Глава 12

Начало апреля принесло сильнейшую оттепель. На улице установилась почти летняя жара, правда, в каменной громаде королевского дворца ее не ощущалось. Наоборот, стены дышали вековой сыростью, которая, словно прилипчивый лондонский туман, проникала повсюду. Я приказывала отворить все окна во дворце, зазывая весну вовнутрь. Да и сама по возможности проводила время на воздухе.

Река манила свежестью, поэтому мы частенько катались по Темзе на лодках, приводя простых горожан в волнение. Леса зазеленели, звали переливами трелей птиц, поющих гимн весне. Когда я вырывалась из цепких лап Совета, оставив государственные дела на Роджера и Уильяма, то скакала бок о бок с Робертом по лесным тропинкам, ловко уворачиваясь от разлапистых веток елей. Страх перед верховой ездой испарился. Вернее, я его изжила, всецело положившись на память тела, которое и знать не знало, что можно упасть с лошади на полном ходу. Елизавета была отличной наездницей, и, судя по похвалам лорда Дадли, у меня выходило не хуже. После долгих скачек мы, бывало, останавливались на выбранной мной поляне для отдыха. Я сидела, прислонившись спиной к дереву, закрыв глаза, вдыхая запах леса, чувствуя, как проникает в кровь весна, суля неведомое, но бесконечно прекрасное, что должно вскоре произойти.

Что это могло быть? Понятия не имела, но мне нравилось присутствие мужчины, которому я была небезразлична. Роберт ложился подле моих ног и молчал, но я-то знала, что он пристально за мной наблюдает. Мы не обсуждали произошедшее на Совете в тот злополучный день, когда чуть было не сказала Юхану «может быть». Приняли как должное, что у нас попросту сдали нервы, и вычеркнули этот эпизод из жизни. По крайней мере, я на это надеялась. С таких прогулок всегда возвращалась отдохнувшая, набравшись сил для работы, которой было, как всегда, много.

В конце апреля я собиралась согласовать в Парламенте Акт о Верховенстве и Единстве, который привел бы страну к единой форме богослужения. В новых канонах католические нормы сочетались с протестантскими. Ну, чтобы не сразу топором по головам истым католикам… К выступлению в Парламенте я готовилась обстоятельно, словно к войне с испанцами. Битва ожидалась долгой и кровопролитной. Каков будет исход, не знал никто. Неспокойно было не только у меня на сердце, но и на улицах города. Мне постоянно докладывали о стихийных собраниях, на которых люди распевали псалмы на английском языке. Неизвестные били в церквях окна, оскверняли алтари, срывая с них орнамент и распиливая распятия, хоть это каралось смертной казнью. Мой шут, которого я, словно государственного секретаря, звала к ужину каждый вечер, в лицах разыгрывал представления и декламировал стихи, подслушанные на улицах Лондона. В них клеймили позором покойную королеву Марию, ее мужа и кардинала Поула, ревностного католика, умершего с ней в один день. Кстати, он был другом архиепископа Хита из моего собственного Совета…

Да и мой Совет раскололся на два лагеря. В первом, архаичном, как я прозвала государственных мужей, доставшихся по наследству от Марии, настроения царили прокатолические. Советники отговаривали от поспешных решений, напоминая, о чем молила прежняя королева, решив назвать преемницей именно меня: чтобы Англия помирилась с Папой и шла дорогой католицизма. Но какое там! Страна свернула с этого пути еще в правление Генриха VIII…

Поэтому, невзирая на раскол в Совете, я готовилась к выступлению в Парламенте, снова и снова переписывая речь, надеясь убедить не только выборную Палату общин, но и консервативных членов Палаты лордов в том, что настало время реформ. Я решила: если одержу победу там, то пущу старую кровь в Совете, выкинув тех, кто слишком засиделся, врос корнями в кресла и одеревенел, не готовый к переменам, что пришли вместе со мной.

Перемены были серьезные, даже я их побаивалась. Не так давно получила письмо от московского царя, в котором он длинно и пространно благодарил за присланных мастеров, всячески заботился об улучшении торговли между нашими странами, а также предлагал заключить союзы – не только политический, но еще наступательный и оборонительный. Советники, схватившись за голову, в ужасе напомнили, что Иван Грозный находится в конфликте с императором Священной империи, королем Польским и королем Шведским, поэтому от подобных союзов требовали отказаться. Я же возразила, что со Швецией после неудавшихся матримониальных планов старших братьев мы тоже не особо в ладу, Польша нам фиолетова, а Священная Римская империя сама обидится на нашу религиозную реформу. Я все же начала переговоры, так как знала, что за Россией большое будущее. В ответном письме Ивану Грозному поклялась в вечной дружбе, согласилась предоставить политическое убежище, если в его стране случится государственный переворот, припоминая, что такого на его веку не произойдет. Также послала царю в дар золотой кубок, украшенный столь большим количеством драгоценных камней, что ни у кого не возникло сомнений, что наша дружба в самом деле крайне ценна. Когда посольство к московскому царю благополучно отбыло, я вернулась к делам насущным.

Вернее, к собственному Совету, который ждали в скором времени перестановки. Я уже присмотрела замену архиепископу Питу и графу Арунделу. Мне нравился недавно посвященный в сан епископа Джон Джуэл, настолько ярый сторонник протестантской церкви, что ему пришлось бежать за рубеж во время правления Марии. Графу Вестморленду, который одно время пытался добиться моей руки, к вящему неудовольствию лорда Дадли, также предложила место в Совете. Думала ввести туда Уильяма Пиккеринга, который много сделал для подписания мирного договора с французами, но вместо этого назначила его послом в Испанию.

– Уильям, – сказала ему на личной встрече, зная, что за ней последует сцена ревности со стороны Роберта, – мне нужны еще два года мира с Испанией. За это время мы обзаведемся боеспособным флотом и закончим реорганизацию армии. Прошу вас, сделайте все возможное, чтобы ослабить испанскую угрозу.

– Елизавета, как мне ни прискорбно вам об этом сообщать, но я должен…

– Да говорите уже, – потребовала я у замолкшего мужчины. Неужели война неизбежна?

– Советую вам не выходить замуж и всячески поддерживать в короле Филиппе иллюзию того, что вы вот-вот примете брачное предложение, – вздохнул Уильям и посмотрел странно, чем вверг меня в смущение. Я знала, что молодой, но крайне талантливый дипломат имел на меня виды, что не скрывал. Также во дворце поговаривали, что он – замечательный любовник. Боже, о чем я только думаю?! Это весна во всем виновата!

– Если вы его отвергнете, – продолжал придворный, – то Филипп может найти другие методы воздействия на вас и вторгнуться в Англию.

– Спасибо, Уильям. Поверьте, у меня нет ни малейшего желания связывать себя узами брака в ближайшем времени.

Угу, пусть Совет подавится…

– Меня это несказанно радует, – улыбнулся мужчина. – И дает надежду, что вы все же дождетесь, когда я вернусь в Англию ко двору.

Он любезно поцеловал мне руку. Встреча была закончена, я проводила Пиккеринга к выходу из приемной. Два года не выходить замуж? Да с легкостью! Правда, иногда снились такие сны, после которых просыпалась мокрая, на смятой постели, а затем стеснялась смотреть Роберту в глаза. Без одежды в моих сновидениях он был столь же хорош, как и в роскошных придворных костюмах. Вот же мечта немецкой порнографии!..

Отвлечься от странных мыслей о лорде Дадли помогли не менее странные мысли о принце Датском. От Фредерика пришло новое письмо. Как всегда, с дарами. На этот раз он прислал двух щенков породы мальтийский спаниель, очень похожих на наших болонок. Они были белыми как снег и до того умилительными, что привели в восторг не только меня, но и фрейлин. Зацелованные, затисканные Флэр и Клэр, как я их назвала, с множеством бантиков и самыми экзотическими прическами, стали общими любимицами и следовали за мной повсюду. Странно, а ведь в Москве я предпочитала кошек!

В письме Фредерик с нескрываемой радостью писал о сожалении, испытанном им, когда узнал, что сватовство двоюродного брата Эрика не увенчалось успехом. Он также питал надежды, что я дождусь его визита в середине мая, не выскочив скоропостижно замуж за одного из австрийских эрцгерцогов, которых развелось слишком много. Прислал новую картину с собой, но уже в обнимку с собакой – здоровенной, пятнистой, подозрительно смахивавшей на нашего дога. Ну, ясно, мальчики любят, чтобы побольше…

Мы же с девочками детально изучили портрет Фредерика и опять пришли к выводу, что принц вполне себе красавчик. Вспомнив о разговоре с Пиккерингом, вздохнула. И это сватовство не увенчается успехом! Может, отказать заранее? От строк, наполненных страстью, в которых он делился надеждами на будущее, в котором мы станем супругами, меня до сих пор бросало в жар. Как все сложно! Ладно, пусть приезжает, разберемся на месте.

Роберт, кажется, заметил, что с моего лица не сходит улыбка, а на утренней мессе я опять перечитывала спрятанное в молитвослов письмо. Долго допытывался, что такого написал датский принц. Не получил ответа, рассердился, а затем и вовсе устроил безобразную сцену ревности, подкараулив меня, когда я возвращалась с ужина в свои покои.

– Вы дарите надежду всякому, кто просит вашей руки. Но почему не мне? – спросил он, появляясь, словно призрак, из-за колонны в длинной галерее. Он был в темной одежде, и, надо признать, в первую секунду я перепугалась. Оказалось, не только я.

– Это лорд Дадли, – сказала встревоженным гвардейцам, – который просто решил поговорить, только время и место выбрал неудачное.

Гвардейцы опустили оружие, фрейлины покорно отстали, я же выпустила из рук вырывающуюся Флэр, которая, едва коротенькие ножки коснулись земли, принялась тявкать на Роберта. Он свирепо взглянул на собачку, да так, что та струсила и убежала под юбку к Летиции, дожидаясь, пока фрейлина не подхватит ее на руки.

– Ну, и зачем вы напугали собаку?

Он качнул головой. Ясно, бытовые темы не обсуждаем.

– Вы принимаете подарки от тех, кого ни разу не видели, при этом даете им повод рассчитывать…

– Роберт, вы же знаете, Совет настаивает на моем скорейшем замужестве.

– А Уильям Пиккеринг? – продолжал он, словно не услышал моих слов. – Почему перед отъездом он ходил со счастливым лицом, словно вы лично пообещали выйти за него замуж, если миссия пройдет успешно? Но при этом обедали с графом Ферия, который ведет себя так, будто в скором времени здесь воцарится Филипп Испанский. Даже старый болван Арундел занял денег у флорентийцев и накупил себе шелков и драгоценностей, кичась тем, что вскоре станет королем Англии!

– Роберт, он же идиот, страдающий глухотой. Я ему сто раз сказала «нет».

– Допустим… Получается, я прав насчет Пиккеринга и Филиппа? А этот любитель собак и сочинитель писем? Елизавета, он ведь тоже питает надежды.

– Как вы смеете меня упрекать? – возмутилась я. – И вообще, по какому праву требуете ответа? Почему я должна перед вами отчитываться?

– Потому что я тоже хочу надеяться! Неужели вы отталкиваете меня из-за того, что я женат? Тогда знайте, первое дело, которое вы рассмотрите как глава Английской церкви, будет о моем разводе!

– И не подумаю! – возмутилась я, но подумала: что же с ним делать?

– Я вас предупредил…

– Роберт, не сходите с ума!

– Еще и не начинал, – сказал он тоном, который мне совсем не понравился. Как и то, что мужчина наступал, а я не собиралась бежать. – Но давно уже пора…

Что он задумал? Со мной ведь вооруженная охрана! К тому же он ведь не собирается при всех… Эта была последняя мысль перед тем, как он меня поцеловал. Грубо вторгся на мою территорию, терзая губы, даря позабытое наслаждение от узнавания другого человека. У поцелуя был вкус специй, французского крепкого вина и безудержного желания. И я не осталась равнодушной – потянулась, открываясь, к нему навстречу. Но сзади истерично визжали девочки, да так громко, что я даже поморщилась. Могли бы и не мешать! Ведь приятно…

Роберт вздохнул и отпустил меня. Я, немного подумав, оглядела растерянных фрейлин, гвардейцев, схватившихся за оружие, и залепила лорду Дадли пощечину. Хотя сама хороша…

– Я вас прощаю только потому, что вино ударило вам в голову и вы позорно проиграли это сражение, – сказала я, нервно кусая губы. – Но чтобы впредь такого не повторялось.

– Не повторится, – пообещал он и потер рукой щеку. Будет знать, что с теннисистками связываться – себе дороже! – Следующий раз будет по-другому, намного лучше.

– Что вы себе позволяете? – то ли прошипела, то ли прошептала я. – Ненавижу вас!

– Мне показалось, вам понравилось, – самодовольно произнес Роберт.

Неужели не понимает, что так вести себя нельзя? Одно слово, и он будет наслаждаться видами города через решетку Тауэра. Но… мне и правда понравилось! Поэтому повернулась к фрейлинам:

– Мы уходим. Лорд Дадли не в себе, лишь это извиняет его поступок. Надеюсь, к утру он проспится и хорошенько обдумает свое поведение.

– Я постоянно думал, почему не сделал это раньше, еще тогда, в Хэтфилде, – негромко произнес он мне вслед. – Ведь должен был, но…

– Замолчите, Роберт! – воскликнула я.

Неужели это был мой, вернее, ее первый поцелуй? Ведь Елизавета, судя по датам писем, была влюблена в Роберта с самого детства. Чувствуя смятение, подхватила юбки и пошла, вернее, побежала по слабо освещенным переходам. Взметнулась по лестнице на второй этаж так быстро, что охрана с фрейлинами едва поспевали. Поворот, другой, но в противоположную от личных покоев сторону. Еще один переход – и передо мной тот самый зал с портретами, где я бывала почти каждый день.

– Оставьте меня, я хочу побыть одна. – Да, одна, со вкусом его поцелуя на губах. – Ждите за дверью, и пусть никто не входит!

– Королева, позвольте, – начальник охраны двинулся к дверям, – мы проверим.

– Не позволю! Прочь c дороги! – воскликнула я, чувствуя, как к глазам подступили слезы. Лишь бы никто их не увидел… Все, пора лечить нервы! Забежала вовнутрь, едва отворились двери. Тут же услышала, как лает, вырываясь с рук Летиции, Флэр. Ей вторила Клэр, которую держала Бэсси.

– Отпустите собак, – приказала я, закрывая двери в зал сразу, как только туда проскочили две болонки. – Идите ко мне, маленькие…

Вместо того чтобы запрыгнуть на руки и облизать заплаканное лицо, они с лаем кинулись в дальний угол освещенного лишь двумя факелами зала. Вот же глупые… Что им понадобилось за тяжелыми портьерами и софами для отдыха, что стояли у окна? На кого они кидаются? Я сделала несколько шагов, подняла голову, привычно отыскивая изображение Елизаветы на потолке, и тут заметила, вернее, уловила движение в полумраке. Тени – две, нет, три – отделились от стен под истеричный лай собак и шагнули в мою сторону. Мамочки… Флэр вцепилась одному в ногу, но тот отбросил ее резким движением. Я заорала, когда они бросились ко мне. В свете факелов в руке одного из нападающих отразилось длинное лезвие ножа.