40

Меня разбудил крик Сашки:

— Разведка, подъём, скорее! Наши в засаду попали!

Одеваться я научился мгновенно. Какие там сорок пять секунд — и полуминуты не прошло, как я уже вылетел наружу, где грузились в повозки бойцы. Сашка махнул рукой:

— Нет! Напрямик! С тыла обойдём!

В засаду попал первый взвод, направлявшийся для обстрела расквартированной в одной из выселенных деревень маршевой испанской роты, следовавшей в «Голубую Дивизию». На повороте дороги в трёх километрах от опушки леса по ним чесанули из десятка автоматических стволов. Командир взвода капитан Малявин был убит наповал в первую секунду. В последующие пять или шесть — ещё человек пять и столько же ранено. Попытка контратаки была подавлена. Верховой, прискакавший в лагерь, докладывал о бое с крупным подразделением противника.

Бегать по ночному лесу — занятие бездарное и опасное. Но мы хорошо изучили этот лес и держали курс точно, ориентируясь на стрельбу МG-34 — таких пулемётов у нас не было, это могли стрелять только немцы. Вообще тарарам там стоял дикий, впечатление было такое, что бой ведут рота на роту, рвались гранаты…

Немцы в самом деле отлично выбрали место — там дорога спускалась в ложбинку перед выходом на луг, укрыться было практически негде, огонь они вели буквально в упор, а ответный — наугад, вверх, в лес, вслепую. Непонятно было только, на что они вообще рассчитывают. Тем более, что мы вышли им в тыл, как рассчитали — чуть выше склона, на лесистый холм.

— Вон они, — указал Сашка.

— Вижу четыре огневых точки, пулемёт и три автомата, — доложил Максим. — Их что, всего четверо?

— Потом, — Сашка азартно оскалился. — Подползаем и гранатами, потом наваливаемся с «ура!» и колем. Вперёд.

В уже занимавшемся рассвете мы подобрались ближе…

…Около приклада пулемёта, среди лент, лежал, скорчившись, рослый человек в маскировочном костюме, из-под кепи выбивался клок светлых волос. Ноги у человека были перевязаны бурыми тряпками бинтов. Слева и справа от него в разных местах были привязаны к деревьям три МР-40, валялись пустые магазины и россыпи гильз. От человека к спускам пистолет-пулемётов вели тросики.

— Он вообще один, — растерянно сказал Женька. На склон, азартно матерясь, лезли наши партизаны, застывали в недоумении, появился Мефодий Алексеевич…

— Это что же… — он снял ушанку, потёр лысину. — Это один, что ли?

— Один, — зло подтвердил я. — Остальные давно ушли. Сорвали нам атаку, намолотили наших и ушли. А этот раненый, остался своих прикрывать. И работал за целый отряд… Это егерь, товарищ командир.

— Ну-ка… — кто-то из наших, подойдя, взялся за плечо убитого.

— Не трога-ать! — заорал Сашка и, видя, что уже поздно: — Ложи-ись!

Зинка успела сбить с ног командира. При взрыве упрятанной под животом егеря гранаты погиб только «любопытный».

А позже выяснилось, что бесследно пропал Покалюжный — тот самый партизан, который был агентом гестапо и которого мы перевербовали, переправив его семью в отряд Мухарева. Сперва думали, что он бежал. Но потом на тропе нашли следы борьбы и, как менты говорят в моё время, «волочения тела». Никто не видел, как и когда егеря унесли Виктора. Но стало ясно, что по большей части налёт затеян именно из-за него.

Оставались два варианта. Либо у нас в отряде снова «дятел». Либо — и это было едва ли не страшнее — мы под плотным наблюдением врага…

… - Продолжают успешное наступление на Синявинском плацдарме. Близок час полной деблокады города Ленина!.. Напечатал?

— Так точно, Илмари Ахтович, — я размял пальцы.

— Теперь размножь в ста экземплярах, — он закурил.

— Слушаюсь, — я вздохнул, пытаясь вспомнить, чем окончились бои на Синявинском плацдарме. Если учесть, что блокаду сняли только в 44-м — вряд ли успешно… Мне хотелось спать и немного болела голова. — Товарищ капитан… — он посмотрел на меня вопросительно: — Что с егерями делать будем?

Хокканен ответил не сразу. Он затянулся, с наслаждением выпустил клуб дыма и неторопливо сказал:

— Мне кажется, исходящая от них опасность резко преувеличена.

Здрасьте! Я хотел уже заспорить, но в дверь просунулся командир второго взвода:

— Товарищ капитан. К Мухареву самолёт прилетел, нам тут привезли кое-что, врача прислали, двух минёров… И ещё корреспондент приехал. Говорит — специально к нашим… — и он подмигнул мне…

…Внешне корреспондент ничуть не походил на привычных мне представителей этой древнейшей профессии. Он был в форме, в длинном кожаном плаще, перетянутом ремнями, в армейской фуражке — ну типичный офицер, только без знаков различия. Однако, повадки у него оказались ничуть не отличавшиеся от повадок его соратников через шестьдесят лет. Деловито окинув нас взглядом, он тут же начал распоряжаться:

— Сначала сделаем снимки, потом поговорим, возьмём интервью… Давайте снимемся вместе где-нибудь… хотя бы вон там! — он упёр указующий перст в здоровенный стог метрах в ста от нас. — Пошли! — и первым двинулся в том направлении. Отконвоировав нас к стогу, он продолжал распоряжаться: — Значит так. Ты… Александр?.. Не важно… Так, ты садись вот здесь… Девочка вот сюда… Ты встань вот тут… нет, сядь… нет, встань, было лучше, а вот ты сядь на корточки… Нет, в объектив не смотрите… Так, девочка — улыбнись. Смотри на него и улыбайся… Ты, мальчик, соломинку возьми в зубы и как бы слушай… Нет, чего-то не хватает!.. А! Вот что! Сними-ка сапог… Да-да, сними и сидя как бы перематывай портянку… Вот! Стоп! Отлично! Замерли! — несколько раз щёлкнул аппарат. — Всё, с этим закончили… Теперь по отдельности, портретные…

В общем, замашки у него были знакомые. Мои дружки ошалели от его напористости и подчинялись ему, как зомби. Юлька что-то пискнула о том, как её лучше фотографировать, но корреспондент только хмыкнул и изогнул бровь.

Когда со съёмками было закончено, он достал трубочку — почти как у Хокканенна — блокнот и, закурив, жестом усадил нас.

— Ну, теперь давайте знакомиться, — он поправил короткие усики. — Симонов. Константин Александрович.

— Кто?! — Женька вытаращил глаза. — Вы… А… Ну да, конечно! — он хлопнул себя по лбу и, покраснев, прочитал: —

— Это же… вы? Я ваше «Ледовое побоище» на школьном вечере читала! — почти закричала Юлька. — Наизусть! Правда! — словно корреспондент, который вдруг тоже покраснел и стал намного моложе, ей не верил. Сашка, глуповато приоткрыв рот, молчал, потом спросил:

— А «Убей его» вы написали, да?

— Я, я, всё я, — словно защищаясь, Симонов поднял руки и почти жалобно попросил: — Ребята, давайте о вас. Я что, я самый обычный военкор…

— А мы самые обычные партизаны, — пожала плечами Юлька. — Таких в каждом отряде полно…

— Самые обычные… — задумчиво сказал он и улыбнулся. — А что, хорошее название! Я так и назову очерк: «Самые обычные»! А фотографии перешлю с оказией… ну, в крайнем случае, получите после войны! Ну, начнём с тебя, Александр…

— Вы лучше вопросы задавайте, — Сашка смутился, — я так рассказывать не умею, это у нас вон Борька мастер…

— Борька — это ты? — военкор повернулся ко мне. Я кивнул. — Хорошо. Тогда пусть ты будешь первым…

…Пока нас интервьюировали, Мефодия Алексеевича и Хокканена интервьюировали тоже. Вместе с минёрами и врачом прибыли двое офицеров, как сказали бы, «из органов». Правда, не с целью вершить суд и расправу за реальные или мнимые вины. Всё обстояло куда сложнее.

На одной из станций, как выяснилось, немцы организовали пересыльный лагерь для пленных офицеров и набивали его, как бочку сельдями. Мы об этом что-то слышали краем уха, но значения не придали. Теперь же выяснилось, что в лагере содержатся люди, которых в плену оставлять никак нельзя, тем более, что немцы активно склоняют пленных к сотрудничеству. Лагерь следовало уничтожить, пленных вывести в район Порхова для последующей эвакуации или рассредоточения по отрядам. Для этого предполагалось временно объединить несколько отрядов в бригаду под командой Мухарева, совершить марш к станции и провести эту операцию.

Осложнялось всё тем, что немцы плотно на нас «сели». И нам конкретно это они показали сегодня ночью. А приказы не обсуждают — их выполняют.

И всё тут.