Глава 12
В начале лета в Татинец стали стягиваться войска. Он так и остался столицей объединенного княжества, хотя Юрий Всеволодович и приглашал Шмелёва переехать в Славель, располагавшийся совсем чуть-чуть, но подальше от границы. Николай отказался – в новом городе вольготнее дышится. А старому-то на тридцать лет больше.
Народ на стенах и у ворот, одетый нарядно по случаю внеурочного праздника, встречал прибывающих воинов цветами, хлебом-солью да едкими, порой переходящими всякие приличия комментариями. Время еще не сгладило не самые приятные воспоминания о житье-бытье до переселения в Татинец, и то, что сопредельные княжества присылали малые дружины в общее войско, не делало их правителей лучше или добрее. Пополнение принимали деловитые домовые и без лишней суеты определяли на постой. Город впитывал людей, как губка.
Все это столпотворение не могло не радовать главного хлебного поставщика армии – бывшего франконского купца, бывшего Бертрана Куртуазье. Два раза бывшего потому, что ушлый негоциант еще пару лет назад принес присягу Николаю Шмелёву, предварительно перевезя из провинциальной Лютеции семью и немалый капитал. И вот новый русс Борис Кутузов, сверкая толстой золотой цепью поверх малинового кафтана, поучал старого компаньона с тех еще, франконских времен:
– И в первую голову, Рене, никому не говори своего имени.
– Это почему же? Разве здесь настолько не любят иноземцев?
– А за что их любить, скажи мне на милость? Знаешь, в мире существует весьма ограниченное количество любви, впрочем, и добра тоже. И растрачивая их на подозрительных чужих, что же оставишь своим?
– Но мое имя, что в нем не так?
– Дурак ты, Рене, и имя у тебя дурацкое. Обязательно смени, иначе никогда не станешь… хе-хе… будешь торговать объедками с нашего стола. И ради этого стоило покидать Лютецию?
– Ты говоришь, как настоящий русс, Бертран.
– Я он и есть. И зовут меня – Борис Кутузов, запомни это, друг Рене.
– Хорошо, но если становиться русским, то почему стесняться франконской фамилии? Ведь она уже будет не моя…
– Как хочешь… Только как будет звучать по-новому Рене Савиньяк? Вот, то-то и оно! Кто со Свиняком связываться станет?
– А если… а если взять девичью фамилию матери, а?
– Каюзак? Вроде бы ничего… Даже что-то героическое чувствуется. – Купец задумался, и на румяной физиономии появилась мечтательная улыбка. – Вот представь – входят наши войска как-нибудь в Лютецию…
– И в Авиньон.
– Да, и туда обязательно.
– А почему как-нибудь, Боря? Очень даже хорошо и красиво войдут.
– Точно! И мы с победоносным войском входим.
– Въезжаем.
– Согласен. На белых конях… все из себя героические… Кутузов и Казак на улицах поверженных городов… и поплевываем на скаку на всех графов.
– Даже на графов?
– На них в первую очередь. Заметил, Рома, что в Татинце нет ни одного графа? Да их тут и за людей не считают.
– Как, совсем?
– Отож!
– А бояре?
– Сравнил, – рассмеялся купец. – Боярское звание потом и кровью дается… Или великой ученостью, как моему другу коту Базилевсу.
– А мы…
– Ну, чисто теоретически… Но сначала нужно в Авиньон на белых конях.
– Понятно. А ты меня своему другу представишь?
– И в качестве кого? Чем думаешь заняться?
Рома Казак задумчиво почесал переносицу:
– Может, рыбным товаром?
Случайно услышавшие кусочек разговора прохожие вдруг оглянулись с невыразимой грустью и жалостью в глазах. Пробегающая мимо старушка даже остановилась, чтобы перекрестить говоривших, трижды сплюнула через левое плечо и засеменила дальше, охая на каждом шагу и качая головой.
– Чего это они, Боря?
– Жалеют. Раков захотел покормить? Ну-ну, в путь-дорожку… Только у местных водяных на рыбу монополия, если знаешь такое слово. Утопят конкурента к чертям собачьим, и поминай как звали.
– Ой.
– Вот тебе и ой. Молод ты еще, Рома… Идем в трактир, за обучение и добрые советы проставляться будешь.
– А что значит – проставляться?
– Увидишь, – Кутузов решительно направился в сторону видимой издалека вывески с мастерски изображенной кружкой на ней. – Тебе понравится. Особенно завтра утром.
В трактире новых руссов встретили гостеприимно. А чего не встретить? Сразу видно – свои, не голытьба иноземная, что на серпянку квасу выпьет, а буянит на три крестовика. Да и при деньгах оба, заметно. А ежели нет – приличному человеку завсегда кредит. Или не человеку – лишь бы приличному. На стол тут же легла хрустящая скатерть, на которой, как по волшебству, появлялись закуски малые, заедки средние да прочие разносолы.
Хозяин заведения, маленький домовой с большой медалью на груди, подошел лично:
– Рекомендую начать с пива и свежайших раков. Подавать?
– Раков? – переспросил Казак и отчего-то побледнел.
– Пусть несут, – согласился Кутузов. – А вот пива не нужно. Что мы, боши какие? Нам, пожалуйста, три бутылочки «Годзилковой особой» для начала, а к ней…
– Понял, – домовой подал сигнал на кухню. Просто махнул рукой, что обозначало приказ тащить все подряд. – А закончить предлагаю вот этим.
Перед гостями поставили по глубокой тарелке, в которой угадывались мелко порезанные овощи вперемешку с кусочками мяса и колбасы.
– Что это?
– Последний писк моды – салат. На любом застолье рекомендуется располагать прямо перед собой – освежает при некотором разгорячении. Любимое блюдо нашего оборотня, Августа фон Эшевальда.
– Оборотня? – Рома Казак стал еще бледнее, хотя, казалось бы, некуда.
– Ты что, и про него не слышал? – удивился Кутузов. – Ну и глухомань эта ваша Франкония.
– Да как-то…
– Не бойся, Август своих не кушает, нельзя ему на службе. А вот в свободное время… Рома, что с тобой? Не падай! Я говорю – пьет с удовольствием.
– А-а-а…
– Да, ты прав, это как раз он зашел. Август, давай к нам, Рома платит!
Тем же вечером
– И обязательно пришли кого-нибудь с докладом, – напутствовал Шмелёв бывшего десятника славельской стражи. – Алатырь у нас первым под удар попадет.
– Как только, так сразу, – Никифор оставался немногословным, и повышение в звании до полковника не изменило его характер.
Николай на прощание крепко пожал руку:
– Удачи тебе.
– Да ладно, не впервой. – И улыбка в седые усы. А что говорить? Задача ясна, приказ получен.
Князь проводил старого служаку до двери и вернулся к столу, на котором лежала подаренная ангелом карта. Тяжело плюхнулся в кресло и задумался, выбивая пальцами бодрый, в отличие от настроения, марш. И вот на фига свалилось на голову все это счастье? Прогрессор, ептыть… В детские игрушки играть силы есть, на что-то большее их уже не хватает. Да… И вот оно, предсказанное нашествие тут как тут, даже с некоторым запозданием от предполагаемого. Видимо, слегка задержались в Булгарии, но тем злее будут. Приходится придумывать мыслимое и немыслимое, чтобы постараться отбить с наименьшими потерями.
В идеале – вообще бы без них обойтись. А никак… Идут… И как там у летописцев из еще не написанного – приидоша и погубиша? Или – пожраша? Без разницы, и придут, и погубят. И ограбят заодно. А отчего бы не ограбить со скуки? По бесплодным пустыням наскакался, моченых кизяков наелся, с верблюдицей этого-самого… а потом саблю кривую в руки – и вперед. Все развлечение.
Шмелёв горько вдохнул и плюнул на карту. Плевок в полете невероятным усилием извернулся, изменил траекторию, дотянул до границы и упал уже за морем – на Царьград. Удивленный открытием Николай повторил опыт. Результат аналогичный.
– Вот это да! А если вина налить?
Сказано – сделано. Движимый естественным любопытством исследователя, князь щедро плеснул из стакана. Выдержанная мальвазия впиталась без остатка, даже попавшие на сопредельные территории мелкие капли вернулись и пропали, а карта осталась совершенно сухой. Положенный для пробы кусок хлеба немного поерзал, устраиваясь поудобнее, и быстро растаял, как лед на сковороде, только вместо шипения – тихое чавканье. Коля еще немного подумал и решил рискнуть – что только не сделаешь ради чистоты научного эксперимента. Толстый шмат сала, с чесночком, с мясными прожилками, сам собой стремительно пополз в сторону южных, пока что самостийных княжеств. Но не тут-то было! Уже за Резанском остановился, удерживаемый невидимой силой, и исчез, усвоенный без следов и огрызков. Хотя нет, недоеденная шкурка самостоятельно покинула пределы русских земель и, опять же, приземлилась на Царьград практически невредимой. Разве что на самом краешке следы зубов – результат пролета над Черниговом.
– Однако! – озадаченный Шмелёв оглянулся в поисках новых материалов для исследований.
– Чо случилось? – На столе материализовался ученый кот, злоупотребляющий в последнее время телепортацией, с крепко зажатой в лапах рыбиной. – Кого бить будем?
– Тебя. За воровство, – Николай не удержался и выхватил у Базеки добычу. – Господь велел делиться.
– Чего творишь, тиран кровавый? Пиццотмильенов невиннозамученных! Вот он, звериный оскал абсолютной монархии. Сегодня рыбу отнял, завтра свободу совести, а послезавтра на гильотину отправишь?
– Она не изобретена еще. И хватит орать.
– Да? Это моя законная добыча! С немалым риском для жизни…
– На азартные игры – повышенный подоходный налог.
– Гад…
– Чего?
– Дискриминация, говорю. Почему делиться должен только я?
– Демократии захотелось?
– А вот не обзывайся… – Кот увернулся от обглоданного осетрового хрящика, исчез и тут же появился с новой добычей. – Что у нас в Алатыре творится?
– Пока еще ничего. Послал на подмогу Никифора с двумя сотнями пищалей да тремя пушками. Старье, правда… Из тех, что еще Серегин дедушка отливал.
– Сам он где?
– Как мы и договаривались, поле боя готовит.
Базека с видом гурмана надкусил крылышко неведомой птички и покачал головой:
– А не факт, что барыги пойдут именно через Трезву.
– Специалист…
– Есть немного. Мне от Годзилки знания достались, а он, между прочим, в свое время, точнее – в своем времени, целого генерала съел. Вражеского, ага… так что Мольтке с Гудерианами мы читывали и прочих… Жомини. Чай, не ботфортом трюфеля хлебаем, чо.
– Вижу, чего ты жрешь.
– Пищу простую и полезную, – парировал Базека. – Это тебя русалка пингвиньими пупками под пикантным соусом потчует. Поделился бы хоть раз.
– Чем? – Шмелёв подозрительно прищурился.
Кот поймал взгляд и подавился очередным птичьим крылышком:
– Кха… Я не про то… И вообще – Алатырь твой и одного приступа не выдержит, факт. Рупь за сто даю!
– Не понял…
– Да? А мы с Годзилкой только сегодня утром туда летали. Так себе городишко, человек на триста населением. Зато стены… стены да, шикарные – плетень, глиной обмазанный. А чо? Ты ведомости на зарплату строителям давно просматривал?
– Не видел ни разу. Они сразу к Тимохе уходят.
– Во! – Кот назидательно поднял лапу. – Этому болвану лишь бы сэкономить! А посланный тобой талийский архитектор в корчме с грекосами пьет круглосуточно, даже девок гулящих навезли неведомо откуда. Наверное, в обмен на мореный дуб, что исчез в запрошлом месяце.
– Тимоху удавлю! – Николай поднялся из-за стола.
– Погоди, не виноват он, – Базека разломил остатки дичи пополам. – На вот, пожуй и успокойся. Способствует. Ведомости правильные и заплачено по ним правильно. Только очень мало. Ну вот мы с Горынычем и заинтересовались…
– Почему молчал?
– Сейчас вот говорю, пока не поздно.
Шмелёв больше не произнес ни слова, только нахмурился и молча подошел к стенному шкафу. Рывком распахнул дверки и достал любимую кольчугу, ту самую, что когда-то спасла от мечей пшецких рыцарей. Вороненые звенья радостно и ласково позвякивали, соскучившись по долгожданному хозяину, и растеклись по телу теплой волной. Поддоспешник ей не требовался – держала удары сама, пока хватало сил, а там… Впрочем, до этого, слава Богу, не дошло. Повел плечами, и там появились толстые металлические полосы, украшенные крупными золотыми звездами. Мда… юмор у волхва-кузнеца явно плоский. Но эти пластины теперь не прорубить не только мечом, даже электродрелью не возьмешь. Правда, вряд ли у предполагаемого противника будет с собой электродрель.
Базека сидел молча. Он смотрел, как Николай застегнул пояс из кожи неведомого морского зверя да повесил на него меч и два огнестрела в кобурах. Шлем так и остался пылиться на полке – лето, жара, а протереть лысину в молодом еще возрасте… Увольте.
– И куда же ты собрался? – нейтрально-философским тоном поинтересовался кот.
– Сгоняю, разберусь, – уже бодрым голосом ответил князь. Принятое решение значительно улучшило настроение.
– Не царское это дело – заборы красить.
– Я князь.
– Пресветлый князь. Разницу знаешь или объяснить? – заметил Базека. – Делать больше нечего? Я знаешь, чем от скуки занимаюсь? Ну вот появишься ты там, перевешаешь народишко на том самом плетне… И что с того? Дело немудреное, любой справится.
– А кто? Серега занят, Савва во Владиславле добровольцев вербует, Лешаков… хм, упаси, Господи! Все заняты, один я, как неприкаянный, болтаюсь.
– Вот и болтайся на доброе здоровье. Твое присутствие в городе поддерживает моральный дух.
– А ты еще и по морали специалист?
– Не хуже многих. И говорю как специалист специалисту – ты у нас вроде знамени. Ага, с барабанщиками и ассистентами с саблями наголо… А русалка знаменосцем. Чо сразу за ухо? Если человек какую хрень несет, так его слушают и верят, а стоит простому коту с дельным советом – посылают по адресу… И за ухо хватают, а оно не казенное, родное, между прочим. Нет в жизни справедливости!
– И?
– Ачоа? Никто же со знаменем в сортир не ходит. А некоторые вот стремятся… Меня туда отправь, с Горынычем вместе – порядок живо наведем.
– С пьянкой и мордобоями?
– А что, вешать лучше?
– Лучше. И другим наука.
– Это еще вопрос… – Базека мягко ударил лапой о лапу. – Давай спорить, что все в срок успеем сделать без репрессий?
– Давай, – согласился Николай, которому и самому надоела затянувшаяся шутка. Глупая, честно признаться, шутка. Как, врочем, и любая, в которой немалая доля истины. – Только под твою ответственность.
– Мою? – Кот искренне удивился и округлил глаза. – Это почему под мою? У нас монархия или как? Ты, Николай Васильевич, назначен князем-ампаратором, так сказать, тебе за все и отвечать, чего бы мы с Горынычем ни накуролесили. Государство – это не я, государство – это ты! Так, кажется? И не сваливай, пожалуйста, на других свои заботы и проблемы.
Самодержавная рука сгребла со стола самый тяжелый предмет, и в Базеку полетел малахитовый чернильный прибор – хитрое сооружение, совмещенное с пепельницей, огнестрелом и зажигалкой. Кот не стал уворачиваться, а взглядом остановил массивный предмет и водрузил на место.
– Ага, и так умею… Ну чо. Грамоту с полномочиями дашь? В трех экземплярах.
– В трех-то тебе зачем?
– Один мне, другой Годзилке, третий союзникам отдам. И это… распорядись тонны две зерна выделить.
– На самогонку? Не дам! И какие еще союзники?
– Да так… – Базека взял несколько листов бумаги и протянул князю. – Есть тут один малый народец… беженцы от гастрономического геноцида.
– Ладно, уговорил. Чего писать?
– Как всегда, что-нибудь с угрозами, да не мне тебя учить… «Челом бьет» и точка с запятой не нужны. Написал? Господи, медленно-то как… Готово? Печати я сам поставлю, у меня свои такие же есть.
– Чего-о-о-о???