Глава 1

Наутро Коля Шмелёв неторопливо мерил шагами высокую и светлую горницу. А что еще оставалось, если хозяин куда-то спозаранку пропал, а голова невыносимо трещит после вчерашнего культурного шока? Мягкий туранский ковер глушил звуки, а медвежьи шкуры на широких лавках приглашали прилечь, отдохнуть, забыть про новый мир со всеми его непонятностями. Но Николай не поддавался, продолжая наматывать круги, – так лучше размышлялось.

Да, хорошо заметно, что не бедствует мастер. Волхвованием в нынешнее время, кроме неприятностей, ничего не заработаешь, а кузница прокормит. Видно, не врал вчера в подпитии, что он – лучший кузнец на все окрестные княжества и старинными секретами владеет. Хвалился, что любой чужой клинок пополам перерубит своим мечом, а дамасские, те, как лучину, вдоль строгает. Вот и сундук под окошком стоит, наверняка Серега там лучшие произведения хранит. Заглянуть?

– Я только погляжу, – договаривался Коля с совестью. – Даже руками ничего трогать не буду.

Крышка, окованная толстыми железными полосами, открылась неожиданно легко. Видимо, часто пользуются, вот и петли хорошо смазаны. Из сундука, испуганно взвизгнув, выскочил рыжий мужичок маленького роста. Совсем маленького, чуть выше шмелёвского колена, и вопросительно глянул снизу вверх зелеными глазами с вертикальными, словно у кошки, зрачками.

– Кажется, с вечера должно остаться. Да, и все пройдет, – пробормотал Николай, отступая к столу и пытаясь нащупать за спиной посудину.

Но лекарство не подействовало – наваждение не пропало. Оно принюхалось, задвигало длинным носом и спросило тонким голосом:

– Романея?

– Не знаю, – честно ответил Шмелёв, не разбиравшийся в винах.

– Угостишь?

– Сгинь, нечисть! – перекрестился Коля, другой рукой нащупывая крестик на груди.

– Сам дурак, – обиделся мужичок. – Тимоха я, домовой здешний. Выпить дай?

– На. – Протянутый ковш с вином мелко-мелко дрожал. – Ты точно не нечисть?

– Не-а, – мифическое существо выдуло всю посудину единым махом и неторопливо, с занюхом, вытерло губы расшитым рукавом. – Чистый я, у меня половина родни – банники. А пошли, попаримся? Или к девкам? А то и совместить можно.

– Я бы не советовал, – раздался за спиной голос вернувшегося волхва. – Это врун, малолетний пьяница и к тому же не настоящий домовой. Так, стажер на полставки.

– И ничего не малолетний, мне в аккурат в этом годе двести стукнуло.

– Цыц! – прикрикнул Серега на домовенка. – Иди лучше по дому чем-нибудь займись. А еще раз пьяного на рабочем месте увижу – посажу в лапоть и отнесу в церковь. Ты меня знаешь.

Тимоха побледнел и вылетел из горницы. В буквальном смысле вылетел, не касаясь пола босыми когтистыми ногами.

Николай тоже решил повременить с лечением.

– А что, это действительно домовой?

– Действительнее не бывает. Их сейчас гоняют везде, вот у меня и прячутся. И все при деле – кто молотобойцем в кузне подрабатывает, кто вот по хозяйству. Волхву мыть полы невместно.

Через неделю вынужденного безделья, заключавшегося в штудировании толстенных фолиантов из того самого сундука, Шмелёв окончательно озверел и попросил листок бумаги и карандаш. Домовые в доме есть, так вдруг и карандаш где завалялся?

– Зачем? – удивился кузнец. – Лучше запоминай, что я тебе читаю. И сам учись.

– Буквы непривычно написаны. Да и скучно. Вот скажи, на фиг мне знать родословную твоего князя до двенадцатого колена?

– Знание – сила!

– Я вчера того солдатика не знанием, а кулаком утихомиривал, – хмыкнул Николай, потирая ободранные костяшки.

– Не солдатика, а отрока княжьего, неуч, – укорил Серега. – Почто его свиньей обозвал?

– А нельзя было?

– Нельзя! – сурово отрезал волхв. – Собакой – еще куда ни шло. А лучше псом. Свиньей – не по чину, так только купца какого…

– Какие все нежные!

– Какие есть! Пока твердо все не заучишь – на улицу не пущу.

– Ладно, не больно-то и хотелось, – согласился Шмелёв. – Но бумагу-то дай.

– Бумаги у меня нет, ее из страны Син за большие деньги привозят. Могу предложить египетский папирус тьмутараканской выделки и гусиные перья местного производства. Пойдет?

– Давай, что уж с тобой поделать, – Коля подгреб к себе брошенный на стол свиток. – Вот посмотри, какая у меня идея появилась.

Серега внимательно следил за причудливым танцем пера и громадными кляксами, сие действо сопровождавшими.

– А, по-моему, это хрень, – заявил он после некоторого раздумья. – Конструкция сия работать не будет.

– Пушка ему не понравилась, – проворчал оскорбленный в лучших чувствах Николай. – У тебя среди золотарей связей нет?

– Так вот ты ее чем заряжать собрался! – восхитился волхв. – Хорошо придумано. Лезет, значит, злой половец на стену, а тут прямо в рожу благовония летят. Какой уж тут приступ…

– Ты лаптем не прикидывайся, мне селитра нужна. Знаешь, что это такое?

– Знаю, мне положено быть мудрым. И даже знаю, для чего нужна. Ты, Коля, не огорчайся, но первые огнестрелы у нас еще мой прадед лет сто назад испытывал.

– И чего?

– И ничего. Пыхтит, воняет и плюется на двадцать шагов. Срамота, одним словом. У меня в кузне до сих пор три штуки валяются. Все никак руки не дойдут на переплавку пустить.

– Подари, а?

– Зачем тебе?

– Сделаю порох, стрелять будем.

– Так у прадеда не получилось.

– Ну и что? Он экспериментатор, а у меня послезнание.

Серега пожал плечами:

– Как хочешь…

…Город тем временем жил своей собственной жизнью, не обращая внимания на странного пришельца из другого мира. Все так же весело шумел торг на широкой площади под кремлевскими стенами, так же горланили на десятках языков заморские купцы, прекрасно понимая друг друга без переводчиков. Вот в тихом закоулочке спокойно и беззлобно били ногами пойманного вора, а городская стража дожидалась, когда избитого жулика можно будет забрать и бросить в поруб.

Над Славелем плыл колокольный перезвон множества церквей, созывая народ к вечерне. И никто даже представить не мог, что в кузне на берегу Шолокши творится История. Именно так – История с большой буквы.

Благолепие нарушал лишь легкий матерок волхва-кузнеца:

– Одни убытки от тебя, – ворчал он, чихая от растираемого в порошок древесного угля. – Деньги все на приправы твои чертовы ушли. По улице только ночью пройти можно, копоть уже не смывается. Перед людьми совестно.

– А не перед девками? Завтра баню топи, медведь, а не то блохи заедят. Готово? Перемешивай.

– Да перемешиваю, будь оно неладно. А блох у нас нет, чай, не в Европе живем.

В громадном чане варилось и выпаривалось до нужной кондиции отвратительное даже на вид месиво. На запах оно было еще гаже – селитру так и пришлось добывать у золотарей. В кустах сирени послышалось тихое шевеление и громкое сопение. Следом показалась конопатая физиономия домового-стажера.

– А я вам ужин принес. Не прогоните? – Из объемистого мешка одуряюще пахло жареным мясом и что-то заманчиво булькало.

– Чего уж там, проходи, – Николай попытался придать себе сердитый облик. Но было заметно, что забота домового его тронула. – Можно и перекусить после трудов праведных.

– Точно праведные, – фыркнул Серега в бороду. – Серой навоняли так, что любой дьявольские козни за версту почует. Но покушать можно.

У Тимохи были свои, довольно своеобразные представления о том, как полагается слегка перекусывать. Он сноровисто раскинул на траве белоснежную скатерть и ловкими движениями заправского фокусника начал доставать еду из мешка. Первым на свет появился здоровенный жбан с хмельным медом, вкус которого Коля уже успел оценить достаточно высоко. Почетный караул при нем составили три серебряные фляжки.

– Тридцатилетнее, из погребов самого Папы Римско-Авиньонского.

– Точно не греческое?

– Фуфла не держим!

Далее на скатерть был установлен деревянный поднос с жареным поросенком. В прошлой жизни Николай мог бы недели две им одним питаться. Но в чужой монастырь со своим самоваром не ездят, и потому перебирать харчами не приходилось. А кушанья все прибывали и прибывали.

– У тебя что, мешок безразмерный?

– Нет, – ответил Тимофей. – Обычный – самобраный.

– Какой? – переспросил Коля.

– Да самобраный. Дает все что попросишь, а если не съешь, так браниться начинает. Материться умеет на двунадесяти языках живых, а также в латыни изряден гораздо и арамейском.

– Ладно, убирай своего матерщинника.

– Сам дурак! – буркнул мешок, но сразу же заткнулся. Причем самым буквальным образом – сами собой завязались бантиком тесемки, и уменьшившийся в размерах кормилец запрыгнул к домовому в карман. Через некоторое время сонный голос произнес: – Догоняться вздумаете – будите, мигом организую.

– С понятием товарищ, – одобрил Николай. И вздохнул с ностальгией: – Картошечки бы жареной сейчас.

– Могу, – откликнулся самобраный друг. – Подумаешь, обычное заморское кушанье. Тебе в комплекте или как?

Коля немного подумал и махнул рукой:

– Давай в комплекте.

И не прогадал. В комплект входили громадная сковорода с требуемым продуктом, а также тонко порезанное розовое сало, мелкие, с детский мизинец, соленые огурчики, соленая же селедочка, обложенная кольцами лука и политая подсолнечным маслом, истекающая жиром семга, рыжики величиной не больше пуговицы, квашеная капуста с яблоками и брусникой, и венчала коллекцию литровая бутылка «Смирновской» со льда.

– Мешочек, – неожиданно севшим голосом позвал Шмелёв, – ты где водку взял?

– Не твое дело! – последовал вежливый ответ. – Комплексный обед.

– А может, там пара автоматов Калашникова завалялась?

– Нет, я только по пропитанию работаю. Узкая специализация.

На нет, как говорится, и суда нет. Коля с дрожью в руках хрустнул пробкой и разлил божественную жидкость по чарочкам. Серега настороженно принюхался к незнакомому продукту, резко выдохнул и профессионально выпил, занюхав рукавом.

– А ничего, хорошо пошла. Как наше сгущенное вино, только помягче будет.

– Разбавляют, наверное, – поддакнул Тимоха, но протянул емкость за второй порцией.

А после третьей в мудрую голову волхва пришло озарение:

– Слушай, Николай свет Васильевич, а чего нам самим-то дерьмо выпаривать, которое ты порохом именуешь? Мешок, а мешок, сможешь порох достать? Много?

– А его едят? – донеслось из кармана.

– Еще как едят. Тимоха, подтверди.

– Что, опять новые снадобья на мне испытывать?

– Надо, Тимофей, надо. А я тебе потом сапоги новые куплю.

– Со скрипом?

– Ага, и с серебряными подковами.

– Тогда ладно, – согласился домовой и вопросительно взглянул на Николая: – А какой просить-то? Который вкуснее?

– Пробовать нужно, – Коля пожал плечами. – Давай начнем с охотничьего, с бездымного.

Новое утро принесло новые заботы, правда, волхв предпочел от них самоустраниться. Он с удобством устроился на скамеечке, привалившись к стене кузницы, и читал толстый фолиант в деревянной обложке, обтянутой крокодиловой кожей, изредка делая пометки на полях свинцовым карандашом. Окружающий мир для Сереги перестал существовать. Даже то, что Коля доламывал единственную в хозяйстве телегу, кузнеца не интересовало.

– Чего нового пишут? – Николай отбросил кувалду, которая и была сегодня основным его инструментом, и присел рядом.

– Нового? Ничего, это же Плиний.

– Старший или Младший?

– Он был один. А вот Геродотов – два. Или даже три, если считать их папу, тоже историка не из последних.

– Надо же, – удивился Шмелёв, – а у нас считают наоборот.

– Вы там, у себя, все переврали и перепутали, – Серега засмеялся и закрыл книгу. – Вот лет пятнадцать назад тоже к нам попала одна из ваших, наверное… Все звала Армению открывать. Или Америку? Не помню точно, молодой еще был…

– И чего, открыли? – Коля от удивления даже позабыл про трубку, которую собрался закуривать. Сигареты у него кончились еще на прошлой неделе, но на торге у краснорожих купцов с перьями на голове удалось купить заморские травы, якобы лечебные. Но по вкусу – точно табак.

– Да ты кури, не стесняйся. Это мне питания дымом не положено, – махнул рукой волхв, но на всякий случай переложил фолиант подальше. – О чем я? Ах да… Америка. Ну, отправили туда несколько кораблей… С купцами, с товарами, с воями… И не нашли никакой Америки. Нету ее, а на том месте все та же страна краснокожих, что и всегда была. Обманула ведьма.

– А где она сейчас?

– Кто, та страна?

– Нет, попаданка…

– Да ее тогда же и сожгли.

– Ну вы и звери.

– Мы? – удивился Серега. – Ты бы знал, насколько наш народ терпелив. Когда она объявила себя верховной ведьмой – стерпели. Назвала князя Георгия Всеволодовича темным властелином – смолчали. Попыталась оженить на себе германского императора – плюнули и отвернулись. Но эта сволочь захотела научить княгиню лесбийской любви… Тут уже терпение лопнуло.

Николай прикурил от сохранившейся в кармане джинсов зажигалки, глубоко затянулся и с одобрением кивнул. Так ведьме и надо, поделом. Нет бы чего путное предложила, а прогрессорствовать, начитавшись женского фэнтези, – упаси Господь! Зато теперь стали понятны некоторые анахронизмы в разговорах волхва, да и остальных местных жителей. Вот оно, дурное влияние культуры будущего.

– Шеф, доделывать будем? – Из зарослей крапивы вылез домовой с парой старых сапог в руках. – Или мне сначала куртуазии пошить?

– Картузы, – поправил Николай. – Куртуазии – это гламур такой. А мне нужно во что-то порох насыпать.

– Вот оно что, – протянул волхв. – А я все гадал, зачем это Тимоха по помойкам лазает, сапоги собирает. Вот только мой дедушка без всяких картузов обходился.

– Чего он мог понимать в артиллерии? – возразил Шмелёв.

– А ты понимаешь?

– Нет, но у меня же послезнание. Что я, книжек не читал? Вот сейчас лафет доделаю, и к вечеру можно будет пушку испытывать.

Серега почесал затылок и промолчал. Сломанную телегу жалко, но лошади в хозяйстве все равно не было, и чем-то нужно пожертвовать во имя прогресса. Тем более, если в книгах написано…

К вечеру не успели, слишком много времени ушло на объяснения с соседями и уверения, что никто не видел пропавших сапог. И что волхвы не занимаются такой мелочью, как поиски пропавшей обуви. И за деньги не занимаются. Объяснились кое-как. А потом помогали Тимохе отрезать у добычи голенища и сшивать из них кожаные мешочки. А вот к утру ворота распахнулись, и из них вручную выкатили орудие, даже на вид выглядевшее очень грозным. Народу на улице по раннему времени не было совсем, а потому пушку доставили к кузнице без задержек.

– Ну чего, заряжаем?

– Давай сам, – Серега с сомнением посмотрел на медного монстра на колесах. – Нас с тобой не поубивает на фиг?

– А меня? – пискнул домовой.

– Тебя не жалко. Ну, так что, не убьет?

– Да вроде бы не должно. Но на всякий случай запал из-за угла поджигать будем, – Коля сунул в жерло картуз и плотно утрамбовал его обломком оглобли. Потом подумал и добавил еще один.

Волхв наблюдал за манипуляциями, не вмешиваясь в процесс, только глубокомысленно заметил:

– Не маловато заряда будет?

– Не знаю… Еще добавить? Это можно, Тимоха, давай.

Домовой протянул мешочек, и Коля забил в пушку и его, прикрыв сверху большим комком трепаного льна, заменившего пыж. А вместо свинцовой картечи из экономии воспользовались мелкими камнями и обломками кирпичей. Опять пыж… Ну вот и готово.

– Куда целить будем?

– Давай вот в ту ветлу на берегу. А не то зашибем кого-нибудь.

Некоторое время молча ворочали орудие, тщательно прицеливаясь. Не совсем, конечно, молча, – благодаря усердным стараниям Тимохи на линии выстрела оказывались то стоящие почти у самой Шолокши бани, то привязанные к лежащему бревну лодки, а то тяжелый купеческий струг, спешащий к славельской пристани. Наконец, правильное направление было выбрано.

– Давай факел!

– Сейчас, – Тимоха закончил обматывать просмоленной паклей длинную жердину и, просунув ее в окошко кузни, поджег от тлеющих со вчерашнего вечера углей в горне.

– Кто не спрятался, я не виноват, – Николай сам зашел за угол и оттуда дотянулся до запальника.

Порох выгорел с шипением и веселым свистом, но выстрела не последовало. Серега выбрался из-за поленницы, которую использовал в качестве укрытия, подошел к пушке и пренебрежительно сплюнул.

– А я предупреждал, что все твои огнестрелы – пустая блажь. Видишь, не работает?

– Кожа на картузы из голенищ пошла, – оправдывал неудачу Шмелёв. – Слишком толстая, сразу не прогорела. Нужно будет в следующий раз гвоздем проковырять.

Волхв пожал плечами и пнул орудие. Оно неожиданно легко развернулось на колесах, уперлось прямо в кузницу и оглушительно грохнуло. Бревенчатую стену снесло вместе с расположенным за ней горном, вышибло следующую, и потерявшие опору стропила с треском сложились, похоронив под крышей развалины. А сама пушка, пролетев шагов пятьсот, пробила навылет чью-то баню. Из нее почти сразу же выскочил длиннобородый толстяк и, прикрывая веником все свои красоты, стремительно побежал в сторону города. Выбравшийся следом через пролом седой дед никуда убегать не стал, только недоуменно крутил головой по сторонам, пытаясь найти причину столь необычного катаклизма.

– Все, Коля, доигрались. Чуть боярина Вечкана не ухлопали. Он у деда Михайлы свой прострел парил.

– Клин клином вышибают, – ухмыльнулся Николай. – Мы же его бесплатно вылечили. Скачет, будто новенький.

…Последствия испытаний не заставили себя долго ждать. Уже сразу после обеда, когда истомленные неправедными трудами мастера прилегли отдохнуть и вспомнить насыщенное бурными событиями сегодняшнее утро, сквозь щели забора заблестели островерхие шлемы дружинных воев. Их привел все тот же боярин, на этот раз одетый несмотря на погоду в роскошную шубу, крытую алым бархатом, и высокую бобровую шапку, которую уронил, зацепившись ею о навес калитки.

– Вот они, хватай! – закричал Вечкан, увидев вышедших на крылечко Серегу с Николаем.

Но дружинные явно не торопились, подходили к дому с опаской. Ведь слышали хорошо, при них боярин князю жаловался, что приютил-де кузнец дьявола у себя. И прозвание тому – Телегентус. А потому так прозвали, что припас мущинский у того дьявола размером с тележное колесо, и остальная справа ему под стать – толстая, длинная да медная. Хочет сей антихрист засеять землю семенем велиаловым, чтобы взросли всходы адовы на погибель князю и всему роду людскому.

Потому и не спешили, за мечи не хватались. Да и с другой стороны глянуть – многие с Серегой еще детишками в голопузом детстве играли. Нешто он худого человека в дом пустит? Тут с разумением надо…

– Здравы будьте, вои, – приветствовал их волхв. – С чем пожаловали? Нужда в чем, скорбь недужная али просто проведать?

– И тебе здоровья, мастер, – откликнулся седобородый воин. Видимо, десятник, как догадался Николай. – И тебе поздорову, господин Телегентус.

– Кто? – переспросил Шмелёв, набивавший табаком трубку.

Серега вполголоса пояснил:

– Да понимаешь, допытывались о тебе в городе. Вот я и сказал, что ты тоже кузнец, но сам ничего не делаешь, а только других учить умеешь, потому как интеллигент.

– За интеллигента ответишь… У меня же профессия есть.

– Но нужно было что-то людям говорить?

– Чего стоите, рты разинув? – боярин подталкивал воев в спину. – За шкирку их да в яму!

Десятнику до смерти не хотелось связываться с нечистой силой. Вот он стоит, глазами зыркает, глиняную штуковину грызет да облизывает. Вкусно ему, наверное. И, похоже, уже разозлился – из ноздрей дым валит. По всему видать – огнем питается. А вдруг и человечиной не побрезгует? Как бы совсем не осерчал, с умом нужно подходить.

– Дело у нас к тебе, мастер, – осторожно начал старшина. – Послал князь узнать, что за грохот нынче сотворился у твоей кузни, куда она подевалась, да заодно проведать, отчего в бане дырка образовалась.

– Баню они адовым удом порушили. Его удом, – Вечкан показал пальцем на Николая. – И сейчас то орудие на берегу Шолокши лежит. Я потрогал.

– За что ты меня потрогал? – уточнил Коля. – Тебя что, на мужиков потянуло? Греческой любви захотелось?

Вот тут толстяк и допустил роковую ошибку. Не перенеся злой насмешки и последовавшего за ней подробного комментария, от которого стыдливо покраснели даже сидящие на крыше вороны, он бросился в атаку. Тогда все и началось.