Гитлер привёл меня в небольшую комнату, где стоял диван, столик и пара стульев. На потолке яркая лампа. Окна не было вовсе. Привёл, оставил меня в этой комнате одну и ушёл. Ещё и дверь запер. Не удивлюсь, если окажется, что с той стороны двери он и охрану выставит.

Я залезла с ногами на диван, обхватила ступни ног своими руками и принялась отогреваться. Холодно тут у них, хоть и лето. И кушать хочу. Я же с утра не ела ничего. Хоть бы бутербродов каких дали, что ли. Фашисты.

Блин, и почему именно я? Ну мне–то это за что? Петька всё про попаданцев читал – вот и проваливался бы сам сюда. Хотя не. Ему нельзя. Петька слишком возбудимый. Он наверняка сразу набросился бы на Гитлера и попытался бы того загрызть зубами. Ни к чему хорошему это не привело бы. Застрелили бы его, вот и всё. А я… Чёрт, лишь сейчас поняла вдруг, что именно я только что сделала. Ой, мамочки! Да если разобраться, я уже сделала больше, чем все Петькины попаданцы в 1941 год вместе взятые. Предупредить товарища Сталина, изобрести автомат Калашникова и напалм, помочь с атомной бомбой. Ага. А я всего–то отменила войну. Великой Отечественной не будет вообще!

Непонятно только, что мне самой–то теперь делать. Домой сбежать не получается. Я что теперь, навсегда тут останусь? А как же папа? Деда Миша? Петька, наконец. Так, ну–ка не раскисай! Плакса–вакса. Блин, платка нет, его тоже забрали. Слёзы приходится утирать просто рукавом. А кушать хочу уже очень сильно. Ну что бы пожевать?

Хотя, тут же Петька! Эй, Петька, я кушать хочу. Скинь чего–нибудь. У нас, правда, с едой дома не очень. Обед я так и не успела сварить. Но кусок колбасы в холодильнике, вроде, был. Если, конечно, Петька сам уже не сожрал его. Да и хлеб ещё оставался.

Сижу, жду. Долго жду. Ничего не происходит. Да чем там Петька занимается? Трудно кусок колбасы, что ли, кинуть? Наконец, сверху на меня что–то падает. Что–то шуршащее. Блин, ну Петька и осёл! Кинул мне пакет хрустящего картофеля. Колбасы, значит, у нас уже не осталось. Лучше бы хлеба кинул. Или его он тоже уже сожрал?

А что–то какой–то пакет этот лёгкий. И вроде как пустой. Хотя и не совсем – внутри что–то шуршит. Открыла я этот пакет, а там… это ещё что такое? Картошки внутри нет. Совсем нет. Ни кусочка. Даже крошек нет. Зато есть какой–то белый порошок. Из любопытства лизнула немного. Блин. Это соль. Петька, ты чего придуриваешься?

В ответ на меня упала (Петька что, специально всё время по голове мне целит?) банка шпрот. Что–то тоже какая–то она лёгкая. Потянув за кольцо, вскрыла её. Внутри вообще ничего нет. Совершенно пустая банка. Причём очень чистая, как будто её специально помыли. Нет, но она же была запаяна! Петька сам бы так не смог сделать. А вот это уже совсем странно. Мне на голову упала пустая яичная скорлупа. Что происходит? Через пару минут объяснение я получаю. На меня падает записка от Петьки:

«Не получается! Никакая еда не проходит! Я весь пол в комнате уже завалил. Колбаса, хлеб, картошка, шпроты, яйцо. Всё это тут у меня, на полу. К тебе не проваливается!!»

Так. Это что, получается, что наше окно не совсем проходимо? Как–то оно испортилось? А как же я попала сюда? Спрашиваю Петьку, может ли он спрыгнуть ко мне (только не прыгай, балбес, руку сунь!). Петька отвечает, что не может. Руку в окно он сунуть может, но не глубоко, примерно по локоть. А предметы проваливаются ко мне, только если их держит Петька. Те, что он просто кидает на окно, так на нём и валяются.

Интересно, а с моей стороны можно чего–то передать? Я встала, взяла за спинку один из стульев и, поднатужившись, подняла его над головой ножками вверх. Смотрю, а ножки стула–то частично исчезли, как отпиленные. Поднимаю стул выше. Ножки почти целиком исчезли. И тут чувствую, как стул что–то тянет вверх из моих рук. От неожиданности я отпускаю его и… на пол падает то, что от этого стула осталось. То есть спинка и часть сиденья. Ножек вовсе нет ни одной. Вместо них – идеально ровный срез. Так ровно даже пилой не отпилить. Похоже, здесь осталась та часть стула, которая ещё не успела пройти через окно в момент, когда я этот стул выпустила из рук. А остальная часть оказалась в мире Петьки. Очень любопытно.

Попросила Петьку съездить окном, посмотреть, что снаружи моей комнаты происходит. Куда Гитлер–то делся? Уже целый час я тут одна сижу. Минут через пять получаю в ответ новую записку. Наше окно окончательно испортилось. Петька больше не может управлять им. Окно как–то само привязалось ко мне. Оно всё время ездит за мной. Потому–то Петька и попадает постоянно всякими вещами мне по голове. Куда бы я ни пошла, окно постоянно висит точно над моей головой.

Ещё Петька написал, что приглашал к окну Хрюшу, посмотреть, что с ней станет. Хрюша в окно вообще провалиться не может, даже с Петькиной помощью. Ходит по нему, как по полу. Петька свою руку сунуть может, а Хрюша вовсе не проваливается. Колбасу только сожрала. И шпроты тоже с окна слизала. И яйцо.

Я уныло забралась обратно на свой диван, раскатала штанины, чтобы ноги прикрыты оказались, и попыталась заснуть. Умнее ничего не придумала. Устала я. А еды всё равно нет никакой. Но только я немного задремала, как меня разбудил звук поворачивающегося в замке ключа.

Гитлер вернулся. Он вошёл ко мне, прикрыл за собой дверь, и несколько удивлённо осмотрел обстановку в комнате. На столе валяется пакет хрустящего картофеля с горсткой соли внутри и открытая банка из–под шпрот. На диване и на полу – осколки яичной скорлупы. Ещё на столе несколько мятых листов бумаги – записки от Петьки. И дополняют картину валявшиеся на полу останки убитого мною стула…