Первые же слова, произнесенные Альтамонтом, резко изменили положение потерпевших крушение. До сих пор они не могли надеяться на помощь, было мало шансов добраться до Баффинова залива, путь был слишком долгий и трудный для истощенных людей, у них могло не хватить продуктов, — и вдруг оказалось, что в четырехстах милях от ледяного дома находится корабль со всякого рода запасами, на котором, быть может, они могут продолжать свой дерзкий путь к полюсу! Гаттерас, Джонсон, доктор и Бэлл, бывшие в таком унынии, вновь обрели надежду и не могли прийти в себя от радости! Но они еще слишком мало узнали от Альтамонта. Дав больному передохнуть несколько минут, доктор возобновил волнующую беседу, предлагая вопросы в такой форме, что американец мог отвечать на них кивком головы или движением глаз.

Вскоре доктор узнал, что «Порпойз» — американское трехмачтовое судно из Нью-Йорка; оно было затерто льдами; на нем много топлива и продовольствия. Хотя «Порпойз» лег набок, но, по-видимому, не был раздавлен льдами, и можно будет спасти его груз.

Альтамонт и его экипаж бросили «Порпойз» два месяца тому назад, захватив с собой шлюпку, поставленную на сани. Они намеревались добраться до пролива Смита, в надежде встретить там китобойное судно и вернуться на нем в Америку. Но мало-помалу несчастные путешественники слабели от болезней и усталости и один за другим умирали в пути. Под конец из экипажа в тридцать человек уцелели только капитан и два матроса, но матросы погибли, а Альтамонт чудом остался в живых.

Гаттерасу хотелось узнать, почему «Порпойз» находится под такой высокой широтой.

Альтамонт дал понять, что судно отнесло на север льдами.

Гаттерас с тревогой спросил Альтамонта о цели его путешествия.

Альтамонт отвечал, что он намеревался пройти Северо-Западным проходом.

Гаттерас больше не настаивал и прекратил свой допрос. Тогда слово взял доктор.

— Теперь, — сказал он, — мы должны во что бы то ни стало разыскать «Порпойз». Вместо того чтобы наудачу пробираться к Баффинову заливу, мы можем более кратким путем — на целую треть короче! — добраться до судна, где найдем все необходимое для зимовки.

— Ничего другого нам не остается, — ответил Бэлл.

— А я добавлю, — заметил боцман, — что нельзя терять ни минуты. Надо прикинуть, сколько дней мы будем в пути, и точно рассчитать, сколько продуктов можем тратить каждый день, — чего обыкновенно не делают. И как можно скорее в путь!

— Вы правы, Джонсон, — ответил доктор. — Если мы выступим завтра, двадцать шестого февраля, то должны добраться до судна пятнадцатого марта, иначе мы рискуем умереть с голода. Что вы скажете, Гаттерас?

— Сейчас же начнем готовиться, и скорей в путь! — заявил капитан. — Быть может, идти придется дольше, чем мы думаем.

— Почему это? — спросил доктор. — Альтамонту, кажется, в точности известно положение его судна.

— А если «Порпойз», подобно «Форварду», дрейфовал вместе со льдами? — спросил Гаттерас.

— А ведь и в самом деле, это вполне возможно! — согласился доктор.

Джонсон и Бэлл не оспаривали такой возможности, ибо на своем опыте знали, что такое дрейф.

Альтамонт, внимательно следивший за разговором, знаком дал понять доктору, что хочет что-то сказать. Клоубонни пришел ему на помощь. Четверть часа продолжались всякие расспросы, наконец доктор убедился в том, что «Порпойз» сел на мель близ берега и, следовательно, не мог сдвинуться со своего каменного ложа.

Это сообщение успокоило путешественников, хотя и лишало их последней надежды вернуться в Европу, разве что Бэлл ухитрился бы построить суденышко из остатков «Порпойза». Во всяком случае, прежде всего необходимо было направиться к месту крушения.

Доктор задал американцу последний вопрос: встречал ли он свободное ото льдов море под восемьдесят третьим градусом широты?

— Нет, — ответил Альтамонт.

На этом беседа закончилась. Немедленно начали готовиться к походу. Бэлл и Джонсон в первую очередь занялись санями, которые требовали основательной починки. В дереве не было недостатка, и кузов значительно укрепили. Путешественники использовали опыт, приобретенный ими во время похода на юг. Теперь они уже сумели лучше подготовиться. И так как можно было ожидать обильных и глубоких снегов, то кузов значительно приподняли.

Бэлл устроил в санях для Альтамонта что-то вроде койки, а над ней натянул полотнище палатки. Продуктов было мало, и они не слишком отягчали сани, которые нагрузили до отказа деревом.

Приводя в порядок съестные припасы, доктор составил им тщательную опись. По его расчетам, в продолжение трехнедельного пути каждый путешественник должен был получать три четверти пайка. Полный паек выдавался только четырем упряжным собакам. Если бы Дэк стал в упряжку, то и он имел бы право на полную порцию.

Сборы в путь пришлось, однако, прервать. К семи часам вечера путешественников стала одолевать дремота. Но перед сном они собрались вокруг печи; дров не жалели, и бедняги могли вдоволь наслаждаться теплом, от которого уже давно отвыкли. Пеммикан, немного сухарей и несколько чашек кофе повысили у них настроение; к тому же их теперь окрыляла надежда.

С семи часов утра снова взялись за работу и закончили ее к трем часам дня.

Начинало уже темнеть. Хотя с 31 января солнце стало появляться над горизонтом, но давало еще слабый свет и оставалось на небе недолго. К счастью, в шесть часов вечера всходила луна, которая в ясную погоду хорошо освещала дорогу. За последние дни наблюдалось похолодание. Термометр показывал -33F (-37C).

Наступила минута отъезда. Альтамонт радовался путешествию, хотя тряска должна была усилить его страдания. Он объяснил доктору, что на борту «Порпойза» имеются противоцинготные средства, необходимые для его излечения. Американца перенесли в сани и уложили как можно удобнее. Запрягли собак, в том числе Дэка. Путешественники в последний раз взглянули на ледяное ложе, где раньше находился «Форвард». На краткий миг лицо Гаттераса исказилось гневом, но он тотчас же овладел собой. Маленький отряд тронулся в путь, держа направление на северо-северо-запад, бодро шагая по застланной туманом равнине.

Каждый занял свое обычное место: Бэлл — во главе каравана, доктор и Джонсон шагали возле саней, наблюдая за их ходом и при случае помогая упряжным собакам, Гаттерас замыкал шествие. Он проверял направление, следя, чтобы шли друг за другом по прямой линии.

Продвигались довольно быстро; крепкий мороз выровнял, как бы разгладил поверхность снегов, и был хороший санный путь; пять собак без труда везли груз, не превышавший девятисот фунтов. Однако люди быстро утомлялись и часто останавливались перевести дух.

К семи часам вечера из тумана выплыла большая красноватая луна. Льды заискрились под ее бледными лучами. Ледяное поле простиралось на северо-запад необозримой белой пеленой. Ни бугра, ни тороса. Эта часть моря, казалось, замерзла спокойно, точно какое-нибудь тихое озеро.

То была безбрежная пустыня, плоская и однообразная. Доктор поделился своими впечатлениями с Джонсоном.

— В самом деле, доктор, — сказал старый моряк, — это настоящая пустыня, но здесь мы не рискуем умереть от жажды.

— Это несомненное преимущество! — ответил доктор. — Но пустыне не видно конца, а это доказывает, что мы очень далеко от материка. Вообще близ берегов встречаются ледяные горы, однако здесь их не видно.

— Горизонт затянут туманом, — заметил Джонсон.

— Это так, но с самого начала пути мы идем по ровному ледяному полю, и впереди все такая же равнина.

— А знаете вы, доктор, что наша прогулка очень опасна? К этому как-то привыкаешь, не думаешь об этом, но мы ведь идем по ледяной коре над бездонной глубиной.

— Совершенно верно, мой друг, но мы не рискуем провалиться. При тридцати семи градусах мороза лед становится чрезвычайно прочным. Заметьте к тому же, что ледяная кора с каждым днем все утолщается, Потому что в полярных странах девять дней из десяти идет снег, и это в апреле, мае и даже июне; по моим расчетам, толщина ледяного поля достигает тридцати — сорока футов.

— Это очень утешительно, — сказал Джонсон.

— Да, мы не похожи на тех конькобежцев на реке Серпентайн, которые каждый миг могут провалиться, катаясь по тонкому льду. Такая опасность нам не грозит.

— Известна ли сила сопротивления льда? — спросил старый моряк, всегда старавшийся чему-нибудь научиться у доктора.

— Еще бы не известна! — отвечал Клоубонни. — В наше время научились измерять все на свете, кроме человеческого честолюбия! И в самом деле, разве не честолюбие влечет нас к Северному полюсу, которого человек стремится во что бы то ни стало достигнуть? Возвращаясь к нашей теме, я могу вам сказать следующее. При толщине в два дюйма лед выдерживает тяжесть человека; при трех с половиной дюймах — лошадь вместе с всадником; при пяти дюймах — восьмифунтовое орудие; при восьми дюймах — полевую артиллерию с лошадьми, а при десяти дюймах — целую армию! Там, где мы сейчас идем, можно было бы с успехом построить здание вроде ливерпульской таможни или лондонского парламента.

— Трудно даже представить себе такую прочность, — сказал Джонсон. — Вы только что сказали, доктор, что снег здесь идет девять дней из десяти. Это, конечно, так, и я не буду возражать. Но откуда же берется такая масса снега? Ведь замерзшие моря не могут производить такого громадного количества паров, из которых состоят облака.

— Совершенно правильное замечание, Джонсон. По-моему, большая часть падающих здесь снегов и дождей состоит из воды морей умеренного пояса. Снежинка, которую вы видите, быть может, просто капля воды из какой-нибудь европейской реки, капля, которая поднялась в атмосферу в виде пара, вошла в состав облаков и упала на эти поля. Очень может быть, что, утоляя жажду этим снегом, мы пьем воду рек нашей родины.

— Возможно, что и так, — согласился Джонсон.

Разговор их был прерван окриком Гаттераса, указывавшего правильный путь. Туман сгущался, поэтому трудно было держаться прямого направления.

Наконец, к восьми часам вечера, пройдя пятнадцать миль, сделали привал. Погода установилась сухая; поставили палатку, растопили печь, поужинали, и ночь прошла спокойно.

Погода благоприятствовала путникам. Несколько дней они продвигались без затруднений, несмотря на лютую стужу, от которой ртуть замерзала в термометре. Поднимись ветер — и путешественникам не выдержать бы такой температуры. По этому поводу доктор констатировал точность наблюдений, произведенных Парри во время его путешествия на остров Мелвилла. Этот знаменитый мореплаватель утверждает, что тепло одетый человек может безнаказанно переносить самые жестокие холода, лишь бы не было ветра. Но при большом морозе даже легкий ветер обжигает лицо, вызывая жгучую боль; начинаются жестокие головные боли, и человек может быстро умереть. Доктора это очень тревожило, так как при первом же порыве ветра путники промерзли бы до костей.

5 марта Клоубонни был свидетелем явления, которое можно наблюдать только в полярных странах. Безоблачное небо сверкало звездами, но вдруг повалил густой снег, хотя не было видно ни малейшего облачка. Звезды мерцали сквозь снежные хлопья, которые в каком-то стройном ритме, кружась, падали на лед. Снег шел около двух часов, потом внезапно прекратился. Доктору так и не удалось найти исчерпывающего объяснения этому явлению.

Последняя четверть луны была на исходе; полный мрак царил семнадцать часов в сутки. Пришлось связаться длинной веревкой, чтобы не потерять друг друга. Было почти невозможно идти по прямому направлению.

Между тем отважные путешественники начинали уставать. Железная воля толкала их вперед, но они брели уже с трудом. Все чаще приходилось отдыхать, хотя нельзя было терять ни минуты, ибо припасы быстро таяли.

Время от времени Гаттерас проверял местонахождение отряда, делая наблюдения над луной и звездами.

Дни шли за днями, а пути все не было конца. Гаттерас порой задавал себе вопрос: действительно ли существует «Порпойз»? Быть может, у американца от болезни помутился рассудок? А может быть, он, из ненависти к англичанам и считая себя обреченным на смерть, задумал повести их на верную гибель?

Гаттерас поделился своими предположениями с Клоубонни, но тот решительно их отверг. Впрочем, доктор давно понял, что между английским и американским капитанами существует досадное соперничество.

«Эти двое не уживутся, — решил он. — Трудновато мне будет их мирить».

14 марта, после шестнадцати дней пути, путешественники находились только под восемьдесят вторым градусом северной широты. Силы их быстро убывали, а между тем отряд был еще в ста милях от судна; в довершение всех бед людям приходилось теперь выдавать только по четверти пайка, чтобы собаки могли получать полную порцию.

К несчастью, не приходилось рассчитывать на охоту, ибо оставалось всего семь зарядов пороха и шесть пуль. Белые зайцы и песцы попадались очень редко, и не удалось убить ни одного из них.

Но в пятницу, 15 марта, доктору удалось застигнуть врасплох лежавшего на льду тюленя. Клоубонни пустил в него несколько пуль, и так как раненый тюлень не мог нырнуть в свою замерзшую отдушину, то его вскоре окружили и прикончили. Это был крупный экземпляр. Джонсон искусно разрубил его тушу на части; но тюлень был очень худ, и от него было мало толку, ибо путешественники не могли, подобно эскимосам, употреблять в пищу тюлений жир.

Доктор хлебнул было эту клейкую жидкость, но тут же должен был выплюнуть. Сам не зная зачем, вернее всего по инстинкту охотника, он сохранил шкуру тюленя, погрузив ее на сани.

На другой день, 16-го, на горизонте появились ледяные горы и холмы. Быть может, они указывали на близость берегов? Или это были нагромождения глыб посреди ледяного поля? Трудно было сказать.

Подойдя к горам, путешественники вырубили снеговыми ножами в ледяном утесе пещеру. После трехчасовой упорной работы они улеглись у горячей печки.