— Вот, профессор. Вот данные, которые передал мне маршал Шапошников. По его мнению, из трех направлений движения немецких войск в глубь страны на сегодняшний момент самыми опасными являются север и юг. Да, на московском направлении тоже предстоят тяжелейшие бои, ошибки нашего командования, и страшные потери… Но тогда мы смогли отбросить немцев от Москвы, сдюжим и сейчас. А вот блокада Ленинграда… Эта страшная удавка, наброшенная на живой город… И неизбежная потеря Киева, развал фронта. Конечно, его и сейчас не удержать. Но не дать врагу замкнуть кольцо окружения, перемолоть и пленить сотни тысяч наших бойцов и командиров – вот что главное!

Профессор долго молчал, близоруко рассматривая карты с нанесенной на них обстановкой и сопроводительную записку, написанную мелким, убористым почерком.

– Не специалист… Не понимаю… Ну, это ничего – есть, кому разобраться. Хорошо, Тур, я немедленно передам это в Службу. Теперь о вас… Точнее – о вашем статусе. Все же в Москве, в качестве человека штатского, вам будет не очень удобно. Согласитесь… Слишком вы будете бросаться в глаза. Молодой человек призывного возраста шляется по столице без определенных, скажем так, занятий… Даже – два молодых человека. Это нам ни к чему. Да и о своеобразной базе для дальнейших операций следует позаботиться. Все же держать оружие, взрывчатку, например, в московской квартире как-то не принято, согласитесь?

– Да я и не спорю, профессор. У вас уже есть какие-нибудь наметки?

– В том-то и дело, что нет! Поймите, я человек весьма далекий от дел военных, мало что в них понимающий… Так что – ни советовать, ни приказывать не могу-с! Думайте вы, Тур. Думайте и предлагайте!

– А что тут особо думать… Самим лезть напролом – можно таких дров наломать! А давайте мы еще раз обратимся к маршалу. Пусть черкнет записочку в сорок первый год, а? Почерк-то у него не сильно ведь и изменился…

Маршал долго смеялся. Идея написать записку в 41-й год ему понравилась. Только вот кому? Конечно, приютить несколько человек на территории какой-нибудь воинской части не проблема, но вот вопросы финансирования, служебного роста, материально-технического обеспечения, да мало ли чего еще, – как их решать?

– А не надо их решать, Борис Михайлович! Проживем, так сказать, на подножном корму… А продвижение по службе – да и черт с ним! Сами себе повесим следующие лычки… или кубари со шпалами. Не в этом дело. Лишь бы нам не мешали. И чтобы жили мы наособицу, без лишних глаз и ушей. Что можете предложить?

Маршал подумал и, кажется, что-то у него начало вырисовываться.

– Знаете, Тур, а это может и получиться! Тут, недалеко от Москвы, прямо под боком, можно сказать, есть один наш запасной командный пункт. Рядом с ним размещен полк связи. Часть режимная, строго охраняющаяся. Правительственная связь дело важное, сами понимаете… Я командира полка знал лично, вот ему я записку и адресую, а? Что вам нужно? Только вот ведь какое дело… Начальником Генштаба я вновь стал в самом конце июля, если правильно помню. Значит – записку датировать можно лишь…

– А вот это пусть вас не смущает, Борис Михайлович. Разберемся мы со временем, не впервой. А что нам нужно… давайте прикинем… Отдельное помещение, пусть и небольшое, включение в систему охраны, питание… Не объедим же мы их? А вот кем нам представиться? Кого изображать будем? Чтобы и рядом с армией, но все же как-то в сторонке, так сказать – сбоку припеку. Под разведку перекрашиваться нельзя – у них свои богатые возможности есть, военные корреспонденты тоже не катят… Отделение военной почты? А давайте мы будем… скажем, – особой группой военных цензоров, а? Да на специальное задание партии еще намекнем. На секретное указание из ЦК? Пока у меня еще документы есть соответствующие. Прокатит, как вы думаете?

– Ну-у, если особой группой… Полномочия не определены, да и сфера деятельности… Но, если и мне это непонятно, то и другим нечего лезть. Решено! Будете военными цензорами с неясным кругом задач. А дальше – сами выгребайте, хорошо? Аппаратура, техника?

– Ничего не надо. Сами все добудем… Пишите записку. Только – «Сов. секретно! Перед прочтением съесть!» А у вас свой бланк был? Ну, с шапкой «Начальник Генерального штаба маршал…» и так далее? Да, и обязательно черкните – чтобы никаких следов! Никаких документов не оставалось за нашим хвостом…

Маршал только хмыкнул, порылся в столе, достал видавший виды блокнот и начал что-то корябать пером. Чувствовал он себя уже чуточку получше и сегодня работал за столом.

Я вытащил припасенный заранее пустой синий конверт из плотной бумаги, палочку сургуча и печать «Для пакетов». Ну да, печать Генштаба. Сделать ее с нашими-то возможностями – пара пустяков.

Заклеив пакет, я прошил его суровой ниткой, чуть-чуть нагрел сургуч клубочком – маршал только вздохнул и покачал головой, – плюнул на металлический диск и шлепнул печатью по сургучной кляксе. Самое оно! Секретнее не бывает. Пора идти устраиваться на новом месте жительства.

Все вопросы разрешились на удивление просто. Командир полка, седой, полноватый мужик лет пятидесяти, с орденом «Знак Почета» и какой-то медалькой на груди, только удивленно поднял брови, когда вскрыл доставленный мной пакет. Я заговорщицки шепнул: «Особый сектор ЦК! По личному заданию товарища Поскребышева…», – и полковник, понятливо покивав головой, поднял трубку телефона и начал командовать. Пришлось кашлянуть и показать глазами на оставленную на столе корреспонденцию. Полковник покраснел, скомкал записку и пакет и поджег их в большой мраморной пепельнице. Внимательно проследив, чтобы бумаги сгорели полностью, я перевел задумчивый взгляд на полкана.

– Смотреть пойдем? – Он уже вытащил большую связку ключей на стальной цепочке, готовясь запирать кабинет.

– Конечно, товарищ полковник! За тем и прибыл!

В сопровождении подтянувшегося к нам молчаливого командира, то ли начштаба, то ли зама по хозяйственным вопросам, мы двинули по территории части. Небольшой, если не сказать маленький, домишко на отшибе меня вполне устроил. Четыре клетушки-комнатушки, чердак, место для курения на левой стороне избы. Полный комфорт! Звезды три, для армейских-то условий! Я одобрительно откашлялся.

– Хорошо бы забор, товарищ полковник, и пост, само собой… А еще сейф или металлический ящик для документов, телефонный провод сюда протянуть с коммутатора и пару двухъярусных коек бы поставить.

Полковник кивнул: «Сделаем!» Сопровождающий нас командир что-то пометил в блокноте.

– Машину у вас будет, где поставить? Вот и хорошо. Пару-тройку человек прокормите? Да мы не часто будем вас грабить – дел много будет, поездок разных. Ну и отлично! Да! Возможно, мы развернем радиостанцию… Так, средней дальности… Не помешаем? Конечно, частоты мы вам передадим. Тогда – все! Огромное вам спасибо, товарищ полковник!

– Кхм-м… прошу извинить, но еще раз хочу напомнить вам, товарищи, о режиме секретности, – вполголоса закончил я. Полковник лишь недовольно взглянул в мою сторону. Ничего, это я переживу, а вот слушок, что новые владельцы избушки на курьих ножках лишнего внимания не терпят, не помешает.

– Разрешите идти?! – молодецки гаркнул я и, получив благожелательный кивок, дернул к теперь уже нашей избе.

Через пару дней мы с Андреем перебрались в свое новое шале и зажили полноценной армейской жизнью. Я даже зарядку нам устроил, чем вызвал молчаливое одобрение со стороны начальства и недовольные взгляды младшего и среднего командного состава. Ну, дуть губы – это их дело. Я им запретить не могу. А поддерживать себя в форме – вещь для нас необходимая. Несмотря на наше богатое внутреннее содержание…

А тут, наконец, прочихалось и начальство Службы. Пришел очередной приказ на очередную коррекцию. Да не один приказ пришел…

У меня зазвонил телефон. Кто говорит? Нет, не слон…

– Товарищ капитан! – Я решил побыть для разнообразия капитаном. – Помначкар Шевелитько докладае! Ось туточки до вас двое военных доихалы! Вас спрашивають!

– Доихалы, так доихалы. Пропустите их, товарищ Шевелитько!

– Та не можу я, товарищу капитан. То треба вам у штабе порешаты. Будет пропуск – тоды пропущу. Тильки так…

– Ясно! Жди меня, помначкар, сейчас буду!

Кого это к нам ветром надуло? Неужели… Точно! Двумя огурцами, в новенькой, еще не выгоревшей форме, лыбясь во все тридцать шесть зубов, перед КПП топтались Дед с Каптенармусом! Ну, сейчас я вам устрою!

– Здравствуйте, товарищи командиры! Вы ко мне? Ваши документы!

Улыбки на лицах военных несколько поблекли, я нахмурил брови.

– Побыстрее, товарищи, побыстрее! Так… старший лейтенант Могилевский… Хорошая фамилия! Старший лейтенант Пуштун… Еще лучше! А у кого предписание? А чего ждете? Давайте его сюда! Так, прибыть в распоряжение… – Я бросил взгляд на часы. – Почему опаздываем, товарищи командиры? Начинать службу с опоздания на нее же – последнее дело для военного человека! Отставить улыбочки! Смир-р-на! Вот так вот. Ждите меня здесь, сейчас вернусь.

– Помначкар Шевелитько! Приглядывайте, товарищ сержант, за этими товарищами. Не нравятся они мне что-то…

Шевелитько закоченел и начал скрести ногтями по кобуре нагана.

– Ну-ну… это лишнее, товарищ сержант! Просто присмотрите за товарищами… я быстро.

Наконец все вопросы пропускного режима были решены. Суровый помначкар пропустил моих гостей, втайне сожалея, что не пришлось тут же, у КПП, шлепнуть гадов из теплого нагана. Гады шли за мной, сурово сжав челюсти и нахмурившись. Над нашей группой явственно витал суровый дух Устава гарнизонной и караульной службы и железной армейской дисциплины. Идущие навстречу военные невольно переходили на строевой шаг.

На ходу бросив стоящему у калитки в заборе часовому: «Эти двое со мной!» – я завел своих гостей на территорию особо режимного объекта.

– Ну, Дедку! А вот теперь давай и почеломкаемся! Теперь уже можно, это наша территория!

– Не буду я с тобой челомкаться, Салага! Как был ты вражьим змеем подколодным, так и остался! А еще друг называется… Ты чего нас позорил на КПП?

– А ты и не догадался? Я не вас позорил, я вам репутацию любимцев части создавал! Тех, кого начальство гнобит, все любят и жалеют! Вот посмотришь – вам в столовке самые лучшие куски будут доставаться, и борщ со дна котла, погуще да посмачнее!

Дед немного оттаял и заржал.

– Ну, ты и артист, Салага! Просто комик! Как ты там нас строил! Я даже испугался – а вдруг я и на самом деле опоздал?

– Здорово, Каптенармус, здорово! – Мы обнялись. – Кильки-то, пряного посола, привез? Нет, правда? Вот и замечательно! Будет чем закусить… Ну, давайте, располагайтесь пока. Андрей – накрывай на стол. Гостей кормить надо… Тогда и поговорим.

Разговор получился долгим, до самого ужина. А Деда я и не обманул, получается. Ласково поглядывая на него темно-карими украинскими очами, подавальщица Оксана притащила Деду аж две котлеты, а мне – всего лишь одну. Да еще и принесла миску вкуснейшей квашеной капусты с мочеными яблоками. От щедрот, значит! Чувствую – раскормят мне девчата Деда, погубят пластуна – как он теперь на отросшем пузе пресмыкаться-то будет?

Оказалось – ничего подобного! Старого пластуна лишней котлетой не испортишь. Ишь, как он ловко канул в траве, истинно – Чингачгук – Большой змей! Пора и мне…

Шел восьмой день войны. Воскресенье, между прочим, можно сказать – работаем без выходных… Задание на юге мы выполнили довольно легко и особо не заморачиваясь. Что для меня, честно говоря, было немного удивительно. Впрочем – армейский бардак, он и у немцев бардак… В общем, к Львову мы не полезли. Там захваченные запасы горючего немцы уже успешно перебрасывали в передовые базы обеспечения. Да и население там, мягко говоря, не очень дружественное… Резать еще и местных националистов нам было некогда.

Поэтому нас тихо и скромно перебросили поближе к Ровно. Там мы и оторвались на все сто. Быстро установив расположение передовой базы снабжения немецких войск, мы наметили несколько площадок для наблюдения и стали изучать бьющую ключом тыловую жизнь викингов из группы армий «Юг». Жизнь просто бурлила. В том числе – в трубах, заливающих горючку в автобензоцистерны немецких батальонов снабжения. Поэтому большого выбора вариантов как бы и не было. Чем проще, тем оно и надежнее. Единственное, чему я уделил особое внимание, так это маршруту отхода. Тут нам ошибаться нельзя, опасно чреватостями будет…

– Ну, что, Дед? Возьмешь гадов?

– Как дунуть-плюнуть… Ты только патроны заряди. Вон, видишь? Еще двенадцать наливняков тащатся. Подождем, пока они в очередь встанут, тогда всех и накроем, чего зря стрелять-то. А то гоняйся потом за ними.

Я передал Деду две обоймы накачанных огнем патронов, и Дед, как я уже сказал, большим змеем скользнул на присмотренную им позицию. А мы приникли к биноклям. Благо – отрофеились уже…

На расстоянии километра в два все было видно просто отлично. Закачанные под пробку автоцистерны какой-то солдатик с флажками отгонял от соски. Колонна строилась на выезд. Нетерпеливо гудя, пустые машины толкались у заправочных шлангов. Пора вроде?

Да, пора. Часто ударили выстрелы винтовки Деда. Над базой снабжения вспух огромный, красно-багрово-черный клуб даже не взрыва… Нет, это больше всего напоминало извержение проснувшегося с бодуна вулкана! Живых там, в этом ревущем огне, остаться просто не могло.

– Все, ребята, сворачиваемся! Пошли, пошли! Быстро ко мне!

Дед плюнул на маскировку и подбежал, загоняя очередную обойму в свою прожорливую винтовку. Ему уже много пришлось пострелять, жалоб, что характерно, со стороны противника пока не поступало… Я мельком окинул взглядом свое воинство и, в четыре прыжка, перенес группу на заранее выбранную лежку.

– Обед, тунеядцы! Андрей, кашеварь давай!

– А что – «тунеядцы, да тунеядцы»… Ты сам виноват – никому, кроме Деда, и пострелять-то не даешь. А я только и знаю, что готовить…

– Не бурчи, Андрей! Сам такую долю выбрал. Боец должен стойко переносить тяготы военной службы! Да не горюй ты – еще настреляешься, по самое «не могу». Давай я тебе лучше подсоблю… Каптенармус – ты в охранение, Дед – можешь отдыхать, заслужил, третью базу раздолбал уже.

Дед, довольный, лишь ухмыльнулся и откинулся в тенечке на траву. Каптенармус мышкой шмыгнул в кусты и пропал. Я подвел руку с клубочком под котелок и дал жару. Обед мы сегодня заработали… Я даже расщедрился на «наркомовские».

– А что, товарищи цензоры-корректоры, не слетать ли нам тут в одно местечко? Тут недалеко будет. Надо бы помочь ребятам…

– Кому ты там еще помогать собрался, Салага?

– А вот сам посмотри… – и я протянул внимательно глядящим на меня бойцам выдранные из блокнота листочки.

– Да ты вслух читай, Дед, – пробурчал Каптенармус, старательно сооружавший себе постель помягче. Дед хмыкнул, пересчитал листы бумаги и заявил, что он будет зачитывать выборочно. Избачом он работать, дескать, не нанимался.

– Дневник какой-то… «26 июня, пятый, стало быть, день войны… Группа армий «Юг» медленно продвигается вперед, к сожалению, неся значительные потери. У противника, действующего против группы армий «Юг», отмечается твердое и энергичное руководство. Противник все время подтягивает из глубины новые свежие силы против нашего танкового клина…»

– Тур, ты чего мне дал? Это немец пишет, что ли?

– Немец, немец… Ты читай себе дальше.

– «27 июня, шестой день войны… Русские соединения, атаковавшие южный фланг группы армий «Юг», видимо, были собраны наскоро. Житомирская группа противника, очевидно, атаковала танковую группу Клейста с фронта, а подвижная черновицкая группа пыталась смять ее южный фланг. Русская тираспольская подвижная группа, отведенная несколько дней назад из Южной Бессарабии, перебрасывается по железной дороге на северо-запад. Очевидно, в ближайшее время она появится перед правым крылом танковой группы Клейста и будет брошена в бой в качестве последнего резерва. Тогда все силы, которые русское командование на Украине (следует отдать ему должное, оно действует хорошо и энергично) может противопоставить группе армий «Юг», будут разбиты. Мы получим возможность повернуть на юг, чтобы вынудить части противника, удерживающие район Львов, Станислав, вести бой с перевернутым фронтом…»

– Ну и на что нам это, скажи на милость?

– Ты дальше читай, дальше!

– Дальше ему… «В полосе группы армий «Юг» 8-й русский танковый корпус наступает от Броды на Дубно в тыл нашим 11-й и 16-й танковым дивизиям. Надо надеяться, что тем самым он идет навстречу своей гибели…»

– Вот оно! А в Дубно… да ты сам читай!

– «29 июня 1941 года (воскресенье) 8-й день войны…»

– Во-о, ребята! Сегодня, значит… Ты читай, Дед, читай!

Дед продолжил громкую читку.

– «Итоги оперативных сводок за 28.6 и утренних донесений от 29.6:

На фронте группы армий «Юг» все еще продолжаются сильные бои. На правом фланге 1-й танковой группы 8-й русский танковый корпус глубоко вклинился в наше расположение и зашел в тыл 11-й танковой дивизии. Это вклинение противника, очевидно, вызвало большой беспорядок в нашем тылу в районе между Бродами и Дубно. Противник угрожает Дубно с юго-запада, что при учете больших запасов вооружения и имущества в Дубно крайне нежелательно…»

– Во-о-т! А что крайне нежелательно немцам, то – сами понимаете, – крайне желательно нам с вами. Ну, уяснили, наконец?

– Тур, а ты сам-то подумал, что говоришь? Где это видано, чтобы вчетвером помочь целому танковому корпусу, а? Да у них там и танков сотни, и людей тысячи!

– Это не танковый корпус, а 8-й механизированный. И техники они уже потеряли более половины, и людей у них повыбило… А помочь я хочу не всему корпусу, конечно, а группе бригадного комиссара Попеля из 34-й танковой дивизии корпуса. Они такого шороху в тылу у немцев навели! А завтра на них навалятся аж четыре немецких дивизии – и все. Конец… Выйти из окружения удастся всего-то двум тысячам наших бойцов. Давайте поможем ребятам, а?

Думка сделать все возможное, чтобы облегчить положение танкистов из 8-го мехкорпуса, постоянно преследовала меня. Настолько, что при очередном разговоре с Шапошниковым я предложил ему воспользоваться уже наработанным приемом и черкнуть еще одну записку командиру 8-го механизированного корпуса, весьма успешно громившего наступающие немецкие танковые и мотопехотные части. Но маршал категорически отказался.

– Да поймите же вы, Тур! Война уже катится по нашей стране страшным бронированным катком! И все ваши, пусть героические и крайне нужные, усилия как-то изменить, поправить ее ход – всего лишь песчинка на пути у этого катка. И будет ли толк, изменится ли хоть что-нибудь в ходе уже однажды проигранных боев, – я не знаю… Скорее всего – нет. Да и полномочий и возможностей отдавать боевые распоряжения в июне 41 года у меня не было. Не забыли? Я уже не был тогда начальником Генштаба. Да и как вы это себе мыслите? Пришел не пойми кто, принес какую-то писульку, и что? Генерал-лейтенант Рябышев должен этому человеку верить? Слушаться? Вопреки имеющимся приказам Юго-Западного фронта? Прекратить громить противника и отступить? А не провокация ли это? Эй, комендантский взвод! А ну-ка – расстрелять этого труса и паникера!

– Погибнут ведь они все… В первую очередь танкисты группы бригадного комиссара Попеля. У них вот-вот закончатся боеприпасы и горючее… Пробивную силу они уже потеряли, закапывают танки в землю. Еще чуть-чуть – и конец…

– Да, погибнут! – жестко сказал маршал. – Это их судьба и осознанный выбор. Они бойцы и защитники Родины. И должны защищать ее, пусть и ценой своей жизни… Все мы, военные, в долг живем, вам ли это не знать… Раз присягу принял, значит – так и только так. Более обсуждать этот вопрос я не намерен.

– Ясно, товарищ маршал… Ясно, что ничего не ясно. Ладно, пойду я. Может там, на месте что-нибудь придумаем…

– Если встретите его… ну, вы поняли – Рябышева… скажите ему лишь одно – мол, тогда, на маневрах 34-го года, Шапошников был прав. И сегодня он советует бросить технику и спасать людей. Большего в той ситуации не сделать… Все, идите, майор!

– Уже капитан…

– Вот и иди… расти дальше!

Куда уж дальше-то? Дальше уж и некуда…