На другой день Бэлл, Альтамонт и доктор отправились к месту крушения «Порпойза». В дереве не было недостатка; особенно пригодилась старая шлюпка с высаженным дном: остов ее решили использовать для новой шлюпки. Плотник немедленно приступил к работе. Необходимо было построить вполне мореходную прочную шлюпку и в то же время достаточно легкую, чтобы ее можно было везти на санях.

В последних числах мая температура повысилась; термометр стоял на точке замерзания; на этот раз весна возвратилась уже окончательно, и путешественникам пришлось сбросить свою зимнюю одежду. Перепадали частые дожди; вешние воды каскадами сбегали по камням и кочкам.

Гаттерас от души радовался оттепели. Свободное море несло ему освобождение.

Он надеялся в скором времени проверить показания своих предшественников о существовании полярного бассейна. От этого зависел успех предприятия.

Однажды вечером, после довольно теплого дня, когда льды начали заметно таять, Гаттерас завел разговор на волновавшую его тему о свободном море.

Он привел свои обычные доводы и, как всегда, нашел в лице доктора горячего сторонника своей теории. Впрочем, выводы Гаттераса были довольно убедительны.

— Несомненно, — сказал он, — если океан очистится ото льдов в районе бухты Виктории, то от них очистится и его южная часть вплоть до острова Корнуолла и пролива Королевы. Пенни и Бельчер видели там свободное море, и, конечно, они не могли ошибиться.

— Я тоже так думаю, Гаттерас, — отвечал Клоубонни, — тем более что нет оснований сомневаться в правдивости этих славных мореплавателей. Правда, некоторые утверждают, что их ввел в заблуждение мираж, но это предположение не выдерживает критики. Они так уверенно говорят о свободном море, что нельзя усомниться в его существовании.

— Я всегда был того же мнения, — заговорил Альтамонт, который до сих пор молчал. — Полярный бассейн простирается не только на запад, но и на восток.

— Это вполне можно допустить, — заметил Гаттерас.

— Это необходимо допустить, — ответил Альтамонт, — потому что свободное море, которое видели капитан Пенни и Бельчер у берегов Земли Гриннелла, видел также лейтенант Мортон, сподвижник Кейна, в проливе, который носит имя этого отважного ученого.

— Но, к сожалению, мы сейчас не в проливе Кейна, — сухо сказал Гаттерас, — и не можем проверить этого факта.

— Во всяком случае, его можно допустить, — заметил Альтамонт.

— Конечно, — подхватил доктор, которому хотелось прекратить бесполезный спор. — Альтамонт прав, и если только окрестные земли не отличаются какими-нибудь особенностями, то под одинаковыми широтами всегда можно ожидать одинаковых явлений. Поэтому я думаю, что свободное море простирается и на запад и на восток.

— Во всяком случае, это для нас не имеет особого значения, — сказал Гаттерас.

— Я не согласен с вами, Гаттерас, — возразил американец, которого начинало раздражать притворное равнодушие капитана. — Весьма вероятно, что со временем это будет иметь для нас значение.

— Но когда же, позвольте вас спросить?

— Когда мы будем думать о возвращении.

— О возвращении! — воскликнул Гаттерас. — А кто же об этом думает?

— Никто, — ответил Альтамонт, — но я полагаю, что где-нибудь мы должны же будем остановиться.

— Где же именно? — спросил Гаттерас.

Вопрос был поставлен ребром. Доктор отдал бы руку на отсечение, лишь бы прекратить этот разговор.

Альтамонт не отвечал; капитан повторил свой вопрос.

— Где же именно? — настаивал он.

— Там, куда мы направляемся, — спокойно ответил Альтамонт.

— Кто может это сказать? — сказал Клоубонни, пытаясь успокоить соперников.

— Итак, я полагаю, — продолжал Альтамонт, — что если мы захотим воспользоваться для возвращения полярным бассейном, то можно попытаться проникнуть в пролив Кейна, который приведет нас прямо в Баффинов залив.

— Вы так думаете? — насмешливо спросил Гаттерас.

— Да, думаю. Я думаю также, что если полярные моря сделаются когда-нибудь доступными, то туда будут отправляться именно этой дорогой как кратчайшей. Открытие доктора Кейна — великое открытие!

— В самом деле? — сказал Гаттерас, до крови закусив губы.

— Разве можно это отрицать? — спросил доктор. — Надо каждому воздать должное.

— Не говоря уже о том, — упрямо продолжал американец, — что до этого знаменитого мореплавателя еще никто так долго не продвигался на север.

— Мне отрадно думать, — возразил капитан, — что в настоящее время англичане продвинулись дальше его.

— А американцы? — воскликнул Альтамонт.

— При чем тут американцы? — проронил Гаттерас.

— Да разве я не американец? — гордо поднял голову Альтамонт.

— Вы странный человек, — с трудом сдерживаясь, сказал Гаттерас. — Разве можно ставить на одну доску счастливый случай и науку? Правда, ваш американский капитан далеко продвинулся на север, но только благодаря случайности…

— Случайность! — прервал его Альтамонт. — И вы смеете говорить, что Кейн обязан этим великим открытием не своей энергии, не своим знаниям?

— Я говорю, — отвечал Гаттерас, — что имя этого самого Кейна не следовало бы даже произносить в стране, прославленной открытиями англичан Парри, Франклина, Росса, Бельчера, Пенни и, наконец, Мак-Клура, который прошел Северо-Западным проходом…

— Мак-Клура! — гневно воскликнул Альтамонт. — Вы упоминаете об этом человеке и отрицаете роль случайностей? Разве своим успехом Мак-Клур не был обязан только случаю?

— Нет! — отрезал Гаттерас, все более разгорячаясь. — Нет! Не случаю, а своему искусству и упорству, благодаря которому он провел четыре зимы среди льдов…

— Еще бы! — возразил Альтамонт. — Его затерло льдами, обратный путь был невозможен, и Мак-Клур под конец бросил свой корабль «Инвестигейтор» и вернулся в Англию.

— Друзья мои… — начал было доктор.

— Впрочем, — перебил его Альтамонт, — оставим в стороне личности и рассмотрим только достигнутые результаты. Вы говорите о Северо-Западном проходе, но ведь проход этот еще нужно открыть.

Гаттерас так и привскочил: его национальное самолюбие было задето за живое.

Доктор снова попытался вмешаться в разговор.

— Вы не правы, Альтамонт, — сказал он.

— Я остаюсь при своем мнении, — продолжал упрямый американец, — Северо-Западный проход еще не открыт, или, если хотите, его еще надо пройти. Мак-Клур не прошел его, и еще ни одно судно, отплывшее из Берингова пролива, не достигало Баффинова залива.

Факт был бесспорен. Что можно было на это возразить?

Но Гаттерас, вскочив с места, заявил:

— Я не потерплю, чтобы в моем присутствии оспаривали славу английского капитана!

— Вы не потерпите? — вскочил в свою очередь Альтамонт. — Но факты налицо, попробуйте-ка их опровергнуть!

— Милостивый государь! — воскликнул Гаттерас, побледнев от гнева.

— Друзья мои, — сказал доктор, — успокойтесь! Мы обсуждаем научный факт.

Добряк Клоубонни хотел видеть только научный спор там, где все дело было в национальной вражде.

— Я готов вам привести факты, — с угрозой в голосе заявил Гаттерас.

— Я тоже! — воскликнул Альтамонт.

Джонсон и Бэлл не знали, как унять расходившихся капитанов.

— Господа, — с достоинством сказал Клоубонни, — я прошу слова! Я требую слова! Все эти факты я знаю не хуже вас, быть может даже лучше, и надеюсь, вы не сомневаетесь, что я буду говорить вполне беспристрастно.

— Да, да! — воскликнули Бэлл и Джонсон; разговор принимал дурной оборот, и они спешили поддержать доктора.

— Расскажите нам, доктор, — сказал Джонсон. — Оба капитана вас выслушают, да и всем нам будет полезно узнать эти факты.

— Что ж, говорите, — нехотя выдавил из себя американец.

Кивнув головой в знак согласия, Гаттерас опустился на стул и скрестил руки на груди.

— Я буду излагать вам факты со всей объективностью, — заявил доктор. — Вы можете меня остановить, если заметите, что я что-нибудь пропускаю или извращаю события.

— Мы же вас знаем, доктор, — сказал Бэлл. — Выкладывайте все, как есть.

Доктор вынул из шкафа относившиеся к делу документы.

— Вот карта полярных морей, — сказал он. — По ней нам будет легко проследить путь Мак-Клура, — и вы сами сможете судить.

Клоубонни разложил на столе превосходную карту, изданную по распоряжению адмиралтейства, на которой были обозначены все открытия, сделанные за последнее время в полярных морях. Затем он продолжал:

— Вам известно, что в тысяча восемьсот сорок восьмом году два корабля: «Геральд», под командой капитана Келлетта, и «Пловер», под командой капитана Мура, были отправлены в Берингов пролив на розыски экспедиции Франклина. Поиски их не увенчались успехом. В тысяча восемьсот пятидесятом году к ним присоединился Мак-Клур, командовавший кораблем «Инвестигейтор», на котором он совершил в тысяча восемьсот сорок девятом году плавание под начальством Джемса Росса. За Мак-Клуром следовал его начальник, капитан Коллинсон, на корабле «Энтерпрайз». Но Мак-Клур опередил Коллинсона и, прибыв в Берингов пролив, заявил, что не станет его ждать и двинется дальше; он добавил, что берет на себя ответственность за дальнейшее и что намерен разыскать Франклина или же найти Северо-Западный проход, — вы слышите, Альтамонт?

Альтамонт молчал, не выражая ни одобрения, ни порицания.

— Пятого августа тысяча восемьсот пятидесятого года, — продолжал доктор, — простившись с «Пловером», Мак-Клур направился в восточные воды почти не исследованными путями. Посмотрите: на карте едва обозначены берега материка. Тридцатого августа молодой офицер увидел мыс Батерст, шестого сентября он открыл землю Беринга, которая, как ом убедился впоследствии, составляла часть земли Банкса, и, наконец, Землю Принца Альберта. Затем Мак-Клур смело вошел в длинный пролив, разделяющий эти два больших острова, и назвал его проливом Принца Уэльского. Мысленно войдем в пролив с этим отважным мореплавателем. Мак-Клур надеялся — и не без оснований — проникнуть в пройденный нами бассейн Мелвилла; но в конце пролива льды встали перед ним непреодолимой преградой. Мак-Клур вынужден был провести там зиму тысяча восемьсот пятидесятого — тысяча восемьсот пятьдесят первого годов, в течение которой он совершил путешествие по льдам с целью выяснить, соединяется ли этот пролив с бассейном Мелвилла.

— Это так, — сказал Альтамонт, — однако через пролив он не прошел.

— Погодите, — остановил его доктор. — Во время этой зимовки офицеры Мак-Клура исследовали окрестные берега: Кресуэл — Землю Беринга, Гасуэлт — на юге Землю Принца Альберта, а Уинниэт — на севере мыс Уокера. В июле, при первых оттепелях, Мак-Клур вторично попытался проникнуть в бассейн Мелвилла, приблизился к нему на двадцать миль — всего на двадцать миль! — но ветрами его отбросило к югу, и ему не удалось преодолеть все эти препятствия. Тогда Мак-Клур решил спуститься проливом Принца Уэльского и обогнуть Землю Банкса, словом, не найдя пути на востоке, попытаться найти его в обход с запада. Он повернул на другой галс. Восемнадцатого числа он находился в виду мыса Келлетта, девятнадцатого — в виду мыса Принца Альфреда, на два градуса выше, затем после страшной борьбы с айсбергами остановился в проходе Банкса, при входе в сеть проливов, ведущих в Баффинов залив.

— Однако он не мог их пройти, — опять ввернул американец.

— Постойте, Альтамонт, будьте терпеливы, берите пример с Мак-Клура. Двадцать шестого сентября капитан встал на зимовку в бухте Милосердия, на севере Земли Банкса, где и пробыл до тысяча восемьсот пятьдесят второго года. Наступил апрель; у Мак-Клура оставалось съестных припасов всего на полтора года. Не желая возвращаться назад, он на санях пересек пролив Банкса и достиг острова Мелвилла. Будем мысленно следовать за ним. У этих берегов Мак-Клур надеялся встретить суда, которые капитан Остин отправил ему навстречу через Баффинов залив и пролив Ланкастера. Двадцать восьмого апреля Мак-Клур вошел в Зимнюю гавань, где Парри зимовал тридцать три года тому назад. Никаких кораблей там не было. Но капитан нашел в одном туре документ, из которого узнал, что лейтенант Мак-Клинток, спутник Остина, прошел это место год назад. Другого это привело бы в отчаяние, но Мак-Клур не унывал. На всякий случай он оставил в том же туре новый документ, в котором говорил о своем намерении вернуться в Англию открытым им Северо-Западным проходом через пролив Ланкастера и Баффинов залив. Если от него не будет вестей, то это будет значить, что его отнесло к северу или к западу от острова Мелвилла. Затем Мак-Клур, не теряя мужества, вернулся в бухту Милосердия, где и провел третью зиму тысяча восемьсот пятьдесят второго — пятьдесят третьего годов.

— Я никогда не сомневался в мужестве Мак-Клура, — заявил Альтамонт, — но сомневался в его успехе.

— Пойдем дальше, — сказал доктор. — В ту зиму из-за сильных морозов было мало дичи, и уже в марте пришлось сократить паек на одну треть. Мак-Клур решил отправить в Англию половину своего экипажа или через Баффинов залив, или по реке Макензи и через Гудзонов залив. Другая половина экипажа должна была привести «Инвестигейтор» в Европу. Мак-Клур выбрал самых слабых матросов, для которых четвертая зимовка могла бы оказаться гибельной. Отъезд был назначен на пятнадцатое апреля, приготовления были закончены. Но вот шестого числа, прогуливаясь по льду со своим лейтенантом Кресуэлом, Мак-Клур вдруг увидел бежавшего к нему по льду человека, который отчаянно размахивал руками. Это был Пим, лейтенант капитана Келлетта, с корабля «Геральд», того самого Келлетта, которого, как я уже вам говорил, Мак-Клур покинул в Беринговом проливе два года тому назад. По прибытии в Зимнюю гавань, Келлетт нашел документ, оставленный там Мак-Клуром. Узнав, таким образом, что тот находится в бухте Милосердия, капитан Келлетт отправил своего лейтенанта Пима навстречу бесстрашному молодому моряку. Лейтенанта сопровождал отряд матросов с корабля «Геральд»; в этом отряде находился французский лейтенант де Брэ, служивший в качестве волонтера в штабе капитана Келлетта. Надеюсь, вы не сомневаетесь, что встреча наших соотечественников действительно имела место?

— Ничуть, — ответил Альтамонт.

— Ну, так пойдем дальше и посмотрим, был ли пройден Северо-Западный проход. Обратите внимание, если связать открытия Парри с открытиями Мак-Клура, то выходит, что они обогнули северные берега Америки.

— Да, но не на одном и том же корабле, — возразил Альтамонт.

— Зато это был один человек. Но дальше. Мак-Клур отправился к капитану Келлетту на остров Мелвилла и в двенадцать дней прошел сто семьдесят миль, отделяющих бухту Милосердия от Зимней гавани. Договорившись с капитаном «Геральда», что он пришлет к нему больных, Мак-Клур вернулся на свой корабль. Всякий другой решил бы, что им сделано уже достаточно, но отважный молодой человек задумал еще раз попытать счастья. Прошу обратить внимание: его лейтенант Кресуэл, сопровождавший больных с корабля «Инвестигейтор», покинул бухту Милосердия, дошел до Зимней гавани и, пройдя по льдам сто семьдесят миль, второго июня добрался до острова Бичи и несколько дней спустя с двенадцатью матросами поднялся на борт корабля «Феникс».

— Я служил тогда на «Фениксе» под начальством капитана Инглфилда, с которым мы вернулись в Европу, — сказал Джонсон.

— Седьмого октября тысяча восемьсот пятьдесят третьего года, — продолжал доктор, — Кресуэл прибыл в Лондон, пройдя весь путь от Берингова пролива до мыса Фарвель.

— Ну, что же, — сказал Гаттерас, — войти с одной стороны, а выйти — с другой, разве это не значит пройти?

— Это так, — ответил Альтамонт, — но ведь он совершил по льдам переход в четыреста семьдесят миль.

— Что ж из того?

— В этом вся суть! — воскликнул американец. — Спрашиваю вас: судно Мак-Клура прошло проходом или нет?

— Нет, — ответил доктор, — потому что после четвертой зимовки Мак-Клур принужден был бросить свой корабль среди льдов.

— Морским путем должен проходить не человек, а корабль. Если когда-нибудь Северо-Западный проход сделается доступным, то проходить его будут корабли, а не люди в санях. Необходимо поэтому, чтобы его прошел корабль или по крайней мере шлюпка.

— Шлюпка? — воскликнул Гаттерас, усмотрев в словах американца определенное намерение.

— Альтамонт, — поспешно возразил доктор, — вы придираетесь к словам, и всякому ясно, что вы не правы.

— Вам нетрудно объявить меня неправым, господа, — возразил Альтамонт, — вас четверо, а я один. Но я все-таки остаюсь при своем мнении.

— И оставайтесь! — вскричал Гаттерас. — Да только держите язык за зубами!

— Какое право вы имеете так со мной говорить? — вспылил Альтамонт.

— Право капитана! — надменно заявил Гаттерас.

— Разве я вам подчинен? — возразил Альтамонт.

— Без всякого сомнения. И берегитесь! Если…

Тут доктор, Джонсон и Бэлл развели их в стороны. Соперники бросали друг на друга угрожающие взгляды. Доктор был огорчен до глубины души.

Но после двух-трех примирительных фраз Альтамонт, насвистывая национальную песенку «Янки Дудль», улегся на своей койке. Спал он или нет, было неизвестно, но он не произнес больше ни слова.

Гаттерас вышел из палатки и стал большими шагами расхаживать под открытым небом. Через час он вернулся и лег спать, также не проронив ни слова.