. Они оставили меня в покое. Когда я поправилась, они отправили меня в концентрационный лагерь, но там я опять заболела и мне позволили вернуться назад. Вот и все. Я просто жила там с Пьером и его женой. К счастью, кузина Тереза всегда держала в доме большую сумму денег. Мы постоянно находили их в разных местах – в мешочках с лавандой, подушечках для булавок, между страницами книг, свернутыми трубочкой и засунутыми в ее шлепанцы. Когда они стали подходить к концу, я почувствовала отчаяние.

– Почему вы ни разу не написали?

– Я боялась. Они оставили меня в покое, и я не хотела делать ничего, что могло бы их насторожить. Но я все-таки написала – дважды, – когда Пьер сказал, что есть шанс переправить письмо контрабандой.

– Вас очень удивляет, что эти… письма не дошли?

– О нет… я знала, что это был только шанс. Затем, неделю назад, мне предложили возможность переправиться самой. Мне пришлось отдать все оставшиеся деньги кузины Терезы, но я решила, что дело того стоит. Я высадилась в Англии с пустым кошельком, если не считать пятифунтовой банкноты, которую взяла с собой. Сейчас от нее осталось лишь небольшое количество мелочи, так что если ты хочешь меня выдворить, боюсь, тебе придется снабдить меня средствами, пока мистер Кодрингтон не вручит мне мои собственные деньги.

Филипп обдумывал это с холодной яростью. Он не мог выгнать ее без гроша, и она это знала. Но каждый час, что она проведет под его крышей, будет укреплять ее притязания. Если же он сам съедет… Будь он проклят, если покинет Джослин-Холт ради Энни Джойс.

– Деньги Анны, – поспешно сказал он.

И немедленно прозвучал ее ответ:

– Мои деньги, Филипп.