— Привет, Наташ. Ты чего, опоздала?

— Не опоздала. У меня братья заболели, а папа в субботу должен был на работу обязательно выйти. Заказ срочный. Он только с понедельника больничный взял.

— Заболели? Что с ними?

— Да ничего серьёзного. Просто простуда.

— У обоих сразу?

— Конечно. Они ведь близнецы, всегда всё вместе делают, одинаково.

— Понятно. А я боялась, что ты заболела и я опять одна в классе останусь. Предупредила бы хоть.

— Ирка, как? Письмо тебе написать? Я директору по телефону вчера из Москвы звонила, он мне разрешил первого сентября не выходить на занятия. Тем более, это суббота.

— Ещё бы не разрешил. Ты теперь мировая знаменитость. Самому Брежневу цветы даришь.

— Ты–то хоть не подкалывай. Вот у меня где эта знаменитость! Достало всё. Из дома на улицу проблема выйти. Меня даже в метро узнают.

— Сочувствую. Да чего мы на лестнице–то? Пошли в нашу спальню.

— Пошли. Письма ещё дурацкие пишут.

— Да ну? И много пишут? Сколько в неделю писем приходит?

— В неделю? Издеваешься? Да дня не проходит, чтобы пары десятков новых не пришло. Сейчас вроде меньше стало их, а в начале лета бывало, что и больше сотни в день приносили. Почтальонша замучалась. Они ещё и в ящик почтовый не лезли, ей приходилось прямо в квартиру мне заносить.

— Что пишут–то?

— Да глупости всякие. Давай дружить, пришли фотографию, давай переписываться. Ну, и так далее. Даже в гости приглашали меня.

— Куда?

— В разные места. И на Кавказ, и в Прибалтику. Даже в ГДР одна девчонка пригласила.

— В ГДР? Немка?

— Да, а что? Немка. Она, оказывается, этим летом тоже в «Артеке» была и видела меня там. Только почему–то подойти не решилась. Как будто я бы покусала её за это. Но потом она вернулась домой и отважилась написать мне. В гости приглашает.

— А как же ты читала? Ты немецкий знаешь?

— Она по–русски написала. Коряво и с ошибками, но понять вполне можно. Эльза её зовут.

— Интересно. В ГДР я бы съездила.

— Мне некогда. Ир, открой дверь, а то у меня чемодан.

— Запросто. Заходи. Добро пожаловать домой, Наташенька.

— Ой!.. Нет, только не это. Опять? Ирка, что ты ржёшь, зараза! Сама вот всё это и будешь читать!..

Они были везде. На столе, на шкафу, на подоконнике, на полу и даже на моей кровати. Письма. Тысячи, тысячи писем. Я думал, что это мне домой много шлют писем. Оказалось, домой слали лишь малую часть. Ведь мой домашний адрес в газетах не печатали, а вот номер школы там был. Конечно, при некоторой настойчивости разузнать мой адрес — не проблема. Но большинство предпочитало идти по более лёгкому пути и писать мне на адрес моей школы.

Я и дома–то едва успевал читать письма. О том, чтобы ответить хотя бы на каждое десятое, не могло быть и речи. Тут же писем было раз в пять больше того, что прислали мне домой за всё лето. Потому пришлось призвать на помощь всех троих живущих со мной девчонок. Теперь мы все вчетвером по вечерам сидели и читали мои письма. На самые интересные даже отвечали. Причём не только я отвечал, девчонки тоже отвечали. Представлялись моими подругами и соседками по комнате и писали ответы. За сентябрь месяц мы одних конвертов на ответы извели две пачки.

Девочке Эльзе из ГДР я тоже решил ответить. Она ещё одно письмо прислала мне, на этот раз в школу. Написала, что ответа на первое своё письмо не получила и беспокоится, что то письмо могло потеряться. Фотографию ещё мне свою прислала, этим летом в «Артеке» на фоне моря снятую. Вроде бы я узнал её. Кажется, видел несколько раз в столовой.

Эльзе я написал, что с удовольствием бы съездил к ней, но у меня нет денег на билеты, а кроме того, я опасаюсь бюрократических трудностей, связанных с поездкой за границу. Тем более что ехать мне пришлось бы без взрослых, братьев одних оставлять нельзя. В принципе, всё это решаемо. Да и деньги у нас с папой были. Не так, чтобы много, но поездку в ГДР я вполне мог себе позволить. На самом деле мне было просто лениво куда–то ехать. И занятия пропускать я не хотел. Особенно в стрелковой секции. Правда, стрелять мне там пока ещё не дают. Пока что я всего лишь учусь стоять с незаряженной винтовкой, а потом разбираю и чищу её. Но Эльзе об этом знать совсем не нужно. Зачем обижать девочку?

Ещё я написал письмо в редакцию «Пионерской правды», в котором рассказал, что физически не успеваю читать все приходящие мне письма и попросил напечатать небольшое сообщение читателям от меня. Сообщение, в котором я извиняюсь перед всеми, кому ответить не смог. В конце концов, ведь это именно «Пионерка» больше всех писала обо мне летом. Это их вина, что меня письмами завалили. Вот и пусть помогут мне этот поток остановить. Я к этому своему письму приложил ещё и фотографию нашей комнаты, на которой хорошо видны лежащие повсюду горы писем.

После осенних каникул в стране вновь стартовал турнир «Золотая шайба». Но теперь уже без меня. В регламенте было чётко прописано: «мальчики». Так что мне оставалось лишь утереться. В феминистки, что ли, записаться? Обидно, я тоже в хоккей играть хочу. Хорошо хоть, стрелять женщинам не запрещают.

Мне с ноября месяца тоже стрелять разрешили. Пока только из винтовки, но весной тренер обещал и к пистолету допустить. Ну, что тут сказать? Прямо сейчас к Олимпиаде я явно не готов. Хреновый из меня снайпер. Но я ведь учусь. К концу года из положения «стоя» с пятидесяти метров у меня уже две пули из пяти в чёрный круг стали попадать.

Так время незаметно подошло к Новому Году, и у нас начались каникулы. После обеда, в субботу, 29 декабря мы с девчонками собирали свои вещи, готовясь завтра разъезжаться по своим домам на каникулы. Мне послезавтра исполнится тринадцать лет, и у меня впереди целых две недели свободы от школы и от стрельбы. Неожиданно раздался резкий, торопливый стук в дверь, и после разрешающего крика Леоны к нам в комнату ворвался запыхавшийся пионервожатый Васёк.

— Мальцева!! — взволнованно закричал он.

— Чего?

— Мальцева, собирайся скорее! За тобой машина из ЦК ВЛКСМ пришла!..