Глава 10
Паломничество к Варабайбе

На новом месте мне спалось просто отлично: все эти подушечки и коврики оказались отличным материалом для строительства уютного гнезда, в недрах которого я почувствовал себя защищенным от всех бед, потрясений и неожиданностей. Мне повезло: спали в этом доме долго и со вкусом, никаких подъемов на рассвете здесь не практиковали, следовательно ни одна голосистая сволочь не заявилась в мою спальню за компанию с первыми лучами первого солнца, чтобы пожелать мне доброго утра поэтому мне удалось выспаться. Впрочем, голосистая сволочь все-таки заявилась, но только с первыми лучами последнего из трех солнышек, которое сегодня собралось посетить небо лишь после полудня.

– Ронхул, ты тут так здорово устроился, и мне очень жаль, что приходится тебя будить, но нам пора собираться в дорогу, – виновато сказал Хэхэльф. Он стоял на пороге моей спальни и с нескрываемым любопытством рассматривал сооруженное мною гнездо.

– Было бы что собирать! – сонно возразил я. – Что касается моих вещей, я их даже не распаковывал…

– Я заметил, – кивнул он. – Поэтому не разбудил тебя два часа назад. Но уже пора ехать, а ты ведь еще наверняка захочешь умыться и перекусить…

– Ага, перекусить… предварительно обмазавшись твоим маслом сагыд с ног до головы, – вздохнул я, с содроганием вспоминая невероятное количество уничтоженной вчера пищи.

– Кстати, – заметил Хэхэльф, – мне кажется, было бы неплохо, если бы ты подарил ндана-акусе парочку мешочков с кумафэгой. Он не ждет от тебя никаких подарков, но тем лучше: это будет настоящий сюрприз! Тем более, тебе, насколько я понял, все равно не жалко…

– Мне не жалко, – согласился я. – Могу хоть всю оставить: жил же я до сих пор без кумафэги, и как-то не умер…

– Вот всю не надо! – веско сказал Хэхэльф. – Никогда заранее не знаешь, что тебе понадобится в дороге. Думаю, три мешочка совершенно достаточно: даже одна порция кумафэги считается самый ценным подарком, какой только можно придумать, а при обмене за нее можно получить дюжины две самых лучших агибуб, или дюжину агибуб и лодку, или…

– Я уже понял, что являюсь самым богатым человеком на всех островах Хомайского моря, – улыбнулся я. – Чего я не понимаю – это как сунуться к ндана-акусе со своим бесценным даром? Он такой важный дядя…

– Правильно! – согласился Хэхэльф. Здесь принято оставлять подарки на пороге его комнаты и убегать, производя как можно больше шума, чтобы ндана-акуса велел кому-то из своих рабов выйти и посмотреть, что творится. Раб непременно найдет подарок и принесет его своему господину. Все это считается изысканным придворным этикетом, а вот если сунешь подарок в руки ндана-акусе, можно и по морде схлопотать! Но я нахожусь в очень теплых отношениях со старыми доверенными рабами ндана-акусы, с тех самых пор, когда они гонялись за мной по всему побережью после того, как я упражнялся в стрельбе из лука по кончикам их парадных агибуб, поэтому мы можем просто передать твой подарок через них.

– Давай так и сделаем, – обрадовался я. – Передай ему, пожалуйста, три… нет, даже четыре мешочка кумафэги, пусть знает наших! А я пока действительно умоюсь…

Когда мы с моей дорожной сумкой вышли из дома, готовые к трудностям пешего похода вглубь острова Хой, меня подкарауливал очередной сюрприз – скорее приятный, чем нет. У ворот уже выстроился своеобразный караван: больше десятка уже хорошо знакомых мне свинозайцев. Но и кровожадный Капик, запряженный в телегу Мэсэна, и перекрашенные лже-свиньи на корабле страмослябских пиратов, очевидно, являлись самыми мелкими представителями этой породы. Зверюги, с которыми мне довелось встретиться сейчас, оказались настоящими великанами. У доброй половины на спинах были установлены большие яркие сооружения, больше всего похожие на расписные бочки. Остальные были навьючены тюками с грузом.

– Что это? – спросил я Хэхэльфа.

– Как что? Звери абубыл, – невозмутимо ответил он. – На них мы и поедем. А ты думал, пешком пойдем? Хой – большой остров, я тебе уже говорил?

– Говорил… – я с некоторым сомнением покосился на зверюг. – А они что, быстро бегают?

– Не слишком. Немного медленнее, чем хороший ходок. Но сидеть в удобной корзине гораздо приятнее, чем переставлять ноги, сгибаясь под тяжестью дорожной сумки.

– Да, дорожная сумка – это просто наказание какое-то! – согласился я.

– Ну вот. А если я добавлю, что с нами к Варабайбе отправятся второй сын ндана-акусы, мой старинный приятель Кект и один из главных жрецов пага Пикипых, которые ни за что не согласятся спать под открытым небом, ходить в одной и той же одежде несколько дней кряду и есть сушеную рыбу и ягоды с придорожных кустов, ты сразу поймешь, что нам пришлось взять с собой несколько шатров, пару сундуков с одеждой и украшениями, несколько бочек вина, чуть ли не тонну продовольствия, и еще кучу всякого барахла…

– А что, с нами поедут такие серьезные ребята? – уважительно сказал я. – Вот уж не думал, что все так круто!

– Круто – не то слово! Будь ндана-акуса помоложе, он возможно и сам бы с нами отправился. Мы же едем не куда-нибудь, а к Варабайбе! Вряд ли Варабайба станет общаться с тобой, или со мной: мы ведь не хойская знать и вообще не бунаба. А вот с таким великим колдуном как пага Пикипых, и с таким знатным человеком как ламна-ку-аку Кект, он наверняка захочет поговорить. Они вас познакомят, замолвят за тебя словечко, скажут, что старый ндана-акуса ночами не спит, оплакивает твою печальную участь – и дело в шляпе…

– В агибубе, – усмехнулся я.

– Ну да, ну да, – рассеянно согласился Хэхэльф. И продолжил: – Впрочем, вполне возможно, что заступничество любого бунаба ничем не хуже, чем протекция ндана-акусы. Варабайба очень трогательно заботится обо всех людях своего народа. Когда я был мальчишкой и жил в этом доме, у всех на устах был один примечательный случай: молодой человек по имени Пок, один из рабов ндана-акусы области Вару-Хапра-Маруга, самовольно покинул дом своего хозяина, явился к Варабайбе и прямо сказал, что жизнь в качестве слуги делает его глубоко несчастным, так что он готов упрекать свою мать за то, что она сдуру его родила, а своего бога – за то, что он все так плохо устроил. И что ты думаешь? Варабайба не рассердился на наглеца и не наподдал ему под зад, а напротив: ужасно огорчился и спросил у раба, какая жизнь пришлось бы ему по душе. Пок сказал, что еще сам не знает, поскольку пока не пробовал никакой жизни кроме рабской. Варабайба тут же дал ему одежду свободного человека, подарил несколько новых агибуб и дорогое оружие, и даже не поленился написать письмо его хозяину, в котором говорилось, что тот больше не должен докучать приказами своему бывшему слуге.

– И что стало с этим парнем? – с любопытством спросил я.

– О, он прославился на весь Хой – как же, любимчик самого Варабайбы! – быстро разбогател, женился на младшей дочке своего бывшего хозяина, потом решил поселиться на побережье и купил себе дом у нас, на Вару-Чару, а еще через несколько лет ему надоела размеренная жизнь, он купил себе хорошую лодку и уплыл – сначала на Хой, торговать, а потом еще куда-то, а его жена до сих пор живет здесь, неподалеку… Хороший он был мужик, этот Пок, непоседливый, вроде нас с тобой!

– Слушай, а почему же тогда все остальные рабы тут же не рванули к Варабайбе? – удивился я. – Клянчить свободу, богатство и новые агибубы…

– Некоторые пробовали, – Хэхэльф пожал плечами. Кто-то из них так и не добрался до Варабайбы, кто-то не застал его на обычном месте и вернулся домой, а кто-то действительно получил свободу… Но вообще паломников было не так много, как ты полагаешь. Можно сказать, совсем мало.

– Почему? – изумился я.

– Ну а как ты думаешь? Лень, глупость, или просто отсутствие желания что-то изменить. Между прочим, большинство рабов абсолютно довольны своей участью, – невозмутимо объяснил Хэхэльф. – Быть рабом не так уж плохо, во всяком случае, здесь, на Хое: спокойная сытая жизнь до старости обеспечена, ну а работа, которую приходится делать… Свободные люди, как правило, работают еще больше, и при этом нередко рискуют остаться ни с чем. Ну, конечно, хозяин может обругать, а то и побить, если подвернешься под горячую руку – ну так от плохого обращения свободный человек тоже не застрахован. Думаешь, моим братьям сладко жилось в отцовском доме? А ведь они не рабы, а знатные люди. И при этом всего трое, не считая меня, покинули замок на озере Инильба, когда подросли, а прочие остались с родителями, да еще и в голос рыдали, когда наш отец, их господин и повелитель, сыграл в ящик… Знаешь, Ронхул, не так уж много людей хотят быть свободными. Рабство затягивает, как пьянство: сначала думаешь: скоро все брошу, еще немножко – и все, – а потом незаметно начинаешь думать: а зачем, собственно, бросать?

– Какой ты мудрый, однако, – вздохнул я. – Грустно все это…

– Почему грустно? – Хэхэльф сочувственно посмотрел на меня и неожиданно подмигнул: – Мы-то с тобой не сидим на цепи, верно? Мы свободны как птицы и ничего не боимся!

Кто знает, – подумал я, – может быть и сидим, просто наша цепь немного длиннее, чем у прочих, – но вслух высказываться не стал, поскольку к нам подошли наши будущие попутчики, и Хэхэльф тут же принялся нас знакомить.

Кект, второй сын ндана-акусы, ровесник и друг детства Хэхэльфа, оказался высоким изящным человеком с выразительным птичьим лицом, таким же мрачным, как у его соплеменников, но отличающимся живой мимикой, придающей ему совершенно особенное обаяние. Его одежда, на мой вкус, отличалась утонченной элегантностью: длинная юбка была сшита не из разрисованной цветами, а из клетчатой ткани, из-под юбки выглядывали штаны свободного покроя, тоже клетчатые, но рисунок немного помельче. Высокий черный пояс выгодно подчеркивал его стройную фигуру и превосходно сочетался с такими же черными браслетами, унизывающими его обнаженные мускулистые руки. Его агибуба тоже была черной, как и элегантные открытые сандалии на ногах. На фоне пестрых цветастых нарядов его соплеменников Кект показался мне одетым чуть ли не во фрачную пару. Он выглядел вполне дружелюбным, несмотря на мрачное, как у всех бунаба, лицо. Второй наш спутник, пага Пикипых произвел на меня куда более тревожное впечатление. Когда я услышал, что он один из главных жрецов, я сразу же представил себе глубокого, но бодрого старика. Ничего подобного: пага Пикипых оказался никак не старше меня самого, а то и младше. Во всяком случае, он так выглядел. Не слишком высокий, толстенький, как мои вчерашние знакомцы кырба-ате, скромно одетый в длинную синюю юбку без намека на какой-нибудь яркий узорчик и короткое, до пояса, белое одеяние – странный гибрид пончо с перелиной, с неожиданно, почти драматически красивым лицом, он смотрел куда-то вглубь себя, пока Хэхэльф пытался нас познакомить, а потом что-то сказал, испытующе сверкнул своими темными глазами, залез в бочонок на спине одного из свинозайцев и окончательно ушел в себя.

– Что он сказал-то? – полюбопытствовал я.

– Я и сам не понял, – растерянно ответил Хэхэльф. – Какую-то чушь о твоем имени: мол, ни к чему его запоминать, поскольку потом придется забыть не только само имя, но и сам факт, что он его когда-либо запоминал, а он, дескать, не так глуп, чтобы забывать то, что запомнил и запоминать то, что понадобится забыть… Ох, Ронхул, не обращай внимание: все жрецы с заворотом, а все паги – с несколькими заворотами, а уж у паги Пикипыха этих заворотов, что глотков в хорошем бочонке!

Я уважительно покосился на жреца: может быть, он просто понял, что имя, которым меня называет Хэхэльф – не настоящее, а может быть, в его словах был какой-то иной, более таинственный и непонятный мне самому смысл… Так или иначе, а этот толстяк произвел на меня грандиозное впечатление.

– Давай-ка, усаживайся сюда, Ронхул. Пора в дорогу, – сказал Хэхэльф, подводя меня к одному из свинозайцев.

– Думаешь, я справлюсь с управлением? – недоверчиво спросил я.

– А управлять и не надо. Этим зверям в свое время носы кумафэгой мазали, так что с тех пор они сами отлично понимают, что надо делать, а чего не надо, – объяснил Хэхэльф. – Так что твое дело – устроиться поудобнее и наслаждаться дорогой. С этим справишься, горе мое?

– Справлюсь, – пообещал я. – Наслаждаться дорогой – с этим у меня до сих пор проблем никогда не было!

Бочка оказалась довольно удобной, хотя я бы предпочел, чтобы она была попросторнее: сидеть в ней можно было только подтянув колени к подбородку, или на корточках, или же задрав ноги вверх и уложив их на бортик. И еще можно было стоять: бочка доходила мне примерно до пояса – вполне достаточно, чтобы не вывалиться. Для начала я решил попробовать вариант с ногами на бортике, хотя заранее смирился с мыслью, что мне придется хорошенько повертеться, каждые несколько минут меняя свое положение в пространстве.

Озабоченный обживанием нового места, я не заметил, как ко мне подошел один из красивых величественных стариков, рабов ндана-акусы. Ему пришлось прикоснуться к моему плечу, чтобы я обратил на него внимание. Старик протягивал мне маленькую коробочку из темного дерева и что-то говорил. Брови Хэхэльфа изумленно поползли вверх.

– Он говорит, что принес тебе подарок от ндана-акусы, – Хэхэльф недоверчиво покачал головой и добавил: – И еще он говорит, ндана-акуса просил передать тебе, чтобы ты не тратил время, высказывая благодарность: он и без того знает, что у тебя нет слов, чтобы описать, насколько ты ему благодарен, поэтому не трудись зря!

– Думаешь, действительно не стоит благодарить? – недоверчиво уточнил я.

– Если ндана-акуса говорит не надо, значит точно не надо, можешь не сомневаться! – заверил меня Хэхэльф.

Старик ушел, умиротворенный исполненным долгом, а я открыл коробочку. В ней лежал крошечный белый цветок с коротеньким стебельком – в вазу такой не поставишь. Он благоухал, как букет, или даже как целый куст – головокружительно, сладко, почти невыносимо. Я показал цветок Хэхэльфу.

– Что это, ты знаешь? Какое-то волшебное растение?

– Не думаю, – он уставился на подарок. – Просто цветок дерева барамари. Такой маленький цветок барамари – редкость, обычно они гораздо крупнее. Но ничего волшебного в нем нет, разве что запах… Цветок быстро засохнет, но будет пахнуть очень долго, несколько лет, или даже больше. Такие подарки у бунаба приняты только между друзьями: цветок ничего не стоит, коробочка – почти ничего… Полагаю, ндана-акуса был настолько потрясен твоей щедростью, получив столько кумафэги, что тут же записал тебя в свои личные друзья, что само по себе более чем странно. Не удивлюсь, если окажется, что он сам сорвал этот цветок вместо того, чтобы послать за ним кого-то из своих слуг!

Через несколько минут к нам присоединилась добрая дюжина унылых ребят в коротких юбках, еще дюжина рабов понаряднее и пара десятков здоровенных дядек в широких штанах и полном боевом вооружении: с луками за спиной, кинжалами за поясом, здоровенными палицами в руках и еще какой-то загадочной, но явно опасной для жизни фигней. Телохранители окружили нас плотным кольцом, и мы наконец-то тронулись в путь.

– Охрана у нас будь здоров! – уважительно заметил я Хэхэльфу.

– Не у нас, а у Кекта, – отозвался он. – Считается, что дети ндана-акусы не должны путешествовать без своих воинов, хотя сейчас на Хое вроде бы никто не воюет… впрочем, все может быть: такие вещи всегда случаются внезапно…

Кроме злодейского вида телохранителей и простых рабов хуса, среди которых затесались и наши с Хэхэльфом денщики, нас сопровождали еще и личные доверенные рабы принца Кекта, почти такие же величественные, суровые и нарядные, как папну его отца – все как один солидные пожилые джентльмены с царственными манерами. Они выстроились в два ряда по обе стороны от свинозайца своего повелителя. Справа от него следовали слуги, вооруженные, но не до зубов, как наши охранники, а каждый – каким-нибудь одним предметом: первый нес круглый, ярко раскрашенный щит, другой – лук и стрелы, третий – копье, четвертый – дротики, еще один – здоровенную палицу. Ребята держали оружие так, словно не собирались использовать его по назначению, а просто решили продемонстрировать миру свое роскошное имущество.

– Это не их оружие, а Кекта, – объяснил мне Хэхэльф. – Они – не воины, а просто хранители достояния своего господина.

По левую руку от нашего вельможного спутника шествовали папну с хозяйственными принадлежностями. Один нес раскрытый зонтик – причем держал его не над головой своего повелителя, и даже не над собственной головой, а в вытянутой руке, на максимальном расстоянии от собственного тела. Другой нес предмет, отдаленно напоминающий огниво, а его коллеги держали в руках кто поварешку, кто – большую миску, кто – кувшин, а кто – топор. Процессию замыкал плечистый старец с круглой циновкой под мышкой. Хэхэльф объяснил мне, что он служит своему господину с того момента, как тот появился на свет, и поэтому является начальником над всеми остальными папну. Я только головой качал, выслушивая его комментарии.

Я довольно быстро понял, что сидеть в бочке на спине неторопливо бредущего зверя абубыл не так уж удобно. Вернее, удобно, но только первые два часа. Потом начинаешь понимать, что человек рожден не для того, чтобы сидеть на корточках и не так уж хорошо приспособлен к пребыванию в скрюченном состоянии, с коленями, подтянутыми к подбородку. Даже великолепная панорама густого леса, через который мы ехали весь день, не могла отвлечь меня от этих мелких неудобств. Несколько раз я даже ненадолго покидал свое транспортное средство, чтобы поразмять ноги. Впрочем, я один был такой, с причудами, во всяком случае, мои спутники не вертелись как ужаленные, а с достоинством восседали на своих местах. Пага Пикипых прокомментировал мое поведение непродолжительным бурчанием, Хэхэльф наотрез отказался его переводить, но после долгих уговоров сломался и смущенно сообщил, что надменный толстяк назвал мои манеры плебейскими.

– Если бы я был незаконнорожденным принцем, я бы непременно обиделся, – усмехнулся я. – Но поскольку я – не принц, пусть себе говорит что хочет, лишь бы в морду не плевал…

Хэхэльф только головой покачал, удивленный моим миролюбием. Вечером, когда мы остановились на ночлег, и рабы принялись суетиться с шатрами и накрывать два импровизированных стола: совсем маленький для элиты и побольше для воинов, он немного подискутировал с пагой и потом гордо сообщил мне, что тот согласился взять свои слова обратно. Я еще какое-то время пытался понять, о чем речь, поскольку уже давно благополучно забыл сей инцидент.

На сей раз мне не пришлось мазать живот маслом сагыд, ужин был по-походному скромным. Хэхэльф о чем-то увлеченно болтал со своим старинным приятелем, а толстенький жрец чуть ли не залпом осушил бутылку вина, чем удивил меня чрезвычайно. После этого он впал в меланхолическую задумчивость и на контакт не шел – я вообще не уверен, что он осознавал наше присутствие. Суровые бунабские воины ужинали молча, мне показалось, что они вообще не проронили ни слова с начала нашего путешествия. И только рабы, усевшиеся в некотором отдалении от нас, чтобы беспрепятственно выпотрошить пару корзин с едой, бодро переругивались, радуя мой слух знакомыми словосочетаниями вроде ун дэ ак и масса пхатма. Я уже давно заметил, что попадая в страну, языка которой не знаешь, в первую очередь выучиваешь джентльменский набор, состоящий из здравствуйте, спасибо и пары-тройки самых расхожих бранных словечек типа fuck you, хотя ругаться ни с кем, вроде бы, не планируешь. В мире Хомана все оказалось еще проще: я до сих пор не знал, как будет здравствуйте, и спасибо на бунабском, или том же страмослябском языке, зато уже выучил кучу отборных ругательств – вполне достаточно, чтобы быть убитым, я полагаю…

В конце концов мне надоело молча пережевывать пищу, и я решил немного прогуляться. Хэхэльф с сомнением покачал головой и вежливо поинтересовался, уверен ли я, что им не придется провести всю ночь, бегая с факелами по лесу и пытаясь разыскать меня – или, на худой конец, мои окровавленные останки. Я почти обиделся и спросил: неужели я произвожу впечатление полного идиота, неспособного просто отправиться на коротенькую прогулку по лесу и вернуться через час, целым и невредимым. Я с пафосом напомнил ему, что прошел пешком чуть ли не половину Мурбангона – без еды, оружия и личных телохранителей, между прочим. Хэхэльф некоторое время думал, потом решил, что на полного идиота я все-таки не слишком похож, и неохотно согласился.

– Только возьми с собой хоть какое-нибудь оружие, – добавил он. – В лесах Хоя водятся хищники. Вот наткнешься на оголодавшего азада – и что делать будешь?

– Скажу ему, что он хорошая собачка, – усмехнулся я. Но все-таки согласился прицепить к поясу тяжелый кинжал с узким, слегка искривленным лезвием, острым, как опасная бритва, хотя не был уверен, что смогу с должным профессионализмом использовать этот полезный предмет, в случае чего…

Какое-то время я просто с удовольствием брел сквозь ночной лес, утопая в синеватой темноте сумерек. Обе луны были почти полными и освещали местность, как заправские уличные фонари, так что я не рисковал упасть в какую-нибудь дурацкую яму, или напороться на еще менее приятную неожиданность. Если честно, я хотел не просто прогуляться по лесу, хотя и это было весьма приятно, у меня имелась некая сверхзадача: отойти подальше от лагеря и попробовать подозвать своего приятеля, или приятельницу – живой, разумный и немного взбалмошный ветер по имени Хугайда. С тех пор, как он закружил меня на пустынном побережье Халндойна, прошло уже несколько дней, и мне казалось, что я могу потерять своего удивительного друга, если не напомню ему о себе – чем скорее, тем лучше.

Через четверть часа я решил, что отошел уже достаточно далеко. Сел на землю, прислонившись спиной к высокому толстому стволу тутмы – того самого дерева, сочные плоды которого рвала для меня говорящая птица по имени Бурухи в самом начале моего путешествия…

– Хугайда, – тихо и нежно сказал я, и сразу понял, что бесполезно. Волшебный ветер не придет ко мне сегодня, и не потому, что он больше не хочет дуть мне в лицо, и вообще дело не во мне, просто мой чудесный ветер редко забредает на остров Хой – так редко, что можно сказать: никогда. Понятия не имею, откуда я это все знал – просто знал и все. И все же перед тем, как подняться на ноги и отправиться обратно, к моим спутникам, я еще несколько раз повторил это древнее заклинание: – Хугайда, Хугайда, Хугайда…

Неожиданно в ответ мне раздался целый поток незнакомых слов. Я опешил и робко сказал:

– Я не понимаю.

– А кунхє понимаешь? – ворчливо спросил тот же голос – не слишком низкий, но явно мужской.

– Еще бы! – гордым тоном знаменитого полиглота отозвался я. – Можно сказать, только кунхє и понимаю…

– Ну и то хлеб. Чего ты меня звал-то?

– А вы – Хугайда? – окончательно опешил я, поскольку до сих пор не знал, с кем разговариваю.

– А, вот оно что, – буркнул мой невидимый собеседник. – Значит я ослышался. Я думал, ты меня зовешь. Мое имя – Кугайна.

– Странно, – откликнулся я – лишь бы что-то сказать. Очень уж растерялся. К тому же, я по-прежнему не видел, с кем разговариваю.

– Ничего странного, – невозмутимо ответил таинственный незнакомец. – Самое обыкновенное имя, не одного меня на Хое так зовут… – он наконец подошел поближе, и я смог разглядеть его при свете двух лун. Раскосые глаза, крайне недовольное выражение лица и невысокая агибуба выдавали его бунабское происхождение. Одет он был в своего рода тогу – несколько скромнее, чем у римских патрициев периода упадка, но фасон примерно тот же.

– Ты так хорошо говоришь на кунхє, – отметил я, во все глаза разглядывая своего нового знакомца.

– Ничего удивительного: я много путешествовал, несколько лет жил в Сбо на Халндойне, а потом – и вовсе в Клохде.

– Это в Земле Нао? – вежливо удивился я.

– Ну да, где же еще… Паршивое местечко этот Клохд, а прочие места в Земле Нао и того паскуднее, – сварливо сообщил он. И спросил: – А что ты делаешь один в лесу на Хое, чужеземец, если даже языка нашего не понимаешь?

– Я не один, – объяснил я, – я с друзьями, просто пошел прогуляться, а они остались приканчивать ужин.

– Хорошее дело, – кивнул Кугайна. – Но я все равно не понимаю, зачем вас понесло в лес – тебя и твоих друзей? Здесь, на Хое, вроде до сих пор не было бездомных… Или просто гуляете?

– Мы не гуляем, а едем к Варабайбе, – важно объяснил я.

– Вот как? – удивился он. – Можешь себе представить, я тоже.

– Правда? – изумился я. – А зачем?

– Я же не спрашиваю тебя, зачем ты к нему едешь, – резонно возразил он. – Мое дело касается только меня и Варабайбы, а ваше дело – это ваше дело… Но я бы с радостью к вам присоединился. Признаться, мне уже немного надоело спать под кустом, без шатра, да и сумка плечо оттянула…

– Ох, эти уж мне дорожные сумки! – возмущенно поддакнул я. И нерешительно спросил: – Как же ты отважился на такое путешествие: без шатра, без слуг, даже без абубыла?..

– Без абубыла, – поправил меня Кугайна. – А что делать!? Я – свободный человек, но хозяйство у меня очень уж маленькое: ни одного лишнего раба, и даже ни одного лишнего верхового животного. А идти надо. Ну вот я и пошел… Как ты думаешь, твои спутники не будут возражать, если я к вам присоединюсь?

– Я им повозражаю! – угрожающе пообещал я. – Конечно, присоединяйся к нам. Я не смогу спокойно жить с мыслью, что где-то по лесу бредет хороший человек с тяжелой сумкой на плече, в то время, как ее можно погрузить на одного из наших зверей… как их там?

– Абубыл, – подсказал Кугайна. – А с чего ты взял, что я – хороший человек?

– Ты не дерешься, – рассудительно сказал я, – и не ругаешься, и вообще не производишь впечатление человека, способного испортить жизнь окружающим – что еще нужно?

– Ты рассуждаешь, как настоящий бунаба, – уважительно заметил мой новый знакомый. – Ладно, в таком случае пошли к твоим друзьям. Я надеюсь, они не станут поднимать скандал, если я скажу, что проголодался?

– Не станут, – заверил его я, – а если даже и станут… Я сам видел, сколько жратвы они с собой взяли, так что не отвертятся!

Иногда мне кажется, что поначалу природа создавала меня специально для того, чтобы я стал отцом большого семейства, или директором детского дома, или, на худой конец, главой какого-нибудь гангстерского картеля, а в последний момент было принято решение не использовать меня по назначению – оно и к лучшему, конечно! От первоначального замысла природы во мне сохранилась только маниакальная потребность периодически кого-нибудь опекать. И когда в моей жизни внезапно появляется существо, которое необходимо накормить, одеть, или просто помочь ему устроиться немного покомфортнее на жестком табурете реальности, у меня за спиной вырастают крылья: ради своего подопечного я готов перевернуть мир – в то время, как для себя, любимого, ничего переворачивать не стану, хоть убейте! Правда, все это обычно продолжается недолго: через несколько дней я, как правило, выздоравливаю…

Наверное, когда мы пришли в наш маленький лагерь, я был похож на еврейскую бабушку, в гости к которой приехал один из двадцати пяти любимых внуков: шумно требовал накормить Кугайну, в самых поэтических выражениях описывая страдания голодного человека, вынужденного в одиночестве скитаться по лесу, требовательно осведомлялся, в каком именно шатре его уложат спать, потом бежал к гостю, отрывал его от еды, тащил за собой в шатер и настырно спрашивал, будет ли ему там удобно. Он вежливо кивал, до оснований потрясенный моим фонтанирующим гостеприимством. Я поднял такой шум, что даже толстенький пага Пикипых приподнял свои тяжелые веки, несколько секунд пристально рассматривал меня и моего нового приятеля, потом изумленно покачал головой и снова закрыл глаза. Слава богу, на сей раз обошлось без язвительных комментариев.

Хэхэльфов приятель, бунабский принц, к этому времени как раз собрался в свой шатер, спать, так что Хэхэльф очень обрадовался и моему возвращению, и новому спутнику: он принадлежал к тем замечательным ребятам, в которых отлично уживаются абсолютная уверенность, что самые интересные вещи происходят именно с ними, и искреннее доброжелательное любопытство ко всем остальным людям: ну-ка, ну-ка, чем вы меня сегодня порадуете?

Оказалось, что Кугайна хорошо его знает – не лично, а понаслышке.

– Так ты тот самый сын Эрберсельфа Инильбского, который вырос на Вару-Чару? – обрадовался он. – Я о тебе много слышал! Весь Хой о тебе говорил, когда твой отец нарушил свое слово, а ндана-акуса Анабан сказал, что твой отец – не такая важная персона, чтобы из-за его глупости убивать такого смышленого мальчишку… А вы сейчас с Вару-Чару едете? И как поживает младшая сестрица ндана-акусы? Все такая же шустрая?

– Шустрая – не то слово! – согласился Хэхэльф. И они принялись сплетничать об общих знакомых. Разговор то и дело переходил на бунабский язык. потом ребята вспоминали обо мне и снова начинали говорить на кунхє. Хаотическое смешение языков, поток незнакомых имен и обилие непостижимых, но живописных подробностей утомили меня неописуемо, я задремал прямо у костра и сквозь сон почувствовал, как дюжина обормотов в мини-юбках волочет меня в шатер – в высшей степени бережно и заботливо, как некое огромное хрустальное бревно…

Утром я умудрился проснуться раньше всех – иногда случаются со мной и такие чудеса! Обнаружил, что и Хэхэльф, и наш новый спутник, расположились в том же шатре, что и я – во всяком случае, рядом со мной валялись два больших свертка, очертания которых позволяли предположить, что это – просто люди, с головой завернувшиеся в одеяла. Я высунул нос наружу и с изумлением уставился на толстого жреца: он по-прежнему сидел возле гаснущего костра с закрытыми глазами, неподвижный и величественный, как бронзовое изваяние Будды – если вы способны представить себе Будду, недовольного решительно всем на свете!

– Ты уже проснулся? Не верю! – изумленно сказал Хэхэльф. – Это к чему: к дождю, или к буре, или море выйдет из берегов?

– Это просто так, для разнообразия. – невозмутимо объяснил я. И показал на пагу Пикипыха: – Что, он никогда не ложится спать?

– А кто его знает, – легкомысленно отмахнулся Хэхэльф. – Я же тебе говорил: все паги со своими причудами…

Примерно через час проснулись все остальные, наскоро перекусили – не усаживаясь на специально взятые с собой ковры, как во время ужина, а, можно сказать, на бегу. Даже толстый жрец прервал свою медитацию. Есть он, правда, не стал, общаться с присутствующими – тем более, а просто переместился в бочку на спине своего зверя. Из этого следовало, что нам пора трогаться в путь. Только сейчас мне пришло в голову, что будет нехорошо, если мы поедем в комфортабельных бочках, а наш новый спутник пойдет пешком, вместе с рабами и воинами. Я не считал пешую прогулку таким уж великим злом, скорее – наоборот, но мне показалось, что так будет невежливо.

– Ты можешь ехать на моем звере, – великодушно сказал я Кугайне, – а я пойду рядом. А когда я устану, мы поменяемся. Так даже лучше: если все время ехать – ноги затекают.

– Спасибо, – вежливо откликнулся он. – Но это вовсе не обязательно. Поездка верхом – для знатных людей и для почетных гостей, вроде тебя и твоего приятеля. А я – не гость, а коренной житель этого благословенного острова, и не знатный человек, хоть и свободный, да и небогатый, к тому же: кроме той агибубы, что на мне, у меня в сундуке всего две хранятся, да и те старые…

– А у меня – вообще ни одной, – усмехнулся я. – Так что будет справедливо, если я уступлю тебе свое место.

Наш диалог на кунхє заинтересовал бунабского принца Кекта, он обратился к Хэхэльфу за переводом, и проблема тут же разрешилась сама собой: с широченной спины одного из верховых животных быстренько сняли весь груз, откуда-то появилась еще одна бочка – не такая узорчатая, как наши, но вполне благоустроенная. Я подумал, что ее наверняка везли с собой, как запасное колесо для автомобиля, на всякий случай – и вот, пригодилась!

– Ты – очень великодушный человек, чужестранец, – серьезно сказал Кугайна, устраиваясь в бочке. – Кто бы мог подумать, что я не только найду хорошую компанию и буду ночевать в теплом шатре, но и поеду к Варабайбе, как знатный человек, на одном из лучших абубылов ндана-акусы Анабана… Вот уж повезло, так повезло! Дома расскажу – не поверят!

Что ж, я был рад, что все так хорошо устроилось. Хэхэльф по секрету сообщил мне, что после моей выходки все наши спутники бунаба окончательно определились с моим диагнозом: они решили, что я – очень добрый, но совсем не солидный человек.

– Приговор окончательный, обжалованию не подлежит, – усмехнулся он. – Учти: теперь уж точно ни один ндана-акуса не отдаст за тебя свою дочку!

– Могло быть и хуже, – философски заметил я. – Они, конечно, красивые девочки, но… Одним словом, переживу!

Разговаривали мы мало: поездка на свинозайцах не располагает к доверительному общению, поскольку до потенциального собеседника еще докричаться надо, к тому же, когда эти большие добродушные зверюги слышат человеческую речь, они начинают бурно повизгивать: наверное, их тянет общаться.

Лес становился все гуще – к счастью, все береговые бунаба регулярно совершают поездки вглубь острова, поэтому к нашим услугам была довольно узкая, но ровная, на некоторых участках даже вымощенная мелкими черными камешками, тропинка. Навстречу нам никто не попадался, только незадолго до заката мы неожиданно наткнулись на небольшую группу людей, выстроившихся на холме у дороги, хотя, признаться, в первое мгновение я усомнился, что эти существа – действительно люди. Бунаба, которых мы встретили в лесу, были высокими, стройными, мускулистыми и ослепительно красивыми – во всяком случае, на мой вкус, и столь величественными, что я решил, будто мы попали на какой-нибудь съезд тайных владык этого мира. Их загорелые тела были увешаны таким количеством драгоценных браслетов и ожерелий, что поначалу мне показалось, будто на них надеты какие-то замысловатые кольчуги, на головах красовались полутораметровые агибубы, а длинные одежды были сшиты из каких-то головокружительных гобеленов. Эти красавцы не стали с нами здороваться, они вообще не обратили на нас никакого внимания, просто стояли на вершине холма и смотрели прямо перед собой длинными, глубокими, равнодушными ко всему глазами, но я даже не стал этому удивляться: кто мы такие, чтобы заинтересовать этих небожителей! Только потом до меня дошло, что мои спутники тоже не обратили на них никакого внимания: никто не спешил падать ниц, или хотя бы замирать в немом благоговении, мы просто проехали мимо – без комментариев.

– Кто были эти люди? – взволнованно спросил я Хэхэльфа. – какие-нибудь хойские цари?

– Ну что ты! – он даже рассмеялся от неожиданности, вызвав неодобрительные взгляды наших спутников бунаба. – Какие там цари! Просто воины ндана-акусы Мага Парма Хой – Долины Середины Острова, к тому же далеко не самые лучшие, если уж их послали охранять самую окраину его владений!

– Простые воины? – опешил я.

– Не простые воины, а воины ндана-акусы Долины Середины Острова, – терпеливо поправил меня Хэхэльф. – Видишь ли, здесь, на Хое, ндана-акуса Долины Середины Острова – второй человек, после Варабайбы. Ну а если вспомнить, что Варабайба – не человек, а бог, то и вовсе первый. Это не значит, что его все слушаются, каждый ндана-акуса – сам себе хозяин! Это значит, что он просто самый лучший из всех. А его дети лучше, чем наследники других ндана-акус. Ну и воины у него, соответственно, самые лучшие, и рабы, и домашние животные… У него все – самое лучшее на острове.

– Несправедливо получается, – заметил я.

– Ну да, – согласился Хэхэльф. – А справедливо вообще никогда не получается: так уж все устроено. Всегда выясняется, что у кого-то все непременно лучше, чем у других – что тут можно поделать?!

– Это правда, – рассеянно согласился я. И снова обернулся, чтобы напоследок полюбоваться четкими неподвижными силуэтами бунабских воинов, совершенными, как работы старательного скульптора с хорошей классической школой.

Остановились мы еще до заката: ламна-ку-аку Кект изволил капризничать. Он заявил, что хочет свежего мяса, так что его личные слуги быстренько разбили шатер своего господина и засобирались на охоту. Кект немного подумал и внезапно решил, что ему угодно принять личное участие в этом мероприятии. Хэхэльф тут же вызвался составить ему компанию. Они и меня пытались вовлечь в эту авантюру, но я решительно отказался.

– Я отнюдь не вегетарианец, – смущенно сказал я, – и в случае большой нужды вполне способен собственноручно убить свой потенциальный ужин. Но мне трудно получить от этого удовольствие. Одним словом, я не охотник… И вообще мне лень куда-то идти и гоняться по всему лесу за каким-нибудь несчастным, но шустрым зверем, грозно потрясая тяжеленным копьем!

– С этого и надо было начинать! – хмыкнул Хэхэльф. – Лень – это уважительная причина.

– Никто не обидится? – осторожно осведомился я.

– Делать нам больше нечего – обижаться! – великодушно сказал он. – Не хочешь – не надо, тебе же хуже! Не горюй, Ронхул: возможно, мы даже дадим тебе попробовать нашу добычу, если очень попросишь.

– Считай, что я уже начал просить, – благодарно улыбнулся я, с удовольствием вытягиваясь на траве.

Наш новый попутчик, мой подопечный со странным именем Кугайна, тоже не пошел на охоту, да и толстенький жрец остался в лагере: уселся на краю поляны и снова уставился в пустоту отрешенным взором – впрочем, их никто и не приглашал. Думаю, и меня-то позвали исключительно из вежливости: старые друзья, Хэхэльф и Кект, собирались тряхнуть стариной, и им никто не был нужен – разве что рабы, да и то по привычке…

После того, как они отбыли, я тут же потребовал, чтобы нам дали чего-нибудь перекусить – безрезультатно! Я несколько раз повторил приказ и уже начал злиться, и только потом вспомнил, что меня никто не понимает.

– Переведи, пожалуйста, – смущенно попросил я Кугайну.

– Ладно, – с готовностью откликнулся он. Скороговоркой что-то объяснил рабам, они тут же ринулись за припасами.

– Спасибо! – сказал я своему переводчику. – Что бы я без тебя делал?!

– Ничего особенного – просто тебе пришлось бы подняться на ноги и самому взять все, что требуется, – добродушно проворчал он. – Запомни на будущее: когда хочешь слегка перекусить, как мы сейчас, нужно сказать пасику, а если надо плотно пообедать – макха-ракха. А если хочешь серьезно попировать в компании друзей, с оркестром и танцовщицами, тогда – умэ люля.

– Пасику, макха-ракха, умэ люля – послушно повторил я и почувствовал, что действительно запомнил. – Здорово! А если я хочу пить?

– Цнух-цнух, – лаконично перевел он. – А если тебе нужен не просто кувшин с водой, а большой выбор разных напитков, надо сказать: укхра хуна.

– Хорошо… А если я захочу, чтобы развели огонь?

– Это смотря для чего тебе нужен огонь, – серьезно ответил Кугайна. – Если для приготовления пищи, то шопп, если для тепла и света – хиис, а если ты захочешь поджечь лес, или просто дом своего врага, тогда – марах. Это слово не из бунабского языка, а из древнего языка Масанха… Но мы пользуемся некоторыми хорошими древними словами.

– Марах – похоже на мараха, – нерешительно сказал я.

– И это не случайно, – рассудительно объяснил он. – Все Мараха сотканы из особого невидимого огня, столь же опасного, как пламя лесного пожара – это сложно объяснить, но поверь мне на слово, так оно и есть!

– Эй, а ты откуда это знаешь, дружище? – опешил я. – Что, ты какой-нибудь великий жрец и путешествуешь инкогнито?

– Не говори ерунду, – буркнул он. – Если бы я был великим жрецом, я бы не бродил пешком по лесу – нашел дурака! Вообще-то я хотел стать жрецом, когда был молодой и даже выдержал первые испытания – еще немного, и стал бы пагасой, а почти любой пагаса рано или поздно становится пагой… Но я вовремя понял, что это дело мне не по душе. А вот кое-чему научиться успел, это правда.

– Да уж, – я озадаченно покачал головой.

– Хочешь еще что-нибудь выучить, пока есть время? – спросил Кугайна. – Пригодится!

Я с энтузиазмом кивнул. Следующие три часа пролетели незаметно, а когда наступила ночь, я знал, что ее имя на бунабском языке – каш. Не могу сказать, что я уже был готов вести продолжительные вдумчивые беседы, но вполне мог прочитать короткую, грамматически неправильную, но вполне внятную лекцию о своих насущных потребностях. Более того, я специально подготовился к встрече с Хэхэльфом. У меня были амбициозные планы: я собирался удивить своего невозмутимого друга и его приятелей заодно.

Они вернулись с охоты довольные, разгоряченные – как деревенские мальчишки, совершившие удачный налет на чужую бахчу. Их добыча – не слишком крупное черное животное, немного похожее на поджарую свинью, бунаба называли его чечубечу – немедленно отправилась на огонь, причем слуги развели новый костер вместо того, чтобы воспользоваться тем, возле которого сидели мы с Кугайной. Очевидно, у них с этим действительно было строго: один огонь – для того, чтобы греться, другой – для приготовления пищи. Лентяй во мне бунтовал против такого роскошества, а поэт – умилялся.

– Угостите голодного демона кусочком убиенного обитателя этого леса? – весело спросил я Хэхэльфа.

– Посмотрим на твое поведение, – в тон мне откликнулся он. – Вообще-то лентяи должны ложиться спать с пустым брюхом…

Именно этого я и ждал.

– Гангэ ундэ алля! – гордо ответствовал я. Эту короткую, но емкую фразу можно было приблизительно перевести как: нет – и не надо, зато я никому ничего не буду должен, впрочем самым удачным переводом была бы сакраментальная фраза знаменитого исландца Греттира Асмундсона: Нет подарка – не надо и отдарка. Я специально попросил Кугайну подобрать мне самый достойный ответ на случай отказа, и мой хитроумный консультант заверил меня, что лучшей реплики, чем гангэ ундэ алля просто быть не может. Мое выступление произвело сногсшибательный эффект, немая сцена была не хуже, чем в финале Ревизора. Распахнувшийся рот Хэхэльфа – это еще что! Вы когда-нибудь видели очень удивленного человека бунабской национальности? Ну так вот: сие зрелище не поддается вербальному описанию. Добавлю только, что удивленных бунаба было много: ламна-ку-аку Кект, его личные рабы, наша доблестная вооруженная охрана и даже сонные хуса, которые уже давно не подавали никаких признаков жизни, разве что вяло похрустывали, пережевывая какую-то снедь из бесчисленных тюков. Немая сцена продолжалась несколько долгих секунд, потом Хэхэльф кое-как победил свою нижнюю челюсть, отвисшую от изумления и набросился на меня с расспросами. У него были две генеральные версии: что я всегда знал бунабский язык и просто морочил ему голову, или же я нажрался кумафэги и выучил язык за один присест.

– Только без паники! – улыбнулся я. – Я не ел кумафэгу. Никаких чудес. И бунабского языка я никогда не знал и до сих пор не знаю. Вынужден признаться: эта великая фраза – почти все, что мне удалось выучить.

– Не скромничай, Ронхул, – проворчал Кугайна. – Ты выучил немало слов за этот вечер. Ты очень способный.

– До сих пор был не очень, – скромно сказал я. – И вообще все зависит не от ученика, а от учителя. Наверное, ты – прирожденный учитель.

– Да, обычно у меня неплохо получается, – с достоинством согласился он.

– Ты научил его говорить по-бунабски? – восхитился Хэхэльф. Он тут же поделился информацией с ламна-ку-аку, который к этому моменту окончательно перестал понимать, что происходит. Они напару принялись расхваливать меня и Кугайну за то, что мы с пользой провели время. Вся эта история закончилась для меня весьма плачевно: пока все набивали рты свежезажаренным мясом, я был вынужден демонстрировать свои обширные познания. Тыкал пальцем в круглый коврик под собственной задницей и гордо провозглашал: хму-шули-аси, гремел своими браслетами и говорил: блиаг, размахивал в воздухе миской и торжественно заявлял: нисар-сли, а когда подул ветер, я радостно завопил: фене фейя, поскольку успел выучить и это слово. В итоге я почти ничего не съел, зато почувствовал себя ученой обезьяной, которой худо-бедно удалось развлечь непритязательное общество. Поэтому спать я отправился в некотором смущении, но с чувством исполненного долга.

Все мои сны озвучивались исключительно на бунабском языке, так что я проснулся с ощущением, что теперь знаю гораздо больше, чем вчера. Думаю, так оно и было: пока я спал, разрозненные знания, полученные в течение вчерашнего вечера, как-то сами собой распределились по файлам, теперь ими было гораздо удобнее пользоваться.

– Как самочувствие, гений? – весело спросил меня Хэхэльф.

– Абада! – гордо сообщил я. Это бунабское слово является настолько универсальным, что вполне может заменить целый язык. Его многочисленные значения располагались в диапазоне между гораздо хуже, чем следовало бы и все не так плохо, как могло бы быть, поэтому сегодня я не буду никого убивать – в каждом конкретном случае следовало обращать внимание на выражение лица своего собеседника и уметь отличать нормальную бунабскую мрачность от ее экстремальных проявлений. Впрочем, с лицом у меня по-прежнему не очень-то получалось: непослушная рожа оставалась такой довольной, что драматическое абада вполне можно было перевести, как жизнь прекрасна. Да она и была вполне прекрасной, как ни странно… Вот уж не думал, что мне может понравиться неторопливое путешествие через бескрайние леса острова Хой, да еще и с такой сомнительной целью, как встреча с неким богом – до сих пор я ни разу в жизни не встречался с богами, и вообще не слишком верил в их существование… Впрочем, я не мучил себя размышлениями: есть ли в природе этот самый Варабайба, или он – просто очень популярный местный миф. Там видно будет, – равнодушно решил я и даже не потрудился удивиться внезапному приступу мудрости.

Вечером следующего дня на горизонте показалась вершина скалы Агибубы. Она действительно была очень высокой: ее странная вытянутая плоская вершина, придающая скале сходство с буквой Г, если и не утопала в низких пушистых облаках, то по крайней мере, здорово к ним приближалась.

– Почти пришли, да? – восхитился я.

– Завтра на закате будем у ее подножия, – авторитетно подтвердил Кугайна.

– А наверх взобраться сложно? – обеспокоенно поинтересовался я.

– Да нет, ничего сложного, – отмахнулся он. – Там есть хорошая широкая тропа от подножия к вершине, а на самых крутых участках даже ступеньки в скале выдолблены.

– Говорят, Варабайба сам их выдолбил, чтобы людям бунаба было удобно ходить к нему в гости, – вставил Хэхэльф.

– Что значит – говорят? – нахмурился Кугайна. – Так оно и было, готов спорить на свою агибубу!

– А как проверять будем, кто победил? – тут же загорелся Хэхэльф.

– Очень просто: у самого Варабайбы и спросим, – рассудительно ответил Кугайна. – А что ты поставишь?

– Куртку, – с достоинством ответствовал Хэхэльф. Впрочем, он и сам понимал, что его ставка смехотворно мала.

– Разве что вместе с порцией кумафэги, которую ты носишь в кармане, – фыркнул Кугайна.

– Ничего себе! Порция кумафэги и куртка… между прочим, очень хорошая, почти новая куртка из кожи муюбы! – за одну старую агибубу?! – взвился Хэхэльф.

Завязалась продолжительная дискуссия, в которую постепенно втянулся ламна-ку-аку Кект, охотно взявший на себя полномочия незаинтересованного арбитра, а его свита внезапно утратила свою индейскую невозмутимость и взволнованно прислушивалась к разговору – по их лицам было видно, что ребята умирают от желания дать парочку советов спорщикам. Даже равнодушный ко всему толстый жрец изволил поднять веки и с любопытством уставиться на происходящее. В конечном итоге было решено, что Хэхэльф тоже должен поставить агибубу – чтобы все было честно. Его приятель Кект согласился стать спонсором проекта, благо уж он-то вез с собой не меньше десятка сменных агибуб.

– Слушайте, ребята, а о чем, собственно, мы спорили? – растерянно осведомился Хэхэльф, когда переговоры благополучно завершились. – Вы мне так голову заморочили, что я уже забыл…

Если бы наши спутники не были людьми бунабской национальности, после его заявления наверняка раздался бы дружный хохот, но в данном случае мне пришлось смеяться в одиночку. Наградой мне стали снисходительные взгляды наших спутников. Честное слово, они смотрели на меня, как на дикаря! Впрочем, гнилыми овощами все-таки не закидали – и на том спасибо.

Следующий день стал для меня тяжелым испытанием. По мере того, как мы приближались к подножию скалы, во мне нарастало беспокойство. До сих пор мне как-то удавалось просто наслаждаться путешествием, не задумываясь о его цели – так можно зачитаться интересным детективом, пока сидишь в приемной у стоматолога, и вздрогнуть только тогда, когда начинает открываться дверь, ведущая в кабинет. Причудливые очертания скалы Агибубы были для меня сродни этой самой медленно открывающейся двери…

Вечером, когда мы разбили лагерь у самого подножия, я уже успел завести себя так, что сердце выпрыгивало из грудной клетки. Я прикладывал невероятные усилия, чтобы мои спутники не заметили, что со мной происходит: эти ребята были мне симпатичны, и мне ужасно не хотелось опозориться. С грехом пополам мне это удалось. Я вел себя вполне адекватно, даже с напускным энтузиазмом пожевал что-то за ужином, но вот уснуть мне не удавалось очень долго. Лежать и делать вид, что я сплю, еще худо-бедно получалось, но этой дешевой имитацией дело и ограничилось.

– Не спишь? – шепот Кугайны свидетельствовал о том, что мой любительский спектакль с треском провалился. Полагаю, грохот ударов моего сердца о ребра раздавался над всей округой, как своего рода колокольный звон. Я на всякий случай промолчал: вступать в беседу мне не очень-то хотелось – ну о чем можно говорить, когда судьба уже стоит за углом, и ты здорово подозреваешь, что в руках у нее скорее топор, чем букет фиалок…

– Знаю, что не спишь, – невозмутимо сказал Кугайна. – Я и сам не могу заснуть. Давай выйдем – все лучше, чем здесь в темноте сопеть.

– Давай, – вздохнул я. – А то еще Хэхэльфа разбудим…

– Его разбудишь, пожалуй! – хмыкнул Кугайна.

Мы наощупь выбрались из шатра на свежий ночной воздух – никакие слова не способны передать, насколько он был свежим!

– Хорошо как! – невольно вырвалось у меня.

– Да, неплохо… А чего ты не спал? Сердце не на месте? – мне показалось, что Кугайна говорит сочувственно, хотя чтобы хорошо разбираться в нюансах перманентно недовольных интонаций бунаба, надо провести рядом с ними куда больше времени. – Я и сам немного волнуюсь, – неожиданно признался он.

– У тебя тоже важное дело к Варабайбе? – понимающе спросил я.

– Важное, не важное – что ты в этом понимаешь? – проворчал он. И неожиданно предложил: – Знаешь что, Ронхул? Я тут подумал: чего мы с тобой будем изводить себя ожиданием? Давай поднимемся на вершину прямо сейчас!

– Прямо сейчас? – ошарашенно переспросил я. Его предложение показалось мне соблазнительным и совершенно безумным одновременно. Подняться на вершину не дожидаясь утра, действовать вместо того, чтобы сидеть в темноте и следить, как медленно, секунда за секундой утекает мое время – это было по мне! Но в то же время у нас имелась такая хорошая программа действий, согласно которой мне полагалось не рыпаться, а ждать, пока влиятельные люди, ламна-ку-аку Кект и пага Пикипых, замолвят за меня словечко, а уже потом соваться к Варабайбе со своими проблемами, скорее всего, глубоко ему неинтересными… Я попытался объяснить это Кугайне, но он сердито отмахнулся.

– Какая тебе разница, кто попросит Варабайбу оказать тебе помощь? Я и сам могу это сделать. Ясное дело, я не такой большой человек, как ламна-ку-аку Кект, но Варабайба с одинаковым вниманием прислушивается к любому из бунаба. А иначе он был бы не богом, а самозванцем! Сам подумай: если бы Варабайба считал, что одни его люди лучше других, он бы с самого начала не стал создавать тех, кто по его мнению хуже!

– Твоя правда, – растерянно согласился я. – А как я буду с ним говорить? Ты научил меня многим словам, но этого явно недостаточно… Ты мне поможешь?

– Ну ты и дурень, Ронхул! – изумленно сказал Кугайна. – Если уж у меня хватило ума выучить Кунхє – неужели ты полагаешь, что Варабайба глупее меня?! Он может говорить на всех языках, какие есть в этом мире, и еще на некоторых, хотя от них нет никакой пользы…

– Опять твоя правда, – я был настолько выбит из колеи, что только и мог соглашаться со всеми его аргументами.

– Решай скорее, – потребовал мой нетерпеливый спутник. – Я не собираюсь терять время. Если не можешь решить, спроси свое сердце: уж оно-то знает, чего тебе на самом деле хочется!

– Пошли! – Я решительно встал на ноги. По большому счету, терять мне было нечего, с самого начала, так что я вполне мог позволить себе роскошь временно отказаться от услуг разума и пригласить маленькую взбалмошную мышцу, обитающую под ребрами, взять на себя его нелегкие обязанности…

– Если так и дальше пойдет, мы будем наверху еще до первого рассвета, – бодро пообещал мне Кугайна после того, как убедился, что я не отстаю от него на подъеме. Он, конечно, был хорошим ходоком, но человек, которому довелось несколько дней кряду гулять по лесу в компании Вурундшундбы, вполне способен угнаться и за гепардом! Так что подъем в гору не представлял для меня серьезной проблемы – впрочем, он помогал отвлечься от мерзопакостных страхов: а вдруг этот Варабайба пошлет меня на фиг, и все?!, – и это делало меня почти счастливым.

– Рассвет в горах – самое лучшее событие, какое только может случиться с человеком, – откликнулся я.

– Это правда, – уважительно поддакнул мой спутник. – Все-то ты понимаешь…

Какое-то время мы поднимались молча и не без некоторого спортивного азарта: когда два взрослых мужчины начинают проделывать какие бы то ни было физические упражнения, рано или поздно это превращается в обыкновенное мальчишеское соревнование под лозунгом: а не слабо! В конце концов мы убедились, что вполне стоим друг друга, и снова перешли на шаг – как раз вовремя: еще немного, и я бы позорно запыхался…

– Не хочу лезть в твои дела, Ронхул, но будет лучше, если ты все-таки расскажешь мне свою историю, – неожиданно заметил Кугайна. – Должен же я как-то объяснить Варабайбе, с какой стати тебе припекло с ним повидаться. Или это великая тайна?

– Может быть и тайна, – равнодушно откликнулся я, – но мне так не кажется. Я бы уже давно тебе все рассказал, просто мне показалось, что тебе это неинтересно.

– Не слишком, – спокойно согласился Кугайна. Он как-то ухитрился сказать это таким тоном, что его пренебрежение к моим делам не показалось мне обидным – ну, не интересно человеку, и все тут. Некоторые люди живо интересуются биографиями своих товарищей по биологическому виду, другие – нет, и мой спутник явно принадлежал ко второй категории.

– Но сейчас я должен получить хоть какое-то представление о твоей проблеме, – добавил он. – Это нужно для дела.

– Конечно, – кивнул я.

Моя история заняла не больше получаса: я постарался быть кратким и обойтись без нытья и живописных подробностей. Кугайна слушал меня не перебивая, но очень внимательно, даже шаг замедлил.

– Понятно, – кивнул он, когда я умолк. – Да, непростое у тебя дело, Ронхул!

– Как ты думаешь, Варабайба сможет мне помочь? – нерешительно спросил я. Вообще-то я понимал, что мой спутник вряд ли может быть квалифицированным консультантом по вопросам, связанным с потенциальными возможностями бога Варабайбы, но мне позарез требовалась хоть какая-то моральная поддержка.

– Откуда мне знать? – рассудительно отозвался он. – Могу сказать тебе одно, Ронхул: пока человек жив, ничего не пропало. Из любой ситуации всегда есть выход, причем не один, а несколько – и кто ты такой, чтобы оказаться первым человеческим существом во Вселенной, попавшим в действительно безвыходную ситуацию?!

– Логично, – растерянно согласился я. Честно говоря, его пафосное заявление с упоминанием Вселенной почему-то совершенно меня не успокоило, а наоборот – разбудило задремавшие было тревожные предчувствия. К счастью, Кугайна не обратил никакого внимания на перемену в моем настроении.

– Это очень важное правило, Ронхул: выход не просто есть, их всегда непременно несколько! – с явным удовольствием повторил он.

– У меня такое ощущение, что ты все-таки выучился на жреца, – вздохнул я. – Что бы ты там не рассказывал, а не похож ты на простого человека!

– Ну уж! Куда мне, – буркнул он. И задумчиво добавил: – А даже если и так – какая тебе разница? Ты – чужак, для тебя все мы должны быть равны…

– Ну не скажи, – возразил я. – Люди вообще не бывают равны. Дело не в званиях, конечно… Просто всегда есть люди, которые находятся рядом, и все остальные. Эти самые все остальные действительно в каком-то смысле равны – поскольку ты их не знаешь, и совершенно к ним равнодушен. А вот те, кто находится рядом…

Я так заболтался, что сам не заметил, что остался один в темноте. Куда подевался Кугайна – вот чего я никак не мог понять! Только что он был рядом, шагал впереди – и вот… Некоторое время я звал его, но мой собственный голос, орущий в густой тишине предрассветных сумерек его имя Кугайна, пугающе похожее на имя древнего ветра, который уже не раз демонстрировал мне свою нежную, но неумолимую силу, показался мне настолько неуместным, что я поспешно заткнулся. В любом случае, мой спутник не отзывался. Я даже начал думать, что он мне приснился – в этом не было бы ничего удивительного: в детстве я не раз просыпался, обнаруживая себя не в собственной постели, а на кухне, или даже во дворе, так что вполне мог допустить, что на сей раз сомнамбулические похождения загнали меня чуть ли не на вершину скалы. Если учесть, что я весь день был на взводе, я мог выкинуть еще и не такой фортель!

– И что мне теперь делать? – растерянно спросил я сам у себя. Разумный ответ напрашивался сам собой: спускаться вниз, благо широкая тропа не дала бы мне заблудиться. К тому времени, как я спущусь, мои спутники как раз проснутся и начнут собираться, а потом я поднимусь сюда снова, вместе с ними, и ндана Кект замолвит за меня словечко перед Варабайбой, а может быть и молчаливый пага Пикипых наконец-то разомкнет свои мудрые уста, так что все будет в полном порядке, или не будет – в любом случае, тут я ничего не могу изменить… Я еще немного потоптался на месте и решительно зашагал вперед – чистой воды безумие, но я откуда-то знал, что поступаю правильно. Донельзя глупо, но правильно: кто это говорил, что все самое интересное случается только с одинокими путниками?..

Рассвет я встретил, сидя на плоской вершине скалы. Плато оказалось очень ровным и совершенно голым: здесь не росло ни травинки, о деревьях и кустах я уже не говорю! Тропа, по которой я сюда добрался, была единственным путем, ведущим на вершину, со всех остальных сторон плато казалось совершенно неприступным. Рассвет действительно был великолепен: сегодня первым оказалось маленькое голубое солнышко, поэтому и зарево над горизонтом переливалось синевато-лиловыми сполохами. Но в настоящий момент все эти красоты природы были мне до фени: бессонная ночь и спортивные подвиги превратили меня в груду аморфной биомассы. Даже предстоящая встреча с Варабайбой сейчас не вызывала у меня никаких эмоций: я был абсолютно опустошен и посему равнодушен ко всему, в том числе и к собственной идиотской участи. Мне было немного неловко перед Хэхэльфом и его бунабскими приятелями, когда я думал о том, как они будут меня искать, когда проснутся, но к счастью, у меня не оставалось сил на настоящие угрызения совести.

– Смотри-ка, а ты все-таки решил идти дальше! – голос Кугайны не заставил меня подскочить на месте от неожиданности: в глубине души я был совершенно уверен, что он рано или поздно объявится. Какая-нибудь традиционная хойская шутка, или тест на мужика, дурацкая проверка – что я буду делать, если останусь один? Честно говоря, я был не в восторге от его выходки, но и обиженным себя не чувствовал: мало ли, как у них здесь принято обращаться с иностранцами…

– Ну и куда ты подевался? – как я не боролся с собственной челюстью, но мой вопрос завершился чудовищным зевком.

– Больше не нервничаешь, да? – снисходительно хмыкнул он. – Только и думаешь, как бы завалиться поспать? Это хорошо. Но спать будешь потом. Сначала поговорим.

– Можно и поговорить, – кивнул я. – Но я так и не понял: как ты ухитрился исчезнуть? И зачем?

– Это – далеко не единственное, чего ты не понял, – заметил он. И великодушно добавил: – Я исчез, потому что мне так захотелось. Взбрело в голову. Приспичило. В общем, называй как хочешь. Это был своего рода порыв. Ты должен меня понять, поскольку и сам склонен подчиняться душевным порывам, и это твое лучшее качество.

– Порыв, говоришь? – Усмехнулся я. – Ну-ну… Остается понять: как тебе это удалось?

– До сих пор ничего не понимаешь? – Кугайна недоверчиво покачал головой. – Ну ты даешь! Кто угодно уже давным-давно догадался бы, кто я такой. Это же так просто!

– Может быть, – снова зевнул я. – Но я так устал, что уже ничего не соображаю.

– Это заметно, – насмешливо согласился он. – Я вот все жду, когда ты задашь мне единственный вопрос, который имеет для тебя значение: да, или нет? Только не говори, что мне придется ждать до вечера!

– Вопрос? Тебе? Да, или нет? – трудно поверить, что я был таким идиотом, но я еще несколько мучительно долгих секунд хлопал глазами, пытаясь понять, что происходит, и только потом простенькая разгадка обрушилась на меня, как внезапный тропический ливень – совершенно невозможный, но ошеломляюще реальный. А ведь меня же предупреждали! Нам не раз доводилось встречать богов, которые выдавали себя за обыкновенных людей, – вот что однажды сказали мне Урги. – Варабайба, например, до сих пор умеет остаться неузнанным, если ему вдруг взбредет в голову немного побыть простым человеком.

– Ты и есть Варабайба? – несчастным голосом спросил я. – Черт, какой же я кретин! – Я закрыл лицо руками, чтобы не демонстрировать этому эксцентричному богу свою перепуганную рожу, содрогающуюся от нескольких нервных тиков одновременно.

– Я-то был уверен, что ты обрадуешься, – удивленно сказал он. – Тебе больше не нужно ждать, пока кто-то замолвит за тебя словечко, не нужно волноваться, и вообще ничего не нужно. Я всегда охотно помогаю странникам, заблудившимся между Мирами, а уж ради человека, который кормил меня до отвала, укладывал спать в своем шатре, да еще и позаботился о том, чтобы я не шел пешком, я тем более готов расстараться! Все будет хорошо, Ронхул Маггот – или как там тебя на самом деле…

– Правда? – тихо спросил я.

– Правда, – лаконично подтвердил он.

– Тогда, наверное, мне и говорить ничего не надо, да? – растерянно отозвался я. – Ты уже и так все обо мне знаешь…

– Не все, – серьезно возразил Варабайба. – Я пока не знаю о тебе самого главного, единственного, что имеет значение. Я ведь не зря говорил тебе, что выход не просто есть, их непременно несколько! Осталось понять, какой выход будет тебе по душе?

– Прости, но у меня не хватает воображения, чтобы представить себе это изобилие выходов, – вздохнул я. – По-моему, все очень просто: я попал сюда вследствие каких-то безумных заклинаний альганца Таонкрахта. Мне нужно вернуться обратно. Это и есть выход. Но всего один.

– Нет, не один. Несколько, – упрямо возразил он. – Я могу помочь тебе убраться из этого мира прямо сейчас, в любое мгновение…

– Господи! – тихо прошептал я. – Неужели все так просто?

– Просто, да не слишком, – сурово отрезал Варабайба. – Я же не сказал, что могу доставить тебя домой.

– А куда? – ошалело спросил я.

– Не знаю. Куда-нибудь. Куда получится. С такими вещами никогда заранее не знаешь, как повернется… Я могу выкинуть тебя отсюда – и все. Я не знаю, где ты окажешься. Я не уверен, что ты будешь помнить, кто ты такой, и что с тобой случилось – хотя, может быть, и будешь… Я могу гарантировать тебе только одно: в мире Хомана ты не останешься.

– Но это ужасно! – почти простонал я. – Оказаться неизвестно где, да еще и не помнить, кто я такой, и что со мной происходило прежде…

– Не настолько ужасно, как тебе сейчас кажется, – насмешливо сказал он. – В свое время со мной самим случилось нечто в таком же роде. Это было скорее восхитительно, чем ужасно!

– Может быть. Но не забывай: у нас с тобой разные весовые категории, – огрызнулся я. – Ты – бог, а я – так, погулять вышел…

– Откуда ты знаешь, – лукаво прищурился Варабайба, – может быть я стал богом только после того, как попал сюда – оглушенный, ошеломленный и совершенно свободный от воспоминаний обо всем, что случилось со мной раньше?

– До сих пор мне казалось, что бог – это врожденная, а не приобретенная особенность, – растерянно сказал я.

– Ему, видите ли, казалось! Да что ты в этом понимаешь! – Возмутился Варабайба. И тут же примирительно добавил: – Впрочем, это сейчас не имеет значения. Я уже понял, что ты не хочешь просто исчезать в неизвестность…

– Даже если бы это был единственный выход… – с сомнением протянул я. – Ох, не думаю! Хотя, это, наверное, все-таки лучше, чем Гнезда Химер!

– Честно говоря, эта часть теории местных Мараха об устройстве Вселенной не вызывает у меня особого доверия, – задумчиво сказал Варабайба. – Этот мир действительно жесток, как и любой другой, но жестокость мироздания никогда не бывает бессмысленной. Знал бы ты, скольких путешественников, запуганных этими гнездами мне довелось повстречать! И я по-прежнему не вижу смысла в такого рода ловушке для заплутавших путников – кому они мешают? Не такие уж вы важные персоны… Ладно, оставим и этот разговор: он не принесет тебе пользы!

– Ты так и не сказал мне, какие еще выходы существуют? – робко заметил я.

– Верно. Именно это я и собираюсь сделать, – согласился Варабайба. – Есть еще один выход, который, возможно, понравится тебе больше. Понимаешь, Ронхул, можно все отменить. Вообще все!

– Как это? – ахнул я.

– Я могу отменить некоторые события, которые произошли не слишком давно, – невозмутимо объяснил он. – Тебе повезло: Таонкрахт не так уж давно прочитал свое роковое заклинание. Моего могущества хватит, чтобы вычеркнуть это событие из его жизни – и из твоей, разумеется. Ты откроешь глаза и увидишь, что сидишь в своем кресле, как и мгновение назад, а потом за тобой зайдет твоя подружка, и вы отправитесь на прогулку…

– И в этом случае я тоже забуду все, что здесь со мной случилось? – нерешительно спросил я. Если честно, этот пунктик казался мне той самой ложкой дегтя, которая способна внушить отвращение к меду даже Винни-Пуху.

– Нет, Ронхул Маггот, ты не забудешь. Тебе и забывать-то будет нечего. После моего вмешательства окажется, что Таонкрахт в тот день выпил больше обычного и завалился спать, не читая никаких заклинаний, а ты пошел гулять со своей подружкой, так что ничего не было – и все тут!

– Жутковато как-то, – честно сказал я. – Но все равно соблазнительно…

– Не сомневаюсь, – кивнул он. – Впрочем, тут есть одна опасность: я не смогу помешать Таонкрахту прочитать то же самое заклинание на следующий день, или через два года – какая разница?! Так что в один прекрасный день ты снова окажешься в его замке. Несомненно, тебе покажется, что это случилось впервые – в каком-то смысле так оно и будет… И разумеется, ты снова предашься отчаянию, а потом, возможно, опять отправишься на поиски тех, кто сможет помочь тебе вернуться обратно – и кто знает, как все сложится?

– В лучшем случае я снова доберусь до тебя, и ты будешь так же добр, как сегодня, и захочешь мне помочь, и я снова соблазнюсь возможностью оказаться дома, как ни в чем не бывало, и потом опять настанет день, когда неугомонный Таонкрахт призовет меня в свой камин… Ужас какой! – искренне сказал я. – А ведь может оказаться, что мы с тобой уже вели этот диалог – раз десять, или на протяжении целой вечности…

– Все может быть, – согласился Варабайба, и я содрогнулся, увидев, что он вполне допускает такую бредовую возможность.

– А есть еще какой-нибудь выход? Ты же говорил, что их несколько, а два – это не несколько, а всего лишь два…

– Не нужно так волноваться, – успокоил меня он. – Разумеется, есть еще вариант. Но он потребует времени и усилий – не от меня, а от тебя. Впрочем, это к лучшему: когда сам варишь для себя суп, можешь быть уверен, что в нем окажется ровно столько соли, сколько тебе требуется!

– Ты говоришь так, словно тебе периодически приходится варить себе суп! – невольно улыбнулся я.

– Почему бы и нет? – невозмутимо отозвался Варабайба. – Я же бог. Что хочу, то и делаю!

– Ладно, скажи: что за суп мне предстоит сварить?

– Ты должен вернуться к Таонкрахту. И потребовать, чтобы он прочитал нужное тебе заклинание – что же еще?!

– Я заранее могу предсказать, чем это закончится, – невесело ухмыльнулся я.– Он снова начнет ныть, что сначала я должен даровать ему могущество и бессмертие, и только потом он меня отпустит, за хорошее поведение!

– Очень может быть. Но ты должен не попросить, а именно потребовать! Потребовать так, чтобы его замок задрожал до основания! Знаешь, в чем была твоя большая ошибка, с самого начала? Если уж тебя призвали в этот мир в качестве демона, ты должен вести себя как демон, а не как мальчишка, заблудившийся в темном лесу! Не жаловаться, не просить о помощи, а брать свое железной рукой.

– Для того, чтобы вести себя как демон, надо им быть, – буркнул я.

– Это один способ. А есть и другой: чтобы быть демоном, надо вести себя, как демон, – ответил Варабайба. – Понимаю, что ты не уверен в своих силах, и это – еще одна роковая ошибка, которая может стоить тебе жизни.

– Не пугай меня, мне и так страшно, – попросил я.

– А я тебя не пугаю. Просто хочу, чтобы ты перестал ныть и взялся за дело как следует. У тебя отличная ситуация, Ронхул: терять тебе нечего, поскольку все уже и так потеряно, поэтому ты можешь позволить себе роскошь быть безоглядно мужественным… В то же время на твоей стороне играет самый древний ветер этого мира – тот самый, который никогда не заглядывает на мой остров. Попроси его помочь тебе как следует поразвлечься, и увидишь, что будет! Ветер Хугайда тоскует в этом мире, который населен либо существами, настолько могущественными, что им не требуется его помощь, либо тупыми болванами, которые даже не подозревают о его существовании. Неудивительно, что он так к тебе привязался!

– А он ко мне привязался? – растерянно уточнил я.

– Ну а как ты думаешь? Стал бы он, в противном случае, трудиться, чтобы удерживать твое неуклюжее тело на рее пиратского корабля! Стал бы этот волшебный ветер навещать тебя при любой возможности – и это при том, что ты сам не знаешь, зачем его зовешь, просто повторяешь его имя, как капризный ребенок, который все время зовет свою няньку, даже когда не хочет ни есть, ни пить, ни на горшок…

– А если я попрошу, он мне поможет? – восхитился я.

– Попробуй, – пожал плечами Варабайба. – Мне почему-то кажется, что ты не разочаруешься!

– Значит ты говоришь, я должен вернуться к Таонкрахту и устроить там светопреставление? – задумчиво резюмировал я. – Думаешь, у меня действительно есть шансы на успех?

– Шансы?! Вот дурень! Когда разбушевавшегося демона нельзя угомонить, от него стараются избавиться, – заверил меня он. – Впрочем, если даже Таонкрахт окажется слишком крепким орешком… Альганцев много, Ронхул. И все они пришли в мир Хомана тем же путем, что и Таонкрахт – во всяком случае, старшее поколение. А это значит, что все они обладают теми же знаниями, что и Таонкрахт. Так что на упрямом альганском Рандане свет клином не сошелся! Что бы он там не говорил, а отпустить тебя может любой, кто знает нужное заклинание, а не только он сам, поверь мне!

– Но в таком случае получается, что это можешь сделать и ты! – неуверенно заметил я.

– Мог бы – если бы знал это проклятое заклинание. Но я никогда не был силен в альганской магии: она слишком чужая и какая-то… нечистая. Кажется, альганская магия – это единственное, от чего у меня может разыграться самая настоящая мигрень!

– Получается, что боги могут не все? – я окончательно сник.

– Конечно не все! – согласился Варабайба. – Боги – это всего лишь боги. Мы отличаемся от людей вроде тебя примерно так же, как человек Мараха от хурмангара: если поставить их рядом, преимущества первого очевидны, но это не значит, что он всемогущ. Просто немного более удачная конструкция…

– Ясно, – вздохнул я.

Мы немного помолчали.

– Ты уже принял решение? – наконец спросил Варабайба.

– Больше всего на свете мне хочется сказать тебе: плевать на все, хочу домой прямо сейчас, отмени все к черту, лучше синица в руках, чем саночки возить… Ладно, ладно, я и сам понимаю, что это минута слабости, за которую мне, возможно, придется слишком дорого заплатить, да еще и в такие времена, когда платить будет нечем… Я сделаю так, как ты советуешь. Я вернусь в замок Таонкрахта, скупая все души на своем пути и сжигая хижины их несчастных обитателей, и вытрясу это дурацкое заклинание – из него, или из кого-то другого…

– Я рад, что ты принял такое решение, – торжественно сказал он. – Что бы ты там не думал, Ронхул, но я очень хочу тебе помочь. Проблема в том, что у тебя самого это может получиться лучше, чем у меня.

– Я уже не раз убеждался, что не родился с серебряной ложкой во рту, и холява мне не светит ни при каких обстоятельствах, – печально согласился я.

– Не прибедняйся, – сурово возразил Варабайба, – встречал я людей, куда менее удачливых, чем ты, и нет им числа… – и великодушно добавил: – Я собираюсь сделать тебе подарок. Специально для грядущей встречи с Таонкрахтом. Хорошее бунабское оружие, словно нарочно созданное для грозного демона, каким тебе придется прикидываться!

Он вручил мне тяжеленную палицу из красного металла, украшенную не то короткими рогами, не то клыками какого-то неизвестного мне представителя местной фауны.

– Гуки-драбаки, – улыбнулся я, вспомнив его уроки бунабского языка.

– Правильно, – одобрительно кивнул Варабайба. – Ты был очень способным учеником. Жаль, что Хой, в сущности, довольно маленький остров – будь он побольше, и сегодня ты вполне мог бы говорить со мной по-бунабски.

– Ну, для этого нам бы понадобилось совершить как минимум кругосветное путешествие, – смущенно возразил я. И не удержался от вопроса: – А твоя палица – это волшебная вещь?

– Еще бы! Это оружие – не просто хорошая палица, – назидательно сказал Варабайба. – У него есть одно свойство, очень полезное для такого неопытного бойца, как ты: когда противник увидит у тебя в руках эту штуку, он непременно испугается, да так, что может в штаны наделать! Скорее всего, он просто убежит, чтобы не иметь с тобой дела. Или согласится выполнить любое твое требование, что весьма полезно для предстоящей тебе встречи с Таонкрахтом… На худой конец, если ничего не выйдет, уйдешь в лес и станешь самым крутым разбойником в Земле Нао!

– Здорово! – ядовито подхватил я. – Такая головокружительная карьера! Буду отбирать дерьмоедов у своего приятеля Мэсэна – он и пикнуть не посмеет… Плохо одно: я никогда в жизни не держал в руках палицу…

– Действительно плохо, – нахмурился Варабайба. – Оружие у меня, конечно, волшебное, но ты должен уметь хоть что-то! Скажи воинам своего приятеля, Ламна-ку-аку Кекта, что я велел им научить тебя управляться с гуки-драбаки. У вас не так уж много времени на тренировки, но, во всяком случае, хоть чему-то научишься – все лучше, чем ничего!

– Ладно, – согласился я.

– А теперь иди, – неожиданно решил Варабайба. – Не так уж я тебе и помог, правда?

– Не знаю, – честно сказал я, поднимаясь на ноги, чтобы начать долгий спуск вниз. – Конечно, я надеялся, что попаду домой прямо отсюда, но в глубине души подозревал, что не все так просто, поэтому я даже не разочарован… Зато впервые с тех пор, как я попал сюда, я точно знаю, что надо делать: ты дал мне четкие инструкции. Теперь все зависит от того, сумею ли я их выполнить.

– А куда ты денешься! – сурово сказал Варабайба. И поспешно добавил мне вслед: – И напомни своему приятелю, Хэхэльфу Кромкелету, что он проспорил мне агибубу: я действительно собственноручно выдолбил ступеньки на некоторых участках подъема… Подниматься не обязательно, пусть оставит ее у подножия, я потом заберу.

– Я уверен, что так он и сделает, – улыбнулся я. – Скажу тебе больше: когда ламна-ку-аку Кект узнает, КОМУ Хэхэльф проиграл спор, он оставит у подножия скалы все свои агибубы.

– Возможно, – согласился Варабайба. – Но скажи ему, что этого делать не нужно. Что мое – то мое, а излишества мне ни к чему.

Я уже совсем было собрался спускаться, но не смог удержаться от парочки вопросов напоследок:

– Скажи, а каково оно – быть богом? И как ты выглядишь на самом деле? – разумеется, я тут же смутился и забормотал какие-то извинения: дескать, я понимаю, что не мое это собачье дело, но когда еще представится шанс узнать такие тайны из первых рук….

– Да ладно тебе оправдываться! На самом деле я выгляжу примерно так же, как и сейчас, – насмешливо ответствовал Варабайба. – Другое дело, что я могу выглядеть и иначе – если очень захочу… А вот каково быть богом – странный вопрос. Мне, знаешь ли, не с чем сравнивать! Могу сказать только, что мне нравится… Ладно, Ронхул, не теряй время на пустяки. Беги вниз, скажи своим приятелям, чтобы они собирались в обратный путь. И желаю тебе хорошо повеселиться в Альгане!

– Да уж, веселье будет то еще, могу себе представить! – мрачно протянул я.

Я спустился довольно быстро: вниз всегда идти легче, поэтому часа через два я уже был в лагере. К моему величайшему облегчению паники там не было. Меня никто не искал. Мои попутчики сидели на траве и завтракали, с толком и с расстановкой – до сих пор с такой торжественной неторопливостью проходили только ужины. Они так увлеклись каким-то кулинарным шедевром, что не заметили мое появление.

– Дадите кусочек усталому паломнику? – весело спросил я Хэхэльфа. Все тут же прекратили жевать и уставились на меня – испытующе и с надеждой, словно я вернулся с последнего приемного экзамена в какой-нибудь местный университет.

– Ну как? – нетерпеливо спросил меня Хэхэльф. – До чего вы договорились?

– Самая главная новость – ты все-таки проиграл агибубу, – усмехнулся я, запихивая в рот первый попавшийся кусок: все эти прогулки по горам разбудили во мне голодного зверя. Потом до меня кое-что дошло, и я изумленно уставился на Хэхэльфа: – Слушай, ты так спрашиваешь – можно подумать, что ты уже все знаешь: куда я ходил, и зачем…

– Знаю, – невозмутимо кивнул Хэхэльф. – Сначала мы тебя немного поискали, а потом проснулся пага Пикипых, и сказал, что мы спятили: несколько дней кряду находиться рядом с Варабайбой, и не догадаться…

– А он-то сам сразу догадался? – с набитым ртом осведомился я.

– Ну да, как только увидел, кого ты привел с собой из леса. На то он и жрец.

– А почему молчал? – наивно удивился я.

– Ну ты даешь! – почти возмущенно воскликнул Хэхэльф. – Чтобы жрец выдал секрет своего бога… Как ты это себе представляешь? – и нетерпеливо добавил: – Ты лучше рассказывай, что у вас там вышло, везунчик!… Или не везунчик? – внезапно встревожился он.

– Сам не знаю, – вздохнул я. – Скорее да, чем нет. Мы неплохо поладили, и Варабайба дал мне кучу полезных советов. Но иногда я позволял себе надеяться на большее…

– Понимаю, – кивнул Хэхэльф. – Я и сам вижу, что вышло не совсем так, как ты рассчитывал. Если бы все было по-твоему, ты бы уже не вернулся. Мы как раз начали было спорить, сколько времени нам следует тебя ждать, когда ты заявился…

Ламна-ку-аку Кект уже давно дергал Хэхэльфа за рукав: жаждал информации. Тот быстренько перевел ему наш разговор и снова повернулся ко мне.

– Кект спрашивает: а ты тоже сразу догадался, что Кугайна – не простой человек, а сам Варабайба? Он говорит, что теперь ясно, почему ты так его обхаживал…

– Скажи ему, что я не настолько мудрый, – вздохнул я. – Если бы я догадался, кто он такой, я бы вряд ли с ним так носился: зачем богу моя помощь? Я думал, что Кугайна – одинокий путник, такой же, каким недавно был я сам, пока ты не взял меня под свою опеку.

– С тобой все ясно, Ронхул, – усмехнулся Хэхэльф. – Хороший ты мужик, но для демона явно недостаточно проницателен. Знаешь, пожалуй я все-таки скажу Кекту, что у тебя были некие смутные подозрения: пусть думает, что ты умнее, чем на самом деле.

– Пусть думает. Говори, что хочешь, мне не жалко, – миролюбиво согласился я, впиваясь зубами в очередной кусок дичи.

– Ладно, а теперь рассказывай, что нам с тобой предстоит, – сказал Хэхэльф.

– Так здорово, что ты говоришь не тебе, а нам с тобой! – благодарно улыбнулся я. – Мне предстоит брать штурмом замок Таонкрахта, а такие вещи лучше делать в хорошей компании – сам понимаешь!

– Это правда, – серьезно кивнул Хэхэльф. – А подробнее можно?

– Конечно, – и я пересказал ему содержание наших с Варабайбой переговоров.

– Вот оно как, – задумчиво протянул Хэхэльф. – Ладно. По мне, так даже лучше. Теперь у меня есть такой хороший предлог для визита в Альган – лучше не бывает! Никто и спрашивать не станет, какие у меня могут быть дела в Альгане, а если даже спросят, ответ готов: Я тут вам вашего демона привез – и все!

– А действительно, какие у тебя дела в Альгане? – полюбопытствовал я. – Или это такая страшная тайна, что…

– Вот именно, что тайна. И вполне страшная, – спокойно согласился он. И добавил заговорщическим шепотом, почти не размыкая губ: – Я тебе все расскажу, Ронхул. Как только вернемся на корабль, сразу и расскажу. Не хочу язык распускать, пока мы на Хое. Мои друзья бунаба хоть и твердят наперебой, что ни слова на кунхє не понимают, а кто их знает… Все они умеют притворяться не хуже, чем их бог Варабайба, на том и стоят!

Я понимающе кивнул и спросил:

– А мы сейчас поедем обратно? Или у меня есть пара часов, чтобы поспать? Я устал, как… ох, сам не знаю, как кто! Ты когда-нибудь бегал по горам наперегонки с богом?

– Ну так иди в шатер и ложись, – сочувственно сказал Хэхэльф. – Подозреваю, что у тебя есть не два часа, а гораздо больше. Если уж ребята добрались до великой скалы Агибубы, их так быстро отсюда домой не утащишь.

– Это самая лучшая новость за последние две тысячи лет! – восхитился я.

– Слушай, ты что, действительно живешь так долго? – растерянно спросил он.

– Нет, – невозмутимо ответил я. – Но я читал книги, в которых подробно рассказывается о событиях, которые произошли до моего рождения… – и я поспешно скрылся в шатре, поскольку у меня не было сил продолжать беседу.