Глава 3
Пленник придуманного мира
Прошло не меньше полутора часов, прежде чем повозки стали замедляться. Шкурники немного оживились. Кто-то потягивался, разминая затекшие руки и ноги, кто-то перебросился парой слов с соседом. Фабел опять закашлялся и, утершись, на весь вагончик, с паникой в голосе, стал рассказывать, как пошлет Зеглу на торгашеский виток. Перлмар встал, выглянул в окошко. Постояв пару секунд, обернулся и, мрачно зыркнув на Андрея, пробурчал:
– Вот и дотащились.
«Сейчас я увижу Степную Обитель», – понял Андрей и тоже поднялся. Повозка качнулась, он не удержал равновесия и налетел на Перлмара.
– Осторожнее надо, – бросил тот, хмурясь.
– Простите, – еле слышно выдавил Духов и обернулся к окошку.
Вот и Степная Обитель. Никогда прежде Андрей не видел такого громадного и странного сооружения. Оно напоминало детскую пирамиду из пяти колец – только здесь все кольца были серо-коричневыми, сделанными из камня и железа и точно оплавленными. Будто начали таять, а потом внезапно застыли. На фоне голой земли и отравленного желтизной неба Степная Обитель казалась еще более фантастической.
«Ничего себе!» – Андрей застыл у окошка. Он смотрел и… «вспоминал».
Кольца назывались витками. Самый нижний – или внешний – был обиталищем бедноты. Там жили попрошайки, калеки, Шкурники. За порядком следили Фроны-погонщики. Сверху на витке стояли оборонительные сооружения – на случай нападения Пожирателей или Извергов: огромные пушки с гарпунами и взрывающимися ядрами, баки с едкими жидкостями, которые переворачивались по команде Фронов-стражников. Кроме лобастых уродцев, возле орудий несли службу и простые люди. Солдаты в Степной Обители пользовались уважением и жили на внутренних витках.
Серо-коричневая пирамида приближалась. Духов прищурился, затем поджал губы и покачал головой – пока далеко, деталей не разглядеть.
Изнутри внешний виток был похож на муравейник: множество темных пересекающихся коридоров, закутков, лестниц, ярусов, тоннелей, труб. Что представляют собой внутренние витки, Андрей не знал, поскольку Шкурников туда не пускали. Но многое слышал. Говорили, что они гораздо просторнее и светлее. На внутренних витках люди жили не в тесных кельях, а в настоящих квартирах. Там имелись трапезные залы и лавки, сады с искусственным, сродни солнечному, светом и фермы, лаборатории и даже маленькие заводы. А вершиной Степной Обители были покои ее создателя – Азэса-Покровителя.
Первого Фрона…
Его описывали как высокого человека в коричневом плаще ниже колен. Говорили, что у него волнистые волосы пшеничного цвета до плеч, разделяет их прямой пробор. Взгляд светло-серых глаз – неизменно внимательный и добрый, впалые щеки покрывает щетина. А на лбу светится Очаг Умений. Но желтая опухоль не портит облик спасителя человечества. Она – свидетельство мудрости и силы.
Азэсу-Покровителю удалось невозможное. После Волны Безумия люди пребывали в панике. А явившийся, казалось, из ниоткуда человек со странным наростом на лбу успокаивал одним своим видом. Он помог одолеть страх, протянул крепкую руку обессилевшим, внушил всем и каждому: мы выжили, а значит, должны бороться.
И начал строить убежище. С тем, что он мог в одиночку, не справлялись ни десятки людей, ни созданные ими механизмы. Одним взглядом Азэс поднимал каменные глыбы, перемещал по воздуху огромные куски железа. Видоизменял и прилаживал друг к другу детали силой мысли. В ход шло все: обломки стен, оконные рамы, лестницы, телеги, колеса, прутья… Даже мусору находилось применение.
Ряды его соратников росли с каждым днем – так же, как будущая Степная Обитель. Вскоре стройка объединила не меньше сотни городов и деревень. За работой люди приходили в себя. Вновь радовались и горевали, смеялись и любили. Рождались дети – и у некоторых младенцев во лбу светились маленькие желтые шишечки. Такие малыши подрастали и удивляли родителей необычными способностями. Умениями, как называл их Азэс. Фроны становились старше и помогали строить Степную Обитель. Чем больше их появлялось, тем быстрее крепло убежище. Правда, со временем обладатели светящихся опухолей теряли человеческий облик. Один лишь Азэс-Покровитель оставался прежним.
Шли годы, десятилетия. Больше всего люди боялись смерти. Но не своей – Азэса-Покровителя. Что будет, когда он уйдет?
Однако Азэс не уходил. Даже старость не коснулась его. Он был полон сил и отдавал их все без остатка возведению и обустройству Степной Обители. Единственное, что поселяло в его душе страх, – Пожиратели и Изверги. Научив людей обороняться от чудовищ, порожденных Ползучим Бором, Азэс никогда не выходил на битвы. Но все считали это проявлением не трусости, а милосердия: спаситель человечества не мог видеть гибель живой, пусть и проклятой, твари.
С тех пор прошло почти двести лет. Степная Обитель давно достроена, под защитой ее стен родилось, выросло и умерло не одно поколение. Люди выжили – и все благодаря пришлецу со светящимся желтым наростом на лбу. Уже очень много времени Азэс-Покровитель не выходит из своих покоев. Видят его только члены Совета Оберегателей – приближенные, все из числа Фронов.
Андрей тряхнул головой и вновь посмотрел на Степную Обитель. Пирамида становилась все ближе, казалось, она растет.
Он уселся и уставился в никуда. Интересно, конечно, побывать под гипнозом в выдуманном мире, но пора бы и домой. А Кагановский что-то не торопился возвращать Духова в реальность. Это не могло не тревожить.
«Хоть бы объяснил сначала, что мне предстоит, – размышлял Андрей. – Просто предупредил бы на худой конец».
Что должно произойти, чтобы Духов вышел из транса? Может, головой удариться? Нет уж, спасибо, боли на эту Стёску достаточно, двух порций плетей-огневух хватило по уши. Тогда что?
«А может… – Андрей прищурился, подался вперед. – Гипноз ведь сродни сну. Если я засну здесь, то проснусь дома».
Спать и в самом деле хотелось. Тело обессилело после работы топором, разум был изнурен переживаниями. Но надо дотерпеть до Степной Обители. Там вторая кормежка, там келья, хоть и тесная, но родная – от этой мысли Духова передернуло: как можно называть родным грязный вонючий закуток, в котором никогда прежде не бывал?! Сумасшествие…
Но ничего. Главное – добраться до кельи, стянуть заляпанный кровью Ползучего Бора костюм и, наконец, завалиться на лежанку. А уж потом – прощайте, Пожиратели, Изверги, Шкурники, Фроны и прочие Дымовики. В гостях хорошо, а дома лучше.
Волнуясь, Андрей всегда торопил время. Вот и сейчас желал лишь поскорее очутиться в стенах Степной Обители.
«Спокойнее, – твердил он себе. – Осталось совсем чуть-чуть. Надо о хорошем думать».
Пытаясь отвлечься, Духов представил комнатушку Кагановского. Себя, бесчувственного, привалившегося к столу. И самого писателя. Тот сидел и пристально смотрел на парня. Наверняка гадал, с какой физиономией Андрей придет в себя.
«Думает, поди, что рот разину и начну глазами хлопать, ничего не понимая, – Духов насупился и скрестил на груди руки. – Нет уж, не доставлю ему такой радости. Я его тайну разгадал самостоятельно, вот и очнусь как ни в чем не бывало. Только скажу очень вежливо: спасибо за путешествие, мне все понравилось и так далее…»
Повозка остановилась, мысль оборвалась. Снаружи донесся металлический лязг, потом отворилась дверца, и в проеме показалась фигура Фрона – кривоногого, с узкими плечиками, короткими, словно вывернутыми, руками и неестественно большой головой.
– Мы на месте, – булькнул погонщик. – Выходите.
Андрей сидел почти у двери. Поднявшись, он вслед за Перлмаром покинул повозку.
Сверху вновь навалилось мутное желтое небо. Бурое, с редкими бледно-зелеными островками растительности, полотно степи убегало вдаль, чтобы столкнуться с отравленными владениями Ползучего Бора. А с другой стороны, в полусотне шагов, серо-коричневой, закованной в железо, скалой стояла Степная Обитель.
По высоте один только внешний виток мог сравниться с шестнадцатиэтажным домом. И все же некоторым Пожирателям удавалось дотянуться до оборонительных сооружений и нанести тяжелый урон. На восстановление уходили месяцы.
«Какие же они, получается, громадины», – Андрей попытался пробудить ложные воспоминания, чтобы представить Пожирателя, но тщетно.
Задрав голову, Духов проскользил взглядом по стене внешнего витка – камень, железо, крошечные прорези окошек, отверстия, из которых вытекали слабые мутные потоки. Защитные орудия снизу почти не рассмотреть, Андрей видел только несколько наконечников огромных гарпунов и десятка два раструбов, из которых, при атаке Пожирателя, вылетали взрывающиеся ядра. Но он знал, что кроме пушек и баков с едкими составами наверху немало вооруженных Дымовиков, Фронов и солдат.
– Иди сюда, ты! – прорычали сзади.
Андрей вздрогнул, обернулся и в очередной раз попал под мрачный взор Перлмара.
– Заходим, – выплюнул тот, глядя на Духова брезгливо, будто на Гнильца.
Андрей пошел вслед за Шкурником, но вскоре остановился в хвосте длинной очереди, бравшей начало у тяжелой отворенной двери. По обе стороны от входа замерли Дымовики, рядом с ними стоял Фрон – тот самый, со множеством бородавок на голом черепе. Перед погонщиком находился ящик, куда Шкурники кидали мешки с дыши-зельем, извлеченные из шлемов.
«Отвратно выглядит», – Андрей сморщился, глядя, как в ящике растет горка из скользких серых комков. Каждый был величиной с теннисный мяч.
Очередь медленно, но верно вползала в Степную Обитель. Духов вновь поднял глаза. За внешним витком устремились вверх внутренние. Один на другом, они, казалось, уходили в бесконечность, а покои Азэса-Покровителя подпирали желтое больное небо – чтобы оно не рухнуло, окончательно уничтожив Чашу Жизни.
Была ли Степная Обитель единственным убежищем? Вряд ли. Многие говорили, что часть людей пряталась в пещерах на севере континента. Но там с натиском Ползучего Бора никто не боролся, и потому Пожиратели всегда находили жертву. Скорее всего, слухи не врали. Иначе как можно объяснить нередкие появления Извергов? Жители Степной Обители давно не становились пищей для Пожирателей – значит, те лакомились душами кого-то другого…
– Эй, ты. Заснул? – Фрон ткнул Андрея в бок сухим кулаком. – Давай мешок и заходи.
Морщась, Духов запустил руку в клюв шлема, нащупал мешок с дыши-зельем – скользкий, пружинящий.
«Мерзость», – подумал он, пытаясь подавить дурноту.
– Чего рожи корчишь? – Фрон прищурился, и гроздь бородавок почти закрыла левый глаз. – Что-то не нравится? Дыши-зельем недоволен? Хорошо, отправляйся в следующую Стёску без него. Нюхай Ползучий Бор и сдохни раньше времени. Согласен?
Андрей промолчал. Осторожно положил склизкий мешок в ящик и, получив от Фрона плевок на правый рукав костюма, шагнул вперед – в темноту Степной Обители.
Он оказался в тесном квадратном помещении. Шкурники один за другим подходили к железной лестнице, привинченной к стене, начинали карабкаться и исчезали в небольшом полукруглом люке.
– Живее давай, – бросил стоявший рядом Перлмар. – Хватит оглядываться, все равно ничего хорошего не увидишь.
Коротко кивнув, Духов встал за Шкурником – спина великана, казалось, заслонила сразу половину комнатки. Перлмар уцепился за прутья и полез. Андрей повел задеревеневшими плечами и двинулся следом.
Подъем по узкой, темной кишке оказался долгим. Стучали по прутьям сапоги, сверху и снизу слышалось сопение. Пахло потом и нечистотами, воздух пропитывался сыростью, с трудом проникал в легкие. Грудь сдавливало, кожа под глухим защитным костюмом горела, каждое движение отзывалось болью во всем теле. Голова тяжелела – мозг точно заменили чугунной болванкой. А лестница словно и не думала кончаться.
«Сколько еще?!» – Андрей из последних сил старался не сбиться с ритма. Под ним карабкался не один десяток Шкурников, таких же усталых и обозленных. Зазеваешься – и услышишь о себе много нового.
Наконец вверху показался слабый оранжевый огонек. Через пару минут Духов выбрался в коридор и прислонился к стене, пытаясь отдышаться. По легким словно наждаком прошлись.
Немного придя в себя, Андрей огляделся. Вдаль тянулась почти такая же кишка, только горизонтальная и освещенная редкими чадящими лампами. Пол, стены и потолок покрыты металлическими пластинами с пятнами ржавчины. Пахло немытыми телами, мочой и тухлятиной.
Полукруглый люк выплевывал Шкурников. Тяжело сопя, ругаясь и отхаркиваясь, они направлялись дальше – к кельям.
«Пора и мне, – решил Духов, вклиниваясь в поток громоздких фигур. – Доберусь до лежанки, усну – и домой!»
Мысль придала сил. Андрей пошел быстрее и вскоре попал в другой коридор, просторнее и светлее. Вдоль правой стены – деревянные двери. Некоторые открыты, на пороге застыли женщины и дети. Кое-кто из Шкурников останавливался и вслед за родными скрывался в жилище.
Духов смотрел на обитателей Степной Обители и поражался их похожести. Какие они все серые, измученные, напряженные… Что женщины, что ребятня… Шкурники возвращались домой, но коридор не наполняли радостные голоса и уж тем более смех. Единственное, что позволяли себе лишь немногие – сдержанная улыбка. Андрей будто смотрел сцену из немого, черно-белого кино. Больше того, сейчас он сам являлся частью этого страшного фильма.
«Ненадолго», – Духов еще ускорился.
Коридор повел влево, и Андрей увидел Перлмара. Тот шел, почти касаясь правым плечом стены, опустив курчавую, с проседью, голову. Пройдя полсотни метров, Шкурник остановился у двери, постучал. Дверь открылась, на пороге оказалась высокая, худая женщина со спрятанными под темным платком волосами. На светло-сером, из грубой ткани, платье до пят пестрело немало заплаток.
«Витара, – Андрей «узнал» жену Перлмара. Она, как все женщины внешнего витка, старалась быть тихой и незаметной, но в ней чувствовались тепло и доброта. Витара хорошо относилась к Духову, а два года назад, когда тот слег с сильнейшей простудой, заботилась о нем, будто о сыне. – А вот и Шэрон».
Ухватившись за грубую ткань материного платья тонкими белыми пальчиками, у входа возникла девочка лет десяти. Бледная, с синими кругами под большими голубыми глазами и вздернутым носом, дочь Перлмара и Витары облизывала самым кончиком языка бескровные обветренные губы. И жадно смотрела на отца.
«Она его очень любит, – понял Андрей, глядя на девочку. – Но побаивается».
Перлмар переступил с ноги на ногу. Подошел к жене, коротко кивнул – та с видимым облегчением опустила глаза – и присел на корточки. Заросшее лицо оказалось напротив бледной девчоночьей мордашки. Шэрон пару раз моргнула и улыбнулась. Суровый Шкурник ответил – правда, получилась у него гримаса. Но девочка обрадовалась и этому. Отпустив платье матери, вытянула тонкие руки и шагнула к отцу – обнять. Перлмар мигом помрачнел. Выставил ладонь, останавливая дочь, покачал головой. Потом показал на темные глянцевые пятна, оставленные на защитном костюме кровью Ползучего Бора.
«Все правильно, – подумал Андрей, продолжая наблюдать. – Эта дрянь опасна, даже когда высыхает. Ее надо счистить».
Шэрон погрустнела, отвела взгляд и отступила к матери. Витара погладила ее по голове.
Андрей стиснул зубы и покачал головой. В груди болезненной волной поднималась жалость. Бедная Шэрон… Она пыталась радоваться жизни. Но именно что пыталась – Степная Обитель не позволяла ей этого. С рождения девочка видела только тесную келью и узкие, темные, наполненные зловонием коридоры. Она не знала, как выглядит выстеленное облаками и разогретое солнцем небо, потому что Волна Безумия навсегда скрыла голубую ширь за желтым маревом. Не слышала смеха, не имела друзей – и даже не могла обнять отца, когда хотелось.
От горьких раздумий Духов отвлекся, почувствовав тяжелый, злой взгляд Перлмара. Он посмотрел на Шкурника, и по спине побежали мурашки. Тот стоял, уперев ручищи в бока, и, по обыкновению, сверлил Андрея темными глазками – они едва виднелись из-под нахмуренных бровей, почти сведенных вместе.
– Нечего столбом стоять, – с угрозой произнес Перлмар. – Двигай в свою келью, скоро вторая кормежка, потом чистка. Шевелись!
Витара все это время стояла рядом. Когда Андрей робко кивнул и сделал пару шагов, она чуть заметно улыбнулась. Потом положила руку на плечо Шэрон и скрылась в келье. Перлмар так и провожал Духова мрачным взглядом.
Келья Андрея располагалась сразу за жилищем сурового Шкурника. Дверь, сколоченная из досок, оставалась открытой – воровать у Духова было нечего.
«Хорошее место мне Кагановский подобрал», – мысленно проворчал он, изучая тесное и грязное помещение.
Комнатушка была размером с ванную в доме Андрея. Пол, стены и потолок железные, справа низкая деревянная лежанка. Очень узкая: захочешь во сне перевернуться – непременно свалишься. Слева темнело и воняло круглое отверстие отхожего места. Посреди кельи, на полу, стояла миска – даже в полумраке Духов разглядел, насколько она грязная, и к горлу подкатила дурнота.
«Тихо, тихо! – сказал он себе, старательно сглатывая. – Я ведь ни разу не ел из этой пакости! И не буду!»
Помогло – позывы ослабевали. Несколько раз глубоко вдохнув, Андрей прошел в келью и уставился в маленькое окошко без стекла, забранное сеткой. С полминуты он глядел на желтое небо. Потом сморщился, отвернулся и присел на лежанку.
«И чего ждать? – думал Духов, чуть слышно притопывая. – Лечь, заснуть – и домой».
Но что-то словно подсказывало: еще рано. Впереди вторая кормежка, скоро Дымовики покатят по коридорам внешнего витка еду – хотя та дрянь, что дают Шкурникам, меньше всего похожа на пищу. Разумеется, ужинать Андрей не собирался. Просто опасался, что механический болван вломится в келью, когда он будет засыпать. Что-нибудь пойдет не так – и тогда не удастся выйти из гипноза. Этого допустить нельзя. Лучше дождаться Сновременья.
Еще одно странное слово… Почти тут же Андрей «понял», что оно означает. Волна Безумия лишила мир солнца, луны, звезд. С самой катастрофы небо оставалось болезненно желтым, исчезли рассветы и закаты, день и ночь. Поэтому люди и начали называть время, что отводилось на сон, Сновременьем. Дни на внешнем витке именовались Стёсками – из-за работы, которую выполняли Шкурники. На внутренних… Духов не знал. А еще никто больше не говорил «вчера», «сегодня» или «завтра», однако секунды, минуты, часы, месяцы и годы по-прежнему существовали во всей Степной Обители.
«Все здесь ненормальное. Абсолютно все, – Андрей помрачнел. – Скорее бы убраться».
Он просидел не меньше десяти минут, прежде чем воздух стал кислым – верный признак приближающегося Дымовика. Вскоре Духов уже мог различить тяжелые шаги и посвистывание, что сопровождало каждое движение механизма, оживленного Умениями Фронов.
«Надо встать у входа с миской, – Андрей поднялся. Склонился над грязной посудиной. – Ну и гадость!» – он покачал головой. Наконец, пересилив себя, взял миску, плечом отворил дверь и застыл на пороге.
– Ничего, – шепотом произнес Духов. – Еще полчаса, самое большее…
Шкурники, их жены и дети стояли возле келий и молча смотрели вправо – там коридор сворачивал, и оттуда доносилась тяжелая поступь Дымовика.
«Поскорее!» – заклинал Андрей, чувствуя, как сильно колотится сердце.
Знать бы заранее, что все будет хорошо!..
Наконец из-за поворота показалось расползающееся облако черного дыма, а спустя несколько мгновений – и сам Дымовик. Он был гораздо ниже тех, что воевали с Извергом. Туловищем ему служил громоздкий железный ящик с откинутой крышкой, из которого поднимались струйки белесого пара. Впереди к ящику крепились маленькие колеса, сзади – железные лапы с коленями назад, словно у птицы. Голову заменяло подобие руки – тоже из железа, с тремя суставами и черпаком на конце.
Позади Дымовика топал Фрон. На желтой безносой роже застыло высокомерие, опухоль во лбу чуть заметно светилась. Левая нога, вдвое длиннее правой, сгибалась в сторону, и, когда уродец наступал на нее, неизменно подпрыгивал. Короткие ручонки бессильно болтались, будто лишенные костей.
Поравнявшись с ближайшей кельей, Фрон остановился. Неразборчиво булькнул. Хозяин жилища, сутулый человек с сальными космами и горбатым носом, протянул миску. Дымовик засвистел громче и замер. Механическая рука согнулась, черпак исчез в ящике и почти тут же появился, наполненный чем-то бледно-серым – не то кашей, не то чересчур густым супом. Спустя пару мгновений содержимое черпака плюхнулось в посудину Шкурника. Тот поклонился – уродливую морду Фрона исказило презрение – и, двигаясь спиной вперед, исчез в келье.
Кормежка продолжалась. Дымовик останавливался возле дверей, окунал черпак в собственное нутро, вываливал еду в миски. Андрей стоял, чувствуя, как подводит живот, и ждал своей очереди. Звуки, с которыми то ли каша, то ли суп переправлялись в посуду Шкурников, вызывали тошноту, и Духов боялся, что в самый ответственный момент желудок не выдержит.
Он успокаивал себя, напоминал, что как только получит порцию – тут же спустит ее в дыру нужника. А Дымовик приближался.
И вот он, ведомый хромым уродцем, остановился у кельи Андрея.
«Давай», – скомандовал себе тот и не без усилий вытянул дрожащие руки.
Черпак нырнул в ящик. Вновь появился – и Духов увидел, как подрагивает серая масса. Будто студень. В горле противно затолкалось, сдерживаться помогали только намертво стиснутые зубы.
Тихий, влажный шлепок. Это еда плюхнулась в миску. Все, можно идти в келью и избавиться от этой гадости.
Но что-то словно обездвижило Андрея. Он стоял и разглядывал пищу – серую, трясущуюся горку с розовыми, похожими на мясные волокна, прожилками. Этим Шкурников кормили не первое десятилетие, причем одна такая порция заменяла еще и питье. После Волны Безумия реки, озера, ручьи и даже подземные источники оказались отравлены. Но убивала вода не сразу – человек годами мучился от тошноты, постепенно утрачивая способность вообще принимать пищу, и высыхал заживо. Медленная гибель грозила всем спасшимся после катастрофы, и справиться с этой бедой было так же важно, как построить Степную Обитель. Зельевары и Фроны потратили несколько лет, чтобы сработать то, что сейчас покоилось в грязной миске Духова. Удивительно, но тут им помог Ползучий Бор: главными компонентами пей-еды стали шкура молодых побегов проклятого леса и внутренности Гнильцов.
Первое время пей-едой спасались все. Потом Зельевары научились-таки очищать воду, но это было трудоемким делом, и тратить драгоценную жидкость на Шкурников посчитали глупым.
«Вот и жрем мы до сих пор эту гадость», – Андрей, наконец, отвел взгляд от содержимого миски.
Дымовик стоял у кельи Перлмара. Шэрон уже получила свою порцию и управлялась с едой прямо на пороге. Стоя, без ложки – она окунала бледное, круглое личико в грязную посудину и ела. Жадно, вздрагивая спиной, будто оголодавшая собака…
«Да что же это?!» – ужас, удивление, отвращение и жалость закружились в едином вихре. Андрей смотрел, как Шэрон ест, и боролся с желанием грохнуть миской об пол, броситься на Фрона и придушить его.
Это все они! Это лобастые уроды превращают Шкурников в скотов! Не дают жить по-человечески, вынуждают уподобляться зверям! И радуются, глядя свысока! Мол, мы избранные, а вы ничто!
«Терпи! Не надо! – размеренным тоном велел себе Духов, чувствуя, что вот-вот закипит. – Этого ведь нет на самом деле! Всего лишь гипноз! Так и нечего переживать!»
Да, гипноз…
Игра, придуманная Кагановским…
И ничего более…
А раз так, что сейчас мешает Андрею накинуться на тварь с горящим шишаком на лбу, ухватиться за ее хваленый Очаг Умений и вырвать его с корнем?! Ничего ведь не случится! Тут все понарошку!
Шэрон доела. Опустила миску, повернулась к неподвижному Духову. Голубые глаза не отрывались от нетронутой пей-еды в его трясущихся руках.
«Она не наелась, – понял Андрей. – Хочет еще».
Ничего удивительного. Как тут наешься, если кормят всего дважды – перед Стёской и перед Сновременьем?
«Отдам ей», – решил Духов.
Все равно он сейчас уснет – и уйдет. А уходить надо с добром, пускай даже из выдуманного мира.
На душе стало спокойнее, злость слабела. Андрей улыбнулся Шэрон, и она ответила – робко, с тенью надежды в огромных глазах.
«Все правильно», – сказал себе Духов.
Подойдя к девочке, он опустился на корточки. Перлмар и Витара уже получили свои порции и теперь с удивлением смотрели на Андрея.
– Будешь? – спросил тот, протягивая миску Шэрон.
Девочка – Духов понял, что ей очень хочется обрадованно закивать – подняла голову и посмотрела на мать и отца. Витара с тенью улыбки положила ладонь на голову дочери, Перлмар подвигал бровями, раздумывая.
– Ты уверен? – наконец пробасил здоровяк, пристально глядя на Андрея. – Учти, на следующей Стёске будешь с ног валиться. А спуску лобастые не дадут, – пожевав губами, он многозначительно добавил: – В этом ты убедился. И не единожды.
«Что есть, то есть», – мысленно отозвался Андрей. От напоминания о плетях-огневухах спина заныла сильнее. Но вслух он сказал другое:
– Уверен.
– Тогда… спасибо, – последнее слово суровый Шкурник произнес не сразу – будто оно далось с трудом.
– Спасибо! – повторила за отцом Шэрон. Голос у нее оказался тонкий и тихий.
Она взяла миску и начала есть – точно так же, окуная в посудину лицо. Андрей выпрямился, вновь чувствуя гнев. Он перевел взгляд на Фрона и Дымовика. Те были уже в полусотне шагов.
«Все. Теперь скорее отсюда», – Духов повернулся, собираясь скрыться в келье, но его остановила Витара.
– Спасибо тебе, – сказала она. – Сейчас дам твою губку для костюма.
Ах да, как он мог забыть! Перед тем, как отправляться спать, нужно вычистить защитную одежду. Иначе из пятен крови Ползучего Бора появятся Гнильцы.
Витара скрылась в своем жилище и тут же появилась вновь, сжимая коричневый комок.
– Держи, – она вручила губку Андрею. Та оказалась скользкой и теплой, благодаря особому зелью. – Спокойного Сновременья!
– Спокойного Сновременья, – эхом отозвался он.
Оказавшись, наконец, в келье, Духов швырнул губку в стену. Она отскочила и едва не угодила в отверстие отхожего места. Ничего он чистить не будет! Хватит! Наигрался в Шкурника! Надо просто сбросить этот тяжелый и душный костюм, устроиться на лавке – и все, приключение закончено!
Андрей не без труда освободился от одежки и, тяжело дыша, пинком загнал ее в угол. Сел на лежанку, посмотрел в окно. Больше он не увидит это жуткое желтое небо.
– Вот и хорошо, – прошептал он и улегся. Усталость и переживания должны быстро сделать свое дело.
Чтобы поскорее уснуть, Духов решил подумать о чем-нибудь приятном.
Скоро он снова придет в редакцию «Вестника». Да не простым пареньком непонятно откуда, а победителем. Статья и впрямь получится потрясающая. Только вот пяти страниц, чтобы рассказать обо всем, явно не хватит.
«Не страшно, – подумал Андрей. Мысли текли все медленнее, значит, сон близко. Лежанка больше не казалась ни жесткой, ни узкой. – Чем больше напишу, тем… лучше. Жаль только… сфотографировать ничего… не удалось…»
Да, со снимками статья получилась бы интереснее. Извергов и Фронов Духов фотографировать бы не стал – понимал, что таким образинам в газете не место. А вот Дымовиков, Шкурников, Ползучий Бор и Степную Обитель вполне можно было бы заснять. Но – чего нет, того нет.
«Пускай, – думать становилось все тяжелее. – И без фотографий материал… такой, что даже центральные… газеты с радостью бы… напечатали…»
Вот так, улыбаясь тягучим, но приятным мыслям, Андрей, наконец, заснул.
* * *
Его разбудили звуки. Стрекот, точно неподалеку появился кузнечик, и постукивание. Не открывая глаз, Андрей хотел перевернуться, но уперся левым плечом в стену.
Вновь стрекот и частое «тук-тук-тук».
«Что еще?..» – спросонья Духов решил, что находится дома, в постели.
Но его кровать не была такой узкой и жесткой. Вдобавок – где подушка, одеяло и матрас с простыней? Кожей Андрей чувствовал, что лежит на голых досках. Значит, он не дома…
Тут он все вспомнил. Поход к Кагановскому, разгневанного писателя, странный разговор и… мир, пострадавший от Волны Безумия, населенный жуткими существами и тихими запуганными людьми…
В груди полыхнул страх. Андрей открыл глаза и приподнялся. Хватило пары мгновений, чтобы понять, где он.
Тесная, залитая желтым полумраком каморка. Забранный сеткой, маленький квадрат окна. Дыра нужника в железном полу. Возле стены – светящаяся груда скомканной защитной одежды…
Светящаяся?!
Так и есть. От костюма исходило едва видимое синее сияние. Как от тумана в Ползучем Бору.
«Что все это значит?!» – Андрей рывком сел и вновь услышал стрекот. Звуки доносились из-за сваленной в кучу одежды.
Он ничего не понимал. Но чувствовал: случилось что-то плохое.
«Тук-тук-тук». Костюм шевельнулся. Духов вздрогнул.
«Там кто-то есть», – он подобрал ноги. На голой, все еще ноющей спине проступил пот.
Существо застрекотало. Громче, будто с усилием. Одежда опять зашевелилась – и спустя несколько секунд из-под брюк показался незваный гость.
«Гнилец!» – мелькнуло в мозгу.
Перед Андреем замерла маленькая, не выше сорока сантиметров, тварь. Розовое полупрозрачное тельце светилось изнутри синим. Формой и размерами оно напоминало человеческое сердце. Три ноги походили на черные сосульки. Сверху шевелились десятка два стебельков. Каждый заканчивался глазом – красной горящей бусиной.
По тельцу прошла судорога. Ноги шевельнулись – «тук-тук-тук». Стебельки со стрекотом задрожали. Огоньки глаз стали мигать.
Андрей понял, что влип. Причем по собственной вине. Что мешало ему счистить с одежды кровь Ползучего Бора? Поленился, понадеялся покинуть этот несуществующий мир…
Почему, кстати, он до сих пор здесь?! Сон не помог?!
Ладно, об этом после. Сначала надо справиться с Гнильцом. А он опасен. Конечно, не как Изверг, но одолеть эту тварь в одиночку непросто.
Дотянуться до топора – вот что сейчас нужно. Он совсем рядом, под лежанкой. Но Гнильцы шустрые создания. Пока Андрей опустит руку, пока нащупает оружие, пока вытащит и приготовится к бою…
«Будет поздно», – Духов сглотнул. Он не шевелился и даже не моргал, глядя на маленького уродливого врага. Какая безумная сила сотворила это существо?
Гнилец все еще стрекотал. Глазки мигали – изучали Андрея. А тот напрягся, ожидая, когда тварь потеряет терпение и бросится. Это будет скоро. Очень скоро.
«И что тогда?» – спрашивал себя Духов. Ответа не было, и он все больше поддавался страху.
Взгляд упал на ноги монстра. Негнущиеся, твердые, острые. Как раз, чтобы калечить. Каждая из этих сосулек с легкостью пропорет Андрею грудь. И тогда все. Спасать и выхаживать Шкурника никто не будет – Фроны не тратят Умения попусту.
Вспышка синего света от защитной одежды озарила келью на пару мгновений. Гнилец чуть подпрыгнул и задрожал. Из утробы твари донесся скрежет. Ноги-сосульки застучали по железному полу.
«Сейчас он кинется», – понял Андрей.
Вслед за страхом пожаловали дрожь и слабость. Даже дышать стало трудно. Как тут сражаться с порождением Ползучего Бора?..
Гнилец заверещал, заскрипел. И взмыл в воздух. Доля мгновения – и он оказался на стене, под окном.
Андрей вскрикнул, выпрямился на лавке. Тварь застрекотала. Глазки вспыхивали и гасли. По ним словно прокатывались волны света.
Монстр свистнул и перескочил на потолок.
«Тук-тук-тук» – ноги понесли его вперед. К добыче.
– Спасите! – вырвалось у Андрея.
Соскочив с лежанки, он метнулся к противоположной стене. Споткнулся о защитный костюм, чудом не грохнулся. Не понимая зачем, вцепился в тяжелый балахон и выставил одежку перед собой.
Опять свист. Тварь, несколько раз перевернувшись в воздухе, спрыгнула на лавку. Ноги-сосульки неглубоко вонзились в дерево.
Тело сделало все само. Духов бросился вперед и накинул балахон на Гнильца. Тот отозвался пронзительным полувизгом-полускрипом. Забился, пытаясь выбраться.
Андрей опустился на четвереньки. Нашарил под лежанкой топор. Ухватился за рукоять.
«Спасен!» – мелькнуло в голове.
Но едва он вытащил оружие, как Гнилец, увлекая одежку за собой, подлетел метра на полтора. Со стуком приземлился на пол, выскользнул из-под балахона. И замер, уставив все два десятка глаз на Духова.
Их разделяло всего три шага.
Надо встать. Тогда шансов справиться с уродцем больше. Собравшись с силами, Андрей попытался выпрямиться. И тут Гнилец прыгнул прямо на него.
Вскрик. Неумелый взмах топором – и Духов потерял равновесие. Плюхнулся на задницу, больно задев левым локтем край лежанки. Рука словно отнялась. Андрея перевернуло на спину.
Это его и спасло. Гнилец прыгнул слишком высоко, и ноги-сосульки царапнули воздух над лицом Духова. Тварь пролетела мимо и ударилась о стену.
Пискнув, монстр упал на пол. Но тут же, с проворством паука, вскочил. Промах разозлил тварь. Она заклекотала, стебельки затряслись, глаза разгорелись ярче прежнего.
Андрей все еще лежал на спине. Правая рука стискивала оружие. Но Духов понимал, что не успеет отбить следующую атаку.
Сильный удар распахнул дверь. На пороге возник Перлмар. В исподнем и сапогах, вооруженный топором.
Гнилец пискнул и перепрыгнул на стену.
– Ах ты!.. – прохрипел Шкурник.
Угрожающе заскрипев, тварь закружилась вокруг себя. Перлмар шагнул в келью и ударом ноги припечатал Гнильца к стене. На железо брызнуло розовым. Ноги-сосульки принялись царапать воздух. Комнатушку наполнило скрипучими, булькающими воплями.
Но Шкурник не отпускал монстра. Он наваливался всем весом, точно намеревался вдавить Гнильца в стену.
Вопли слабели и вскоре сменились едва слышным стрекотом. Лишь тогда Перлмар опустил ногу.
Гнилец скользнул на пол. Стебельки с глазами судорожно подергивались, полураздавленное тельце трепетало. Ноги чуть слышно скребли по железному полу.
– Живучая мразь, – тихо, с угрозой и злостью проронил Перлмар и поднял топор.
Лезвие разрубило монстра пополам. Выпрямившись, Шкурник кашлянул и неразборчиво ругнулся. Потом несколькими пинками загнал обе половины Гнильца в дыру отхожего места.
– А теперь, – со злостью произнес он, поворачиваясь к Андрею, – мы с тобой очень серьезно поговорим. Встань!
Дрожа, Духов поднялся и замер едва ли не по стойке «смирно». Перлмар стоял напротив, смотрел на него и зло щурился. Под скулами набухали и опадали желваки. Прежде чем он заговорил, прошло не меньше минуты. Очень длинной и тяжелой.
– В твоей келье был Гнилец. Появиться он мог только по одной причине. И ты ее знаешь. Что это за причина?
– Гнильцы появляются… – Андрей помедлил, в пересохшем горле закололо. Сглотнув, он болезненно сморщился и тихо продолжил: – Если не очистить одежду от крови Ползучего Бора.
– Все верно, – Шкурник оставался неподвижен. Лицо напоминало злую маску. – Это значит…
Договорить должен был Духов.
– Простите, – он опустил голову.
– Плевать мне на твое «простите»! – Перлмар зарычал, ухватил Андрея за плечо и стиснул едва ли не до треска костей. – Ты понимаешь, что натворил?! Из-за тебя, из-за твоей тупости, из-за твоей лени появился Гнилец! Он бы прикончил тебя, а потом взялся за остальных! Если ищешь смерти, сними в следующую Стёску шлем и убирайся в глубь Ползучего Бора! Но не навлекай беду на остальных! Ты все понял?! – он рванул Духова к себе.
Тот вскрикнул, когда плечо взорвалось болью. Ноги подогнулись.
– А ну стоять! – рявкнул Шкурник. Андрей с трудом выпрямился. – По-хорошему, нужно доложить обо всем нашим лобастым властителям. Уж они-то научат тебя держать барахло в чистоте! Но тогда это умение тебе больше не пригодится! Знаешь почему?! Потому что после наказания ты только и сможешь, что ползать на карачках, гадить в штаны и пускать слюни! Хочешь, чтобы было так?!
Андрей помотал головой, не отрывая затравленного взгляда от разъяренного Шкурника.
– Тогда какого ты, сопливый и бестолковый ублюдок, разводишь на витке Гнильцов?!
– Это больше не повторится никогда! – пролепетал Духов. Боль в стиснутом плече становилась нестерпимой, а Перлмар все усиливал хватку. – Я обещаю! Я клянусь!
– Клянется он! Клятвы можешь сунуть в то место, каким думал, когда ложился, не вычистив костюм!
Шкурник, наконец, отпустил Андрея. Тот спиной вперед отошел на пару шагов, натолкнулся на лежанку и еле устоял.
– Сейчас, – Перлмар подошел к нужнику, подобрал губку, – ты начнешь вылизывать свою нору. И остановишься, когда я скажу.
Он швырнул скользкий коричневый комок в Андрея и встал посреди комнаты, поигрывая топором.
– Ты должен избавиться от этой дряни, – Шкурник кивнул на розовую кляксу на стене и пятна на полу. – Пока не появился новый Гнилец.
Духов подобрал губку – она оставалась скользкой и теплой, сработанный зельеварами состав действовал почти месяц, – подошел к стене и принялся за дело. Успевшие высохнуть следы исчезали быстро.
– Шевелись, – бросил Перлмар. – Хотелось бы еще поспать до Гудка. Тебе сон тоже не повредит. Может, хоть в грядущую Стёску не будешь о собственные ноги спотыкаться.
«Не буду», – мысленно отозвался Андрей, работая губкой.
Испуг после сражения с Гнильцом проходил. Уступая место новому страху, гораздо более сильному.
Почему? Почему он не вернулся в свой мир? Почему остался в грязной, вонючей келье, а не переместился в квартиру Кагановского? Что пошло не так?
Андрей погрузился в сон – в этом он не сомневался. Уснул недостаточно крепко? Вполне может быть. Он ведь проснулся от стрекота Гнильца, а не по собственной воле. Маленькая тварь помешала выйти из гипноза.
«Скорее! – Духов поджал губы и стал яростнее орудовать скользким коричневым комком. – Закончу, выставлю этого мордоворота, засну – и вернусь домой».
Пятна исчезали, Андрей успокаивался. Страх сменился злостью на самого себя. Балбес! Надо было до конца играть по правилам! Вычистил бы костюм, не появился бы Гнилец. Тогда не пришлось бы просыпаться раньше времени. Поспешил – вот и поплатился!
И все-таки прежней уверенности Духов не чувствовал. В спешке ли дело? Или тут что-то другое?
Губка скользила по полу. Андрей приближался к отхожему месту, где заканчивалась розовая пресекающаяся дорожка крови Гнильца. Спустя минут пять он оттер последний след, замер на коленях и посмотрел на Перлмара.
– Все? – осведомился тот.
Наклонившись, Шкурник несколько секунд внимательно осматривал пол. Потом кашлянул и коротко кивнул.
– Надеюсь, хоть теперь у тебя ума прибавится, – сказал он, выпрямляясь. Андрей по-прежнему стоял на коленях и сжимал губку. – И попробуй только еще раз…
Оборвав себя на полуслове, Перлмар шагнул к Духову и отвесил пинка. Тот охнул, взмахнул руками и растянулся на полу, содрав кожу на локтях. Голова едва не угодила в смрадную дыру нужника.
– А теперь спать, – Шкурник отвернулся и вышел из кельи.
Андрей поднялся, тряхнул головой, оглядел себя. Ссадины жгло, задница ныла.
«В следующий раз может и убить», – Духов покачал головой.
Он поежился, все еще чувствуя волны гнева, исходившие от Шкурника. Но именно гнева – злости, настоящей и лютой, в Перлмаре не было. Да, бородач суров и грозен, без труда наградит парой ласковых или оплеухой. Но только за дело, как сейчас. Духов прекрасно понимал, что в появлении Гнильца виноват сам. Лень и глупость могут обернуться серьезными бедами, и Перлмар хотел, чтобы это дошло до Андрея. Так что грубость Шкурника была проявлением заботы. Суровой, вооруженной пудовыми кулаками, но заботы…
«Да плевать на него! – Андрей вспомнил, что у него имеются дела поважнее. – Пора, наконец, возвращаться!»
Он отбросил губку, устроился на лежанке и закрыл глаза.
Но сон не шел. Сражение с Гнильцом и испуг от того, что в первый раз не удалось выйти из гипноза, разбередили сознание.
«Давай же! – твердил он себе. – Надо уснуть!»
Андрей снова стал думать о редакции «Вестника». Попытался сочинить заголовок и начало статьи. Не получилось – ни сочинить, ни заснуть. Тогда он начал считать овец. Но те, перепрыгнув через забор, неизменно превращались в тварей с туловищами-сердцами и ногами-сосульками.
Насчитав полторы тысячи овец – или Гнильцов? – Духов с трудом перевернулся на живот и уперся лбом в доски. Сейчас он готов был расшибить голову в кровь, лишь бы выйти из этого проклятого гипноза.
«Возвращай меня! – он представил Кагановского. Тот, желтый, исхудавший, сидел в своем чертовом кресле на колесах и злорадно улыбался. – Хватит! Напроживался я!»
Лишь через несколько часов Духова окутала дремота. Но почти тут же узкие коридоры наполнило гулом.
«Гудок, – понял Андрей, приподнимаясь на лежанке. Голову сковало болезненной тяжестью. – Надо вставать».
Все. Отключиться и уйти не удалось.
Впору было заплакать от досады и отчаяния, но Духов пересилил себя и выпрямился. Частью разума – той самой, что подкидывала воспоминания об искалеченном Волной Безумия мире, – он понимал, что должен оставаться Шкурником, молчаливым и безропотным, привыкшим жить по приказам погонщиков. Иначе не избежать новых бед.
Придется провести здесь еще один день – именно день, к черту все эти Стёски со Сновременьями! – после чего опять уснуть и перенестись, наконец, в реальность.
Голова загудела, когда Андрей наклонился и подобрал защитный костюм. На грубой ткани – ни пятнышка, словно после чистки. Конечно, ведь глянцевые пятна засохшей слизи обернулись Гнильцом. И если бы не Перлмар, Духов сейчас наверняка лежал бы мертвый, искалеченный.
«Не надо думать о плохом, – велел себе Андрей, с трудом надевая балахон. – Это будет только мешать».
Из-за полуоткрытой двери потянуло кислятиной, послышались шаги Дымовика и посвистывание. Начиналась первая кормежка.
Переживания стянули внутренности в узел, и от мыслей о еде стало тошно.
«Отдам свою порцию Шэрон», – решил Андрей, встав у входа в келью. Дымовик под предводительством хромого Фрона медленно продвигался по коридору.
Так он и сделал – едва погонщик отошел на несколько десятков шагов, Духов протянул миску девочке. Та обрадовалась не меньше, чем перед Сновременьем, а Перлмар нахмурился.
– Ты что же, – мрачно осведомился он, – намерен с голодухи загнуться?
В ответ Духов только покачал головой и взял у Шэрон опустевшую посудину. Девочка смотрела на него и благодарно улыбалась. Впервые за много часов у Андрея потеплело на душе.
Потом, в потоке Шкурников, он миновал коридоры внешнего витка, спустился по лестнице. Задержался у бородавчатого Фрона, который раздавал мешки с дыши-зельем, затолкал мерзкий комок в клюв шлема и залез в третью повозку. Вскоре Дымовики покатили экипажи к Ползучему Бору.
Андрею досталось место рядом с Фабелом. Выглядел тот ужасно. Губы посинели, под глазами словно кто-то мазнул лиловым. Дышал Шкурник с присвистом и время от времени заходился в кашле. Приступы были нечастыми, но мучительными. Фабел сотрясался, отчего неизменно толкал Духова плечом. Головная боль в такие минуты была невыносимой.
Но хуже всего становилось от мыслей – Андрей гнал их, но безуспешно. Вот он сидит в повозке. Едет рубить уродливые деревья, дышать ядовитым воздухом, каждую секунду ждать появления Изверга или, не приведи Азэс-Покровитель, Пожирателя. Вот рядом с ним человек. Мучается, задыхается от кашля. Каждый приступ кончается появлением новых пятен гноя и крови на рукаве громоздкого наряда. Осталось ему недолго, и конец будет таким, что не пожелаешь даже Фронам. И его самого ждет то же самое…
Нет, не ждет! Он обязательно выберется из этого кошмарного сна! Все, что его сейчас окружает – выдумка писателя Владимира Абрамовича Кагановского! Нет никаких уродливых деревьев, ядовитого воздуха, Извергов, Пожирателей и Азэса-Покровителя! И человека, который должен умереть от страшной болезни, нет! И самой страшной болезни, кстати, тоже!
Духов старался думать как можно громче, чтобы каждая мысль впечатывалась в мозг, успокаивая, придавая уверенности. Не получалось. Вдруг он не вернется домой? Ведь уже дважды – дважды! – сорвалось. И кого в этом винить? Гнильца? Действительно ли именно тварь помешала очнуться? Или все гораздо хуже?
«Что, если дело во мне? – Андрей почувствовал, как бледнеет, как краска сходит с лица, уступая место холоду испуга. – У меня, может быть, с мозгами что-то не то, и мне вообще нельзя погружаться в гипноз. Это ведь штука такая… Вдруг можно и в кому впасть?»
Воображение – чтоб ему пусто было! – разыгралось. Духов представил себя в больничной палате. На койке, оплетенного катетерами и присосками. С трубкой в горле – та тянется к стеклянному цилиндру, в котором черная «гармошка» качает кислород.
Он запаниковал. Хотелось вскочить, заорать. Выбраться из повозки и драть глотку, обращаясь к желтому небу – непреодолимому заслону, за которым настоящая жизнь. Красочная, без монстров, властолюбивых уродцев и забитых, обреченных на смерть людей.
Повозки остановились, Шкурники начали вылезать. Андрей натянул шлем, скривился, когда в нос шибануло гнилью дыши-зелья, и, подобрав топор, спустился по лесенке.
Вот она, стена серо-зеленых, причудливо изогнутых деревьев. Побеги, казалось, росли прямо из синего светящегося тумана. И все это на фоне болезненной небесной желтизны.
«Снова здесь», – подумал Андрей. Сделал пару шагов и остановился, прищурившись. В голове возникла мысль…
Все ведь началось тут, рядом с владениями проклятого леса. Может, и закончится тоже? Нужно только приблизиться к жуткой поросли и…
«…Попасть домой», – Духов больше не раздумывал. Перехватив топор, он чуть ли не бегом двинулся вперед.
Вскоре он зашел в туман. Потревоженные светящиеся язычки поползли по одежке, Андрей отмахнулся и замер.
Что дальше? Наверное, надо представить место, куда хочешь вернуться. Хорошо…
Духов заставил память нарисовать комнату писателя. Рассыхающиеся половицы. Столик, накрытый газетой. Стопки книг и журналов у стены. Стол с печатной машинкой. Зашторенное окно. Кровать. И, конечно же, зеленый бок ведерка…
Он удерживал картину в голове и ждал.
Но ничего не происходило. От отчаяния и обиды вновь захотелось плакать.
За спиной кашлянули. Духов повернулся и увидел высоченного и широкоплечего Шкурника. Голову скрывал клювастый шлем, но даже дурак догадался бы, чье под ним заросшее и хмурое лицо. Перлмар неподвижно смотрел на Духова, и тот все понял.
«Ладно, – сказал он себе, отворачиваясь от здоровяка. – Надо работать, пока лобастые опять не прицепились».
Он подошел к ближайшему шишковатому стволу. Взмахнул топором – мышцы тут же скрутило болью – и загнал лезвие под шкуру. Во все стороны брызнула слизь, Андрей на всякий случай отвернулся. Подождал несколько мгновений и продолжил.
Духов обтесывал одно дерево за другим, почти не давая себе отдыха. В голове звенело, к рукам и ногам точно привесили гири, но Андрей терпел. Он решил измотать себя так, чтобы, вернувшись в Степную Обитель, рухнуть на лежанку и тут же отключиться. Разумеется, после второй кормежки и чистки.
Влажный удар. Фонтан прозрачных брызг. Несколько движений рукоятью. И так по кругу.
Андрей задыхался. По лицу, спине и бокам катились капли пота. Ссадины щипало. Воображаемые гири на руках и ногах тяжелели. Но сильнее прочего мучила жажда. Последний раз Духов пил дома, перед походом к писателю. Выходит, прошло уже больше суток…
«Жесть, – он поджал губы, обнажая пористую, похожую на кость, древесину очередного побега. – Так и окочуриться недолго».
Но он не окочуривался – обтесывал один ствол и переходил к следующему. Пока под отравленным небосводом не разлился гул.
Все. Осталось выдержать дорогу и кормежку с чисткой.
Спотыкаясь, Андрей добрался до повозки и уселся – подальше от Фабела. Тот, откинув голову к стене, жмурился и дышал ртом. Губы были облеплены гноем. Шкурник почти беспрерывно что-то бормотал, но различить удавалось лишь отдельные слова: «простуда», «торгашеский виток», «снадобье». Бедняга… Он либо до сих пор не осознал происходящее, либо пытался себя успокоить.
В дороге Духов по-настоящему понял, до чего устал. Он не чувствовал тела, язык распух, а в горло словно забили комок стекловаты. Глаза закрывались сами собой, и держался Андрей из последних сил. Под конец пути его укачало – хорошо еще, рвать было нечем…
Когда он вышел из повозки, ноги едва не подкосились. Шаркая, Духов доплелся до хвоста очереди. Подумал, что впереди длинный подъем по лестнице, и ему стало страшно.
Но все прошло благополучно – если забыть о нескольких матерящихся Шкурниках, что лезли следом. Совершив последний рывок до кельи, Андрей рухнул на лежанку и несколько минут выравнивал дыхание.
Потом началась вторая кормежка. Когда в миску шлепнулась порция пей-еды, Духов, по обыкновению, повернулся к Шэрон, но…
– Не торопись, – вперед выступил нахмуренный Перлмар. Он посмотрел на дочь. Та отвела глаза и, опустив голову, скрылась в келье.
– Почему? – сипло спросил Андрей. – Я хочу помочь.
– Помочь? – темные глаза Шкурника вспыхнули гневом. – А ты себя видел? На ногах еле стоишь! Упадешь скоро – и никто тебя поднимать не станет! Помощь тебе нужна! Тебе!
– Нет, – Духов помотал головой и едва не сморщился от боли в висках. – Все хорошо. Я…
– Закрой рот! – Перлмар шагнул вперед, обхватил ручищами миску Андрея и сунул ему под нос. – Не знаю, где у тебя в башке заклинило! Но если пропустишь еще одну кормежку – сдохнешь! Хочешь сдохнуть?! Нет?! А раз нет – сейчас ты начнешь есть! При мне!
Шкурник отошел и неподвижно замер, глядя на Духова. Он ждал.
Андрей понял, что влип. Он посмотрел на кучку серой массы, наполнявшей грязную посудину, и еле сдержал позыв. Плохо было от одной мысли, что эта гадость должна оказаться в желудке. Но Духов понимал, что Перлмар не отступит. Скоро Шкурник опять прорычит что-нибудь угрожающее. Затем отвесит оплеуху. Через некоторое время еще одну, посильнее. И в итоге все равно придется окунуть лицо в миску и по-собачьи вылакать все, что в ней находится.
«Кормежка – часть игры, такая же, как чистка, – Андрей собирался с духом. – Вчера я пропустил и то и другое. И поплатился. Нельзя еще раз так сплоховать».
Он зажмурился. Представил город – прямоугольные утесы домов, потоки машин в руслах дорог. Потом еду – сковородку самой обычной жареной картошки. И осторожно, кончиком языка, попробовал содержимое грязной посудины. Пей-еда оказалась безвкусной и пружинила, как мешок с дыши-зельем.
Нет! Нельзя вспоминать об этой дряни!
– Ты повеселиться вздумал?! – в темноте голос Перлмара казался еще более грозным. – Жри!
Андрей вздрогнул и всосал немного серой массы. Заглотил, почти не жуя. Потом еще и еще – пока миска не опустела. Он не думал ни о чем. Просто всасывал и глотал.
– Ладно, – сказал Шкурник, и Духов открыл глаза. Взгляд тут же соскользнул на миску. На засохшую корку, сплошь покрывавшую стенки.
Внутри забурлило. Зажав рот, Андрей кинулся в келью. Грохнулся на колени и склонился над дырой отхожего места. Вонь только усилила позывы, и Духова вырвало. Раз, другой, третий…
Наконец нутро успокоилось. Андрей отполз от нужника, забрался на лежанку. Нужно немного перевести дух и приступать к чистке.
Только отдышавшись, он обнаружил, что жажда ушла. Мутило, отяжелевший желудок тянуло вниз, но пить не хотелось.
«Пора», – Духов встал, разделся, разложил костюм на полу и взял губку.
Темные глянцевые пятна исчезали одно за другим. На чистку ушло не больше десяти минут.
«Нельзя было вчера то же самое сделать?» – недовольно спросил себя Андрей, оглядывая одежку.
Оставив ее на полу, Духов на четвереньках дополз до лавки, лег и зажмурился.
* * *
Перед глазами клубился туман. Темный, как грозовые тучи, и необычайно плотный. Лица коснулся ветер, сквозь пелену проступили очертания домов – обычных городских высоток. Впереди, за перекрестком, гудел торговый центр. Пока что все казалось призрачным, ненастоящим, но ветер не стихал, туман рассеивался. Стали видны голые деревья, зябнущие, ждущие настоящего весеннего тепла. На газоне по правую руку высились остатки сугроба – льдистая горка, закопченная от автомобильных выхлопов. Чуть дальше проносились машины. Грохоча и позвякивая, прополз краснобокий трамвай.
«Вот я и вернулся!» – Андрей стоял, вертел головой и жадно осматривался.
Туман уходил, открывая дорогу пешеходам и автомобилям. Впереди замигал желтым светофор, над головой закаркала ворона. Духов сделал несколько осторожных шажков, втянул носом воздух. Прохладный, настоящий. Лишенный зловония внешнего витка и ядовитых паров Ползучего Бора.
Дома! Наконец-то дома!
«Все получилось, – осмелев, Андрей бодро зашагал вперед. Он пока не знал, куда идет. Да и какая разница? В родном городе, настоящем и любимом, знаком каждый уголок. – Я вернулся!»
Вдох-выдох. Свободно. Без малейшего намека на гниль, нечистоты или кислятину.
Хорошо!
Духов шел и улыбался. Широко, растянув рот от уха до уха. Навстречу, переваливаясь, топала коротко стриженная толстая тетка в коричневом плаще, с двумя клетчатыми пакетищами. Она глянула на него со смесью удивления и недовольства. Наверняка думала: «Что это за дурак такой? Идет и лыбится…» Откуда ей было знать, что Андрей всего пару минут назад вернулся из умирающего, полного боли и жестокости мира…
Вернулся!
Духов прошел около сотни метров, когда воздух словно зазвенел от напряжения. Туман, так и не рассосавшийся до конца, стал сгущаться. Потом над крышами завыла сирена.
Андрей замедлил шаг.
Сигнал тревоги не утихал. Казалось, вой доносится сразу со всех сторон, даже из-под земли. Иногда сирена почти умолкала, словно ей требовался вдох. Проходила пара мгновений, и жуткие звуки вновь резали воздух.
А призрачная стена тумана приближалась, укрывая от взора бегущую вперед улицу. Дома вновь стали призраками, вместо прохожих скользили тени. Шуму машин, шагов и голосам было не пробиться сквозь вой.
Серость. Захватила, пленила, окутала со всех сторон. А в голове ничего, кроме страха и завывания сирены.
Андрей повернулся и понял, что лежит.
Упал? Когда успел? И как же он умудрился даже не почувствовать?
Под спиной – что-то твердое, деревянное. В ноздри полился запах нечистот. Зато сирена смолкла. Хотя нет, не смолкла – уступила место гулу.
Гудку.
Духов вздрогнул и открыл глаза. Он лежал в железной, с пятнами ржавчины, коробке. Справа крохотный квадрат окна, откуда виден кусок желтого неба. Слева полуоткрытая дверь. На полу безголовой фигурой валяется защитный костюм. Чуть дальше темнеет вонючее отверстие отхожего места.
Никакой улицы. Никакого неба над головой. Никаких машин и прохожих. Только тесная келья Степной Обители.
Это значило лишь одно: не получилось.
Не вернулся…
Безнадежность и страх – две половины невидимых тисков – сдавили сердце.
Почему не вышло? Что не так? И, главное, что будет дальше? Если не помог сон, тогда что поможет? Где найти средство, чтобы вновь оказаться дома? Есть ли оно вообще?
Андрей не знал ответа ни на один вопрос. А сил осталось лишь на то, чтобы уткнуться лбом в доски и не дать себе завыть.
* * *
Сновременье – Стёска. Стёска – Сновременье. Еще кормежка и чистка. Жизнь превратилась в карусель, и Андрей понятия не имел, как можно остановить дьявольский аттракцион. Две недели – уже целых две недели! – он вставал по Гудку, получал порцию пей-еды. Закидывал эту дрянь в желудок, надевал защитный костюм и вместе с другими Шкурниками покидал Степную Обитель. Несколько часов работал топором, потом, услышав Гудок, забивался в повозку. Возвращался в келью, ел и засыпал – чтобы все повторилось.
Он почти не чувствовал вонь дыши-зелья и смрад коридоров Степной Обители. Руки привыкли к топору. С пей-едой было хуже. Разумеется, Духов научился заглатывать и удерживать в желудке серую пресную дрянь. Но чувствовал, что она вредит. Андрея почти все время мучила тошнота, живот крутило от боли, а возвращаясь в келью после очередной Стёски, он первым делом зависал над нужником в «позе орла».
Дважды его вместе с другими Шкурниками отправляли в Купальню. Вдоль стен длинного темного зала, почти под потолком, тянулись узкие железные мостки. На них стояли Фроны со шлангами и поливали голых людей холодной, ржавой водой с тухлым запахом. После этого Андрей чувствовал себя еще грязнее.
Но больше всего мучений доставляли мысли. Духов не мог думать ни о чем, кроме дома. Он понятия не имел, как вернуться, – и от безысходности хотелось выть. Хорошо, что часть разума, которая наделила Андрея знаниями о Чаше Жизни, не дремала. И он понимал, что пропадет, если совершит хоть что-то безумное, хоть как-то выделится из бесцветного и покорного стада Шкурников. Тем более три Стёски назад перед глазами появился пример. Фабел.
Толстому Шкурнику становилось все хуже. Он все же послал свою Зеглу на торгашеский виток, и та купила снадобье. Разумеется, оно не помогло. Фабел исхудал и каждые пять минут сгибался от кашля. Понятное дело, что норму в таком состоянии он выполнять уже не мог. И перед очередной Стёской бородавчатый Фрон – насколько понял Андрей, он был главой погонщиков – отказался давать Фабелу дыши-зелье. «Скоро сдохнешь, – сказал лобастый уродец. – Так зачем попусту тратить ценное вещество? Работай, пока силы есть, но без дыши-зелья. Все равно оно тебе уже не поможет».
Фабел – он так и не нашел силы признать, что умирает от лающей болезни, – устроил истерику. Он обливался слезами, топал, размахивал руками, кричал, то и дело заходясь в приступах кашля. Тогда Фрон оживил Дымовика, и механический громила отвесил Шкурнику оплеуху. Удар был такой, что Фабел отлетел на несколько шагов. И остался лежать.
Андрею тогда почудилось, что Шкурник умер. Но нет: вскоре тот зашевелился, потом нашел силы встать и вместе с остальными отправился на Стёску.
Без дыши-зелья.
Поэтому Духов держал все в себе. Фроны беспощадны, Шкурникам главное – вернуться целыми и невредимыми в Степную Обитель, получить порцию жратвы и забиться в келью. Так что паренька, который с паникой в голосе утверждает, что явился из другого мира, а все вокруг – страшный сон, тут же посчитают свихнувшимся, вышвырнут из убогой комнатушки и определят к калекам и попрошайкам.
Но он не знал, сколько еще протянет. Временами внутри закипала надежда: «вот сейчас, вот прям через минуту, этот кошмар исчезнет, и я окажусь дома!» Минута истекала, и надежда вытеснялась отчаянием – невидимой, но вполне осязаемой и очень тяжелой глыбой. И Андрей начинал ненавидеть надежду, это проклятое чувство. Никчемную дразнилку для души. Пшик…
Когда он просыпался и раз за разом оказывался в грязной, неизменно погруженной в желтый полумрак келье, душа словно выворачивалась наизнанку. Андрей вспоминал, с каким нетерпением, с какой глупой уверенностью ждал первого Сновременья, и чудом сдерживал слезы обиды, непонимания и бессилия.
Еще Духов отчаянно пытался понять, что произошло. Почему он не возвращается? Почему стал пленником придуманного мира? Как прекратить весь этот кошмар?
Он не оставлял надежды, что Кагановский подаст какой-нибудь знак, который успокоит, подтвердит, что все вокруг – выдумка, рожденная гипнозом. А то временами возникали очень нехорошие и жуткие мысли. Будто нет никакого писателя Кагановского, его убогой квартирки, дома, в котором эта квартирка находится, улицы, на которой этот дом стоит, – и так далее. Просто молодой Шкурник, уставший от страданий и безысходности, создал мир, где все хорошо, и убедил себя, что вполне может туда попасть.
Впервые Андрей подумал об этом пять Стёсок назад. И тут же все внутри будто сковало льдом. Потом Духов разозлился, минут пять поносил себя последними словами за черные мысли. Но те продолжали преследовать его. Бередили душу, подтачивали веру в благополучный исход.
Вдобавок – начали мучить кошмары. Засыпая, Андрей то оказывался в синем светящемся тумане, а вокруг – сотни красных горящих глазок Гнильцов. То становился жертвой Изверга. Тварь нависала над ним, затем пронзала щупальцами, и Духов заходился в приступе кашля, глухого, похожего на лай. То умирал, исхлестанный плетями-огневухами.
Страшные сны приходили все чаще, и Андрей не сомневался, что и сейчас, заснув, увидит что-нибудь плохое. Но понимал, что спать необходимо. А потому – как мог, устроился на лежанке и закрыл глаза.
