ГЛАВА 16
Громада корабля впечатляла и поражала. Когда-то по долгу службы Медведику приходилось иметь дело с флотом — в том смысле, что высокое искусство самофинансирования разведчиков не ограничивается одними только вражескими карманами, а подразумевает в том числе и внимательное обследование чужих трюмов… Да, но там все было деревянное и значительно меньших размеров, эти же великаны способны перевозить человек по пятьсот, не считая экипажа. Замечательное изобретение, и неважно, что формой и общим видом напоминает смесь биармийского лаптя с ржавым угольным утюгом.
И становится понятным, почему формирование особой бригады проводили в относительной тайне. У пиктийцев ведь тоже не дураки сидят в командовании и в состоянии сопоставить слухи о появлении морских десантных частей с постройкой не боящихся штормов кораблей. Званием обычного полка маскировали, ага…
В Роденийской армии вообще запутанное наименование подразделений, да еще после каждого Великого Замещения появляются новые термины без отмены прежних. Сам Эрлих Белоглазый мозги сломает, буде у него появится желание разобраться со всеми этими манипулами, баталиями, компаниями, полками, бригадами, дивизиями и прочими легионами. У пластунов с недавних пор проще всего — пятерка, десяток, полусотня, сотня и тысяча. Три тысячи составляют полк.
В бригаде специального назначения пошли по этому же пути, только три полусотни обозвали ротой, а численность тысячи вопреки всем законам математики увеличили почти в полтора раза, как раз для удобства размещения на десантных кораблях.
— Итак, граждане бойцы, сегодня мы выходим в море для отработки высадки на неподготовленный берег в условиях небольшого шторма. Есть те, кто не умеет плавать? — старший сотник Медведик слегка прищурился, оглядывая неровный строй своей роты. — Нет, шаг вперед делать не требуется, все равно не поможет. Так как пополнения не предвидится. Утонувших на тренировках из списков вычеркивать не будем, и их дурацкая гибель существенно увеличит паек оставшихся в живых. Кто хочет проявить заботу о желудках своих товарищей?
— Граждан, — поправил Барабаш, стоявший во главе второй полусотни.
— Нет, Матвей, граждане они для нас с тобой и для Родении, а между собой… Вот это мы скоро и выясним.
Строй молчал, переваривая слова командира роты. Улыбка Вольдемара, может быть, и позволила бы воспринять их как шутку, но висевший над каждым приговор заставлял сомневаться в естественности той несерьезности. Предоставленное право сдохнуть с честью не подразумевает жалости.
— Сотник Баргузин!
— Я! — откликнулся взлетевший по карьерной лестнице профессор.
— Ваша полусотня грузится первой. Командуйте.
Давным-давно, в незапамятные довоенные времена, Михасю довелось прочитать замечательную книгу «Об удовольствиях на море», вышедшую из-под пера не менее замечательного писателя Николаса Стужи, и она заставила совсем юного тогда Кочика мечтать о морской службе. Потом, конечно, желания потеряли остроту, впечатления потускнели, тем более родители настояли на поступлении в университет, но тогда… Тогда снились шторма и свист ветра в снастях, скрип мачт и удары волн в борта, неведомые земли и соленые брызги в лицо… Вот же дурак был!
Сейчас Запертый в тесной вонючей коробке бывший летчик, а ныне командир третьей полусотни в звании десятника, желал только одного — выбраться отсюда. Хоть куда! И пусть берег охраняют хоть сто тысяч пиктийцев, это не сможет помешать. Желают воспрепятствовать? Им же хуже!
— Гальюн свободен! — крик дежурного по отхожему месту гулко пронесся по трюму, вызвав оживление и движение в длинной очереди.
Смех смехом, но единственный нужник на пятьсот человек (если с управлением считать) поневоле настраивал мысли на определенный лад, и посетить сей уединенный уголок хотелось вне всякой зависимости от желаний организма. Просто закрыть за собой дверку, накинуть крючок и остаться на целую минуту наедине с самим собой, отгородившись пусть тонкой, но все же преградой от пропитанной запахом скрываемого страха массы. Это ли не счастье?
Всего минута на человека — задержавшихся ждали крупные неприятности. Командирам полагалось проходить вне очереди, но Михась так и не заметил никого, кто бы воспользовался этой привилегией. Со своими-то как раз понятно — старший сотник со своей жизнерадостностью попросту не обращает внимания на мелкие неудобства, Матвею Барабашу не позволяет гордость кадрового военного, а профессор Баргузин наверняка применил магию.
Кочик хихикнул, представляя, как на пиктийцев падает желтый дождь.
— А ты молодец, командир, не унываешь, — заметил помощник Михася, назначенный из числа осужденных. — Давно воюешь?
— С лета начал.
— И до сих пор живой.
Уважительный взгляд заместителя, приговоренного к исправительно-искупительной службе за самовольный расстрел двадцати дезертиров, говорил о многом. Из встретивших войну с самого начала осталась едва ли пятая часть, и редко можно было встретить бойца с опытом хотя бы в три-четыре месяца. А этот еще молодой, но уже хлебнувший сполна… Лет двадцать командиру полусотни, не больше? Полностью седая голова, холодный взгляд — с ним можно выжить.
— Что? — Михась приподнял голову, считая удары колокола.
Один… два… три… четыре… частая дробь. Водяная тревога!
— Максим, выстраивай цепочку!
— Есть, командир! — заместитель козырнул по новой моде и принялся пинками поднимать подчиненных. — Хватайте ведра, мать вашу с кагулом видели!
Водяная тревога не делает различий между учебным и боевым походом. В первом случае еще хуже, он подразумевает возвращение домой, и вычерпывать воду приходится с удвоенным энтузиазмом, подкрепленным желанием выжить. Монотонная работа — принять ведро, передать его впереди стоящему в цепочке, подхватить следующее. Как же не вовремя ослабли от ударов проклятых волн не менее проклятые заклепки! Впрочем, они всегда слабнут в самый неподходящий момент.
Еще ведро… повернуться… передать… подхватить…
— Михась, не спи! — прибежавший Матвей Барабаш сбил Кочика с ритма. — Командиров полусотен к тысяцкому!
Какого хрена? Раньше воевода Алехио Ченчик не опускался до бесед с младшим командным составом, и его размещение на десантном корабле никак не отражалось на… Да ни на чем не отражалось! Разве что на количество акул за бортом — с верхней палубы можно блевать не в бадейку, а благородно, прямо в воду, рыбам на радость. Плавников пятнадцать постоянно мелькает в волнах. Сам не видел, но моряки разносят слухи со скоростью молнии.
— Быстрее, товарищ десятник! — поторапливал Барабаш. — Ты профессора не встречал?
— Только что здесь был.
— Кому я понадобился?
Командование бригады посчитало ученую степень Еремея и приобретенный им боевой опыт достаточным основанием для нарушения всех Наставлений, и теперь профессор превосходил в звании своего бывшего командира — Матвей всего лишь младший сотник. А подчиненные Баргузина очень удивились, узнав, что командир не из кадровых армейцев, а из резервистов мирного времени. Может быть, укреплению репутации поспособствовал случай с выброшенным за борт заместителем? Так не нужно было кидаться с ножом, будучи пойман за руку при продаже пайков корабельному провиант-подмастерью. Вот тот не сопротивлялся и отделался всего лишь сломанным носом. И заменил собой выбывшего подельника. Разумеется, не в должности заменил.
— Ерема, всех полусотенных к тысяцкому, — повторил Барабаш. — И очень мне это не нравится.
— Чуешь что?
— Ага, печенкой и седалищной частью спины.
— Ладно, разберемся.
— Твои слова да Владыке в уши.
— Обойдется Владыка без моих слов, — непонятно усмехнулся Баргузин. — Сами справимся в случае чего, чай, не дети.
В кают-компанию можно попасть, не выходя на верхнюю палубу, но Михась упросил старших товарищей сделать небольшой крюк и осмотреть закрепленный самоход. Вольдемар Медведик настоял перед командованием бригады на включении противодраконьей установки в состав своего подразделения, но взвалил заботы и ответственность за состояние на десятника Кочика. Вот и приходилось пользоваться любым подходящим моментом для проверки, а то мало ли чего… Бойцы из третьей роты, говорят, на борт лошадь с телегой протащили, так ее моряки прямо на следующий день сожрали. Нет, телегу просто в воду выбросили.
Вроде бы все нормально? Ну, матросня, только попробуйте что-нибудь сотворить!
К тысяцкому успели без опозданий, но Вольдемар уже собирался отправиться на поиски:
— Где вас кагулы носили?
Профессор пожал плечами:
— Чего волнуешься, воеводы все равно еще нет. А внизу, между прочим, водяная тревога.
— Знаю.
— Так какого хера мы тут делаем?
— Мы собрались в ожидании мудрых приказов.
— Разве такие бывают?
— Конечно! Только глупые мы — никогда их не понимаем.
— А если понимаем, то обязательно неправильно.
— Примерно так, да. Ладно, давай послушаем, вот он идет.
Тысяцкий явился позже всех, давая командирам время настроиться на рабочий лад. Ченчик вошел походкой целеустремленного и уверенного в себе человека, готового в любой момент вступить в бой. Об этом говорили и вороненая кольчуга двойного плетения с начищенными до блеска зерцалами, и пояс с мечом и кинжалами, и перевязь с тремя малокалиберными огнеплюйками в кобурах, и шлем с поднятым пока забралом. Герой и надежда Роде-нии. Не меньше! Любимый дедушка, устроивший Алехио на хорошую должность в бригаду специального назначения, наверняка бы гордился внуком, если б смог увидеть. Ничего, скоро вся страна услышит и ахнет в восхищении!
— Итак, мной получен приказ! — тысяцкий не стал растекаться мыслию и сразу взял кагула за вымя. — Приказ о высадке на пиктийское побережье и захвате плацдарма. Нам выпала великая честь ознаменовать трехтысячную годовщину основания Цитадели ударным ратным трудом, товарищи!
— Без всякой тренировки и средств усиления? — с места выкрикнул Медведик.
Ченчик поморщился. Ему сразу не понравился вечно улыбающийся старший сотник, и будь его воля… Но тот назначен командованием бригады, так что приходится терпеть выскочку. Остается надеяться — недолго терпеть.
— Приказы не обсуждаются, они выполняются!
Не объяснять же тупому ротному необходимость проявления разумной инициативы? Вдруг он такой же трус, как начальник штаба тысячи, не далее как час назад попытавшийся убить своего командира ударом циркуля в ухо? И особистом еще грозился, сволочь, еле скрутили.
Кстати, особист тоже не сможет помешать подвигу — измученного морской болезнью сотника еще утром опоили отваром синского мака, и до самой высадки он безопасен. А уж славу от удачно проведенной операции как-нибудь поделят — Алехио никогда не считал себя жадным человеком. Коллективное геройство — оно тоже геройство, и нет в том умаления чести каждого участника.
— Вы отказываетесь выполнять приказ, товарищ старший сотник? — воевода бросил на Медведика победный взгляд.
Вольдемар промолчал.
— Не отказываетесь, — удовлетворенно кивнул Ченчик. — Есть еще недовольные и сомневающиеся? После задания можете пожаловаться хоть самому Верховному Главнокомандующему, но пока…
Пауза, может быть, и показалась бы многозначительной и зловещей. Но тысяцкий сам испортил впечатление — мощно отрыгнул, распространяя на десять шагов вокруг запах используемого для поддержания здоровья и бодрости духа легойского игристого. Но если посмотреть на вопрос с другой стороны, то с чего бы командиру тысячи нагнетать обстановку? Ротные, а их всего-то трое, и полусотники числом аж в девять человек не должны бояться! В их обязанности входит уничтожение проклятых имперцев под мудрым руководством Алехио Ченчика! Э-э-э… в том смысле, что пиктийцами руководит кто-то другой. Что же до приказа о высадке… разве не это собирался предпринять Владыка, отдавая распоряжение построить десантные корабли? А путь к победе начинается с маленького шага! И кому-то нужно сделать его первым!
Обер-кадет Юлиус Камерун всегда мечтал о подвигах и потому с детства не видел жизни своей без службы в драконирском полку. Покойный отец, сгоревший в небе над Тиураной в войне с солнцепоклонниками, являлся примером для подражания — уговоры матери пойти в целители успеха не имели. Кого лечить-то? Истинные аристократы сами владеют магией и болеют разве что с похмелья, а заниматься чернью, пусть и за хорошие деньги… Слава Благому Вестнику, поместье еще в состоянии поддерживать достойное существование семьи без столь сомнительных и неблагородных источников дохода. Впрочем, есть еще лишенные дара дворяне, да. Но им нужнее заклинание эвтаназии, чем родовитый лекарь.
Учеба давалась Юлиусу легко, и в знак признания успехов и способностей сам начальник школы конт Хельвеций подобрал дракона юному дарованию. К большому сожалению, к тому времени отмеченные Эрлихом Белоглазым темные смогли уничтожить столичный питомник, и о гэльских варрах оставалось только мечтать, но и доставшийся очень даже хорош. Причем хорош настолько, что завидует весь курс. Им-то приходится летать на недомерках, забракованных приемной комиссией лорда-протектора. Раньше подобных полуросликов содержали из жалости — у благородного д'ора не поднимется рука лишить жизни даже неполноценного дракона, а сейчас они идут на пополнение таких вот полубоевых соединений.
Да, школу отправили выполнять посильную задачу, не связанную с непосредственными действиями на фронте. Для охраны и патрулирования побережья вполне подойдут недоучки, разбавленные выздоравливающими после ранений ветеранами. Простая и безопасная работа — два раза в день пролететь над морем в поисках возможных роденийских кораблей. Хотя, честно сказать, встретить их сейчас можно только в горячечном бреду упившегося до помутнения рассудка наблюдателя, приставленного от корпуса Стражей Тумана. Мучается бедолага бездельем, пьет круглосуточно с местным бургомистром подлого происхождения и от нечего делать усложняет и усложняет полетные задания.
Впрочем, сложности не огорчают — Юлиус всегда с ответственностью подходил к выполнению любых упражнений, а прошедший слух о замене выпускных экзаменов на аттестацию по итогам боевой практики заставляет стать еще серьезнее. Да и самому очень хочется побыть в одиночестве — дракон совсем не мешает и не отвлекает от мыслей, а за пять лет обучения в школе боевых магов поневоле научишься ценить редкие минуты уединения.
— Надеешься встретить роденийский флот вторжения?
Насмешливый голос за спиной принадлежит Маттео Обальдистоуну, вечному сопернику в гонке за звание лучшего ученика. Другу? Да, скорее всего другу… родственников казненных за провал наступления членов Императорского Совета давно перевели командовать глорхийским отребьем, и в школе остались исключительно проверенные и благонадежные воспитанники.
Маттео невзначай выставляет вперед плечо, где красуется нашивка обер-кадета. Нашел чем хвастаться! Получил звание на три дня позже, так помалкивай и не позорься! Вслух, разумеется, Юлиус этого не сказал — не стоит портить отношения с будущим эрлом Обальдиером, к тому же приходящимся двоюродным племянником самому лорду-протектору.
— Надеяться никогда не поздно, Мэтью.
— И зря, весна только заканчивается, и сезон штормов еще не прекратился. Никто в здравом уме к нам не сунется.
— Темные отвергают Благого Вестника, значит, здравым умом не обладают. Вдруг отважатся?
Обальдистоун негромко, не выходя за рамки приличий, рассмеялся:
— Тогда не буду отвлекать благородного д'ора от подготовки к подвигу. Честь имею, Юлиус!
Дракон встретил наездника радостными прыжками в стойле и сразу же выстрелил длинным горячим языком, пытаясь определить наличие в карманах чего-нибудь вкусного. Удивительно, громадное создание, а выпрашивает вкусняшки подобно комнатной собачке. Только в отличие от блохастых любимцев престарелых леди этот не лает визгливым голосом, не гадит под диванами, не оставляет шерсть на коврах, не кусает гостей за пятки и не задирает лапу на подставку с фамильной шпагой. Чудо, а не существо.
Хотя роденийцы не так уж неправы, считая драконов злобными, тупыми тварями со скверным характером и заменяющим мозги желанием пожрать. Большинство такие и есть, только ни один драконир в этом не признается даже себе. Юлиус признаться может — его Ямато оказался одним из немногих исключений, лишь подтвердивших правило. Дух, дарованный небом, — так их называли до прихода Благого Вестника. Сейчас не называют и завидуют молча.
— Принес-принес, не беспокойся, — обер-кадет достал из кармана пригоршню соленых сухариков. — Слопаешь сейчас или подождем, пока закрепят седло?
Дракон фыркнул, как бы намекая, что одно другому ни за что не помешает, а в жадность наездника, наверняка сделавшего запас, он никогда не поверит.
— Держи, обжора! — мелькнувший язык смел с ладони угощение, способное насытить разве что упомянутую комнатную собачку, и Ямато вздохнул, выпустив из ноздрей тонкие струйки дыма. — Не дави на жалость, как оседлают — дам еще. И веди себя прилично!
Совсем не лишнее предупреждение — зверь не любит чужие руки и чуть ли не ежедневно калечит кого-нибудь из служителей. Ему весело, а выговор за порчу имущества драконьих казарм приходится получать Юлиусу. Шалопай, одним словом! А что будет, когда повзрослеет и войдет в полную силу?
— Ямато, а ну выплюнь бяку! Сухариков больше не получишь!
Тот сделал вид, будто ничего такого и не собирался делать, а голова старшего драконюха случайно попала в пасть. Она же волосатая и невкусная… как ты мог подумать плохо, хозяин?
— Быстрее заканчивайте, — прикрикнул обер-кадет. — И где, Эрлих вас раздери, мой предполетный паек?
— Уже здесь, благородный дор.
Камерун повернулся на голос и пренебрежительно скривился. И это называется пайком? Благой Вестник, да в трех приведенных сопляках нет и половины потребной для патрулирования силы. А если бой?
— Издеваетесь?
— Другим и того не достается, д'ор! — сарджент из лишенных дара дворян, но держится с достоинством. — Тем более эти осуждены за кражу овса с конюшен бургомистра, и их можно использовать полностью.
Совсем другое дело! Юлиус осмотрел обездвиженных заклинанием мальчишек — немного помладше его самого, лет по двенадцать каждому, худые, бледные… Жизненная сила с легкой горчинкой голода и отчаяния. Последнее придает особый привкус, сравнимый разве что с остротой ненависти пленных роденийцев.
Весело забурлила кровь, а пробившееся в окошко солнце больно ударило по глазам. Где же ты, благословенный Вечный Туман столицы? Успокоиться… сейчас зрачки приспособятся к яркому свету.
— Ямато, вот тебе еще сухарики! — Юлиус пнул обтянутые кожей скелеты. — Или без соли не будешь?
Зверь сыто отрыгнул и замотал головой, отказываясь от угощения. Это же не хлеб, и после мяса кости как-то не прельщают.
— Нет так нет, — обер-кадет по приставленной лесенке взобрался в седло и весело крикнул: — Открывайте ворота, ползуны несчастные!
Обслуга бросилась к тяжелым створкам, и сквозь скрип плохо смазанных петель никто не услышал брошенное пожелание:
— Да чтоб вы сегодня сдохли, твари.
Никто не услышал… Какое дело волку до проклятий овец? Да и кто будет прислушиваться к бормотанию существ, лишь попущением Благого Вестника именуемых людьми… какие из черни люди?
Корм. Запасы. Консервы.
Михась с явным неудовольствием оглядел заместителя с головы до ног, и тот виновато отвел глаза:
— Так не было там других красок, товарищ командир. Чем хотите могу поклясться.
— Не верю! — десятник брезгливо подвинул ногой несколько маленьких, размером едва ли в половину армейской кружки, баночек. — Тем более они все разного цвета. Уж кто-кто, а моряки всегда славились запасливостью. Просить надо лучше.
— Проси-и-и-ть?
Удивление в голосе Максима прозвучало столь искренне, что вся злость у Кочика куда-то улетучилась.
— Ну да, просить. Или, в крайнем случае, сменять на фляжку ракии.
На лице заместителя читались противоречивые чувства, наполовину состоящие из легкой паники. Отдать ракию? Морякам? За какую-то жалкую краску?
— Они же ее выпьют, командир! — паника усилилась.
— И что?
— Так насовсем выпьют!
— Зато самоход будет покрашен.
— А зачем? Он и так хорошо выглядит.
Михась тяжело вздохнул и нахмурился:
— Максим, делай что угодно. Но если через час я увижу хоть одно пятнышко ржавчины… Время пошло! Вернусь — доложишь об исполнении.
Уйти он не успел. Успел только отвернуться, как за спиной раздался истошный вопль:
— Воздух! Драконы!
Огненный плевок расплескался по палубе. Торжествующий рев и свист крыльев. Стук ледяных осколков по железу.
— Твою же мать! — позднее Михась так и не смог вспомнить, как он оказался на сиденье наводчика. — Максим, подавай!
Первый снаряд ушел в небо, но дракон уже скрылся в низких облаках. Скрылся, чтобы тут же появиться с противоположной стороны и залить борт корабля огнем. Что, никак не загорается? А вот накося выкуси! Частое фырканье станковых огнеплюек на корме. Проснулись, кагульи выкормыши? Ведь кто-то твердо обещал засечь любого пиктийского мага за тридцать верст. Совсем тушканов не ловят, придурки винторогие!
Снаряд с лязгом лег в приемный лоток. Выстрел… мимо. Крутануть маховики, поворачивая платформу… Выстрел… Свечение колдовского щита… зацепил? Вот же верткая вошь! Выстрел… есть!
Столичные высоколобые умники не зря ели хлеб и пили ракию — уже второе попадание вдребезги разнесло пиктийскую защиту, и не ожидавший такого подарка колдун влетел в перекрестье огненных трасс из нескольких ДШК. На драконе влетел, разумеется. Но легче ему от этого не стало — чешуйчатой твари тут же сожгло правое крыло, и под восхитительную музыку воплей ужаса оба упали в воду. Через несколько мгновений на поверхность вынырнула мокрая голова. Человеческая голова.
— Не стрелять! — появившийся на палубе сотник Баргузин сильным толчком сбил с ног прицеливающегося из огнеплюйки бойца. — Не стреляй, твою мать!
— Пожалел ублюдка? — зло оскалился тот. — А они нас жалеют?
— Придурок, — усмехнулся Еремей. — Милосердие захотел проявить?
— Что?
— Пиктийцем и без тебя есть кому заняться. Убери оружие, сынок…
А вокруг мелькающей в волнах головы закружились в хороводе острые плавники.
