Глава 15
Солнечный зайчик, скользнувший в высокое окно, упал на край белоснежной простыни и застыл, будто пригревшись. Олег тронул его рукой и ощутил теплоту ткани, согретой лучом солнца. Он окинул взглядом крашенные голубой краской стены, высокий потолок, пустые койки с аккуратно заправленными одеялами и в который раз покрутил головой. Невероятно. Однако глаза не обманывали: госпиталь.
Жизнь – штука странная. Когда последняя надежда растаяла, подведены итоги, ты отрешился и приготовился к неизбежному, судьба, словно насмехаясь, поступает наоборот. Будто напоминая: «Не тебе, козявке, решать!» Фронтовики такое вспоминали. Они тоже не надеялись выжить…
Вечером после переправы через Днепр они вышли в расположение стрелкового полка, вернее, его остатков. Командовал частью измотанный, небритый майор с красными от бессонницы глазами, однако, несмотря на непрезентабельный вид, службу он знал. Не повел бойцов днем по беззащитным от нападения немецкой авиации дорогам, а схоронил часть в лесу в ожидании темноты, не забыв выставить боевое охранение. Оно и задержало маленький отряд. В лесу за гостей взялся лейтенант-особист. Проверил документы, въедливо расспросил каждого, причем порознь. Поначалу Олег удивился такой прыти (мало ли окруженцев на дорогах, всех, что ли, так проверяют?), но потом сообразил. Их форма… Среди оборонявших Могилев частей танкистов не было.
Их рассказы особист выслушал недоверчиво. Крутил головой и хмыкал, особенно при описании боевых операций. Олегу надоела эта канитель.
– Можете запросить Москву! – сказал зло. – Прямо НКВД. Там о нас знают!
Олег блефовал. Его записку благополучно переправили в Москву, но читал ли ее кто там и какие выводы сделал, было неизвестно. Вполне могли и в урну выбросить. На фронтах положение хуже некуда, до него ли сейчас? Однако особист конкретно достал.
– Запрошу! – пообещал лейтенант. Тон его был зловещим. – Связь с армией у нас есть.
Особист разбудил Олега на рассвете. Грубо потряс за плечо и не повел глазом, когда танкист вскрикнул от боли.
– Москва подтвердила. – Лицо лейтенанта было хмурым. – Полку приказано найти пригодную для аэродрома площадку, выставить охранение и ждать самолета. Ночью вас заберут. И без того день потеряли, а тут еще вы… Километров пятьдесят могли бы пройти! Кто вы такие, черт бы вас побрал?!
Олег не ответил. Особист не стал настаивать и ушел. Полк снялся с бивака, осторожно, лесом, продвинулся на несколько километров и остановился у большой поляны. Периметр ее оцепили, бойцы стали расчищать будущий аэродром от кустарника, срезать кочки и засыпать рытвины. Олег этого не видел – сомлел в пути. На ухабистых, поросших корнями лесных дорогах телегу бросало из стороны в сторону, его растрясло. Очнулся он только при погрузке в самолет.
– Тяжелораненым места не хватает, – сказал стоявший рядом с носилками майор, – а твои, здоровые, полетят. Приказ… Умрут ведь люди!
Олег промолчал. Он прекрасно понимал незнакомого командира: тяжелораненые при выходе из окружения – обуза, а оставить их в деревне – обречь на смерть. Кто-нибудь да выдаст, а немцы пристрелят или пошлют своим ходом в лагерь для военнопленных, что, собственно, одно и то же. Был шанс эвакуировать, но нелегкая принесла странных танкистов. За их жизни заплатят другими. Война – вещь несправедливая.
– Хорошо хоть боеприпасы привезли. – Майор выплюнул окурок, махнул рукой и отошел.
В самолете Олега снова растрясло, очнулся он уже на госпитальной койке. Грудь укрывали бинты. «Прооперировали», – догадался Олег. Подошедший осмотреть его хирург это подтвердил.
– Повезло тебе, танкист! – сказал, убирая стетоскоп. – Пуля была на излете, воткнулась в легкое и осталась в нем, закупорив рану. Если б навылет, то внутреннее кровотечение – и все!
«Надолго ли хватит этого везения?» – Мысли после операции были мутными, тяжелыми.
– Возьмешь на память?
На ладони хирурга лежала почерневшая остроносая пуля. Олег покачал головой.
– Ну и правильно, – одобрил врач. – Нечего хлам собирать.
Сегодня ожидались гости. Это стало ясно с утра. Набежали медсестры и санитарки, его соседей по палате куда-то увезли, опустевшие койки застелили свежим бельем, самого Олега помыли, побрили и переодели в новенькую пижаму. Одна из медсестер долго и старательно причесывала его мокрые волосы. Сестричка была симпатичной, Олег ей подмигнул, та радостно заулыбалась в ответ. Затем, оглянувшись, склонилась, коснувшись мягкой грудью его бинтов, и провела ладошкой по его щеке.
– У вас тут крошки.
А у самой глаза лучатся смехом.
«Гляди ты! – удивился Олег. – Еще могу на девушек впечатление произвести».
Он попробовал приподняться и зашелся в кашле. Грудь словно сдавило стальным обручем. Девушка деловито промокнула губы, на которых выступила кровавая слюна, и поправила подушку.
– Лежи, герой!
Она поправила ему растрепавшуюся челку и выпорхнула из палаты. Позже, оставшись в одиночестве, Олег сообразил, что внезапное расположение медсестры как-то связано с предстоящим визитом. Собравшийся посетить его гость был фигурой не маленькой, и отсвет его величия пал на лейтенанта. Кто, интересно, пожалует? Не Сталин же, ясен пень. Что вождю до такой козявки? Командующий фронтом к простому лейтенанту тоже не поедет. Скорее всего, кто-то из партийных бонз, возможно, из тех, чьи портреты носят на праздничных демонстрациях. Пожать руку герою-танкисту, толкнуть патриотическую речь… Если так, то засада. Советских бонз в лицо он не знает, а современнику положено к ним по имени-отчеству. Как обращаться? Прикинуться контуженым? Неловко…
В коридоре послышались шаги, и дверь в палату стремительно распахнулась. Вошедший в нее грузный военный был одет в китель защитного цвета, на черных петлицах алели ромбы.
«Генерал! – сообразил Олег. – Кто?»
Следом за генералом в палату ввалились люди в форме и в штатском с блокнотами и фотоаппаратами в руках. За ними – уже знакомый Олегу врач в сопровождении медсестер. Палата мгновенно заполнилась людьми. Они взяли койку с Олегом в кольцо, фотографы подняли свои камеры.
– Можете начинать, товарищ генерал! – сказал один из них.
«Вот хмырь! – удивился Олег. – Раскомандовался!»
К его удивлению, генерал не одернул наглеца, а послушно подошел ближе. Подскочивший адъютант протянул ему обшитую красным бархатом коробочку.
– Указом Президиума Верховного Совета СССР за мужество и героизм, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, лейтенант танковых войск Волков Василий Кузьмич награждается орденом Боевого Красного Знамени, – звучным голосом сказал генерал и протянул Олегу коробочку.
«Служу трудовому народу!» – хотел ответить Олег, но ему не дали.
– Задержитесь, товарищ генерал! – влез все тот же фотограф, и генерал замер с коробочкой в руке, делано улыбаясь. Фотографы защелкали затворами камер.
– Вручайте!
Генерал сунул Олегу коробочку. Тот взял и замер, не зная, что делать.
– Так, так! – одобрил фотограф, наводя камеру. Другие тоже защелкали.
– А теперь, – велел фотограф, опуская камеру, – прикрепите орден!
Олег не успел сообразить, как подскочившая медсестра проколола левую сторону его пижамы вытащенным из кармана халата скальпелем, дрожащими от волнения пальцами достала из коробочки сверкающий эмалью орден, открутила гайку, воткнула шпенек в дырку и закрепила награду. Тяжелый орден повис, оттянув легкую ткань пижамы. Похоже, этот спектакль заранее режиссировали.
– Улыбочку, товарищ лейтенант!
«Шел бы ты!» – хотел сказать Олег, но, глянув на генерала, передумал. Послушно оскалил зубы.
– Замечательно! – Фотограф отступил назад. – Мы закончили.
Словно получив сигнал, к койке рванули штатские с блокнотами.
– Товарищ Волков, расскажите о своих подвигах! Как вы били фашистов? Как пришли к своим тактическим приемам? Как планировали операции?..
Олег умоляюще посмотрел на генерала, тот – на врача. Хирург выступил вперед.
– Товарищи! Лейтенант Волков перенес сложную операцию. Его нельзя утомлять!
– Но он продолжит бить врага? – спросил один из штатских, отступая.
– Непременно! – подтвердил генерал. – С новыми силами, обдумав новые приемы. Хочу обратить ваше внимание, товарищи, что лейтенант Волков один из многих наших танкистов-новаторов. Коварный враг, напав на Советский Союз, не ожидал, что столкнется с упорным сопротивлением наших бойцов и командиров, вооруженных передовыми идеями социализма. Идеи пробудили творчество масс, и товарищ Волков живое тому свидетельство. Скоро враг в полной мере ощутит мощь наших ударов!
Журналисты радостно загомонили и покинули палату. Следом потянулись медики. Оставшийся в палате генерал бросил взгляд на адъютанта, тот мигом притащил стоявший у стены табурет. Генерал сел, адъютант встал за его спиной. Олег с удивлением увидел, как изменилось лицо гостя. Исчезло притворно-елейное выражение, взгляд стал острым и жестким. «Начинается!» – понял Олег.
* * *
Ильяса, Горовцова и Климовича сразу по приземлении забрал высокий плечистый капитан. Для Олега прислали машину с доктором. На вопрос, куда они направляются, капитан не ответил. «Эмка» и грузовик с раненым пропетляли по улицам города и выскочили к лесу, у окраины которого раскинулся лагерь.
Капитан на въезде перекинулся парой слов с часовым, машины залетели внутрь, лихо прокатились мимо капониров с танками, окопанных палаток и остановились у небольшого щитового домика.
Встречать их вышел целый полковник.
Когда Ильяс доложился, что такой-сякой прибыл для прохождения дальнейшей службы, полковник устало отмахнулся и спросил капитана:
– Волков этот совсем никакой?
– Тяжелое ранение.
– Тогда на кой ты его приволок?
– Приказ был доставить.
Полковник смерил капитана тяжеленным взглядом.
– Раненого в госпиталь! Проследи, чтобы сразу в дело взяли, а то могут и забыть.
Капитан козырнул и убрался. Полковник повернулся к Ильясу.
– А ты, стало быть, Паляница… Наслышан. Говорят, вы там, у границы, чудеса творили? На «БТ» немцев в хвост и в гриву били да в штабеля складывали? – Он зло посмотрел в сторону поехавшей обратно в город машины. – Наверное, Берлин взяли бы, да только застеснялись?
Ильяс ждал продолжения, но полковник устало махнул рукой, следуй за мной, мол, и двинулся за дом. Там, на поле столпилась группа солдат, внимающая хриплому басу командира.
– Добро пожаловать в 101-ю танковую дивизию. Я – полковник Михайлов, Григорий Михайлович. Техники у нас немного, но, если немец продых даст, состав дивизии восстановим. Большая часть танков – из восстановленных ремонтниками, да еще из резервов кое-что поступает. На днях Кубинка пару платформ прислала, ремрота два «БТ» к жизни вернула, обещают «КВ» восстановить. Сейчас платформы с Т-34 разгружают. Так что не обескровил нас Гитлер. Вот только. – Он сделал паузу. – У меня экипажи на этой технике – из выпускников училищ. Немца не видели, не щупали – в первом же бою сгорит половина. Наверху приказ готовят, но и без него сейчас мои ребята танкистов с опытом ищут. Тех, кто может что-то передать молодняку.
Он посмотрел на загалдевших вчерашних курсантов, потом повернулся к Ильясу:
– Справишься?
– Я? Учить?
Полковник удивился:
– Ты немца бил?
– Бил.
– Не один-два танка случайно, а раз за разом?
– Ну да.
Полковник удивленно нахмурил брови.
– Виноват! Так точно! Бил, товарищ полковник!
– Вот и расскажешь, как это делать. Куда целить, как на поле боя себя вести, о чем в первую и вторую очередь думать. У них в голове каша из уставов и предписаний, ее надо по горшочкам разложить.
– Предлагаете мне инструктором?
– Пока – командиром взвода. Делись знаниями и опытом с молодой порослью. А там посмотрим.
– Я…
– Приступайте, товарищ лейтенант! – отрезал полковник. – Мне твое блеяние слушать некогда. Пускай фашисты это слушают. Моим пацанам дело говори. То, что тебе жизнь спасало. Понял?
– Так точно!
– Вот и работай! Найдешь капитана Сыроквашко. Он тебе взвод определит и с остальными командирами познакомит. Заодно койку тебе выделит.
– И моим бойцам.
Полковник кивнул.
– Экипаж сам подберешь. Хочешь – своих, хочешь – новых. Свободен!
Ильяс козырнул, развернулся и потопал. Сыроквашко оказался невысоким и щуплым. Ранние залысины придавали ему совершенно гражданский вид, но жесткий взгляд исподлобья быстро рассеивал это впечатление.
– Нет у меня для вас Т-34! – отрезал он сразу.
– Я не за этим, – успокоил Ильяс. – Людей определить и вещи скинуть. Кроме того, полковник Михайлов, – смутился Ильяс, – отправил в ваше распоряжение новичков подтянуть. Передать знания и опыт.
Капитан оттаял:
– Воевал?
– С 22-й дивизией от Бреста шел. Потом бои под Могилевом. Три танка под нами спалили. Ну и мы немецких десятка два.
Сыроквашко склонил голову набок.
– Два десятка?
– Больше даже.
– Угу…
Он оценивающе скользнул взглядом по лицу лейтенанта.
– С Волковым таким не пересекался?
– С Олегом?
– Вроде так.
– Из моего экипажа. Сейчас в госпитале лежит.
Скептицизм Сыроквашко как рукой сняло.
– С самим Волковым воевал?
Грудь Ильяса кольнула неожиданная ревность.
– Ну да. Я – командир, он в башне. На рычагах Коля Климович сидел. Вот он… Неплохо повоевали.
Капитан уточнил:
– Твой Волков – наводчик?
– Так точно.
– Тогда не сходится. Этот командиром танка был. По тылам на «БТ» две недели гонял. Техники немецкой пожег… Про него в «Правде» писали, что немецкий аэродром умудрился разгромить, двадцать самолетов уничтожить.
«Уже легенды ходят!» – удивился Ильяс.
– Это про нас. Было такое.
Сыроквашко сощурился недоверчиво:
– Не врешь?
– Нет! – надулся Ильяс. – Про наш танк.
– Фамилия твоя как?
– Паляница.
– Была вроде такая. Не помню. Волков в голове отложился, а Паляница нет.
– Это потому, что Волков звучит, а Паляница – нет, – с ходу объяснил Ильяс. – Да и старое правило есть: «Герой должен быть один».
Капитан расплылся в улыбке:
– Теперь верю! – Он похлопал Ильяса по плечу. – Повезло нам! Герой в бригаде… Будут тебе занятия, и танк дам отличный. Редкий. – Он загадочно помахал пальцем в воздухе. – Тебе понравится.
С танком капитан не обманул. Взвод, которым должен был командовать Ильяс, состоял из двух БТ-7 и уникального А-20, опытного образца, так и не пошедшего в производство. «Магистральный» собрат Т-34, проигравший удачливому конкуренту в бронировании и проходимости, внешне был очень схож с лучшим танком Второй мировой войны. Сыроквашко охарактеризовал А-20 коротко:
– По грязюке, конечно, не очень. Но пока дожди не зарядили – хорош. Быстрый, верткий, мелкий. Ты на «БТ» чудеса творил, с этим точно не пропадешь.
Лукавил капитан. А-20 был, конечно, шустрым, но, как любой «кавалерийский танк», слишком уязвим. Двадцать пять миллиметров брони для этой войны маловато. Но и резон в словах Сыроквашко был. Не новичкам же такую ласточку давать! Они в ней точно сгорят. Ильяс вытер шею и кивнул. Осталось не ударить в грязь лицом.
Дальше полетели насыщенные дни. В июле бригаду бросили на деблокаду смоленского котла. Первый удар вышел неудачным, много танков сгорело. Командный состав танковой бригады был наполовину необстрелянным – спешно проэкзаменованные выпускники училищ. Бросать их в сражение означало лишиться техники и людей в первом же бою. Как могли, экипажи разбавляли опытными танкистами, отправляя молодняк за новыми танками или в резерв фронта. Тем, кто оставался, за неделю формирования приходилось наверстывать все, что знали ветераны, но не дошло до училищ: как встречать танк врага, как бить его из засады, как использовать местность, как маневрировать и стрелять на ходу. С последним, правда, вышла неувязка. Политработник бригады, полноватый майор с кривыми ногами и суетливыми движениями пухленьких ручек, потребовал не использовать этот прием. Страна надрывается, восстанавливая мощь, а тут такая растрата боеприпасов! Но полковник Михайлов идею поддержал. При атаке на позиции врага надо не только доехать до чужой линии обороны, но и подавить очаги сопротивления. Изрыгающий свинец и металл танк способен если не создать панику, то уж заронить сомнения и сдержать боевой порыв у противника. А там артиллерия с пехотой подберутся.
Ильяс включился в процесс обучения. Пересказывал все, что слышал от Олега, приводил примеры из своего опыта, делился ноу-хау: про всегда открытый люк, подпиленный разъем шлемофона, чтобы, выскакивая, не повиснуть на шнуре внутреннего переговорного устройства, про использование складок местности и маскировку. Слушали его охотно, много спрашивали и уточняли. На фоне остальных наставников, подбивших один-два-три танка, их с Олегом достижения казались невероятными.
Потом был марш на полигон и учебная стрельба. Новый наводчик, двадцатилетний Семен из-под Тулы, по первому впечатлению сметливый и ловкий, хвалил сорокапятимиллиметровую пушку за точность боя, но вот поразить цель на ходу не смог, как ни пытался. Ильяс вспомнил, как точно клал свои «гостинцы» Олег, и на душе стало смурно. Когда и с коротких остановок они смогли попасть только раз, Ильяс отстранил наводчика и взялся сам. По штатному расписанию командир должен следить за полем боя, выбирать цели, командовать танком и заряжать пушку, но уж очень неудачно шла пристрелка. Танк пошел на еще один круг. На этот раз они попали по всем макетам.
– В бою будем меняться местами. Я за наводчика буду, – резюмировал Ильяс. – А ты по сторонам крутить головой. И не в триплекс мутный, а из-под приоткрытой крышки посматривать.
Он кивнул на незакрытый люк.
Семен удивленно спросил:
– Это ж не по уставу! А если немцы, пехота, окружат? Или стрельнут в меня, когда я голову высуну?
– Ты сначала до немцев доедь! Бить будут пушки и танки, а уж потом, если не сгорим, твоей драгоценной головой немцы заинтересуются.
Наводчик поджал губы, но промолчал. Впрочем, ответ от него и не требовался. Это армия.
Климович довольно легко разобрался с управлением нового танка, оценил возможности движка и коробки, научился набирать и сбрасывать скорость, маневрировать и преодолевать преграды. Другие экипажи осваивали технику дольше. Молодежь, не привыкшая к капризным фрикционам несинхронизированных коробок, жгла их, но помпотех с безлошадными танкистами шустро меняли узлы, благо на складах запас был. В общем, армейская идиллия, если бы не сонмища мошкары и кровососов, атакующих по ночам.
Долго учиться не пришлось. Немцы, взяв Смоленск, перешли к обороне, подтягивая отставшие тылы. В штабе фронта понимали: если не сбить врага с занятых позиций, немцы накопят силы и пойдут на Москву. Все, что могло бить врага, шло в бой. Бригаде Ильяса и без того повезло – неделя учебы. Других бросали в сражение прямо с железнодорожных платформ.
Поздним вечером бригаду подняли по тревоге, дали час на сборы и подготовку. Какая подготовка в танковом подразделении? Чистка снарядов и укладка боезапаса, заправка танка, проверка агрегатов. Снаряды шли в ящиках густо смазанные, эту смазку приходилось щепками и ветошью очищать перед боем. Топливо поступало в бочках, заливалось ведрами. Сто литров – десять ведер, четыреста литров – сорок ведер, которые надо наполнить, подать на броню и залить через горловины. Помня проблемы с боекомплектом, Ильяс приказал взять внутрь и на броню дополнительные ящики со снарядами. Танки взвода получили почти полуторный запас бронебойных болванок и двойной комплект осколочных фугасов. Работали все члены экипажа: чистили, грузили, заливали, тягали. Устали очень.
Ночью двинулись к станции, где грузились на платформы. Выехали к фронту под утро. Недалекий путь одолели быстро. Обошлось без налетов с воздуха – повезло, проскочили. Разгрузились, приняли десант, вышли на рубеж, приготовились и… остаток ночи провели в окапывании танков. После дня, проведенного в таскании тяжестей и маршах, капонир стал для экипажа последней каплей. Под утро отрубились все. Позиции охраняла пехота.
На рассвете прошел слух, что бригада, приданная стрелковой дивизии, идет в контрудар. По плану штаба, их танки прорвут линию обороны немцев и, выйдя в подбрюшье растянутых вражеских коммуникаций, заставят тех развернуть основные силы. Фашисты здорово выдохлись в затяжном рейде от самой границы. Добрый пинок «под дых» может коренным образом преломить ход войны.
К обеду пришли заправщики, экипажи еще раз проверили танки, долились топливом. Командиров рот собрали на инструктаж, после чего началось выдвижение на позиции. Все с опаской посматривали на небо, но его затянуло облаками, пикировщиков не было.
В 13.00 лес за спинами бригады вспух дымом и свистом запускаемых ракет. По передней линии немцев «заиграли» «катюши». Еще не осел поднятый ракетами песок, как бригада рванулась в атаку. Немцы перед артподготовкой успели оставить первую и вторую линии окопов; потерь среди обороняющихся было немного. Однако эффект от ревущих ракет был таков, что атака советских войск не встретила сопротивления.
Пока десант зачищал блиндажи, вытаскивая на свет ошалелых выживших арийцев, бригада продолжила прорыв. Танки спешили занять перекрестки и ближайшие села, расширить и углубить брешь. В образовавшуюся щель уже спешили части 108-й стрелковой. При определенной удаче появлялась реальная возможность нанести чувствительный контрудар.
Рота, в которую входил взвод Ильяса, двигалась от прорыва вправо. Их задача состояла в том, чтобы, свалившись на головы окопавшимся на соседнем участке немцам, посеять панику и выйти к шоссе.
Поначалу шло успешно. Фашисты при виде танков у себя в тылу разворачивались и убегали. Рота встретила колонну из пяти грузовиков и бронетранспортера. Всю технику уничтожили, пехоту, которую перевозили грузовики, посекли пулеметами. Затем разнесли несколько штабных фургонов в каком-то селе. После чего на ближайшем холме нарисовался одинокий немецкий танк. Комроты передал приказ «делай как я» и повернул к холму. Свои быстрые, но легкобронированные танки Ильяс повел в обход с тем, чтобы пресечь возможность врагу ретироваться с поля боя.
Тройка Ильяса двигалась влево, остальные семь советских танков (шесть Т-34 и тот самый восстановленный одинокий «КВ») развернулись в линию и пошли на маячившую вдали «тройку» немцев. В успехе никто не сомневался. Пушки немцев не брали лобовую броню «тридцатьчетверок», а броню «КВ» для них проблемно пробить даже с бортов. Когда из-за холма показались еще две башни немецких танков, рота прибавила ходу. «Тройка» скатилась по склону назад, оставив в пределах видимости только башню, крутившую бесполезной пушкой. Остальные немецкие танки постреливали из-за холма, не решаясь выходить лоб в лоб, но и не покидая поле боя.
«Дойдут наши до края холма, и хана немчуре», – злорадно отметил Ильяс. Их «картонные» «БТ» и А-20 были скрыты от немцев зарослями кустарника.
Когда Т-34 миновали половину расстояния до немецких танков, позади их вспухли разрывы. Спрятанная в кустах батарея противотанковых пушек фашистов вступила в бой. Первым же залпом немцы подбили два советских танка. Причем крайних танка, что атакующая линия заметила не сразу. Сам Ильяс засек батарею только потому, что следил в триплекс за полем боя.
Он скомандовал остановку и попробовал выцелить тщательно замаскированные пушки. Какое там! Щитки немецких пушек едва высились над землей.
– Направо! Идем на батарею! Двигаться зигзагами, крутиться! – закричал Ильяс в рацию. Взвод послушно свернул.
Батарея открыла беглый огонь, подожгла еще один Т-34, сбив гусеницы и обездвижив еще двоих.
– Коля, самый полный! – приказал Ильяс.
Танк взревел и прибавил ходу. Немцы, игнорируя нового противника, садили по начавшему разворот «КВ». Снаряды рикошетили от толстой брони. Последний из Т-34 тоже повернул и, прячась за броней «КВ», пробовал выцелить артиллерию.
Активизировались немецкие танки. Пользуясь тем, что все внимание противника сосредоточилось на батарее, «тройки» выскочили из-за холма и включились в бой. Корма и бока советских танков были уязвимей, чем лоб, и у немцев появился шанс. «КВ» пару раз бухнул осколочным, одна из пушек замолкла, но тут же рванул боекомплект на последнем из Т-34. Чей-то «гостинец» прошил башню, сдетонировал боезапас. Взрывом задело и стоявший рядом «КВ».
– Быстрее, Коля! – Ильяс пихал в спину дергавшего рычаги мехвода.
Их танк, стремясь побыстрее добраться до смертоносного врага, уже не юлил, а несся подобно разогнавшейся колеснице смерти. Вот-вот… Ильяс довернул маховик, понимая, что в мешанине «земля – небо», которая виделась в прицел, стрелять нельзя.
– Короткая!
Танк притормозил. Перед лицом Ильяса вспыхнуло, грохот ударил по ушам. Танк, будто налетев на камень, резко встал. Ильяс по инерции врезался в сталь башни и потерял сознание…
Очнулся он уже в лесу. Над головой слышалось сопение. Ильяс покачивался на плащ-палатке между бегущими бойцами. Тошнило, болела голова и правая сторона груди.
– Очнулись, товарищ лейтенант? – рядом возникла закопченная сажей знакомая рожа.
Это вроде один из его людей? Точно! Командир танка младший лейтенант… Фамилию вспомнить не получалось.
– Что… произошло?
– Подбили нас… Танки все сгорели. Мы выскочили, смотрим, ваши бегут. Где командир, мать вашу, спрашиваю? Они руками разводят. Я их за шиворот и обратно! Вернулись, вас вытащили. Смотрим, живой!
Бойцы не останавливали шаг, отчего Ильяса мутило. Перед глазами мелькали пятна и тени. Сознание еле держалось.
– Где остальные? Климович? Мехвод мой.
– Несем, обгорел сильно. Из моторного отсека полыхало будь здоров.
Вершины деревьев над головой, мелькавшие в хаосе окружающего мира, сплелись в тугую нить и рухнули на голову. На глаза навалилась мгла.
В следующий раз он пришел в себя на столе хирурга. Седой врач с красными от лопнувших сосудиков белками глаз устало рассматривал его развороченную грудь, затем потянулся к ней. Тело Ильяса пронзила боль, разливавшаяся от плеча к плечу. Он дернулся, выгнулся.
– Очнулся? – удивился врач. Сбоку мелькнули силуэты.
И свет померк снова.
* * *
Олег часто вспоминал ту встречу.
– Моя фамилия Федоренко, – начал генерал, – с недавних пор – заместитель наркома обороны СССР. Я читал вашу докладную записку о тактике танковых боев. И не только я. Там тоже! – Гость указал пальцем в потолок.
«Неужели Сам? – тогда удивился Олег. – Очень может быть. Прислать самолет за лейтенантами…»
– У меня есть вопросы. И некоторые сомнения.
«Та-ак!»
– Журналистам, – кивнул генерал в сторону двери, – необязательно это слышать. Время тяжелое, стране нужны герои. Но мы с вами люди военные и должны говорить начистоту. Ведь так?
Олег кивнул.
– Врачи просили не утомлять вас долгой беседой, поэтому один, самый главный вопрос. Откуда вы так осведомлены о тактике и стратегии немецких танковых войск?
«Уффф… Влип!» – подумал Олег.
– Вы сталкивались с немцами в бою, потому знаете их приемы, это понятно. Но концентрация сил на направлении главного удара, прорыв обороны и развитие успеха путем ввода в брешь мобильных частей… Подобное невозможно рассмотреть через смотровую щель танка, тем более бывшему сержанту.
– Мы захватили в плен немецкого танкиста и допросили его, – осторожно начал Олег.
– Где?
– Под Брестом.
– Это он вам рассказал?
– Так точно.
Федоренко поджал губы, склонил нахмуренное лицо.
– Сначала не хотел, – пояснил Олег. – Но мы попросили, настойчиво.
Федоренко помолчал, потом кивнул.
– Где этот немец?
– Застрелили.
– Ну да, – сказал генерал задумчиво. – Я читал докладную записку. Правда, не помню, чтоб там упоминалось, что немец рассказал о стратегии. Мог забыть…
Пользуясь заминкой генерала, Олег попробовал перехватить инициативу:
– Где лейтенант Паляница?
– На фронте. Где ж еще? Сейчас все, кто может бить врага, там. Подтягиваем резервы, чтобы стальным молотом ударить в лоб зарвавшегося агрессора.
– В лоб их нельзя… – Олег запнулся. – Потеряем технику и людей! Надо по-умному.
Взгляд генерала стал заинтересованным:
– И как это надо делать, по-вашему?
– Сформировать небольшие, но мобильные танковые части, включить в их состав опытных, желательно обстрелянных танкистов и выдвинуть их на особо опасные направления – там, где ожидается наступление противника. Так, чтобы бить немцев на марше, из засад, не позволяя им развернуться в боевой порядок. Нужно выбить у них танки, с пехотой справимся. В длительный бой не вступать, пока небо не отвоюем. Ударили – и отходим. Я об этом писал.
– Да-а… – произнес Федоренко, помолчав. – Попова права.
– Попова? – вскинулся Олег. – Люба?
– Она.
– Вы видели ее, товарищ генерал?
Федоренко кивнул.
– Она… Здорова?
– Ранение легкое. Ампутировали два пальца – и все.
Олег откинулся на подушку. Главное – жива.
Федоренко встал.
– Вижу, что вы устали. Поправляйтесь, товарищ лейтенант! После договорим. У меня с вами будет долгая беседа. Открою вам секрет, товарищ лейтенант, части, о которых вы говорили, уже формируются. В связи с недостатком техники возвращаемся к танковым бригадам. Будем комплектовать их опытными экипажами, направлять на самые опасные участки фронта. Так что вас услышали. Вас и других товарищей… Поправляйтесь скорее! Ваши опыт и знания пригодятся.
С уходом генерала в палате стало многолюдно. Санитары вкатывали каталки с ранеными офицерами, временно эвакуированными в другие места, раскладывали их по койкам, сестрички и соседи по палате поздравляли Олега с наградой, просили рассказать о ее вручении. Он в ответ отмалчивался или отвечал односложно. Мысли его были далеко.
«Люба здесь, – думал он, – наверняка ей еще лечиться. Она знает, что я здесь? Возможно. Хорошо, если б узнала. Надо будет написать… Илья! – вдруг с досадой вспомнил Олег. – Пропадет, студент! Слишком увлекается в бою…»
Погруженный в эти размышления, он не обратил внимания на давешнюю медсестру, выказавшую ему знак внимания. Покрутившись у его койки, сестра недовольно нахмурилась и ушла. Олег этого даже не заметил…
* * *
Перед дверью в палату Люба нерешительно замерла. Некоторое время колебалась, затем отошла к окну. Замерла, наблюдая через стекло за суетой у входа.
«Он сразу заметит! – думала горько. – Такое не скрыть. Мало того, что некрасивая, так еще и калека. Зачем я ему? Вокруг столько молодых и здоровых!..»
Словно подтверждая ее слова, дверь в палату распахнулась. Две молоденькие медсестры в белых халатах вышли в коридор и притворили дверь.
– Ой, Вера, – сказала одна, – он мне подмигнул!
– А ты?
– А я ему… Я бы ему. – Она закатила глаза. Медсестры рассмеялись и подхватили друг дружку под локотки.
– Вот думаю: он не женат?
– Разведен. Я карточку смотрела.
Они уходили, и Люба двинулась следом, чтоб застать конец разговора.
– Это плохо?
– Хорошо, дура! Свободный мужик! Ты не смотри, что всего лишь лейтенант. Видно, что птица большого полета. Самолет за ним в Могилев посылали, генерал лично приедет орден вручать, журналисты… Так что хватай, пока здесь, и держи крепче, не то уведут!
– Думаешь?
– А то! – хмыкнула Вера.
Она была постарше юной медсестры и говорила с апломбом.
– Как удержать?
– Так ЗАГС за углом, – снисходительно пояснила Вера. – Фронтовика зарегистрируют сразу. Вместо Рихтиковой станешь Волковой.
«Это о нем!» – с замиранием сердца поняла Люба.
– Ой, не знаю! – растерянно сказала сестричка.
– Идем, научу! – Вера потянула подругу за рукав, и они скрылись за углом коридора.
Люба, помедлив, повернулась и пошла к выходу. «Вот и все! – думала горько. – Эта сестричка красивая, Вера ее научит, а он ей уже подмигивал. А я… Кому я нужна?»
Она спустилась по лестнице и вышла в сквер, разбитый у входа в госпиталь. Здесь села на лавочку и опустила голову. Ей следовало уйти и больше здесь не показываться, но она не могла. Он был совсем рядом, на расстоянии двух лестничных пролетов. Сильный, заботливый, нежный… Он носил ее на руках и называл «зайкой»…
Шум моторов и скрип тормозов привлек ее внимание. У входа в госпиталь остановилось несколько автомобилей. Из них выскочили и загомонили люди в штатском и в военной форме. Внезапно они притихли. К крыльцу подкатила черная «эмка». Из нее выбрался плечистый немолодой генерал.
«Федоренко! – узнала Люба. – Это к нему!»
К генералу подбежал врач в белом халате, наброшенном поверх военной формы, они поздоровались за руку и скрылись за дверью. Следом потянулись другие. Люба встала и пошла следом. Она не знала, почему делает это, ее повлекло, и она подчинилась желанию. В палату, однако, она не зашла. Остановилась у знакомого окна и стала ждать. Недолго. Дверь палаты распахнулась, из нее, весело переговариваясь, повалили журналисты и медики. Федоренко с ними не было. «Остался с ним!» – догадалась Люба и осталась на посту. Пробегавшие мимо медсестры косились на нее, но, разглядев васильковую тулью фуражки и малиновый околыш, испуганно притихали. Ожидание затянулось. Люба не знала, кого и зачем она ждет, она просто не могла уйти – вот так, шагнуть и скрыться, в то время как он здесь, совсем рядом, за этой крашенной коричневой краской дверью.
Погруженная в свои мысли, Люба едва не прозевала появление Федоренко. Генерал вышел в коридор, надевая фуражку. Люба шагнула навстречу.
– Вы? – Федоренко удивленно посмотрел на нее и понимающе кивнул. – Видите, я же говорил: надо верить и ждать!
– Как он? – жадно спросила Люба.
– Спрашивал о вас, – улыбнулся генерал.
– Правда?
Федоренко кивнул.
– Я… – Люба помедлила. – Я стесняюсь. Вот! – она подняла искалеченную руку. – С этой клешней…
– Как вас в НКВД взяли?! – покачал головой Федоренко. – Взрослая женщина, командир, а несете дичь. Какое это имеет значение?
Люба стояла в нерешительности.
– Да беги же! – рассердился генерал. – В самом деле! Или думаешь, я нанимался приветы вам носить?
Люба рванулась и влетела в палату. Олега она увидела сразу. Он полусидел, опираясь спиной на подушку, и смотрел в потолок. Лицо его было бледным, осунувшимся, но это был он, любимый, родной и самый дорогой ей человек. Живой!
С появлением Любы другие раненые, прежде оживленно болтавшие, умолкли и с любопытством уставились на нее. Не обращая внимания на их взгляды, Люба, стуча сапогами по паркету, побежала к нему. Он услышал и опустил взгляд.
– Ты?!
Люба упала на колени и зарылась лицом ему в грудь.
– Как раз вспоминал, – сказал он радостно. Снял с нее фуражку, бросил на тумбочку, после чего осторожно коснулся ее коротко остриженных волос.
– Я… Я… – Люба всхлипнула.
– Ну что ты, зайка! – Он погладил ее по спинке. – Обещал ведь… Только ты сама нашлась.
Люба оторвала от его груди мокрое лицо.
– Вот… – Она показала забинтованную руку.
– А у меня дырки в теле – спереди и сзади, – хмыкнул он. – Но мы ведь живы, не так ли?
Она торопливо закивала.
– Значит, плакать незачем! Вставай с колен, бери табурет и присаживайся ближе.
Сколько она просидела у его койки, Люба не запомнила. Он держал ее руку в своей, она рассказывала о маме и братьях, которые еще маленькие, но рвутся на фронт, он кивал в ответ и улыбался. Улучив момент, Люба наклонилась и шепнула ему на ухо:
– Я молилась за тебя! В церкви!
– Спасибо! – сказал он серьезно. После чего склонился к ее уху и зашептал: – Ставка формирует специальные танковые части, меня направят в одну из них, просись, чтоб вместе! Федоренко тебя знает, поговори с ним. Я тоже попрошу.
Люба энергично закивала в знак согласия. Он угадал ее желание, он хочет, чтоб они были вместе. А она сомневалась…
– Товарищ младший лейтенант! – раздалось за спиной Любы. – Вы утомляете раненого! К тому же вы без халата…
Оглянувшись, Люба увидела давешнюю медсестру. Та смотрела на нее со злобой во взоре.
– Ухожу! – усмехнулась Люба, наклонилась и по-хозяйски поцеловала Олега в губы. – До завтра, милый!
Она взяла с тумбочки фуражку, надела и вышла, гордо подняв голову. Сестра двинулась следом. После их ухода в палате наступила тишина. Первым не утерпел капитан-летчик, лежавший справа от Олега. Его привезли в госпиталь со сломанной ногой: капитан неудачно посадил истребитель на подмосковный аэродром, разбив машину в хлам и едва уцелев в летном происшествии. Капитана корежило с утра. Непонятное, необъяснимое внимание к этому лейтенанту, из-за чего их временно переселили в другие палаты, его новенький орден на пижаме (у самого капитана наград не было) – все это не давало «летуну» покоя. Из-за чего все? Теперь эта девушка в военной форме и тоже с наградой. Не слишком ли много одному?
– Ну и кралю нашел танкист! – сказал капитан, ухмыльнувшись. – Мало того, что из НКВД, так еще и беспалая! Враги народа пальчики откусили? За это ей медальку дали?
В палате повисло тяжелое молчание.
– Она действительно из НКВД, – подтвердил Олег после паузы. Он говорил тяжело, ворочая слова, как камни во рту. – Ее забросили к немцам в тыл, где ее выдали, и Любу повели расстреливать. Она зарубила конвоира лопатой, я видел это собственными глазами… – Он помолчал. – Потом мы воевали вместе. Ранило ее при штурме немецкого аэродрома. Пока наши доблестные соколы разбивают собственные истребители вместо того, чтоб сбивать немецкие, фашисты господствуют в воздухе. Поэтому уничтожать их самолеты приходится нам. На том аэродроме было девятнадцать бомбардировщиков, и ни один из них больше не взлетит… Скольких ты сбил, капитан?
Летчик не ответил.
– Эх! – Майор-пехотинец, лежавший с другой стороны летчика, сел на койке. – Что молчишь, пернатый? Ты ответь! Где ты был, когда фашистские пикировщики по нашим головам ползали и батальон мой землю жрал, боясь пошевелиться? И сколько раз жрал! Почему? Да потому что, сколько воюю, ни одного краснозвездного в небе не видел – одни кресты. Так чем ты занимался? Норму свою пятую жрал да официанток щупал? Девчонка гада лопатой… Да у меня здоровенные мужики дристали, когда немцы в атаку шли! Я «наганом» их в штыковую поднимал… Ты кого здесь позоришь, сволочь?! – Майор потянул костыль. – Разреши мне, танкист!
– Не надо! – остановил Олег. – Я сам. Обещаю, что придушу любого, кто впредь плохо скажет о моей невесте! Лично! Вопросы есть?
Вопросов не последовало.
* * *
Череда госпиталей закончилась только через неделю. После операции Ильяса перевозили из одного лазарета в другой. Сначала в полковой, потом дивизионный, а после и вовсе отправили в тыл.
После недели «тух-тух», отдававшейся тупой болью в контуженой голове, телу наконец дали передышку. Их выгрузили на маленькой станции где-то у Волги. «Сталинград рядом!» – пролетело по эшелону. Замотанную грудь Ильяса покалывало, под плотными бинтами нестерпимо чесалось. Тело шло на поправку, но самого еще мутило.
Два часа тряски на телеге, и над головой поплыли потолки очередного госпиталя. Ильяс уснул, а когда открыл глаза, то заметил у койки знакомую фигуру.
– Думал, не найду? – осклабился Олег.
Он был в новенькой форме защитного цвета и со сверкающим орденом на груди. Левая рука подвешена на косынке, лицо осунулось и похудело, но выглядел напарник браво.
– Ты?
– Я.
Рыжий сощурился, только лучики у глаз показывали, что бывшему сержанту весело.
– Не всех кровников отправил на тот свет?
Ильяс отвернулся к стене. Шутить не хотелось.
– Я из госпиталя сбежал, – как ни в чем не бывало продолжил Олег. – Хотели в резерв отправить, но я до самого Федоренко достучался. Разрешили в Прудой, к Катукову.
Ильяс молчал, но рыжего было не остановить:
– Тут танкистов собирают – из тех, кто обстрелянный. Ударная бригада… Катуков хорошо принял, но танка не дают. «Выздоровей для начала!» – говорят. Езжу по госпиталям, танкистов ищу. Заглянул в список раненых, смотрю: фамилия знакомая. Редкая!
Он довольно ухмылялся.
– Чего молчишь? Где Климович?
Ильяс медленно повернулся к собеседнику.
– Обгорел Коля, сильно. Нас вместе вытащили. Не знаю, жив ли?
– Что ж это вы так? – нахмурился Олег. – На минуту оставить нельзя.
«Посмотрел бы я на тебя! – подумал Ильяс. – Батарея спереди, танки сбоку… Думаешь, помогли б твои танцы?!»
Вслух, однако, он ничего не сказал. Только засопел сердито.
– Если Коля жив, найду, – сказал Олег, не обращая внимания. – Не хотелось бы такого механика терять. Да и привык к нему… Хороший парень, душевный. Ты поправляйся! Еще повоюем! Мы этих гадов…
Он потряс безвольную руку Ильяса и вышел.
Раненый проводил его взглядом до выхода из палаты, после чего повернулся обратно к стене и закрыл глаза. В голове было пусто, ни одной мысли не мелькало даже на задворках сознания. Будто выжгло огнем все эмоции, желания, планы. Считая до ста, Ильяс провалился в сон. Один и тот же сон уже вторую неделю. Рев движка, вибрирующее дно и отдающий горелым маслом воздух, пышущий жаром из моторного отсека. И расплывающаяся по броне перед глазами слепящая вспышка пробивающего твой танк снаряда.
Он проснулся в поту и вспомнил рыжего, его слова, уверенный тон и браваду.
«Вот навязался. Не настреляется никак. Сам смерти ищет и нас тянет». В груди закололо.
Он еще долго ворчал про себя, но, странно, совсем без злобы, а после снова забылся в том же самом, повторяющемся сне.
notes