Глава 9
Памятуя о том, что краткость – сестра таланта, но мачеха авторского гонорара, перейду сразу к следующей картине нашей эпопеи.
Как пишут в титрах голливудских блокбастеров – «Прошло несколько дней… Авиабаза Dust & Pepper, 08.15 АM. Поднималась кровавая заря… Старина Шварц поддернул подтяжки и проверил ширинку. В ней что-то торчало… Это был ствол его любимого «сорокапятикалиберного…»
Тут кто-то дал мне подзатыльник, я очнулся, увидел этот бред, ужаснулся и начал вновь…
Итак!
Прошло несколько дней. Точнее – полторы недели. На бетонке аэродрома «парадно-придворного» авиаполка, расположенного в Люберцах, стояла весьма куцая шеренга летного и наземного состава моей могучей воинской части. Начальник штаба эскадрильи капитан Рыбкин, увидев меня, подал команду: «Смир-р-рна! Равнение – на-алево! Товарищ майор…»
Далее пошли обычные армейские заклинания, грохот бубна, песни и пляски. Это называется «развод». Нет, не Пугачева уходит от своего мальчика… Развод – это… В общем – кто служил, тот знает, а кто не служил – тому и не надо…
Да-да, вы не ошиблись. За это время эскадрилья пополнилась кадрами, выросла в объеме личного состава и вверенной ему техники, получила в свое распоряжение целый этаж в казарме (с паровым отоплением, между прочим!), два автомобиля (один из них – знаменитый «Додж – три четверти») и целых два истребителя «Як-3»! Которые, как вы, наверное, и догадались, пригнали асы-орденоносцы и капитаны – товарищи Извольский и Кузьмичев. Да, Кузе недавно дали еще одну звездочку на погоны.
– Сейчас, – я взглянул на часы, – 08.30. Инженер! Забирай свою «темную силу» и веди их к самолетам. Продолжайте изучать вверенную вам технику… Летный состав – в учебный класс! Проверьте все, что надо взять с собой: тетради, карандаши, наставления. Учиться будем… Пятнадцать минут вам на перекур. Смир-р-рно! Вольно! Разойдись…
Я обернулся к НШ. Да-да, и начальник штаба у нас вот появился. Как он появился – это отдельный разговор, и речь в нем пойдет о полковнике В. Сталине… Не удалось мне, в общем, избежать этого приятного знакомства. Как мы познакомились? А дело было так…
* * *
С товарищем Сталиным, джуниором, конечно, я буквально столкнулся, когда осматривал помещения, выделенные нашей эскадрилье под проживание. Пока на этаже еще крутились люди из службы материально-технического снабжения полка, которых мы, собственно, и выжили с насиженного места. Но они уже заканчивали суетливо таскать свои бебехи на другой этаж. Было пыльно и мусорно, настроение никакое… Терпеть не могу переездов! Я вспомнил про оставленную в Москве студию и горько вздохнул.
В это время я открывал дверь кабинета, чтобы выйти в коридор.
«Бамс!»
Кто-то успел «поздороваться» с дверью. Точнее – не успел уклониться. По коридору понесся громкий мат. Ничего особенного – вдохновения маловато… Так и я могу, но стараюсь не прибегать…
– Что, бо-бо? – спросил я невысокого щуплого офицера, закрывая дверь.
– Майор! Трах-тарарах, тибидох, там-там! Да я тебя… – второй куплет, аналогично первому. – Да ты… – припев. – Да в душу твою мать!
Настроение было, как вы помните, никакое… Хамов я не люблю, совсем не люблю. Лишнюю матерщину – тоже. А когда все это выплескивается в мой адрес! Про мать я слушать далее не стал, оглянулся – коридор был пустой, сказал: «А ну, полковник, подвинься», вновь открыл дверь в большое пустое помещение и… дал этому щуплому такого леща, что он просто впорхнул в комнату.
Когда я увидел удивленное лицо полковника и его выпученные глаза, меня стали «терзать смутные подозрения», как прошепелявил когда-то актер Яковлев… Знакомое мальчишеское, нет, точнее – детское лицо… глаза… нос, припухшие губы. Вася! Вася-Василек! Полковник Сталин, битте-дритте! В памяти вдруг всплыла подсмотренная где-то в Сети фраза из служебной характеристики на Василия Сталина: «…имели место случаи рукоприкладства к подчиненным…» К подчиненным, значит… Ну-ну! А если к тебе, а? Рукоприкладство? Ну, будем знакомиться…
– Что замолчал, дристун? – Я наступил Васе на носок лакированного сапога и несильно толкнул его в грудь. Васек качнулся и сел на пятую точку. Отрогами Гималаев я навис над командиром 32-го, что ли, полка. Хотя – нет… Он же проштрафился. Сейчас он, по-моему, летчик-инструктор. – Ты на кого поскуливаешь, щенок, а? На боевого летчика? Героя Советского Союза?
Пацан, не ожидая такого мощного «наезда», испуганно молчал.
– Да у меня сбитых больше, чем у тебя зубов! А их у тебя сейчас станет намного меньше… – Я сжал кулак, резко поднес его к Васиному носу. Он откинулся и обреченно закрыл глаза. Но молчал… Я подождал, пока он их откроет, и щелкнул пальцем, сбивая у него с погона несуществующую пылинку.
Испуг был искренним. Он ничего не понимал – как это? Кто это с ним так? Почему? Зачем? Ребенок, избалованный, взбалмошный, капризный до «не хочу» ребенок, с расшатанными алкоголем нервами. То-то он все время стремился к обществу нормальных, крепких мужиков с твердым характером. К военным. Он старался подтянуться до их уровня, соответствовать им. Стать своим. Отсюда и мат, и водка, и дикие, но «истинно мужские», в его понимании, поступки. А так – человек он был мягкий, слабовольный. Как говорят – когда злой, когда добрый. Щедрый – готов снять и отдать понравившемуся ему человеку золотые часы. Любит принимать гостей, стол у него никогда не пустовал, всегда народу полно. Опять же – воевал, старался. Как говорили потом летчики, с кем он служил, Василий безоглядно бросался в бой, старался сбить, летчики, бывшие с ним на боевых заданиях, частенько снимали у него с хвоста немцев, стрелявших по его самолету. И еще говорили, что, помня о Якове, он в боевые вылеты не брал парашют. А это, знаете ли, поступок! Могу ли я его судить? Да и хочу ли? Не мое это дело, у него есть отец. Отец народов.
– Та-а-а-к, разговор, как я вижу, не получается… Ну, давай попробуем начать сначала. Майор Туровцев, Виктор. Командир отдельной эскадрильи асов-охотников. А ты кто таков?
Тут я, конечно, немного преувеличил, асов-охотников в эскадрилье было раз-два и обчелся, но он-то об этом не знал!
– С-сталин, Василий… Из-звините…
– Вася! – я разулыбался, источая небывалую радость от встречи. – Да ты что! Не ожидал, не ожидал! Так что ты мне хотел сказать-то, Васек, а?
– Я-я…
– Вот и хорошо! Вот и здорово! Вставай давай, экий ты неловкий! Да что мы тут пылью дышим! Пойдем-ка ко мне… тут рядом… Пойдем, пойдем! Там себя в порядок приведешь. Не к лицу полковнику ВВС в пыльных штанах рассекать.
В общем, не стал я злодействовать и изгаляться над мальцом. Не прошло и граммов двухсот, как все разъяснилось. Конечно! Об оскорблении ГСС В. Туровцева словами, нечаянно вырвавшимися у Васи, когда он саданулся о проклятую дверь (трах-тарах!), и речи быть не могло! Наоборот! Вася всегда и с большим уважением относился именно к ГСС В. Туровцеву и его славному боевому пути! А уж как он рад личной встрече и знакомству!
– Ну, будем! – Звяк стакана…
– Так вот, Виктор, о чем это я… А-а, вспомнил! Давай за встречу! – Бульк… – Вот ты, Виктор, мужик боевой, вся грудь в орденах, герой-летчик, а пить, как летчики, не умеешь… – хитренько прищурился Василий. – У нас в авиации знаешь как пьют? А вот так – первая рюмка пьется за взлеты, вторая – за посадки и за то, чтобы эти показатели совпадали. Третья, всегда, – стоя и не чокаясь – за тех, у кого они не совпали… Служба у нас опасная, сам знаешь – смерть рядышком ходит… Четвертая – конечно, за женщин! Наливай! Ф-фух… А что ты тут делаешь? Подбираешь личный состав? Слу-у-шай! А давай я тебе помогу! Я таких людей знаю! Да я в авиации знаю всех!
В этом Вася был абсолютно прав. Он знал очень многих. Поэтому я к нему стал прислушиваться. Вот в этом разговоре и всплыла впервые эта фамилия – Рыбкин. Скромная такая фамилия… И человек, ее носивший, был скромный… Орденоносец, полковник, командир истребительной авиадивизии. А всего-то тридцать второй год ему тогда пошел. Перед самой войной по доносу был арестован. Ага, очередной эквадорский шпион… Но – следствие обломилось. Он ничего не признал, как его ни пытались сломать, а громкого дела, куда бы его можно было «вмонтировать», под рукой у энкавэдэшников не случилось. Так что расстрела он не заработал, а потерял все свои «шпалы», ордена, был понижен и задвинут… Взамен он приобрел седину на полголовы и легкую сутулость.
– А мужик он золотой! Умница, и опыт у него еще с Испании… Я у него одно время учился. Помоги ему, Виктор! Тебе ведь начштаба нужен? Вот и возьми Тимофеича – не прогадаешь!
Мы с Васей хлопнули по рукам, потом еще по пятьдесят граммов и лучшими друзьями расстались до новых встреч… Век бы тебя не видать…
А капитана Федора Тимофеевича Рыбкина я все-таки нашел. Поговорил с ним и с удовольствием взял к себе. И ни разу потом не пожалел! Мужик был – золото!
* * *
Вот сейчас этот «золотой» мужик и начал занятие по тактике истребительного боя. Я скромно сидел за передней партой.
– Открыли тетради, товарищи офицеры… записываем… «Тактическая схема боя истребительного звена»… звена. Записали? Пошли дальше…
Учить капитан Рыбкин умел. Еще бы! Совсем недавно полковником был, комдивом. Научился, поди… Кстати, надо бы нашего контрика озадачить. Капитана Петракова. Да-да! Плюнул Дима Петраков на роскошную усадьбу и санаторно-курортные условия службы в госпитале, на обилие молодых девушек-медичек вокруг и прибился он к нам – к суровому мужскому коллективу. И рад, что удивительно! Так вот, надо бы ему намекнуть – пусть пошуршит по своим каналам насчет Рыбкина. Если не звание, так пусть хоть ордена вернут, гады!
– Вопросы, товарищи? – это Рыбкин закончил первую часть своей лекции.
– Товарищ капитан! А расскажите, как вы эти приемы в Испании разрабатывали? Ну расскажите! – заканючила аудитория. Я заерзал на месте в предвкушении интересной истории. Федор Тимофеевич был по этому вопросу мастак.
– Ну что вам рассказать, товарищи офицеры? Такие же мы были, как и вы сейчас… Я имею в виду – молодые раздолбаи без единой мысли в голове! – Аудитория восхищенно засопела, готовясь слушать дальше. Некоторые летчики гордо, как орлы-стервятники, поводили вокруг головами, мол, вот мы какие! Орлы!
…за задними столами молча, огромными и недвижимыми кондорами с седых вершин Анд, сидели три битых жизнью птаха: Извольский, Кузьмичев и мой Вася. Почти прикрыв веки, то ли от излишней мудрости, то ли от презрения к пищащим в учебном классе теплым, желтым цыплятам, в которых, призывно пульсируя и волнуя сердце хищников, гуляла молодая и такая вкусная кровь, мои асы внимали старому боевому соколу…
– Я прибыл в Испанию, когда уже нам дали «И-16»… – Помолчав, капитан Рыбкин продолжил: – Хотите – верьте, хотите – нет, но первые бои наши летчики вели знаете на чем? Не догадаетесь! На «Ньюпорах»!
Класс недоверчиво забурлил.
– Да-да, товарищи офицеры! На «Ньюпорах»… – Рыбкин примолк, припоминая…
– Мне Прокофьев потом рассказывал… Они тогда на бомбардировщиках «Бреге-19» летали. Скорость – аж 120 км/ч! Представляете? Да, тридцать шестой год. А их на возврате – они уже к аэродрому подошли – атаковала пара «Хейнкелей». Но тут неожиданно появилась четверка «Ньюпоров». Триплан «Ньюпор», с пулеметом, стрелявшим поверх винта, скорость всего 150–160 км/ч, слышали, небось? Ему место – в музее Первой мировой войны. Правда, эти «Ньюпоры» были поновее, конца двадцатых годов, «Ньюпор-52» называется, но все равно – старье и хлам! Однако летчики на нем сражались, и благодаря беспредельному мужеству одерживали победы. Так вот. Отбили «Ньюпоры» нападение на наших бомберов. Сели – глядь! А из «Ньюпоров» лезут Копец и Ковалевский, еще чех и серб какой-то. Ну да… Тот самый Копец, командующий авиацией Белорусского особого военного округа, который застрелился в своем кабинете на второй день войны… А на самолеты-то было страшно смотреть – сплошное решето, настолько они были повреждены. Вот так-то. На «Ньюпорах», х-ха! – Капитан Рыбкин недоуменно покачал головой, как бы и сам не верил в им же сказанное.
– Еще! Еще, товарищ капитан! – просительно загалдели цыплята.
– Еще? Могу и еще… Наши летчики, приехавшие в Испанию, конечно, были хорошими летчиками. Все же отбирали их особо. Все отличники боевой подготовки, все хорошо пилотировали и метко стреляли. Считались у себя в частях мастерами воздушного боя! Во как! А в Испании… Чего, казалось бы, проще – попал на фронт и проявляй свое умение. Однако на войне дело обстояло совсем не так. Фронтовая обстановка ставит перед летчиком новые вопросы и ответ требует немедленно, пока ты еще жив. А не ответишь – то и жив не будешь. Прежде всего, речь идет о тактике. В учебных боях в своих полках мы ведь «сражались» со своими же товарищами, на однотипной технике с одинаковыми летными характеристиками. Ну – вираж, там, набор высоты в боевом развороте… И наши «противники», и мы сами вели учебные бои по единой тактической схеме. Верх часто одерживает более сильный, но не более грамотный, умело использующий недостатки противника. А во фронтовой обстановке тактику соперника еще надо разгадать. При любом превосходстве сил нельзя считать врага ни слабее, ни глупее себя. В самой схватке будет поздно исправлять собственные ошибки. За них придется расплачиваться кровью, а то и самой жизнью.
Рыбкин помолчал и продолжил:
– Воздушный бой – творчество летчика, соединенное с отработанными навыками. И его выигрывает тот, кто в совершенстве владеет техникой пилотирования, машиной, чувствует ее и работает вместе с ней как одно целое. В бою ситуация меняется за доли секунды, а решение из доброй сотни вариантов нужно принять всего лишь одно и мгновенно… И вот все мы – и Паша Рычагов, и Анатолий Серов, и комэск Гусев, да все! – Рыбкин махнул рукой. – Тут и стали «теоретиками воздушного боя»! А как же! Жить захочешь – не только теоретиком, академиком станешь! Вы думаете, «эшелонированное» построение наших истребителей в воздухе – это сейчас придумали? Да нет. Там, еще в Испании, мы это делали… Как и строй пары там опробовали и приняли на вооружение. Как и обязательный захват высоты… Так вот, Паша Рычагов первым и начал бороться за высоту. Тут дело все в том, что у «И-16» была лучшая энерговооруженность. Наши победили в соревновании тактико-технических характеристик самолетов: высоту 5000 метров итальянский «фиат» набирал за десять минут, немецкий «Хейнкель» за восемь, а «И-16» – всего за шесть минут. Избыток мощности обеспечивал «москас», как называли испанцы наши истребители, еще и контроль дистанции в бою – летчик мог быстро сблизиться с противником, отстреляться, а потом и оторваться от него после атаки. В конечном итоге достоинства техники позволили нам высоту выиграть. А кто захватил высоту, тот… что, товарищи?
– Диктует противнику свою волю, товарищ капитан! – почти что хором заорали слушатели.
– Точно! Но тут на стороне мятежников появились немцы на «Мессершмиттах». А они превосходили наши «И-15» и «И-16» в основных компонентах, относящихся к бою: в скорости, скороподъемности и мощности огня. Немцы определили и новую тактическую схему, которой жестко придерживались в групповых воздушных боях. Во-первых – обязательное начальное преимущество в высоте. Не будет высоты – немец в бой не полезет. Второе – все атаки только сверху, с последующим занятием исходного положения на высоте – то есть серия вертикальных маневров… Вот, значит, откуда у немецкой тактики ноги растут! Консерваторы, однако! Раз выработали – от правила ни шагу. Мы-то погибче будем… Третье – стрельба с больших дистанций, превышающих дальность эффективной стрельбы с наших истребителей. И, наконец, четвертое – самое для них характерное, для стервятников: стремление «подбирать» одиночек – подбитых и раненых летчиков, оторвавшихся от строя и вышедших из боевого порядка после первой их атаки сверху вниз. В продолжительный маневренный бой «Мессершмитты» не ввязывались, ибо преимущество во времени и радиусе виража было у нас. Вот посмотрели мы, прикинули… анализ ситуации показывал, что воевать по-старому уже нельзя. И сразу же после первых схваток с «Мессершмиттами» командиры эскадрилий Девотченко, Гусев, Еременко выработали новые тактические приемы, два из которых и дали положительные результаты. В каждой эскадрилье выделялось две пары наиболее подготовленных и физически крепких летчиков. Они занимали место на 1000–1200 метров выше общего боевого порядка и несколько сзади. Обязательное условие: быть еще выше противника в исходном положении, первым обнаружить его, в завязавшемся бою сковать «Мессершмиттов» в маневре, предотвратить атаки сверху за счет сохранения постоянной огневой поддержки в паре. «Высотная» группа получила у нас название «чистильщиков», в нее включались настоящие асы. Тяжело там было летать, в этой группе… Но – справлялись, знаете ли!
Рыбкин улыбнулся.
– Те «мессера» были, конечно, поскоростнее наших «ишачков», но не настолько критично. Можно было их в бою поймать. А маневренность была лучше у нас. Оружие примерно равное. Так что давали мы им прикурить! Тыкали их носом в землю! Не последнее место занимал и психологический фактор – учет морального состояния противника. Как тогда нам говорил командир эскадрильи Платон Смеляков, пилоты «Мессершмиттов» при хорошей слетанности и уверенном пилотаже не забывают, что под ними чужая, испанская земля, и погибать им здесь совсем ни к чему. А итальянцы еще меньше немцев шли на риск. Чаще всего их приходилось вынуждать на бой – в меньшинстве или на невыгодных условиях они в драку никогда не лезли! А вот если эти «рыцари неба» тебя поймают – подбитого да раненого…
Рассказчик посуровел.
– В одном из боев под Мадридом был сбит командир отряда Володя Бочаров. И никто, главное, не заметил – прыгнул он или нет, разбился или сел. Несколько дней мы ничего не знали о его судьбе. Искали его испанские товарищи, конечно, но… Но потом над Мадридом самолет фашистов сбросил на парашюте ящик, в котором находился разрубленный на куски труп человека, завернутого в окровавленную простыню. В записке было написано на русском языке, что так будет с каждым захваченным коммунистом. Саша Александров откинул простыню, посмотрел и сказал: «А вот и Володя…» Это был Бочаров. Так-то, ребята…
Я помнил об этом из книг, которые читал в юности. А теперь вот удалось услышать о варварстве от участника события и непосредственного свидетеля.
Представляете себе этих «общечеловеков»? Высококультурных европейцев, «офицеров и джентльменов», истинных католиков и верных сынов церкви, рыцарей «Антикоминтерновского пакта», крестоносцев, выступивших на бой с нечестивыми варварами, – с хеканьем рубящих мясницкими топорами «грязную русскую свинью»? Вот и я о том же…
Да что я, я простой барон. Тут бы и сам Тур загнал бы врагу пулю в лоб или сжег бы в пепел, но рубить топором мертвого врага не стал бы… Получается – дикари мы, русские. Тянуться нам за просвещенным Западом и тянуться. Погодите, суки, скоро дотянемся. До самого горла. Когда в Берлин войдем.
Я встал и громко сказал:
– Занятие закончено! После перерыва поговорим про стрельбу в воздухе. Перекур!