Из лучших побуждений
Перевод И. Иванова
Хирама Клауэрда удивило, что здесь нет очереди, и он не стал скрывать своего удивления.
— У вас даже нет очереди! — громко сказал он остролицему человеку, восседающему за перегородкой. — Странно!
— Ничего странного, сэр. Наше бюро претензий гордится тем, что к нам поступает очень мало жалоб. — Остролицый слегка улыбнулся, и Хирама передернуло от его самодовольства. — Итак, что с вашим телевизором?
— Он показывает только мыльные оперы и идиотские рыцарские сериалы.
— Это зависит от программы телевизора и не относится к неисправностям, сэр.
— Нет, относится. Мне никак не удается выключить этот чертов ящик!
— Не будете ли вы так любезны назвать ваше имя и код безопасности?
— Хирам Клауэрд. AFD-XX-158OO-NH3.
— Ваш адрес?
— ARF-487-U7b.
— Я вижу, вы живете один, сэр. Ничего удивительного, что вы не можете выключить телевизор.
— Выходит, если я холостяк, он должен работать круглые сутки?
— Согласно научным исследованиям, санкционированным Конгрессом, которые проводились с 1989 по 1991 год, всем одиноким гражданам требуется постоянное общение с телевизором.
— Но мне нравится жить одному. К тому же я люблю тишину!
— Сэр, мы не вправе нарушить закон, принятый Конгрессом.
— Послушайте, есть у вас тут кто-нибудь, кто еще не разучился понимать человеческий язык?
На мгновение лицо остролицего побагровело, глаза его полыхнули. Однако он быстро овладел собой и ответил ровно и бесстрастно:
— Если претензия принимает оскорбительный или угрожающий характер, мы немедленно ставим в известность сектор А-6.
— Это ваши силы быстрого реагирования?
— Сектор А-6 вон за той дверью.
Остролицый ткнул пальцем в сторону стеклянной двери в дальнем конце приемной.
За этой дверью Хирам обнаружил довольно уютный кабинет, где повсюду стояли безделушки, создавая почти домашнюю обстановку. За письменным столом сидел человек со столь безупречно арийским лицом, что оно вызвало бы жгучую зависть у Гитлера.
— Здравствуйте, — тепло поздоровался Ариец.
— Привет, — буркнул Хирам.
— Прошу, располагайтесь.
Хирам шлепнулся на один из стульев возле стола. Учтивое приветствие и радушный голос хозяина кабинета только еще больше его рассердили. Они что, решили его одурачить, внушив, будто никто на него не давит и никто ничего ему не навязывает?
— Итак, вас не устраивает содержание ваших телевизионных программ, — сказал Ариец.
— Вы хотите сказать, ваших программ, — язвительно поправил Хирам. — С чего вы взяли, что они мои? Не знаю, почему «Белл Телевижн» считает, будто имеет право навязывать мне круглосуточную развлекаловку. Я сыт всем этим даже не по горло — по уши. Не скажу, чтобы раньше было лучше, но раньше был хоть какой-то выбор. Куда он исчез — понятия не имею, но вот уже два месяца мне показывают одни мыльные оперы и романтические рыцарские бредни.
— И вы заметили это только через два месяца?
— Я не очень часто обращаю внимание на ящик. Я люблю читать. Держу пари, если бы мне не приходилось жить на жалкое правительственное пособие, я бы подыскал квартиру без телевизора, где смог бы наслаждаться тишиной и покоем.
— К сожалению, не в моей власти улучшить ваше финансовое положение. А закон, как известно, есть закон.
— Закон? И это все, что вы можете сказать? Подобными перлами меня мог бы пичкать и тот клоун в приемной.
— Мистер Клауэрд, судя по вашей анкете, вам не нравятся мыльные оперы и рыцарские сериалы.
— Думаю, они не нравятся никому, у кого уровень развития интеллекта больше восьми, — ответил Хирам.
Ариец кивнул.
— Иными словами, вы считаете, что люди, любящие мыльные оперы и рыцарские сериалы, по уровню интеллектуального развития стоят ниже тех, кому они претят.
— Естественно. Если хотите знать, у меня степень магистра литературы!
Ариец, казалось, от души посочувствовал Хираму.
— Тогда неудивительно, что вас раздражают сентиментальные шоу. Я уверен, здесь произошла ошибка. Мы стараемся не допускать ошибок, но сотрудники нашего штата — всего лишь люди. Если не считать компьютеров, конечно.
То была шутка, но Хирам не засмеялся. Ариец продолжал болтать обо всяких пустяках, в то же время глядя на монитор. Хирам сидел по другую сторону стола и не знал, что именно сейчас отображается на мониторе.
— Вы, наверное, знаете, что мы являемся единственной телевизионной компанией в городе. Именно поэтому…
— Именно поэтому действуете из лучших побуждений. Так?
— Так. Должно быть, вы слышали нашу рекламу.
— Меня ею постоянно потчуют.
— Так. А теперь давайте-ка познакомимся с вами получше… Хирам Клауэрд. Степень магистра вы получили в университете штата Небраска, и было это в 1981 году. Ваша специализация — английская литература двадцатого столетия. Дополнительная специализация — русская литература. Диссертация была посвящена влиянию Достоевского на англоязычных писателей… Надо же, вы были почти круглым отличником. Вас характеризовали как хорошего специалиста, но человека замкнутого и высокомерного.
— И что вы еще обо мне знаете?
— Это просто обычные сведения, которые мы собираем о каждом из клиентов. Но в данном случае имеется одна небольшая сложность.
Хирам думал, что Ариец сейчас уточнит — какая именно сложность, но вместо этого хозяин кабинета нажал на какую-то кнопку, откинулся на спинку стула и уставился на Хирама. Взгляд Арийца излучал теплоту, был добрым и заботливым. Хираму стало не по себе.
— Мистер Клауэрд, вы…
— Что я?
— Вы, оказывается, безработный.
— Не по своей воле.
— Немногие становятся безработными по своей воле, мистер Клауэрд. Но дело не в этом. У вас не только нет работы. У вас нет ни семьи, ни друзей.
— И это вы называете «обычными сведениями»? А что, «Рисовые хрустяшки» покупают лишь те, у кого полно друзей?
— Как раз наоборот: «Рисовые хрустяшки» предпочитают одинокие люди. Нам нужно знать, какие именно слои населения наиболее восприимчивы к той или иной рекламе, тогда мы сможем эффективнее распределять программы.
Хирам действительно почти каждое утро завтракал «Рисовыми хрустяшками». Он тут же дал себе слово перейти на что-нибудь другое. Например, на «Квакерские хлебцы». Уж их-то наверняка едят более коммуникабельные люди.
— Скажите, мистер Клауэрд, вы понимаете важность «Положения о распределении телепрограмм», которое было принято в 1985 году?
— Понимаю.
— Верховный суд счел недопустимым, чтобы все телепрограммы ориентировались на большую часть населения. Это было бы пренебрежением к запросам меньшинств. Поэтому правительство поручило компании «Белл Телевижн» подготовить и осуществить распределение программ таким образом, чтобы каждый гражданин получил возможность смотреть именно те программы, которые наилучшим образом соответствуют его запросам.
— Это общеизвестно.
— И все же я вынужден повторить эти общеизвестные истины, мистер Клауэрд. Я хочу, чтобы вы осознали, почему мы не можем показывать вам другие телепрограммы.
Хирам вцепился в сиденье.
— Я и без того знаю, что придурки вроде вас не пойдут ни на какие перемены.
— Мистер Клауэрд, придурки вроде нас были бы рады изменить существующее положение вещей, но правительство держит нас под строгим контролем, требуя обеспечить каждого американского гражданина наиболее подходящими для него телепрограммами. А теперь я продолжу рассказ об основах нашего телевещания.
— Если не возражаете, я лучше пойду домой.
— Мистер Клауэрд, нас обязывают готовить программы для социальных меньшинств, численность которых составляет всего десять тысяч человек. Но не меньше! А вы задумывались, каких колоссальных денег это стоит? Одна минута эфирного времени программы, рассчитанной на десять тысяч человек, стоит куда дороже, чем одна минута программы, которую смотрят тридцать или сорок миллионов. А вы принадлежите к социальной группе, численность которой даже меньше десяти тысяч.
— И я должен этим гордиться?
— Более того, «Положение о защите прав потребителей в сфере телевещания», принятое в 1989 году, и разработанные Агентством дифференцированного телевещания правила ставят очень жесткие рамки, мистер Клауэрд. Мы не имеем права показывать вам программы со сценами откровенной жестокости и насилия.
— Это еще почему?
— Потому что у вас есть склонность к враждебности, которая может усилиться при просмотре таких программ. Точно так же мы не имеем права показывать вам фильмы, где есть сексуальные сцены.
Клауэрд густо покраснел.
— Мистер Клауэрд, у вас полностью отсутствуют сексуальные контакты. Вы понимаете, как вам опасно смотреть передачи, изобилующие эротикой? Вы ведь даже не занимаетесь онанизмом. Представляете, какая взрывоопасная смесь из враждебности и неудовлетворенных сексуальных желаний может скопиться у вас в душе?
Клауэрд вскочил. Всему есть предел! С него хватит! Он направился к двери.
— Мистер Клауэрд, простите. — Ариец поспешил следом. — Вы сердитесь на меня так, словно я сам принимаю подобные решения. А почему бы вам не спросить, на каком основании они принимаются?
Хирам, который хотел уже повернуть дверную ручку и выйти, остановился. Ариец прав. Вместо того чтобы просто ненавидеть, лучше знать, за что ты ненавидишь.
— Послушайте, откуда эти телевизионные короли и пешки знают, чем я занимаюсь дома? Или чем не занимаюсь?
— Разумеется, мы не знаем подробностей. Но нам известны общие тенденции в поведении таких, как вы. Мы не первый год изучаем людей. Те, кто склонны к покупке определенных товаров и определенному образу жизни, имеют определенные модели поведения, это давно известно. К сожалению, мистер Клауэрд, у вас сильная склонность к разрушению. Сперва вы подавляете свои эмоции, отрицая, что вас что-то задевает, такова ваша первичная реакция на стресс. Но затем из-за какого-нибудь пустяка разрушительный вихрь вырывается наружу.
— Что означает эта ученая тарабарщина, которую вы на меня обрушили?
— А вот что: сперва вы себе лжете, а когда лгать становится невмоготу, ваша агрессия выплескивается совершенно бесконтрольно.
Лицо Клауэрда залилось яркой краской.
«Должно быть, я стал похож на перезрелый помидор, — подумал он и заставил себя успокоиться. — В конце концов, что я так волнуюсь? Я — не подопытный кролик для подтверждения их теорий. Плевать мне на их научные тесты!»
— Неужели не существует фильмов, которые я мог бы смотреть, кроме тех, которые вы мне сейчас показываете?
— К моему великому сожалению, нет.
— Но не во всех же фильмах присутствует насилие или секс.
Ариец улыбнулся так, словно утешал капризного ребенка.
— Фильмы, где этого нет, будут вам неинтересны.
— Тогда выключите этот проклятый ящик совсем и дайте мне возможность читать!
— Мы не можем этого сделать.
— Не можете выключить телевизор?
— Именно.
— Меня уже тошнит от Сары Уинн и ее идиотских любовных интриг.
— Неужели вы не находите Сару Уинн привлекательной? — вкрадчиво спросил Ариец.
Хирам застыл. Вчера ночью Сара Уинн приснилась ему, но он не сказал об этом Арийцу. Он не испытывал к ней никакого влечения.
— Неужели она вам не нравится? — не унимался Ариец.
— Кто «она»?
— Сара Уинн?
— Да при чем тут Сара Уинн? Я бы не отказался посмотреть какие-нибудь документальные программы.
— Мистер Клауэрд, если бы мы показывали вам выпуски новостей, ваша враждебность расцвела бы пышным цветом. Вы и сами это знаете.
— Уолтера Кронкайта уже нет в живых. Возможно, теперь мне больше понравятся новости и аналитические обзоры.
— Мистер Клауэрд, признайтесь — вас совершенно не трогает то, что происходит в мире. Так?
— Так.
— А теперь посмотрите, что получается. Ни одна из доступных вам программ вас не устраивает. Девяносто процентов того, что мы показываем по другим сетям, крайне для вас опасно. А вообще выключить ваш телевизор мы не можем из-за «Закона об одиноких гражданах». Вы понимаете всю сложность нашего положения?
— А вы понимаете всю сложность моего?
— Конечно, мистер Клауэрд. Я искренне вам сочувствую и потому хочу дать совет. Заведите себе друзей, и мы выключим ваш телевизор.
На этом разговор закончился.
Целых два дня Хирам обдумывал предложение Арийца. И все это время Сара Уинн оплакивала мужа, с которым успела прожить всего-то ничего. Ее раскрасавец погиб в автомобильной катастрофе на каком-то Уилтширском бульваре. Но не успел остыть его хладный труп, как к Саре начали подгребать прежние ухажеры и соблазнители. Они предлагали ей помощь и, конечно же, любовь.
— Ну неужели ты не можешь хоть немного на меня положиться? — вопрошал смазливый богатый Тедди.
— Я не люблю полагаться на других людей, — отвечала добродетельная Сара.
— Ты же полагалась на Джорджа!
Джорджем звали ее благоверного, загнувшегося в машине.
— Знаю, — говорила Сара и умолкала, давая волю слезам.
Надо признать, она мастерски умела распускать сопли. Слушая рыдания Сары, Хирам Клауэрд перевернул очередную страницу «Братьев Карамазовых».
— Тебе нужны друзья, — настаивал Тедди.
— Ох, Тедди, я знаю, — всхлипывала Сара. — Ты будешь моим другом?
— Кто пишет такие бредовые сценарии? — не выдержал Хирам.
Может, Ариец действительно прав? Ему стоит завести друзей. Пусть это будет непросто, но тогда он избавится от гнусного ящика.
Хирам поднялся и вышел в коридор своего большого многоквартирного дома. На стене белело несколько листков с объявлениями.
«Шахматный клуб. Ждем вас каждую среду с 5 до 9 вечера».
«Клуб „Неожиданная встреча“: каждый вечер с 7 часов».
«Хотите научиться вязать? Приходите в 6:30 и не забудьте спицы и пряжу».
«Игры на любой вкус в игровом зале (цокольный этаж)».
«Вам хочется просто поболтать? „Друзья семьи“ ждут вас каждый вечер, с 7:30 до 10:30».
«Друзья семьи»? Хирам презрительно хмыкнул. Ему сразу вспомнилась его семья. Сентиментальная мамочка, вечно стенающая о том, как тяжела жизнь.
«Если бы у женщин было право выбора, — любила повторять она, — ни одна из них не родилась бы женщиной».
Но Бог не дал им такого права. Больше того, Бог расставил им ловушки, называемые замужеством. Бедняжки дружно попадались в эти ловушки и за несколько минут наслаждения обрекали себя на пожизненную каторгу.
Потом мать заламывала руки и в который раз возглашала, что если бы не малютка Хирам, она давно бы ушла от этого изверга. Казалось бы, зачем Хираму такой отец? Но у матери и на это имелось объяснение. Если она уйдет, Хирам непременно вырастет точной копией папы, таким же неотесанным мужланом с громадным животом.
Такой была его семья. А что касается друзей… Какие друзья могли появиться в доме, где пьяный папаша частенько выдергивал из брюк ремень и принимался хлестать кого попало?
Хирам заколебался. Зачем куда-то идти, когда дома есть замечательные книги? «Принц и нищий», «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура», «Гордость и предубеждение». Бесконечные миры в бесконечных мирах, полные учтивых, веселых и остроумных людей.
Но потом он вспомнил Сару Уинн… «Друзья семьи». Может, все-таки стоит попробовать?
Хирам спустился на лифте на восемнадцать этажей ниже, выйдя на «Этаже развлечений».
«Друзья семьи» занимали довольно просторное помещение; у одной стены продавали спиртное, у другой — прохладительные напитки. Хирам искренне удивился: он никак не ожидал, что словосочетание «прохладительные напитки» еще сохранилось в современном языке. Он подошел к стойке и попросил стакан кока-колы.
— Сколько чашек кофе вы сегодня выпили? — спросила продавщица.
— Три.
— Мне очень жаль, но я не могу подать вам напиток, содержащий кофеин. Позвольте предложить вам спрайт.
— Не позволю, — бросил Хирам сквозь зубы. — Ну до чего же нас оберегают. Не жизнь, а инкубатор.
— И я о том же, — сказала женщина, стоявшая рядом и державшая пластиковый стаканчик со спрайтом. — Нас берегут от одного, другого, десятого. А что толку? Люди как умирали, так и умирают.
— Я тоже так считаю. — Хирам выдавил улыбку.
В то же время он раздумывал, забавными или просто язвительными показались женщине его слова? Видимо, забавными, потому что она засмеялась.
— Знаете, вы просто сокровище, — сказала она. — Чем вы занимаетесь?
— Бывший профессор литературы в Принстоне.
— И как вам удается жить здесь, а работать там?
Наверное, она пропустила слово «бывший» мимо ушей.
Хирам пожал плечами.
— Я там больше не работаю. Как я уже сказал, я — бывший профессор. Когда ввели телевизионное обучение, мой рейтинг оказался слишком низким, меня сочли нетелегеничным.
— Такова участь многих, — задумчиво отозвалась женщина. Слушая Хирама, она улыбалась и сочувственно кивала. — До чего же я скучаю по старым добрым временам, когда люди с внешностью Дэвида Бринкли спокойно вели выпуски новостей.
— Вы помните Бринкли? — оживился Хирам.
— Вообще-то нет, — продолжая улыбаться, призналась она. — Но мама часто о нем говорила.
Хирам оценивающе взглянул на женщину и понял, почему та не подошла для экрана — нос у нее был слегка курносый. Но у нее был приятный голос, очень миловидное лицо и красивая фигура.
Женщина прикоснулась к его бедру.
— Что ты делаешь этим вечером? — спросила она, переходя на «ты».
— Буду пытаться не смотреть телевизор, — поморщился Хирам.
— Серьезно? И что у тебя показывают?
— Сару Уинн.
— Так мы — родственные души! — радостно взвизгнула женщина. — У меня тоже Сара Уинн!
Хирам попытался улыбнуться.
— Может, поднимемся к тебе? — предложила женщина.
То был сигнал тревоги. Ее рука уже скользнула вверх…
И это предложение подняться к нему… Что за сим последует — догадаться нетрудно. Секс.
— Нет, — пробормотал Хирам.
— Почему?
Хирам вспомнил: единственный способ избавиться от телевизора — это доказать, что он больше не одинок. Налаживание сексуальной жизни (которую еще надо начать) — медленный, но верный путь к тому, чтобы заставить «Белл Телевижн» изменить свои идиотские представления о нем.
— Ладно, пошли, — согласился Хирам, и они покинули «Друзей семьи».
Очутившись в его квартире, женщина сразу сбросила туфли, сняла кофточку и уселась на старомодный диван перед телевизором.
— О, сколько у тебя книг, — восхищенно протянула она. — Так ты и в самом деле профессор?
— Да, — коротко ответил Хирам.
У него появилось смутное ощущение, что следующий шаг в их отношениях должен сделать он. Но Хирам совершенно не представлял — каким образом. Свою первую и единственную попытку вступить в интимные отношения он предпринял в тринадцатилетнем возрасте. Или ему тогда уже стукнуло четырнадцать? Девчонка, с которой он встречался, была на год или на два старше его и к таким вещам относилась легко и просто. Они отправились гулять, дошли до ручья (тогда еще существовали ручьи и места, где можно было гулять). Там она вдруг остановилась и расстегнула молнию на его брюках (надо же, тогда еще существовали такие застежки)… Они едва успели начать, как из него все вылилось. Она рассердилась, схватила его брюки и убежала. Девчонку звали Дайана. Хирам вернулся домой без штанов и без вразумительного объяснения, куда они подевались. Мать потом несколько лет вспоминала этот случай, всякий раз одаривая Хирама новой толикой женского презрения. Все мужчины одинаковы, как их ни воспитывай. Они всегда урвут свое, и какое им дело до «бедной опозоренной девочки»! Хирам быстро привык к этим тирадам и не обращал на них внимания. Материнские слова пролетали мимо, точно вагоны экспресса.
Но почему сейчас его трясет, почему ему вдруг сделалось жарко? Ему долго не давало покоя воспоминание о презрительном взгляде Дайаны. Наверное, все случилось из-за того, что…
Впрочем, какая теперь разница?
Хирам мысленно заявил себе, что не желает об этом думать.
— Ну, смелей, — подбодрила женщина.
— Как вас зовут? — спросил Хирам. Она глядела в потолок.
— Допустим, Агнесса. Ты когда-нибудь начнешь?
Хирам решил, что, наверное, теперь нужно снять с нее юбку. Агнесса следила, как он копается, потом попыталась ему помочь.
— Нет, — возразил Хирам.
— Что нет?
— Не трогайте меня.
— Я что-то не пойму тебя, котик. В чем дело? Ты импотент?
Хирам вовсе не был импотентом. Его просто не интересовали интимные отношения. Неужели это так трудно понять?
— Слушай, я — не психоаналитик и не собираюсь копаться в твоих ассоциациях или как это у них называется. Понял? Я могу и сверху, чтобы тебя подзавести. Обычное дело, не у тебя одного так бывает. Годится?
Что значит «обычное дело»? Хирам растерянно кивал, не осмеливаясь спросить, о чем это она.
— Черт тебя побери, котик, но ты явно с луны свалился и совершенно не понимаешь, что к чему. Ладно. Выкладывай двадцать баксов. Вполне божеская плата за десять минут нервотрепки. Согласен?
— У меня нет двадцатки, — сказал Хирам. Ее взгляд стал жестким.
— Вот так нарвалась! Мало того, что гомик, так еще и без гроша в кармане. Мой тебе совет, котик, — если в следующий раз захочешь снять девчонку, сначала обмозгуй, чем ты с нею займешься. Дошло?
Агнесса торопливо сунула ноги в туфли, накинула кофточку и ушла. Хирам вновь остался один на один с телевизором.
— Нет, Тедди, — умоляюще шептала Сара Уинн.
— Но ты мне нужна. Я просто места себе не нахожу, так ты мне нужна, — изливался Тедди.
— Прошло всего несколько дней. Подумай, как я могу лечь с другим мужчиной, если Джордж погиб всего неделю назад? Всего четыре дня назад мы с ним… Нет, Тедди, прошу тебя!
— Но когда? Сколько мне еще ждать? Я так тебя люблю!
Что за бредятина! — возмутился аналитический ум Хирама. А ведь авторам этой стряпни знакома история Пенелопы. Можно не сомневаться: еще немного, и ее Джордж, ее Одиссей, вернется. Окажется, что он каким-то чудом остался жив и вновь готов подарить Саре все радости законного брака. Ну, а пока надо позволить разгуляться ее соблазнителям, а заодно продать пятнадцать тысяч автомобилей, сто тысяч коробок женских гигиенических прокладок и четыреста тысяч упаковок восхитительных новых крекеров «Грызи-грызу».
Не все серые клетки Хирама занимались анализом, остальным было глубоко плевать и на анализ, и на Пенелопу. И именно эта часть сознания заставляла Хирама сплетать и расплетать пальцы. Он дрожал, сам не понимая почему; не понимая почему, рухнул на диван. Руки судорожно сжимали «Преступление и наказание», а глаза готовы были наполниться слезами, но не умели.
На экране Сара Уинн вовсю рыдала.
«Она плачет, когда нужно, и ревет столько, сколько требуется», — подумал Хирам.
Легкие и лживые слезы. Что ж, Пенелопа, давай, тки свое полотно.
Будильник прозвенел, когда Хирам уже не спал. Из телевизора доносилось нежное воркование: рекламировали мыло «Дав», содержащее ланолин.
«Какое завидное постоянство, — подумал Хирам. — Есть вещи, неподвластные времени».
Наверняка мыло «Дав» существовало и во времена Христа, и торговцы тащились на Голгофу, чтобы не упустить свою прибыль. Иисус истекал кровью на кресте, а они деловито торговали мылом «Дав», делающим кожу нежной и бархатистой.
Хирам встал, оделся, попробовал читать, но не смог. Тогда он начал вспоминать, почему вчера ему было так тошно, но не вспомнил. Оставив бесплодные попытки, Хирам отправился к Арийцу.
— Это опять вы, мистер Клауэрд? — удивился Ариец.
— Скажите, вы — психиатр? — спросил Хирам.
— С чего вы взяли, мистер Клауэрд? Я — работник сектора А-6 в представительстве «Белл Телевижн». Вас опять что-то беспокоит?
— Я больше не вынесу Сары Уинн, — признался Хирам.
— Потерпите еще немного. Мы сильно улучшили сценарий, и через пару недель вы ее просто не узнаете.
Вопреки самому себе, Хираму вдруг захотелось узнать, какие же грандиозные изменения произойдут в жизни Сары Уинн. Некая часть его разума (явно не аналитическая) даже обиделась: этот сверхчеловек с безупречным нордическим профилем на несколько недель вперед знал все перипетии жизни сентиментальной дурочки Сары. Хирам усилием воли подавил любопытство, устыдившись самого себя. Еще не хватало увлечься подобной пошлятиной!
— Помогите мне, — попросил Хирам.
— Чем же я могу вам помочь?
— Вы можете изменить мою жизнь. Можете убрать телевизор из моей квартиры.
— Ну зачем вы так, мистер Клауэрд? — отечески пожурил Ариец. — Это единственная вещь, которую государство предоставляет вам бесплатно. Разумеется, взамен вам приходится смотреть рекламу. Но вы не хуже меня знаете, что реклама — хорошее развлечение. Представьте себе, многие просят, чтобы рекламы показывали вдвое больше. Каждый день мы получаем тысячу заявок на последнюю рекламу «Макдональдса». Вы не представляете, как она нравится людям!
— И представлять не хочу. Я хочу читать и наслаждаться одиночеством.
— Ошибаетесь, мистер Клауэрд. Вы подспудно стремитесь избавиться от одиночества. Вам, как никому другому, нужен друг.
Хирам рассердился.
— Откуда вам знать, что мне нужно?
— Ваша реакция, мистер Клауэрд, является абсолютно типичной для той группы населения, к которой вы принадлежите. Эта группа вызывает у нас серьезную озабоченность. Бюджет не позволяет создать для нее специальную программу; таких, как вы, по всей стране не наберется и двух тысяч. Но дело даже не в деньгах. Мы и в самом деле не знаем, какие программы пришлись бы вам по вкусу.
— Я не отношусь ни к какой группе.
— Увы, вы настолько идеально вписываетесь в упомянутую группу, что вас можно назвать ее образцовым представителем. Вряд ли я ошибусь, сказав, что у вас была властная мать. Ваш отец был либо жестоким, либо пьяницей, или же сочетал оба этих качества. Вы ни с кем не завязывали долгой дружбы. И, простите, что я повторяюсь, у вас никогда не было сексуальной жизни.
— У меня есть сексуальная жизнь.
— Возможно, вы пытались ее наладить. Точнее, попытались вступить в интимные отношения с какой-нибудь проституткой, которая думала, что у вас изрядный опыт в подобных делах. Но поскольку это не так, вам стало стыдно, и у вас с ней ничего не получилось. Я прав?
— Да кто вы такой? — заорал Хирам. — Кто вам дал право надо мной издеваться?
— Успокойтесь, мистер Клауэрд. Вы почти угадали: я и в самом деле психоаналитик. Любой человек, с претензиями которого не в силах разобраться дежурный клерк, нуждается в помощи. В квалифицированной помощи. Я хочу вам помочь, мистер Клауэрд. Я — ваш друг.
Хирам вдруг осознал, как нелепы усилия Арийца, и даже перестал сердиться. Влиятельный человек с безупречным нордическим профилем хотел помочь маленькой букашке, именуемой Хирамом Клауэрдом.
Безработный профессор засмеялся.
— У вас сохранилось чувство юмора? Это — очень обнадеживающий признак! — сказал Ариец.
— Вы разговариваете как психиатр. А я-то думал, они стараются скрыть свою профессию.
— Общаясь с определенным типом людей — да. В основном когда говорят с параноиками, к которым вы не относитесь, и с шизоидами, к которым вы тоже не принадлежите.
— А к какому типу вы меня изволите отнести?
— Я уже сказал в прошлый раз — в вашем поведении присутствует отрицание и подавление эмоций. Крайне нездоровые тенденции. А ваши поступки, которые я назвал бы выплесками, еще более разрушительны. И в то же время вы обладаете очень незаурядным умом, способным к разнообразной созидательной деятельности. Лично мне очень обидно, что вы не преподаете.
— А мне еще обиднее, потому что я отличный специалист.
— Однако выборочный опрос ваших студентов показал, что главный упор в своих лекциях вы делали на знания, интересные и понятные лишь очень узкому кругу людей. Ваши занятия могли пользоваться успехом лишь у людей подобного же типа, но таких совсем немного. Вы не вписываетесь практически ни в одну из существующих категорий населения.
— И за это меня преследуют?
— Не надо разыгрывать параноика, — улыбнулся Ариец.
Хирам тоже улыбнулся. Похоже, Ариец подводит его к мысли о том, что он — чокнутый. Льюис Кэрролл, где вы, дружище? Как нам вас недостает!
— Если вы — психоаналитик, мне положено говорить с вами откровенно.
— Конечно, если хотите.
— Не хочу.
— А почему?
— Потому что вы — гнусный и поганый Ариец! Вот почему.
Ариец с нескрываемым интересом подался вперед.
— И вас это раздражает?
— Меня от этого тошнит.
— Тогда давайте попробуем разобраться, в чем причина подобных эмоций.
Заинтересованность Арийца выглядела настолько искренней и подкупающей, что Хирам сдался.
— Вы ведь наверняка не знаете, что случилось со мной во время войны.
— Простите, какой войны? Кажется, мы давно ни с кем не воюем.
— Я был тогда совсем маленьким и жил в Германии. Дело в том, что мои родители — вовсе не мои родители. Меня взяла к себе супружеская пара, работавшая в американском посольстве в Берлине. Это произошло в 1938 году, незадолго до начала Второй мировой войны. Мои настоящие родители были то ли немецкими евреями, то ли полуевреями. Теперь это уже не имеет значения. Мой настоящий отец был… впрочем, не стану докучать вам генеалогией. Так вот, когда мне было всего одиннадцать дней и меня еще не успели зарегистрировать, мой настоящий отец отнес меня в американское посольство и отдал своему другу Клауэрду. У жены Клауэрда только что случился выкидыш. Отец сказал Клауэрду: «Возьмите нашего ребенка». Тот очень удивился и спросил: «Почему вы его нам отдаете?» — «Потому что мы с женой разработали план ликвидации Гитлера. Мы не сомневаемся в успехе, но знаем, что нас самих ждет смерть». Так Клауэрд стал моим приемным отцом.
— Но, как известно, Гитлер остался жив, — осторожно заметил Ариец.
— Да. На следующий день Клауэрд узнал из газет, что мои родители погибли во время уличного «инцидента». Он навел справки и выяснил подробности. Когда мои родители отправились осуществлять свой тщательно разработанный план, они попались на глаза компании скучающих чернорубашечников. Или кто-то из добропорядочных обывателей указал на подозрительных евреев. Разумеется, эти головорезы и понятия не имели, что спасли жизнь своему фюреру. Они просто решили поразвлечься и затащили моих родителей в какой-то дом. Там эти «сверхчеловеки» принялись избивать мою мать. Они сорвали с нее одежду, зверски изнасиловали, а потом вспороли ей живот. Отец должен был на все это смотреть; чернорубашечники не позволяли ему отвернуться или закрыть глаза. Потом настал и его черед. На нем эти скоты испробовали новейшую модель пыточного орудия, называемого «яйцедавилкой». От чудовищной боли он откусил себе язык и захлебнулся собственной кровью… Теперь, надеюсь, вам понятно, почему я не люблю людей с безупречными нордическими профилями?
Хирам тяжело опустился на стул. Его глаза были полны слез. Значит, он все-таки способен плакать. Пусть не навзрыд, но он умеет плакать настоящими слезами. Это обнадеживало.
— Мистер Клауэрд, вы родились не в Германии, а в штате Миссури, — сказал Ариец. — И не в тридцать восьмом году, а в пятьдесят первом. У вас не было никаких приемных родителей.
Хирам улыбнулся.
— Зато какая история в духе фрейдистских фантазий! Изнасилованная мать, кастрированный отец, ребенок, лишенный истинных корней.
Арией тоже улыбнулся.
— Вам следовало бы стать писателем, мистер Клауэрд.
— Я предпочитаю быть читателем. Прошу вас, позвольте мне читать.
— Разве я мешаю вам это делать?
— Освободите меня от Сары Уинн. Уберите из моей жизни особняки и замки, где смазливым и сентиментальным дурочкам приходится отражать натиск заботливых страстных влюбленных. Избавьте меня от реклам машин и презервативов.
— И оставить наедине с каталептическими фантазиями? Позволить погрузиться в депрессивный мир романов русских классиков?
Хирам замотал головой.
«Неужели я опустился до того, чтобы клянчить?» — подумал он. Выходит, опустился.
— Прошу вас. Русские романы, которые я читаю, не депрессивны. Они очищают сердце, возвышают душу. Они буквально разбивают вдребезги привычный мир.
— В этом-то и заключается ваша неординарность, мистер Клауэрд. Точнее сказать — ваши психические отклонения. Вам постоянно хочется разбить вдребезги привычный мир.
— Когда я читаю Достоевского, моя душа ликует.
— Думаю, вы уже по двадцать раз перечитали все романы Достоевского. И раз по десять — все романы Толстого.
— Сколько бы я ни читал Достоевского, для меня это всегда словно впервые!
— Мы не можем исполнить вашу просьбу и отключить ваш телевизор.
— Тогда я покончу с собой! — закричал Хирам. — Но так жить я больше не могу!
— Заведите друзей, — повторил свой совет Ариец.
Хирам шумно дышал и обливался потом, пытаясь обуздать гнев.
«Все в порядке. Я не сержусь, — мысленно повторял он. — Давай, совладай со своими эмоциями, задвинь их подальше и улыбнись. Улыбнись Арийцу».
— Ведь вы мне друг? — спросил Хирам.
— Если позволите им быть, — ответил Ариец.
— Позволю.
На обратном пути Хирам завернул в церковь, мимо которой часто ходил. Хирама мало интересовала религия; из романов он узнал все ее стороны, и явные, и тайные. Марка Твена религиозные искания лишь забавляли, Достоевского они терзали и иссушали, а Пастернака и вовсе сгубили. Однако мать Хирама была примерной прихожанкой и посещала пресвитерианскую церковь… Хирам толкнул тяжелую дверь и вошел.
Вместо алтаря он увидел громадный телевизионный экран, на котором как раз одна сцена сменилась другой: молодой проповедник отошел в сторону, пропуская вперед священника постарше. Тот взмахнул рукой и начал что-то говорить о Христе. Звук был негромким, и Хирам разобрал только слово «Христос».
На стенах церкви висели кресты — целые ряды крестов. Церковь была протестантской, потому ни на одном из крестов Хирам не увидел распятого, истекающего кровью Иисуса, однако его воображение быстро дорисовало недостающее. Перед его мысленным взором встал Иисус, пригвожденный к кресту — так, что шея оказалась на пересечении перекладин.
Но почему именно крест? Хирам стал думать о символике креста. Две перпендикулярные линии: горизонтальная и вертикальная, с одной-единственной точкой соприкосновения. По сути дела это — жизненный путь человека, который идет в вечность и даже не оглядывается на тех, с кем он сталкивается по пути. И у каждого из людей — свой путь… Свой крест.
«Но сегодня он уже не является символом нашего жизненного пути, — думал Хирам. — Сегодня мы — не прямые, а кривые, замкнутые на самих себя, помещенные внутрь маленьких сфер. Никто не хочет выбираться из своей сферы наружу. Это страшно. Каждый кричит: „Не вытаскивайте меня отсюда! Мне здесь так уютно и безопасно! Не дайте мне выпасть из моей скорлупы и оказаться на краю мира, откуда можно рухнуть в неведомое!“ Мир и так колеблется на грани падения в неведомое, это ясно. Но упасть должны все; нам претит мысль, что кто-то может выкарабкаться и уцелеть. А сам-то я хочу выкарабкаться и уцелеть?»
Эпоха крестов миновала. Наступила эпоха сфер. Скорлупок.
— Мы — ваши друзья! — убеждал с экрана пожилой проповедник. — Мы можем вам помочь!
«Если бы вы знали, какое это наслаждение — брести по жизни одному», — мысленно ответил священнику Хирам.
— Зачем вам страдать от одиночества, если Иисус способен взять ваши тяготы на себя?
«Будь я по-настоящему один, у меня не было бы никаких тягот».
— Так возьмите же свой крест и вступите в битву, — взывал проповедник.
«С удовольствием, если бы я только знал, где именно мой крест», — ответил ему Хирам.
Он вдруг сообразил, что не слышит голоса, исходящего из колонок гигантского телевизора. Вместо этого он вслух произносил собственную проповедь. Трое прихожан на последней скамье удивленно косились на него. Хирам виновато улыбнулся, втянул голову в плечи и поспешно вышел.
По дороге домой он весело насвистывал.
— Тедди, Тедди! — встретил его голос Сары Уинн. — Что мы наделали? Что теперь будет?
— Все было изумительно, — ответил Тедди. — Я рад, что это наконец-то произошло.
— Ой, Тедди! Я никогда себя не прощу!
И Сара, разумеется, заплакала.
Хирам ошалело стоял перед экраном. Итак, Пенелопа уступила домогательствам, бросила ткать и согрешила с Тедди.
«Тут что-то не так», — подумал он.
— Тут что-то не так, — вслух повторил Хирам.
— Я люблю тебя, Сара, — сказал Тедди.
— Я этого не вынесу, Тедди, — всхлипывала Сара. — Сердцем чувствую: я убила Джорджа! Я его предала!
Пенелопа, неужели в мире не осталось добродетели? И куда подевалась Артемида-охотница? Осталась лишь Афродита, готовая ежечасно совокупляться с любым мужчиной, богом и даже бараном, которые обещают ей вечную любовь, а дают жалкие крохи.
«Все их обещания оказываются лживыми, все до одного», — подумал Хирам.
И тут на экране появился Джордж.
— Моя дорогая! — воскликнул он. — Моя любимая Сара! Сегодня ко мне вернулась память, и я сразу поспешил к тебе. Представляю, сколько ты пережила, бедняжка, оплакивая мою смерть. Но в машине сгорел мой случайный попутчик, который попросил его подвезти. Я отделался лишь царапинами и временной амнезией. Знала бы ты, как я счастлив вернуться домой!
Хирам закричал. Он кричал, и кричал, и кричал.
Ариец вскоре получил тревожный отчет от исследовательской группы, анализирующей результаты реакции телезрителей на мыльные оперы. Он покачал головой, у него противно заныло под ложечкой.
«Бедный мистер Клауэрд, — подумал Ариец. — Сколько мучений мы доставляем людям, пытаясь их защитить».
— Простите меня, — сказал он, приехав домой к Хираму.
Но Хирам даже не шелохнулся. Он сидел на полу и смотрел телевизор. Разумеется, после отчета исследовательской группы местное отделение «Белл Телевижн» прекратило показ всех сериалов и, прежде всего, мыльной оперы с Сарой Уинн. Вместо этого пустили шоу-игры. Временно, конечно: до тех пор, пока аналитики не разберутся и не исправят ошибки в сценариях.
— Поверьте, мне искренне жаль, — сказал Ариец, однако Хирам попытался его оттолкнуть.
На экране телевизора чернокожая женщина отказалась от красивой шкатулки, выбрав скромный конверт. И не прогадала. Хирам сделал бы то же самое. В конверте оказалось пять тысяч долларов, а в шкатулке — всего-навсего безделушка: ослик, запряженный в повозку, на которой сидела обезьяна. Негритянка никак не могла поверить, что ей посчастливилось избежать ловушки.
— Мистер Клауэрд, раньше я думал, что только вы все так усложняете. Я ошибся. Разумеется, вы были и остались маргиналом, но мы не знали, как влияет Сара Уинн на остальных наших телезрителей.
«Отвали ты со своей Сарой», — подумал Хирам, не отрывая взгляда от экрана.
Чернокожая женщина прыгала от радости.
— Это целиком наша вина, мистер Клауэрд. Сара Уинн нанесла серьезный вред тысячам подобных маргиналов. Мы не предполагали, насколько сильным окажется эффект идентификации. Даже представить себе не могли.
«Где уж вам, — подумал Хирам. — Вы же не утруждаете себя чтением и не знаете, как сильно влияют на людей фантазии».
Но сейчас его больше занимала передача «Главная ставка дня». Хирам мотнул головой, веля Арийцу убираться.
— Не беспокойтесь, агентство по защите прав потребителей будет выплачивать вам пожизненную компенсацию, втрое больше вашего нынешнего пособия. Они также возьмут на себя все расходы по вашему лечению.
Терпение Хирама лопнуло.
— Проваливайте! — заявил он Арийцу. — Мне куда интереснее, сумеет ли эта дамочка выиграть машину.
— Дайте мне подумать, — попросила негритянка. Она заметно волновалась.
— Да что тут думать! — крикнул Хирам. — Дверь номер три! Ну что ты на меня пялишься? Выбирай дверь номер три!
Ариец молча наблюдал за ним.
— Дверь номер два, — выпалила негритянка. Хирам застонал. Ведущий на экране улыбнулся.
— Итак, вы утверждаете, что машина находится за дверью номер два? — еще раз спросил ведущий. — Что ж, давайте проверим.
Дверь открылась. Оттуда вышел, наигрывая на стареньком банджо, человек в одежде то ли лесника, то ли смотрителя заповедника. Зрители в зале ахнули. Человек проникновенно запел «Домик в лесу густом». Негритянка кусала губы.
— А теперь давайте посмотрим, что ожидало вас за дверью номер три, — предложил ведущий.
Он толкнул легкую дверцу. За ней стоял автомобиль.
— Я с самого начала это знал, — с досадой проговорил Хирам. — Ну почему меня никогда не слушают? Я столько раз повторял: дверь номер три. А все — ноль внимания.
Ариец повернулся, чтобы уйти.
— Я ведь и вам говорил об этом, правда? — всхлипнул Хирам.
— Да, — ответил Ариец.
— Я так и знал. С самого начала! И оказался прав.
Хирам зарыдал на груди Арийца не хуже Сары Уинн, обливающей слезами Тедди.
— Да, — повторил Ариец.
Затем осторожно оторвал от себя Хирама и поспешил в представительство «Белл Телевижн», чтобы подписать необходимые документы. Теперь Клауэрда уже можно было отнести к определенной категории, а человек не способен долго существовать вне рамок категории. Ариец понимал это куда отчетливее, чем прежде.
«Мы создаем нового человека, — подумал он. — Homo categoricus. Человека классифицированного».
Но он зря так торопился с бумагами. Вскоре после его ухода Хирам забрался в ванну и… присоединился к самой обширной из всех людских категорий.
— Проклятье, — только и сказал Ариец, узнав об этом.
