– Всё, сдаюсь. Алёшка, с тобой совершенно невозможно играть! Чего ты всё время выигрываешь?

– У меня же первый разряд. Я на районных соревнованиях второе место занял. Ты ещё неплохо играешь. Для девчонки. А староиндийскую защиту ты всего до седьмого хода знаешь, а потом начинаешь чудить. Тебе бы теорию подучить. Коня зачем–то на моего слона сменяла.

– Алёшь, но ты ведь сам мне говорил, что слон обычно сильнее коня.

– Вот именно, что «обычно». То есть, не всегда. Тот конь очень выгодно стоял и сильно мешал мне. А слон у меня всё равно без дела болтался.

– Ладно. Тебе что на завтра на обед заказать?

– Ну что ты за барыня такая, а? Ведь нормальная же девчонка! Хорошая даже. Если бы не твои барские замашки, то я, может, даже и влюбился бы в тебя, вот! А у тебя тут горничная постель заправляет, уборщица полы моет, повар еду готовит. И охраны у тебя, как у принцессы. Ещё лакея и швейцара не хватает, совсем королевой бы была.

– Не бухти. Так что повару–то передать? Я себе кролика хочу заказать. Будешь?

– Да ну. Кролика вчера ели. Скажи, пусть мне сделает рыбный суп со сливками и тимьяном, а на второе хочу попробовать мясо бобра, фаршированное брусникой. Только брусники пусть побольше кладёт, не жадничает. И сливок в суп погуще.

– И кто из нас после этого барин? Сибарит ты, Алёшка.

– Зато я сам свою постель заправляю. А как ты меня только что обозвала?..

Алёшка оказался очень не дурак пожрать. Кушать он любил. Постоянно бухтел о пролетарской солидарности, угнетении рабочих масс и о том, что рабам пора сбросить цепи. При этом мысль взять в руки метлу и помочь дворнику подмести дорожку его голову не посещала. Он просто ходил рядом с работающим дворником и агитировал его вступить в коммунистическую партию. Причём то, что компартия в Рейхе запрещена, а дворник не понимает (делает вид?) по–русски, моего родственника–активиста нимало не смущало.

После того, как Алёша слегка оклемался от своей простуды, он начал активно проводить агитацию среди прислуги, шофёров, охраны и даже среди упёртой нацистки Ютты Рюдигер, которая пару раз приезжала ко мне. Причём Ютта сама тоже пыталась агитировать Алёшу проникнуться идеями национал–социализма. Ни тот, ни другой, друг друга не понимали и злились на меня за то, что я отказываюсь переводить им. Мне же было невероятно смешно слушать, как Ютта рассказывает Алёше о величии арийской расы и неизбежном грядущем её доминировании над всеми низшими расами. А в ответ получает не менее могучий поток откровений об интернационализме, необходимости подняться с колен и прогнать всех помещиков и капиталистов.

Больше всего от Алёши страдал наш повар. Когда я в первый раз спросила Алёшу, что он хочет покушать, то тот поинтересовался, чего вообще есть. Я сама этого не знала, так что послала горничную узнать у повара, что он умеет готовить. Через пять минут горничная вернулась с книгой рецептов и сказала, что повар умеет вот это. Только желательно заказывать заранее, на день вперёд, чтобы он успел подготовиться. И я сдуру перевела для Алёши на русский список блюд. Там их больше двухсот было. Я диктовала, а Алёша записывал карандашом. И теперь несчастный повар готовит ему каждый день что–нибудь новое. Алёша ни разу не повторился и дважды одно и то же блюдо не заказывал.

За исключением некоторого зацикливания на пионерской идеологии, Алёшка оказался вполне приличным парнем. В шахматы играет здорово. Мы по вечерам с ним играем. И он всё время выигрывает у меня. Даже жалко, что он скоро уедет. Сегодня уже второе октября. А уезжают дети из СССР домой шестого. На две недели приезжали. Пока никаких происшествий с детьми ни в Берлине, ни в Москве не было. Если так всё и закончится, то зимой, сразу после Нового Года, Геббельс предложил повторить обмен, но уже более массово. Не по три десятка, а по три сотни ребят послать. И можно не только из Москвы или Берлина.

Ребята у нас тут живут обычной жизнью рядовых немцев. В школу только не ходят. За исключением гостьи Геббельса, Тани Лисицыной, все остальные живут в семьях простых граждан – рабочих, служащих, военных. Мальчишки в поход сходили. Девчонок в поход отправлять не планировали, но они разнылись. Тоже захотели. И решили всё–таки и им разрешить сходить в поход. Начало октября, но погода почти летняя. Часто светит солнце. На пару дней могут и сходить. С опытным инструктором, конечно. Вот как раз сегодня отряд из пятнадцати советских девочек в поход и ушёл. С ночёвкой. А меня не отпустили с ними. Хотя девчонок тоже, конечно, охраняют.

После ужина я умылась, пожелала Алёше спокойной ночи, и отправилась к себе в спальню. Алёша же на втором этаже спит, ему там больше понравилось. Перед тем, как улечься в постель, щёлкнула переключателем, переведя звонки на телефоны из кабинета в спальню. Для экстренной связи. Пока, правда, в спальню мне ещё ни разу не звонили, но мало ли что. Как неудобно без считалок! Из машины вовсе нельзя позвонить никуда. Правда, в моей машине радиостанция есть. Но это немного не то.

Ещё раз взглянула на полочку с тройкой телефонов и легла. Два телефона без дисков для набора номера, а один обычный, с диском. Который с диском, тот просто к берлинской телефонной сети подключён. Один из бездисковых соединяет меня с моим дежурным начальником охраны. Ну, а третий, с серебряным орлом, понятно, прямая связь с Гитлером.

Всё, выключаем свет и спать. Завтра с утра опять партию золота в будущее передавать буду. Большая партия, целых двадцать три тонны. Чего там за неё продали, пока не знаю. Вот, завтра и спрошу Гитлера. Ну всё, всё. Сплю уже.

Но в середине ночи меня неожиданно разбудил телефонный звонок. Включаю ночник. На часах – самое начало пятого. Это кто там меня будит? Опп… Звонит телефон с орлом. Гитлер? В четыре часа ночи? У него что там, война, что ли началась новая?..