Книга: Студентка, комсомолка, спортсменка. Как я ходила на парад. Фройляйн Штирлиц
Назад: Глава 36
Дальше: Глава 38

Глава 37

— …Ну, не то чтобы нельзя. Просто, это несколько… необычно.
— А я вообще очень необычная девочка.
— Да, с этим трудно спорить.
— И потом, в хоккей мне путь закрыт, сами знаете.
— Да, к сожалению. Хотя после того незабываемого матча всерьёз рассматривался вопрос о том, что девочкам тоже можно разрешить играть. Твоя игра впечатлила очень многих.
— Но так и не разрешили ведь.
— Увы. Быть может, через несколько лет и пересмотрят такое решение.
— Для меня будет слишком поздно.
— Тут ты права. Значит, твёрдо решила?
— Да, Николай Иванович. Я решила.
— Может, всё же в лыжники? У тебя великолепные данные.
— Нет.
— Ну, хотя бы биатлон.
— Нет, не хочу.
— Ох, ну что с тобой делать? Ладно, давай сюда своё заявление.
— Пожалуйста.
— Последний раз спрашиваю: «Не передумала?». Потом поздно будет.
— Не передумала. Подписывайте.
— Ну, смотри, Мальцева, я тебя предупредил. На, держи.
— Спасибо, Николай Иванович. Я пойду?
— Иди уж. «Ворошиловский стрелок».
В этом году я в седьмой класс пошёл. И наконец–то выбрал себе спортивную специализацию. Меня вообще–то давно девчонки спрашивали, что ты, мол, Мальцева, никак не определишься? Сколько думать можно? Ну, я, собственно, давно определился, просто говорить заранее не хотел. Дело в том, что для всех видов спорта существуют возрастные ограничения. Так, спортивной гимнастикой можно начинать заниматься с пяти лет. Ирка как раз с пяти лет ею и занимается. А вот пулевой стрельбой девочкам разрешают заниматься только с двенадцати лет. Хотя мальчишкам почему–то с одиннадцати. Опять несправедливость. Причём начинать заниматься нужно обязательно с начала учебного года. Потому я в прошлом году и не совался в секцию стрельбы, мне же двенадцать только в декабре исполнилось.
Но теперь вот наш директор школы подписал моё заявление о зачислении меня в стрелковую секцию. А что? Ведь стрельба — тоже олимпийский вид спорта. К тому же, среди женщин мало популярный. Во всяком случае, я надеюсь на это. То есть конкуренция на московской олимпиаде будет не слишком острой. Наверное. А я через семь лет всерьёз намерен побороться за олимпийское золото. Хотя пока что я не то что стрелять не умею, я вообще ещё ни разу в этой жизни винтовки в руках не держал. Разве что в тире этим летом пострелял немного, когда мы с отцом и братьями ходили гулять в Парк Горького.
Помню, тогда там ещё неуклюжий Вовка сидел на лавочке и уронил себе на колени мороженое. Вернее, он его уронил и вместо того, чтобы ноги растопырить и позволить упасть на землю, этот обормот коленки сжал. И поймал. Как раз между коленей брикет мороженого и раздавил. А потом полез отмываться в фонтан. И упал в него. С головой окунулся, хорошо ещё, что тепло было на улице. Наверное, десантником будет.
Мы с папой и со Стёпкой долго ржали над этим мокрым чудом. Когда же я помогал Вовке выбраться из фонтана, тот как–то ухитрился стянуть у меня с головы мою нелепую косынку. К счастью, народу было не очень много и я успел надеть её обратно прежде, чем меня опознали. А то на этом наша прогулка тут же и закончилась бы.
Ненавижу эту косынку. Однако в Москве приходилось всё время носить её на улице. С непокрытой головой из дома я не выходил. Почему? Да потому, что меня прохожие узнавали. Задолбали со своими вопросами, поздравлениями, советами и пожеланиями. И чего лезут? Идёт человек себе по улице, никого не трогает. Дело у него какое, значит, есть. Может, в булочную идёт или в кино. Так нет же, нужно остановить, радостно улыбнуться, и громко спросить: «Девочка, а ты не Наташа Мальцева?» И тут уже и другие прохожие начинают останавливаться и присматриваться ко мне. А потом начинается… и про хоккей, и про кино, и про Федота. Тьфу ты!
После того памятного полуфинального матча на меня неожиданно упала и чуть было не раздавила меня в лепёшку всесоюзная известность. Хотя нет, не сразу упала. Сначала мы турнир выиграли. Финал оказался намного проще, чем полуфинал. Мы в финале с «Крылышками» играли, а им, скажу я вам, до уровня «Факела» расти и расти. Неудивительно, отчего «Факел» считал себя почти победителем, когда в четвертьфинале «Шайбу» прошёл. «Крылышки» «Факелу» на один зуб были. Они даже слабее нас играли, если сравнивать с временами до аварии, когда у нас полный состав был.
Впрочем, в финале нас уже не тринадцать играло, а шестнадцать. Хотя в воротах всё равно я стоял. Пушкин со своим пальцем на трибуне сидел. Да и всё равно тренер бы не поставил его в ворота. Ведь «Крылышки» тоже нашу эпическую битву с «Факелом» смотрели и трезво оценивали вероятность забить мне, коль скоро этого даже могучий «Факел» не смог сделать.
И очень зря они меня так боялись. Потому что на этот раз я в свою обычную силу играл, без озарения. Вполне они могли забить, нужно было просто чаще ворота атаковать. А они вместо бросков по воротам плели какие–то кружева. Совершенно головоломные, безумно сложные комбинации проводили, пытаясь просто въехать в ворота с шайбой.
Правда, всё равно они больше времени проводили в нашей зоне, чем мы в их, но это чисто из–за того, что нас было меньше. Наши ребята менялись реже и больше уставали. А в конце второго периода мы им забили. Опять Смирнов отличился. И всем стало видно, что «Крылышки» — это не «Факел». Расклеились они как–то и, похоже, смирились со вторым местом.
Нет, они играли, даже атаковать пытались, только как–то без огонька. Вратаря они своего за полторы минуты до конца третьего периода всё–таки сняли. Всё равно хуже не будет. Но у нас–то полный состав был. А вшестером против пяти — это совсем не то, что впятером против двоих, как мы «Факел» давили.
Матч же в основное время закончился со счётом 2:0. Мы им в пустые ворота забили. Вернее, я забил. Клюшкой по шайбе захреначил со всей дури и отправил шайбу нафиг из зоны, время потянуть. А она возьми да и влети сдуру в ворота. Попал случайно. Это была моя первая и последняя шайба в жизни. Раньше я никогда ещё не забивал, а в будущем в хоккей играть уже не собирался. Последний раз в жизни я в тот день на площадку вышел. И эта же шайба стала последней, забитой на турнире.
Ну, потом было награждение, поздравления. Всю нашу команду в полном составе наградили путёвками в знаменитый «Артек». А через пару недель на меня обрушилась Слава.
Однажды, когда я спал с открытыми глазами на уроке географии, дверь в класс открылась и внутрь вошёл пионервожатый нашей школы Васёк. Он извинился и попросил Мальцеву, то есть меня, срочно пройти с ним в учительскую. Меня, мол, там ждёт один человек. Полный самых нехороших предчувствий, я собрал свой портфель и потащился за Васьком в учительскую. А тот ещё по дороге всячески торопил меня. Нехорошо, мол, ждать заставлять.
Неизвестным посетителем оказался парень лет двадцати пяти, который сказал, что он является представителем ЦК ВЛКСМ. Ого! Вот это я взлетел! Ко мне аж целый представитель ЦК приехал! И чего ему надо? А надо ему было, в сущности, немногое. Надо ему было повесить на меня Ответственное Задание. Причём моим согласием он и не подумал поинтересоваться. Всё уже и без меня решили. А мне осталось лишь вскинуть руку в салюте и бодро ответить: «Всегда готова!»
Приближается 1 Мая, и мне поручили на демонстрации поздравить Самого. Да–да, его. Бровеносца. Была такая традиция, что Вождю в начале праздничной демонстрации девчонки дарят цветы. Правда, собственно дарить цветы буду не я, а другая девчонка, дочка какой–то шишки из московского горкома партии. По–моему, второго секретаря, но я не уверен, могу и ошибаться. Её Лизкой звали. Нормальная девчонка. Мы с ней довольно много общались потом. Она будет цветы дарить, а я и ещё одна девчонка, Света Козлова, будем изображать из себя её подружек. Традиция.
Потом нас троих целую неделю учили и тренировали. Как правильно радостно бежать к Вождю (не дай бог упасть), как правильно улыбаться, где встать, в какую сторону смотреть. Ошибаться нельзя. Прямая трансляция на весь мир. Всё должно быть на высшем уровне. Однажды ночью нас троих даже отвезли на Красную площадь и два часа тренировали подниматься на трибуну Мавзолея. А то заблудимся ещё там с непривычки. Мы же ни в коем случае не должны выглядеть глупо.
Одежду нам тоже новую выдали. С виду вроде обычная школьная форма, но это если не приглядываться. На самом деле платья были пошиты специально для нас, точно по фигуре. Гольфы, галстуки, туфли — новые, идеального качества. Даже пионерские значки — и те нам новые дали. Непосредственно перед процедурой нас ещё и гримировали. Да я когда в кино снимался, меня там гримировали гораздо меньше, чем сейчас. Какая–то тётечка полчаса над моим лицом измывалась, что–то там подкрашивала, подмазывала. У меня ещё бровь не зажила после того случая на хоккее, так она её так закрасила, что стало совершенно незаметно. Папа потом говорил, что по телевизору раны совсем не видно было.
Самое обидное, что никто ведь не оценит моих мучений. Со стороны кажется, что это всё очень просто. По телевизору это как выглядит? Откуда–то из–за края экрана выбегают три пионерки в парадной школьной форме. У одной в руках огромный букет белых роз (где взяла, спрашивается), две другие с пустыми руками. И они все втроём с радостными улыбками бегут к Мавзолею. Причём охрана в них не только не стреляет, вообще не замечает, пропускает даже не попытавшись остановить. Девчонки уверенно, как будто не раз делали это (на самом деле, так оно и есть), поднимаются на трибуну и вручают букет дорогому Леониду Ильичу. Тот ничуть этому не удивляется (чего, первый раз, что ли?), спокойно берёт букет, передаёт его кому–то из свиты, а затем наклоняется и целует дарительницу в щёку.
Зная любовь Леонида Ильича к поцелуям, я немного опасался, что он и ко мне полезет целоваться. К счастью, не полез, одной Лизкой ограничился. Причём и её поцеловал лишь в щёку, а не в дёсны, как Эриха Хонекера. Ну, а потом телекамера поворачивается в сторону праздничных колонн трудящихся, а наша троица тихонечко линяет с трибуны и шустро сваливает. Когда камера в следующий раз покажет Вождя, нас рядом уже не будет. Фух, отмучались. И всё это бесплатно, ничего нам за такой подвиг не полагалось. Как поручение комсомола прошло. Правда, нам в качестве утешения и некоторой компенсации оставили наши новые платья. Во всяком случае, никто не попытался отобрать их после демонстрации. И мы тоже напоминать не стали. Чего мы, дурочки что ли? Платья–то хорошие…
Назад: Глава 36
Дальше: Глава 38