Глава 2
«L'Etoile» и компания

Этот хитрый дьявол Алим Кишанди вроде бы оказался человеком дела! Нет, конечно, пришлось поторговаться, и алчный контрабандист выудил из всех последние деньги. А впрочем, их было не так уж много, вряд ли больше десятка тунисских динаров у каждого, а у этих нищих, из Кот-д'Ивуара — и того меньше, все, что смогли накопить.

Сидя на палубе «L'Etoile», у ржавого, с ошметками светло-зеленой краски борта, Луи косился на своих попутчиков, или лучше сказать — невольных спутников: обездоленных африканских парней, таких же, как и он сам, искателей лучшей жизни. А куда было податься беднякам, более-менее сносно знающим французский, как не во Францию? Благо земляков там уже было до дури, а спрос на дешевую рабочую силу не падал. Беглецы — нет, беженцы — черной работы не боялись. Они боялись таможенников, пограничников, жандармов и прочих представителей власти — Евросоюз давно уже ужесточил квоты на иммиграцию, точнее, урезал их совсем. Оставалось одно: пробиваться, вот как сейчас, нелегально, на шхуне старого тунисского контрабандиста Алима Кишанди, чтоб он подавился своими динарами! Хотя нет, дай ему здоровья Иисус Христос и Пресвятая Дева. Если бы не он… Да и черт с ними, с деньгами, там заработаем, лишь бы доплыть, лишь бы добраться, пробраться, а там… А там — молочные реки, кисельные берега…

Луи закрыл глаза, силясь представить себя… ну, скажем, на Елисейских Полях. В ярко-зеленой, расшитой золотом ливрее ресторана «Лидо». А носят ли официанты ливреи? Швейцары — наверное… Если и не носят, какая разница? Еще говорят, в Париже не хватает водителей городских автобусов, вот бы выучиться! Правда, это уж мечта так мечта! Все равно что катать туристов по Сене на батомуш — маленьких речных трамвайчиках.

«Мадам, месье, прошу вас, посмотрите направо — всемирно знаменитый музей д'Орсе с полотнами импрессионистов, налево… черт его знает, что там налево? Площадь Согласия, кажется… Ну да — с обелиском. Так! Налево — площадь Согласия, направо — музей д'Орсе, с импрессионистами…»

Кто такие импрессионисты, Луи не знал, хотя и был любознательным юношей, но вот слово почему-то запомнилось. Уж больно было красивым, из той, лучшей жизни, что грезилась порой в сладких голодных снах в убогой хижине на околице Нгуеро — племенной деревеньки ибо на самой окраине Нигерии, на границе с Нигером.

Да, Нигер и Нигерия — два разных государства, Луи устал уже объяснять это толстяку Аннолезу из Кот-д'Ивуара и его компании, таким же сирым, убогим и неразвитым, как и сам Аннолез. И как они французский-то выучили? Хотя французский в Кот-д'Ивуар все ж таки язык государственный. Как и в Нигерии — второй, наряду с английским, как и в соседнем Нигере, откуда этот гнусный краснорожий Нгоно — фульбе, скотовод, кочевник…

Сволочи они все, эти фульбе, хуже туарегов, ишь ухмыляется, харя красная. У фульбе вообще кожа красноватого оттенка, словно пропиталась кровью. Ну да, они же убийцы, эти проклятые фульбе! Недаром у всех них тонкие, как у гончих, носы и такие же тонкие — змеиные, ну, точно змеиные! — губы. Убийцы, убийцы…

Луи невольно поежился и тут же отвел взгляд, случайно столкнувшись с карими глазами Нгоно. Такие как этот Нгоно, фульбе, убийцы в длинных накидках, явились в деревню в ночь, точнее сказать, из ночи. У всех были копья, а у одного — главного — автомат! Китайский «Калашников». Они убили всех, лишь Луи удалось спастись, спрятавшись на дне выгребной ямы. И страшные стоны соплеменников преследовали его по ночам, хотя прошло уже… А сколько, интересно, прошло? Так… Луи задумчиво поскреб затылок. Сейчас ему пятнадцать, почти шестнадцать, а тогда было — восемь? Десять? Да, что-то около этого. И так-то жили, прямо сказать, в голоде, а уж после налета фульбе…

Он, Луи Боттака, был ибо. Их и убивали за то, что они ибо: давняя племенная вражда… Фульбе были сильнее. Даже не сильнее — неуловимее! Ибо — земледельцы, фульбе — скотоводы-кочевники, попробуй поймай их! Уйдут в Нигер, а там… Проклятые, проклятые фульбе, нехристи, язычники, таким только убивать.

Сам Луи, конечно, тоже не был крещен с рождения. Это уже потом, когда скитался, пришел к дальней родственнице в Кано. Хороший, большой город, четыреста двадцать тысяч жителей. Настоящий мегаполис, для Африки конечно, с почти-что-небоскребами и модерновыми памятниками. В Кано много кто жил: хауса, йоруба, ибо, ибибио, канури, те же фульбе. Там и тетка жила, троюродная, кажется. Набожная такая старушка, тетушка Адель. Она и в начальную, бесплатную, школу новоявленного племянничка пристроила, и отвела к кюре, в церковь. Кюре тоже был ибо — добродушный, толстощекий падре Ансельм.

Эх, хорошая была жизнь, жаль тетушка померла от какой-то болезни. В тот год многие померли.

В школе Луи учился неплохо. Учителя были строгие, чуть что, линейкой по рукам били, в угол на битый кирпич ставили — не забалуешь! Их стараниями Луи и французский выучил, и о Париже узнал. Английскому тоже учили, в Нигерии ведь оба языка государственные, но школа находилась при католической миссии, а там англичан не очень жаловали, больше — католиков-французов. Так что английский Луи тоже знал, но куда хуже французского.

Однако тот язык, на котором общались эти парни из Кот-д'Ивуара или те же фульбе — ух, краснорожие! Это был не совсем французский, а какое-то его подобие. Впрочем, даже на этом пиджине беженцы друг друга понимали. Вот и сейчас Луи услышал, как сидевший на палубе у самой мачты Нгоно, покосившись в его сторону, бросил своим сквозь зубы: ишь, мол, этот гнусный ибо так глазищами и зыркает, наверное, зарезать хочет, сволочь…

И — гад! — специально по-французски все это произнес, не на фульбе, чтобы, значит, «гнусному ибо» все понятно было.

Ладно, подождите! Еще, Бог даст, поквитаемся.

Луи специально отвернулся, а потом и вообще встал да пошел, насвистывая старую деревенскую песню, какую когда-то пела убитая налетчиками фульбе мать. Походил — качало, и оттого закружилась голова, потянуло блевать. Наверное, было бы что в желудке, может, и выблевал бы, а так..

Уселся в тени кормовой надстройки, прижался спиной к фальшборту и, сняв с шеи медное распятие, принялся начищать его о джинсы, старенькие, много раз штопанные, выданные как гуманитарная помощь. Начищал, полировал, думал. Потом достал из специально пришитого к рубахе кармана паспорт. Хоть и без всяких виз, но документ есть документ, всегда сгодится. Полистал, убрал и снова задумался…

Вообще, Кано — хороший город. Из всех африканских городов — а Луи, когда пробирался в Тунис, видел и нигерские, и алжирские города — самый лучший, самый красивый. Но вот места в нем Луи после смерти тетушки, увы, не нашел. Ведь все жили кланами, а он пришлый, никто! А раз ты никто, то и звать тебя никак, и никому ты не нужен — лишний человек, лишний рот, обуза! И некуда податься, совсем некуда. Даже разгружать чего — попробуй сунься, там уж все между своими поделено, лучше и не мечтать.

Чего только Луи после смерти тетки не делал! Милостыню просил — много-то не подадут, да еще смотри, как бы не попасться на глаза профессиональным нищим. Эти уж точно зарежут или уведут в джунгли, к колдунам. А уж те разберут по косточкам, по органам, в буквальном смысле слова разберут. Печенка, селезенка, легкие, роговицы — все в черном колдовском деле сгодится! Бывали случаи, Луи сам несколько подобных историй знал. Ужас!

Вот и решил сваливать. Насобирал денежек, так, мелочь, потом как-то повезло — от автовокзала одной богатой женщине вещи поднес. Так и стал около автостанции ошиваться, стараясь не пересекаться с местными. Но те, конечно, все равно узнали, подстерегли, избили. Хорошо не убили и колдунам не отдали, проявили, можно сказать, гуманизм. Хорошо, что все заработанные денежки, что не проел, Луи с собой не носил, а припрятал на церковном дворе, у отца Ансельма. Он тоже помог, посадил в попутный грузовик до Агадеса. Агадес — это уже Нигер, почти полпути до Франции. Ну не полпути, пусть треть, четверть — не важно, главное было первый шаг сделать. Луи и сделал, спасибо отцу Ансельму.

Кюре перекрестил на прощанье, крестик подарил. Ничего особо желать не стал, лишь улыбнулся: мол, французский ты знаешь, не пропадешь, доберешься. Так и случилось, не пропал.

В Агадесе встретился с такими же беженцами из Кот-д'Ивуара и Мали. Аннолез и его братия почти всю Французскую Африку пересекли, да что там почти — всю! Кот-д'Ивуар (который раньше назывался Берег Слоновой Кости), Буркина Фасо (бывшая Верхняя Вольта), Мали (эта как только не называлась), Алжир.

Из Нигера в Алжир беженцы с караваном пошли, с берберами. Верблюды, колючки, скрипящий на зубах песок. А ночи холодные — зуб на зуб не попадал. К тому же берберы их не просто так с собой взяли: использовали, можно сказать, вместо рабов в самом прямом смысле! Парни и тюки какие-то на себе тащили, и прислуживали, и все, что угодно, делали, вплоть до того самого, не к столу будь сказанного. Луи тоже, а куда денешься? Бросят в пустыне — кто там найдет твои кости? А и найдут, так… Человек в Африке — невелика ценность.

Луи держался. Трудно было, иногда вообще казалось — невозможно, но держался. Слезы глотал пополам с песком и едкой от костра из верблюжьего помета сажей, все вспоминал… Нет, не мать. Отец давно, еще в самом раннем детстве на охоте погиб, а убитых фульбе мать, сестер, братьев и прочих родственников вспоминать было больно. Тут и так несладко, к чему еще и воспоминания эти? Лучше вот… Что там дальше-то, если по Сене, на батомуш? Мост Александра Третьего? Нет, мост Искусств.

— Все сидим? — На палубе показался Алим Кишанди, хозяин судна.

Кто он был, араб, бербер или вообще еврей, Луи не особенно интересовался. Знал одно — месье Кишанди тот еще выжига! Мало того что он забрал в оплату за «провоз» все, что у несчастных беженцев имелось, так они еще и горбатились на него три месяца подряд совершенно бесплатно. Жили на старом портовом складе, снятом для них ушлым контрабандистом в Карфагене, около рю Виржиль. Древние развалины, не особенно-то и людный порт, невдалеке — за авеню Хабиба Бургиба — одноколейная железнодорожная ветка.

Карфаген… Говорят, в древние времена это был жутко знаменитый город, Луи об этом читал в школьном учебнике. Да уж, были времена, но они давно прошли, и ныне Карфаген — всего лишь пригород Туниса, правда с римскими термами и национальным музеем, что располагался в бывшем соборе Людовика Святого. Луи, конечно, хотел бы туда сходить, но, увы, хозяин требовал работать!

От заката и до рассвета беженцы ловили и разделывали рыбу — чем больше, тем лучше. Алим Кишанди не упускал случая показать свое недовольство, мол, только по доброте душевной и согласился, рискуя жизнью, переправить «этих бездельников». Ага, по доброте душевной, как же! Вкалывали, как рабы! Не только рыбой занимались, еще и ограду вокруг хозяйского особнячка поправили, а особнячок-то располагался в богатом предместье Сиди-Бу-Саид с белыми и голубыми домами. Можно сказать, райское местечко, даже нет автомобильного движения — запрещено! Как и строить дома другого, не белого и не голубого цвета — тоже. В общем, тот еще хмырь был «почтеннейший негоциант» Алим Кишанди, что уж туг говорить, использовал дармовый труд на всю катушку. Правда, похоже, не обманул: они плыли на Корсику.

— Если вдруг пограничный катер, мы — мирные рыбаки из Бизерты, просто немного сбились с пути, судно-то старое, — обмахиваясь газетой, инструктировал почтительно столпившихся вокруг беженцев месье Кишанди. Кишанди-реис — так он любил себя называть, — Как подойдем к деревне, я скажу, переправитесь на лодке. А уж там, если попадетесь — ваша вина, вам и отбрехиваться, ясно?

— Ясно, реис.

Ну а что тут еще-то скажешь?

Луи только добавил еще:

— Месье! Газетку оставьте почитать… пожалуйста.

Кишанди-реис прищурился, но газету дал:

— Можешь потом выкинуть или по-другому как-нибудь употребить, — Захохотав, контрабандист поднялся в рубку.

Вот в этот-то момент судно едва не врезалось в древние корабли, схватившиеся в суровой морской битве. Немного одуревшие от вынужденного безделья беженцы смотрели во все глаза:

— Глянь, глянь, чего там!

— Смотри, он ему сейчас башку отрубит!

— А этот вон, упал…

— А тот-то! Тот!

— А этот…

— Чего тут такое делается-то, а?

Ну Аннелез, ну башка тупая! Сразу видно — Берег Слоновой Кости. Диагноз, можно сказать.

Луи усмехнулся:

— Это морские разбойники, пираты. Сейчас, дружище Аннелез, они и на нас кинутся, так что спасайся!

— Что, и в самом деле пираты? — озабоченно переспросил парень.

— Маленький ибо тебя разыгрывает, братец! — обернувшись, с ухмылкой пояснил Нгоно — Проще говоря — дурит.

— Да я шучу просто!

«Дурит…» Ну это ж надо так сказать! Сразу видно — фульбе. Сволочь краснокожая.

— Это они, Аннелез, кино снимают.

— Кино? Ах да… А где же камера?

— Да во-он, на том катере.

Луи показал рукой, и д'ивуарец понятливо закивал:

— Вижу. А чего они нам кулаками машут? Чего мы им сделали-то?

— Чего-чего… Непонятно? В кадр влезли! Можно понять: снимали себе, снимали древность и вдруг — на тебе, «L'Etoile» во всей красе, с чадящим двигателем, некрашеная…

Фульбе — сволочуги! — неожиданно расхохотались:

— Так наша шхуна на древний корабль похожа!

— Ага, такую в кино увидят, так зрителей точно стошнит!

Хозяин, Кишанди-реис, тоже любовался на киносъемки: высунувшись в иллюминатор, разглядывал суда и артистов в бинокль, иногда цокая языком, непонятно — то ли осуждая, то ли восхищаясь. Впрочем, все это длилось недолго. Шхуна быстро миновала «пиратов» и, повернув от мыса на север, резко прибавила ходу.

Когда киношники скрылись за кормой, Луи вновь уселся на свое место, раскрыл газету.

— О, грамотный? Какие мы умные! Ну, что там пишут?

Фульбе! Проклятые фульбе! Вот уроды. И носит же таких земля!

— Эй, ибо! Чего пишут, спрашиваю?

— Да так… — Луи вовсе не собирался ни с кем связываться, и уж тем более с этими долговязыми фульбе.

Ну пересеклись их пути на какое-то время, так ведь не навсегда, день-другой-третий — и все! Расстанутся они и никогда больше, Бог даст, друг друга не увидят. Хотя могут и встретиться, торгуя сувенирами у Эйфелевой башни или в Версале.

Луи быстро просмотрел газету — «Дю Монд», кажется, или что-то вроде… Нет, «Тунизи суар».

— Пишут, туннель вот-вот откроют. На торжество приедет премьер-министр Италии…

— Ага, как же, — Один из находившихся рядом матросов презрительно скривился, — Сколько уже лет его строят, а все никак не закончат. Чего там до Сицилии-то, всего сто пятьдесят километров — и тех вовремя не могут прорыть!

— Еще пишут, суда в Средиземном море пропадают… — косясь на столпившихся вокруг фульбе, продолжил Луи, — Как раз в этом районе, где мы сейчас. И вот, профессор какой-то пропал. Француз, доктор Фредерик Арно, физик и философ, член Академии. Портрет его тут.

Юноша помахал газетой под носом у главного фульбе — Нгоно.

— Ну и профессор! — ухмыльнулся тот, — Чудище какое-то.

Ну что тут сказать? Фульбе — он и есть фульбе! Отсутствие даже начального образования на лбу воот такенными буквами написано! Можно подумать, этот парень в жизни своей видел хоть одного профессора.

Луи скрыл презрение и усмехнулся:

— Нет, я вот думаю, как раз наоборот, вид у этого месье Арно как раз самый что ни на есть профессорский! Он на Эйнштейна чем-то похож — такой же белоголовый, растрепанный. Усы точно профессорские, бородка клинышком… Написано: исчез вместе со своей яхтой.

— Ого! У него еще и яхта?

— Так он же профессор!

— Ну почему в мире так? У одних все, у других — ничего, а, парни? Ладно, хватит с профессором, что там про пропавшие суда пишут?

— А пишут — уже пять кораблей исчезло, — охотно пояснил Луи, — Небольших таких, рыбацких, как наша шхуна.

При этих словах Нгоно испуганно замахал руками:

— Но-но, ты это, не каркай!

И что-то зашептал, видать, какие-то свои, языческие, молитвы. Фульбе, они суеверные.

— Треугольник между Сицилией, Сардинией и Тунисом в наше время прозвали «малым Бермудским». — Луи нарочно повысил голос, уж больно нравилось ему пугать фульбе. Ишь как слушают, аж глаза выпучили, смотрите от страха не лопните.

— Конечно, суда могли и утонуть, — искоса поглядывая на Нгоно, продолжал читать Луи, — Но, к примеру, яхта профессора Арно загадочно исчезла во время полного штиля. И где? В самом, можно сказать, густонаселенном районе, где никогда не было никаких природных катаклизмов. Вот журналисты и пишут матросы с находившихся в этот момент неподалеку судов заметили лишь какое-то странное зеленоватое свечение и…

— Врут все твои журналисты, — тихо оборвал Нгоно. — Они уже дописались, что скоро Луна на Африку упадет!

Луи пожал плечами:

— Ну почему только на Африку? Просто мир сжимается, про это многие газеты пишут. И Луна, естественно, тоже становится ближе. Но упадет она на Землю примерно через десять тысяч лет, так что нам пока беспокоиться нечего!

— Луна? Через десять тысяч? — вдруг оборвал малиец, скромный, вечно молчаливый парень, звали его Бенжамен Кашанси — А вы Сириус в небе видели?

— Сириус? — Фульбе, и не только они, озадаченно переглянулись.

— Да, Сириус — Малиец повысил голос — Я-то на него каждый… ну, почти каждый день… ночь то есть… смотрю — мы так зрение проверяем. Так вот! Точно вам говорю: он все ярче и ярче! Так не бывает просто! Не должно быть!

— Ну вот, — подмигнув своим, усмехнулся Нгоно — Теперь еще и Сириус на нас свалится.

Парни засмеялись… и вдруг вздрогнули, услышав многократно усиленный выносным репродуктором голос рейса.

— Внимание всем! — жестко произнес Алим Кишанди, — С левого борта приближается неизвестное судно. Судя по всему военный корабль. Пограничники — итальянцы или французы. Прошу не паниковать, мы все еще в нейтральных водах.

— Не паниковать, — с прищуром глядя на быстро приближающее судно, невесело усмехнулся Бенжамен. — Чего ж он сам-то паникует? Ишь, через репродуктор стал кричать. Не мог просто спуститься на палубу, так сказать…

— Может, не захотел просто. Поленился.

Луи снова вытащил паспорт, повертел в руках, завернул в обрывок газеты, которую только что читал, и теперь просто смотрел на чужой корабль, вовсе не походивший на военный. Те обычно серые, этот же — бело-голубой, как дома в предместье Туниса Сиди-Бу-Саиде. И пушек никаких нет, одна только огромная полусфера.

— Это спутниковая антенна, — тихо пояснил Бенжамен, — Я читал про такие.

Читал? Луи оглянулся — а этот малиец ничего, развитый… не то что тупые недоумки фульбе!

А между тем бело-голубой красавец корабль, нагнав «L'Etoile», замедлял ход. И это почему-то никому на шхуне не нравилось — ни рейсу, ни его матросам, ни уж тем более беженцам. От судна явственно веяло какой-то не вполне осознанной угрозой.

— Смотрите! — вдруг воскликнул Луи, увидев, как ровно посередине ослепительной белой полусферы вдруг пролегла зияющая черная трещина. Она ширилась, и вот уже полусфера раскололась надвое, явив странной формы антенну, или лазерную пушку, которую, впрочем, никто из находившихся на борту шхуны прежде не видел, а потому не мог узнать.

— Смотрите, смотрите! — испуганным голосом закричал вдруг какой-то матрос. — Эта штука, она ведь… Она на нас…

Он не договорил: внезапно вырвавшийся из антенны, или что там это было, луч, тонкий и ярко-зеленый, вдруг превратился в параболу а потом и вовсе в какой-то непонятный шар, словно цепкими лапами обхвативший шхуну Море вокруг вздыбилось, огромные, с десятиэтажный дом, волны возникли неизвестно откуда.

— Господи Иисусе… — округлив глаза, крестился Луи, — Святая Дева…

Окружающий мир вспучился, а море, словно открыв огромную пасть, поглощало несчастное судно…

— Куда нас несет, куда? — уцепившись за леер, в отчаянии возопил Луи.

Снова сверкнуло зеленое пламя, мир вокруг померк и наступила тьма.

«L'Etoile» исчезла, как и не было. Море снова стало спокойным и гладким. Ласковые волны бились в борт быстро уходящего прочь бело-голубого корабля с цифрами вместо названия и синим, украшенным желтыми звездами флагом Евросоюза на корме.