Миновав брод и взобравшись на противоположный берег, Богданов присвистнул. Перед ним лежал луг — плоский и широкий. Случись им приземлиться здесь, взлетели бы без труда. Тут и Пе–2 вырулит! Нет же, в лес занесло!

Луг был скошен, и лейтенант обрадовался — неподалеку жили люди. Богданов пошел поперек, рассчитывая обнаружить дорогу или тропинку (сено вывозить надо!), и оказался прав: набрел на тропу. Узкая (телега не проедет!) она тянулась параллельно берегу, теряясь в обступавших луг зарослях. Лейтенант прошел полсотни шагов, разглядывая тропу, и обнаружил, что она стала чуть шире, а земля — утоптанней. Двигаться следовало в этом направлении. Если тропа одинакова на всем протяжении, она связывает две деревни: люди ходят туда и обратно. Если постепенно сужается и все более порастает травой — деревня одна. Свозить сено начинают с ближнего конца, поэтому и тропа здесь шире…

Богданов родился и вырос в городе, но в детстве мать отправляла его деревню — подкормиться. В двадцатых годах в городах было голодно. В деревне жили родственники, дальние. Маленького Андрейку принимали как своего. Богданов там и сено косил, и коров пас, и коней гонял в ночное… Отец Богданова умер молодым, мать вышла замуж повторно. Отчим попался хороший, растил Андрея, как родного. Когда Богданову стукнуло семнадцать, умерла мать. Андрей, как многие сверстники, мечтал о небе, но вмешался отчим. Мать хотела видеть его врачом, напомнил отчим. Андрей поехал в Москву и к своему удивлению поступил в мединститут. Учиться было весело. Андрей ходил в аэроклуб, занимался боксом, лучше всех бегал на лыжах. Добегался… Началась финская война, Андрея вызвали в комитет комсомола и сообщили: из студентов формируется лыжный батальон. Кому в голову пришла такая «светлая» идея, Богданов не узнал. В армии Андрея и троих однокурсников оставили в медсанбате, остальных бросили на доты. Полегли почти все. Кого не убили — замерз в открытом поле…

Демобилизовавшись, Богданов сдал экзамены за третий курс, но его вновь вызвали… В комитете комсомола сказали: стране нужны летчики. Андрей пытался возражать — он без пяти минут врач, но его не слушали. Богданов стал курсантом летного училища, изучал И–16. Однако повоевать на нем не пришлось. Началась война. Немцы пожгли истребители на аэродромах, пилоты большей частью уцелели. Острая надобность в летчиках–истребителях отпала. Богданова переучили на Ил–2. Однако и штурмовиков не хватало. В достатке имелись У–2, Богданов стал ночным бомбардировщиком. Переучиваться не пришлось — с У–2 все начинают. Инструкторы из гражданского флота показали, как ориентироваться ночью, в октябре сорок первого Богданов вылетел на фронт.

Деревенская закалка помогла Богданову уцелеть в немецком тылу. Он знал, чем живет деревня, умел разговаривать с людьми и по мельчайшим приметам замечал, есть ли поблизости враг. Во время полетов к партизанам его, случалось, заносило на подставные аэродромы. Немцы узнавали о прилете самолетов и зажигали костры треугольником неподалеку от партизанских. Богданов снижался, шел на бреющем, едва не касаясь колесами земли, зорко поглядывая по сторонам. Немцы, решив, что он садится, со всех ног неслись к самолету. Партизаны вслед У–2 не бегали, сторожились провокаций — сесть мог и немец. Увидав бегущих, Богданов резко набирал высоту и не отказывал себе в удовольствии прочесать фальшивый аэродром из «шкаса» или сбросить осколочные бомбы.

Шагая по тропе, Богданов зорко посматривал прямо и по сторонам. По всему выходило, что немцы здесь не хаживали. На тропе не было следов шин (у колхозников велосипедов и до войны не водилось!), в лесу не встречались вырубки и даже сосны стояли не подсоченные. Сбор живицы на оккупированных землях немцы налаживают мигом — умеют грабить. Сам лес выглядел диким — огромные, переспевшие сосны, гниющие стволы упавших деревьев, не тронутые человеком грибы, трухлявые и молодые. «Занесло в глушь!» — подумал Богданов. Он слыхал, что в полосе их фронта, за болотами, встречаются островки первозданной природы. Там ни советской власти, ни немцев… Однако люди здесь обитали, и Богданов ускорил шаг.

Скоро лес расступился. Перед Богдановым оказалась поляна, а на ней — деревня из пяти изб. Выглядела деревня странно, летчик сразу не сообразил, почему. Приглядевшись, догадался: у изб не было труб! Дым выходил прямо через камышовые кровли, собираясь над домами сизыми облаками. «По–черному топят! — догадался Богданов. — Это не глушь — каменный век!» Удивительно, но дома были свежесрубленными, недавно ошкуренные бревна отсвечивали медовыми боками. Однако рубили дома наспех — низкие, с неровными углами и стенами. Вместо окон какие–то бойницы.

Богданов покачал головой и притаился за кустами. В деревне было спокойно: ходили женщины, перед домами играли дети, кто–то, работая, заунывно пел. Немцев в деревне нет — иначе матери не выпустят детей из дома. Полицейская засада детей специально выгонит, но женщины в таких случаях ведут себя неспокойно: озираются, стараются держать детей ближе. Ничего подобного не наблюдалась.

Богданов поправил ремни и собрался выйти из леса, как в стороне раздался крик:

— Кметы! Кметы!

Деревню будто взорвало. Из домов выскакивали люди, матери хватали детей — все бежали в сторону леса, один за другим исчезая в чаще. Богданов опомниться не успел, как деревня опустела. В отдалении послышался топот копыт, на поляну вылетел десяток всадников.

Богданов протер глаза. Всадники не походили ни на одно известное ему формирование. Немцы носят форму мышиного цвета, полицаи — черного, партизаны одеты с бору по сосенке — невообразимое сочетание гражданской одежды с военной формой, причем, как советской, так и вражеской. Эти всадники были в сапогах, светлых штанах и каких–то не то кафтанах, не то свитках синего цвета. Поверх свиток были надеты кольчуги (!) с короткими рукавами, на головах остроконечные стальные шлемы. У всех на боку имелись широкие сабли, но Богданов не заметил винтовки или автомата.

«Что за хреновина? — подумал лейтенант. — Националисты что ли? Бандформирование?»

Когда фронт приблизился к Прибалтике, приезжий «смершевец» рассказал летчикам о пособниках фашистов на оккупированных территориях. Лекция была посвящена бдительности, «смершевца» слушали с интересом. Кто знает, с кем столкнешься на освобожденной территории или при посадке во вражеском тылу? Конные на поляне не подходили ни под одно описание. Кольчуги и шлемы… «Кино, что ли, снимают?» — подумал Богданов, но сразу отверг эту мысль. Не видно было кинокамеры, операторов и прочего народа, сопровождающего процесс создания киноленты. Мысль о кино была не случайной. В госпитале Богданов смотрел фильм «Александр Невский». Всадники на поляне были одеты и вооружены, как герои фильма. Только там мечи ратников были прямые, здесь — сабли.

Тем временем один из всадников, по всему видать, старший, что–то прокричал, пятеро конников спешились и побежали к домам. Четверо вскоре вернулись, а пятый появился позже, толкая перед собой старика. Тот едва ковылял, опираясь на палку — потому не убежал. Старший из всадников подъехал ближе и, склонившись с седла, о чем–то спросил задержанного. Старик покачал головой. Старший снова спросил. Старик вновь покачал головой и поднял руку, словно грозя. Его длинная седая борода свисала до пояса. Старший что–то велел воину, стоявшему рядом. Тот вытащил саблю и с короткого замаха рубанул старика по шее. Тот упал, как сноп.

«Твою мать!» — выругался Богданов и достал пистолет. Передернул затвор, загоняя патрон в ствол. Стрелять он не собирался. У «ТТ» сильный бой, кольчугу пробьет, но попасть в подвижную цель на таком удалении… Пистолет не винтовка, рассчитан на ближнюю схватку. Вот к ней следовало быть готовым.

Старший из всадников снова прокричал команду, пятеро воинов побежали в дома и вернулись с горящими пучками сена. Ткнули их под крыши. Через мгновение кровли занялись, выбрасывая огненные языки. Сомневаться не приходилось — фашисты. Партизаны, случается, скоры на расправу, особенно с предателями, но деревни они не жгут. Богданов пригнулся и нырнул в чащу. Они на оккупированной территории. Плохи дела.

Лейтенант пробирался лесом, стараясь не терять из виду тропу. Внезапно в отдалении раздался конский топот — вслед ему кто–то скакал. Богданов порскнул в сторону и затаился. Всадник мелькнул меж кустами и скрылся в лесу. Богданов на всякий случай взял правее, скатился в какую–то лощину, выбрался с противоположного края и сам не заметил, как потерял тропу. Некоторое время он блуждал, настороженно прислушиваясь. Ни топота, ни шагов. Богданов присел на поваленное дерево, достал из кармана коробку папирос, закурил. Найти людей, чтоб вытащить самолет, не получилось. Продолжать поиски опасно. Если банда фашистов рыщет в окрестностях, нарваться на нее проще простого. Найти кого из сбежавших жителей? Они напуганы, прячутся, при виде незнакомца будут убегать. Не стрелять же вслед? Задача…

Растоптав окурок подошвой, Богданов сориентировался по солнцу и пошел напрямик. Река неподалеку, ее он не минет. А там бережком… Он перескакивал через поваленные деревья, продирался сквозь подрост, то и дело влетая лицом паутину. Паутина была старой: с прилипшей иглицей и кусочками коры, это успокаивало — здесь не ходили. Лес становился выше, заросли — все гуще, но Богданов пер напролом, как танк. Обходить стороной некогда. Прежний опыт научил летчика: начнешь петлять — наверняка заблудишься. Лучше оставить клочки одежды на острых суках, но не терять время.

«Как там Лисикова?» — подумал Богданов, услыхав невдалеке журчание воды. За штурмана он не опасался. Если фашисты найдут стоянку, у Лисиковой «ДТ». Срежет одной очередью. Но после боя надо уходить. Пропавших фашистов станут искать, наткнутся на трупы. Немцы — преследователи неважные, леса боятся, а вот полицаи вцепятся… В прошлый раз Богданов еле отбился, положив одного наповал. Трусоваты оказались прихвостни, не захотели гибнуть за «новый порядок». Если ноги в порядке, уйти не трудно, но с Лисиковой не побежишь. Придется нести. Она–то не тяжелая, но через километр взвоешь. А если добавить пулемет и запасные диски… «Коня бы!» — подумал Богданов и, немедля, обругал себя. Трус, сиганул в кусты от одинокого всадника! Надо было стрелять, был бы конь! С конем и помощники не нужны. Зацепить стропами за костыль, самолет как пушинку вытащит!..

Лес кончился внезапно. Богданов стоял на берегу высокого песчаного обрыва. Но это не было берегом реки. Внизу бежал узкий ручеек. Натыкаясь на огромные валуны, он обтекал их, либо падал вниз с веселым журчанием. Этот звук и слышал Богданов, пробираясь сквозь лес.

«Надо же, такой махонький, а овраг вырыл», — подумал Богданов, спускаясь по склону. Откос был крутой, приходилось притормаживать каблуками. Лейтенант не огорчился препятствию. Любой ручеек впадает в реку, а река здесь одна. Пройти по течению, там сориентируемся. Богданов наладился исполнять задуманное, как внезапно увидел пещеру — темный, круглый проем в песчаном склоне. От ручья к пещере вели ступеньки из круглых плоских камней — люди здесь обитали.

Богданов вытащил «ТТ» и стал подниматься. Перед входом в пещеру лежал плоский валун. Богданов ступил на него, заглянул внутрь. Пещера была маленькой — монашеская келейка. И обитатель келейки походил на монаха. Худой старик в черной рясе сидел за столом и что–то чертил на разостланном перед ним свитке. Перо в руках старика было гусиное!

Богданов сунул «ТТ» за пояс и ступил внутрь. Он заслонил свет, и старик поднял голову. Несколько мгновений они рассматривали друг друга. Богданову было проще: свет падал из–за спины. Обитатель пещеры оказался не так уж и стар, если судить по моложавому, без морщин лицу. Только борода у него была полностью белой, а волосы, выбивавшиеся из–под черной шапочки, вовсе пожелтели с концов. Молчание затягивалось.

— Здравствуй, отец! — начал Богданов, решив, что обращение «дедушка» может обидеть. — Прости, что побеспокоил.

— Не побеспокоил, раз вошел, — сказал хозяин звучным голосом. — Иначе не открылось бы. Давно прилетел?

— Ночью, — ответил Богданов растерянно — старик говорил странно.

— Как женщина твоя?

«Это он о ком? — удивился Богданов. — О Клаве? Так с ней все путем… Лисикова! — догадался лейтенант. — Если дед видел самолет, то и штурмана мог. Травы в лесу собирал — вон стенка завешена. Почему спрашивает, если знает? Притворяется, туман напускает? Наверное, знахарь местный, они любят».

— Осколок вытащил, ногу забинтовал, — сообщил Богданов, — но ходить не может.

— Возьми! — старик снял со стены какую–то травку, бросил на стол. — Пожуй и к ране приложи! Затянется. Твое тепло ей не нужно, но когда потребуется — не жалей!

Богданов сунул травку за пазуху, поблагодарил. Старик с любопытством разглядывал гостя.

— Не таким Богдана представлял, — сказал задумчиво. — Дурости в тебе много. Может, и к лучшему…

— Отец! — перебил Богданов, чувствуя, что грядет нотация. Старикам только дай повод! — Мне б пару помощников или коня — самолет из лесу вытащить. Делов на пять минут! Я отблагодарю.

— Будут помощники, будут и кони! — сказал старик. — Давно поспешают. Только Жидята ближе.

— Какой Жидята?

— Ты видел его в веси. Сторожись!

— Не лыком шиты! — усмехнулся лейтенант.

— Неужели? — старик придвинул к нему свиток. — Прочти!

Богданов наклонился. Свиток был испещрен неровно набросанными строчками. Буквы в них были незнакомые — какие–то крючки.

— Не понимаю! — признался Богданов.

— А говорил про лыко… — старик усмехнулся и забрал свиток. — Хорошо, хоть слова разумеешь.

Богданов внезапно сообразил: все это время обитатель пещеры говорил с ним на незнакомом языке — гортанном и тягучем. Причем, Богданов не только понимал, но и отвечал также. «Чертовщина какая–то! — подумал летчик растерянно. — Гипнотизер он, что ли?»

— Не торопись вернуться к своим — дорога закрыта, — продолжил хозяин. — Исполнишь предначертанное, откроется. Найдешь меня. Раньше пещера не откроется. Спеши! Жидята близко.

Богданов кивнул и вышел. Спустившись, он оглянулся: пещеры не было! Ступеньки тоже исчезли. «Вроде не пил с утра! — удивился Богданов. — Галлюцинация? Набегался лесом, кислородом надышался… Какая пещера в песчаном береге — осыплется сразу… — он сунул руку за пазуху — травка была на месте. — Может, в лесу сорвал и забыл? — подумал Богданов неуверенно. — Ладно! В любом случае надо спешить…»

Ручеек вывел его к реке. Пройдя берегом, Богданов увидел давешний скошенный луг, а через реку — лес и прогалину, куда ночью вкатился По–2. Присмотревшись, он даже различил кучку веток на опушке, сбоку от прогалины. «Лисикова замаскировалась!» — понял лейтенант и усмехнулся.

Богданов не успел ступить на луг, как из дальних кустов выметнулись всадники. Это были все те же ряженые фашисты. Они скакали стороной, и его не видели. Лейтенант подавил желание броситься ничком на траву. Кони! Нужен хотя бы один! Богданов неспешно двинулся своим путем, ожидая, когда заметят. Долго ждать не пришлось. Вдали закричали, загигикали, послышался нарастающий топот. Богданов оглянулся и, решив, что пора, побежал к броду. Позади наддали — крики приближались. Встреча с фашистами на лугу в намерения Богданова не входила. Из пистолета всех не положишь, а саблей по голове получить запросто. Летчик рванул изо всех сил, скатился к воде и влетел в реку, вздымая столбы брызг. Перебежав на свой берег, Богданов остановился. Он не сомневался: Лисикова врагов заметила и приникла к прицелу. От брода до опушки — сотня метров. Для «ДТ» — что в упор.

Преследователи остановились на том берегу. Их разделяла только река. Бородатые, загорелые мужики в кольчугах оторопело разглядывали Богданова, ступить в воду не решались. «Так и уйдут! — подумал Богданов, доставая «ТТ“. — Хоть одного подстрелить! Черт, далеко…» Чернобородый, коренастый всадник (по повадкам было видно, что старший) первым тронул коня.

— Стой! — сказал Богданов, вытягивая руку с пистолетом. «Лисикова, видишь — это враги!» — Целее будешь.

— Ты кто? — спросил всадник.

— А ты? — не замедлил лейтенант.

— Жидята, сотник князя Казимира. Это мои кметы.

«Старик предупреждал!» — кольнуло в виске Богданова.

— Зачем бежал? — продолжил Жидята. Говорил он не по–русски, но летчик понимал. — Одежа на тебе странная.

— Я, — медленно сказал летчик, — лейтенант Красной Армии Богданов.

— Богдан! — обрадовался Жидята. — Ты–то и надобен! Князь тебя ищет!

— Зачем? — спросил Богданов.

— Потолковать! — ухмыльнулся Жидята.

«Как со стариком в деревне!» — подумал лейтенант.

— Видал я твоего князя! — сказал громко и показал для наглядности где.

Жидята побагровел и выбросил руку в сторону летчика.

— Имати его!

Всадники разом врубились в реку. Богданов упал, открывая штурману линию огня. Кони кметов скакали, вздымая брызги выше голов. Грозная, беспощадная лава неслась к Богданову, выплескивая воду из берегов, и лава эта казалась неудержимой. На середине реки перед нею встала стена. Кони передних кметов рухнули в воду, всадники перелетели через головы животных, вскочили и снова упали. Пулемет за спиной Богданова гремел без остановки. Винтовочные пули калибра 7,62 пробивали тела людей насквозь, попав в грудь лошади, прошивали круп до хвоста. Падали кони, падали люди; раненные захлебывались, не в силах приподняться, чтоб вдохнуть воздуха, а равнодушная вода молча пила кровь из их ран. Лошадь последнего кмета свалилась в двух шагах от летчика. Всадник соскочил в воду, и тут же рухнул ничком — уже на берег. Пулемет стих. Богданов потрясенно смотрел на разгром. Мертвые люди и мертвые кони лежали в воде, розовые струи тянулись от неподвижных тел вниз по течению.

На том берегу оторопело смотрел на погибших Жидята. Пули его не задели. Опомнившись, сотник повернул коня.

— Стреляй же, стреляй! — закричал Богданов, вскакивая. — Уйдет!

Пулемет молчал. Богданов выстрелил из «ТТ», Жидята только головой мотнул. Через мгновение он одолел откос и скрылся за кромкой берега.

— Твою мать! — Богданов едва не шваркнул пистолет о землю. — Дура! Задушу! Собственными руками!

Он сунул «ТТ» за пояс и пошел к убитому. Пуля попала кмету в шею, разворотив позвонки на затылке. Шлем валялся в стороне. Богданов расстегнул пояс убитого, ворочая труп, стащил кольчугу, после чего ощупал тело. Документов на убитом не оказалось. В одежде отсутствовали карманы. К поясу кмета, кроме сабли и ножа, был прицеплен маленький кожаный мешочек. Богданов распустил ремешок, стягивавший края, — серебряные монетки, штук десять.

Забрав кольчугу, шлем и ремень с саблей, Богданов двинулся к опушке. «Почему мне так не везет! — думал с горечью. — Чтоб осколок чуть выше?! Похоронил бы ее здесь. Земля мягкая, песок, без лопаты могилку выкопать можно. После чего — на восток! Через сутки–другие — у своих!..»

Подойдя к опушке, Богданов бросил трофеи, сел и долгим, тяжелым взглядом посмотрел на штурмана. Лисикова лежала на разостланном комбинезоне, босая. «Загораем! — с ненавистью подумал Богданов. — А летчик зайцем бегает».

— У меня магазин в пулемете кончился, — сказала Лисикова, ежась под взглядом. — Пока меняла, вы вскочили. Боялась зацепить.

— Коней зачем постреляла? — спросил Богданов тоскливо.

— Думала, вас убили! Тот руку вытянул, вы сразу упали…

— Десять коней к броду привел, хоть один бы остался! — продолжил Богданов. — Как самолет вытащить?

Лисикова молчала подавленно. Богданов встал, снял промокший до пояса комбинезон. Стащил сапоги, выкрутил портянки и заново обулся. Пошарил в кармане комбинезона. Коробка с папиросами размокла, к тому же, падая, он ее раздавил. Запасной у него не было, а курить хотелось до воя. «Самому ее застрелить, что ли?» — подумал Богданов. Взгляд его упал на веточку старика — выпала из одежды. Хм…

— Снимай штаны! — приказал Богданов.

— Зачем? — сжалась Лисикова.

— Лечить буду. Вот! — Богданов поднял веточку. — Знахарь дал. Сказал: рана затянется!

Лисикова повеселела и стащила шаровары. Богданов сунул веточку в рот и стал жевать. Травка слегка горчила, кончик языка пощипывало. Лисикова покосилась, но промолчала. Богданов размотал бинт на ее ноге, рванул присохший тампон. Она скрипнула зубами, но смолчала. Лейтенант выплюнул кашицу на тампон, шлепнул на рану, заново забинтовал.

— Щиплет! — сказала Лисикова, прислушавшись к ощущениям. — Как после зеленки.

— Может, зеленка у них такая, — сказал Богданов, расправляя на траве кольчугу. Вытряхнув на нее содержимое кожаного мешочка, рассмотрел монеты. Они были маленькие, легкие, большей частью потертые. На сохранившихся проступали латинские буквы. На оккупированной немцами территории советские деньги ходили наравне с немецкими, эти монеты не были ни теми, ни другими. Богданов вытащил саблю. Она была широкой, со следами молота на клинке — явно не фабричной выделки. Грубая рукоять, обмотанная ремешком, кожаные ножны. Нож оказался не лучше, хотя отменно заточен.

— Кто это был? — спросила Лисикова.

— Какие–то кметы, — пожал плечами Богданов. — Прихвостни фашистские! Старика убили, деревню сожгли — сам видел.

— Почему так одеты?

— Не знаю! — Богданов бросил нож и взял шлем. — Огнестрельного оружия у них нет, только эти железки. Ничего не понимаю!

— Кметами в средние века называли дружинников князя, — сказала Лисикова.

— Откуда знаешь?

— Училась на историческом. Все учебники зимой прочла — хотела сдать курс экстерном, — Лисикова зарделась, поняв, что похвасталась.

— Жидята что–то говорил про князя, — вспомнил Богданов.

— Какой Жидята?

— Которого ты упустила.

Лисикова надулась.

— Не знаю, в кого играют эти прихвостни, но они вернутся, — сказал Богданов. — И, скорее всего, — с немцами. Поставят «МГ» на том берегу и сделают нам сквозняк. Надо уходить.

Лисикова кивнула и принялась наворачивать на ступни портяночные вороха.

«Самолет сжечь нельзя, — думал, наблюдая за ней, Богданов, — внимание привлечем. Разобью приборную доску, затем — цилиндр мотора. «ДТ“ придется бросить — с Лисиковой не унести…»

Штурман осторожно встала на ноги и ойкнула.

— Что? — нахмурился Богданов.

— Не болит! — изумленно сказала Лисикова.

— Идти можешь?

Лисикова осторожно шагнула раз–другой, радостно кивнула.

— Не налегай на раненую ногу! — сказал Богданов. — Откроется кровотечение!

«Наверное, в травке — наркотик или какое другое анестезирующее вещество, — подумал он. — Это к лучшему. Не все ж на себе тащить!»

— Товарищ лейтенант! — вдруг позвала Лисикова. Она смотрела поверх его плеча.

Богданов стремительно обернулся. На противоположном берегу стоял всадник.

— К пулемету! — крикнул Богданов, падая на траву. Лисикова рухнула на комбинезон и приникла к прицелу.

— Только аккуратно! — взмолился Богданов. — Нам нужен конь!

В следующий миг он едва не застонал. Рядом с одиноким всадником появился другой. Затем третий, четвертый… Скоро Богданов сбился со счета. Берег заполнялся конниками все дальше и дальше. Всадники останавливались и смотрели вниз — на следы недавнего разгрома.

— Не стреляй! — приказал Богданов. — Пусть войдут в реку!

У него теплилась надежда, что прискакавшее к реке войско уйдет. Надежда была призрачной, и скоро Богданов в том убедился. Всадник в блестящих на солнце доспехах и сияющем островерхом шлеме медленно спустился к воде. Следом устремилось еще несколько, другие остались на месте. Некоторое время блестящий воин смотрел на трупы людей и коней, затем направил коня в реку. Спутники устремились за ним, но всадник движением руки остановил их. Богданов сжал плечо штурмана:

— Не спеши!

Одинокий всадник миновал брод, подъехал к лесу и двинулся вдоль опушки.

— Слушай меня! — сказал Богданов. — Сейчас выйду к нему и прикинусь своим. Главное, чтоб подпустил. Убью, возьму коня — и сюда! Стреляй, когда другие поскачут на выручку! На этот берег не пускай! Обойдут с флангов — прощай Родина! Патронов не жалей! На коне мы уйдем…

Богданов понимал, что шансы уйти у них — крохотные, но выбора не оставалось. Всадники на берегу видели трупы в реке и понимают: в лесу враг! Винтовок и пулеметов у них не заметно, но наверняка есть. Уходить с Лисиковой надо в лес…

Богданов натянул на себя кольчугу, нахлобучил шлем, подпоясался ремнем с саблей. Взведенный «ТТ» сунул за пояс. Всадник в блестящих доспехах был близко. Богданов вышел из–за кустов. При его появлении словно вздох прошелестел на том берегу. Всадник остановил коня, приглядываясь, затем поскакал навстречу. Богданов ждал, пока тот приблизится. Стрелять следовало наверняка. Всадник остановил коня в двух шагах от летчика и наклонился, чтоб лучше рассмотреть незнакомца. Рука Богданова, потянувшаяся к «ТТ», замерла. На коне сидела женщина!

Некоторое время всадница в доспехах и Богданов разглядывали друг друга. Женщина была молодой, румянощекой, с алыми пухлыми губами — настоящая красавица. Она смотрела на Богданова с недоверчивой радостью. Затем порывисто бросила повод и соскочила на землю. Стало ясно, что ко всему прочему бог не обидел ее ростом и статью.

— Я княжна Евпраксия! — сказала всадница звонким голосом. — А ты?

Рука летчика непроизвольно взлетела к шлему.

— Лейтенант Красной Армии Богданов!

— Богдан! — всплеснула руками княжна. — Наконец–то!

Она шагнула ближе и, прежде чем Богданов успел что–либо предпринять, обняла и поцеловала его. Троекратно, по–русски. Последний поцелуй пришелся в губы, оставив тонкий аромат лесной земляники.

— Это Богдан! — закричала княжна, повернувшись к реке. — Мы нашли!

Ответом был рев сотни глоток. Всадники волной потекли к реке. Многие, избегая толчеи у брода, бросались в воду и плыли, цепляясь за поводья.

«Только б Лисикова не выстрелила!» — испугался Богданов и закричал, обернувшись:

— Не стрелять!

Лисикова не выстрелила.