Глава 21

Две женщины пристально разглядывали друг друга. Одна, одетая в длинную кожаную рубашку, украшенную рядами нашитых золотых монет, смотрела цепко и остро. Вторая, в помятой и пыльной военной форме, поглядывала хмуро. Но даже такая, не обихоженная и грязная после длительного путешествия, она производила впечатление.

«Красивая! – подумала верховная жрица. – Похоже, Говард был прав. Ее можно полюбить». Она скользнула взглядом по фигуре пленницы, насторожилась и подошла ближе. Втянула ноздрями воздух. От ромы пахло немытым телом и пылью, но к этому тяжкому духу примешивался едва уловимый, характерный запах.

— Ты беременна? – не столько спрашивая, сколько утверждая, произнесла Мада.

Пленница не ответила.

— Садись! – велела жрица. – Раздели со мной трапезу.

Рома поколебалась, но подчинилась. Мада, позвенев своим нарядом, устроилась на ковре и сделала знак служанке. Та поднесла бронзовый таз с водой. Жрица ополоснула руки и улыбнулась, заметив удивленный взгляд пленницы. «Им настолько хочется считать нас дикарями, что они убедили себя в этом!» – подумала жрица.

Рома тоже омыла руки и вытерла их предложенным полотенцем. Сарма с тазом убежала, а две другие внесли блюда с вареной бараниной, фигами, изюмом и свежеиспеченным хлебом. Над бараниной поднимался пар – ее только что достали из котла. Мада сделала приглашающий жест и первой преломила хлеб. Рома не заставила себя упрашивать, видать, проголодалась. Ела она жадно, но аккуратно, запивая горячую баранину ледяной водой из чаши. От кумыса пленница отказалась, а Мада не стала настаивать. Ромы в своем невежестве не понимают, какую силу и здоровье дает этот дарованный Великой Матерью напиток. Пусть! Когда скрутит живот, поймет…

Пленница насытилась быстро. Ополоснув руки в поднесенном служанкой тазу, она выпрямилась и уставилась на Маду. Жрица бросила на блюдо обглоданную кость, рыгнула и обтерла жирные руки о волосы служанки. Та подхватила остатки трапезы и унесла.

— Ты везла пришлых из Северного Бурга? – спросила Мада.

Пленница кивнула и напряглась.

— Я не собираюсь мстить за смерть моих воинов! – усмехнулась жрица. – У меня их тысячи. А эти, вдобавок, не были лучшими.

«К тому же Торгатао позволяла себе своевольничать и не подчиняться моим приказам, – подумала она. – Эта наглая самка видела себя во главе племен. Уничтожив ее вместе с ордой, рома оказали мне услугу».

— Мне интересно другое, – сказала Мада. – Это правда, что один из пришлых оказался умелым воином и убил многих сарм?

Пленница кивнула. Довольная улыбка мелькнула на ее лице.

«Эта рома явно гордится своим мушем!» – поняла жрица и спросила:

— Из тех мужчин, что ты везла, другие тоже владели мечами?

— Нет, – покачала головой пленница. – Этот единственный умел.

— Его готовили к переселению в наш мир?

— Как и другие, он не знал о Паксе.

— Зачем же он научился мечу? В его мире это не нужно. Там воюют железными палками, изрыгающими огонь.

Лицо пленницы выразило удвиление.

— Мне говорил об этом вождь пришлых, которых вы называете «фармацевта», – усмехнулась жрица. – Его люди показывали, как убивают палки.

Пленница помедлила.

— В мире людей принято вспоминать прошлое, обучаясь навыкам, которые не пригодятся в жизни, – сказала неохотно. – Там шьют одежды, которые носили их предки, изготавливают старинное оружие и учатся воевать им.

— Зачем?

— Для развлечения. Они собираются вместе, разыгрывают битвы, которые были прежде, но не всерьез, а как представление. Затем они пьют вино, едят и радуются, что хорошо провели время. Так говорил Игрр.

«Пришлого зовут Игрр, – подумала жрица. – Стоить запомнить».

— Этот муш хорошо владеет мечом?

— Не хуже меня. А, может, и лучше.

— Таких, как он, за проходом много?

— Нет. Игрр попал в Пакс случайно.

— Он красив?

Пленница не ответила, но лицо ее просияло, и жрица не стала повторять вопрос – и без того понятно.

— Ты была его самкой?

— Женой! – обиделась рома.

— Пришлые берут нол в жены? – удивилась Мада.

— Меня взяли! – гордо ответила пленница.

«Говард не обманул! – довольно заключила жрица. – С ним можно иметь дело!»

— Этот Игрр любит тебя?

— Что ты знаешь о любви?! – хмыкнула пленница.

Мада втянула ноздрями воздух. Рома, похоже, не понимает, с кем разговаривает. Кликнуть сарм, чтоб отхлестали ее плетьми? Рано. Рома запрется и не скажет, что нужно. Пытка не поможет: когда боль заставляет тебя кричать, признаешься в чем угодно.

— Посмотри на меня! – сказала строго. – Если я надену сенаторскую тогу, кто-нибудь в Роме опознает во мне сарму?

Пленница промолчала, но в ее глазах Мада прочитала ответ.

— Во мне человеческой крови не меньше, чем у вас. Тебя не удивляет, что мы с тобой говорим на латыни? А я не только свободно разговариваю на вашем языке, но и умею писать. Как думаешь, почему?

Дожидаться ответа Мада не стала.

— Моей матерью была жрица, с тремя четвертями человеческой крови в жилах. Вы называете таких «треспартами». Отца выбрали из полона, захваченного в одном из городов людей, в ту пору, когда они еще жили в Паксе. Отец был молод и красив, и его оставили в храме, чтобы не тратить драгоценную кровь на простых сарм. Только жрицы получили право возлечь с ним. Но когда мне исполнилось десять лет, отец отказался их брать, потому что захотел меня.

Мада гордо расправила плечи.

— С тех пор ни одна сарма не побывала в его ложе. Отец давал им свое семя, но не ласкал. Жрицы пытались его заставить, но он пригрозил, что убьет себя, и они отступились. Луций, так его звали, любил меня. Он научил меня читать и писать, рассказывал, как устроен ваш мир, о том, как сюда пришел легион, и что он принес в Пакс. Говорил о резне, которой нолы «отблагодарили» людей за все, что они для вас сделали. Луций ненавидел вас, и радовался, что ему не пришлось служить в храме, одаряя семенем потомков убийц. Он помогал нам создавать оружие. К сожалению, знал он мало: в плен его взяли совсем молодым.

Мада помолчала.

— Я принесла ему троих сыновей. Троих! – голос ее зазвенел торжеством. – Даже появление одного считается милостью богини, поскольку от мужчин–людей у сарм рождаются только дочери. Поэтому, когда умерла прежняя Великая Мать, никто не сомневался, кто будет следующей. И я ею стала – в семнадцать лет!

Пленница усмехнулась. Мада насупила брови.

— Знаю, о чем подумала. Вы считаете нас дикарями, недостойными даже говорить с рома. Но на самом деле вы гораздо хуже нас. Ты думала над тем, как оказалась в наших руках?

Рома насторожилась.

— Тебя предали, – усмехнулась Мада. – Свои. Вот! Она достала из рукава и бросила пленнице свернутый в трубочку кусок пергамента. – Здесь написано, каким путем должна идти твоя турма. Мне дал это вождь «фармацевта». А ему пергамент вручила верховная жрица рома. Она пожелала тебя убить. Ты, верно, перешла ей дорогу. Вы настолько развращены, что не брезгуете уничтожать друг друга чужими руками. Сармы нередко воюют между собой, но не было случая, чтобы они предали кого-то рома. Мы знаем, что такое честь и доблесть.

Пленница развернула пергамент и впилась в него глазами.

— Можешь оставить его себе, – пожала плечами Мада. – Мне он больше не нужен.

Рома свернула пергамент и спрятала в рукав туники.

— Где твои сыновья? – спросила внезапно.

— Они родились слабыми и не прожили долго. Это не имеет значения! – нахмурилась жрица. – Всем известно, что здорового мужчину может родить только человеческая женщина. А меня богиня избрала, чтобы управлять сармами, и ясно дала это понять. Я не подвела ее. За несколько лет все орды признали власть Балгаса, за исключением нескольких диких, которые кочуют по окраинам наших земель, – Мада презрительно усмехнулась. – Но и они в день весеннего солнцеворота приезжают в храм, чтобы принести жертвы Великой Матери. Мне не нужны эти дикарки. Мне помог подчинить орды Луций, он учил и поддерживал меня. Когда он состарился и умер, рыдала вся степь, а кто не захотел плакать, того заставили, – лицо Мады стало жестким. – С тех пор прошло десять лет, но ни один муш не коснулся моего лона, хотя я не стара, и еще могу родить. И ты собираешься учить меня, что значит любовь? Не заблуждайся! Твой Игрр давно утешился.

— Нет! – воскликнула пленница. – Он не такой!

— Ты уверена?

— Да!

— Думаешь, он согласился бы приехать в Балгас, пообещай я тебя отдать?

— Не сомневаюсь!

— Вот и славно!

Мада встала. Рома мгновение смотрела недоуменно, затем вскочила и сжала кулаки.

— Ты!.. Только посмей! Я тебя убью!

Жрица сделала знак страже. Та подскочила и завернула пленнице руки за спину.

— Отстегайте ее плетьми! – велела Мада. – Она говорила дерзко с Великой Матерью. Но не перестарайтесь. Я пообещала, что она будет жить, и мое слово нерушимо. После наказания отведите ее к кожевникам, и пусть она скребет там шкуры. Свою миску похлебки и кость с мясом надо заслужить. Я не держу в Балгасе бездельников!

* * *

— Славное вино! – сказал Марцелла, ставя чашу. – Оно благоухает во рту и наполняет нутро теплом. Тело размягчается и тяжелеет, а на сердце становится радостно. Благодарю!

— Выпей еще! – предложила Октавия, берясь за кувшин.

— Нет! – покачала головой сенатор. – Еще одна чаша, и мне захочется спать. Ты ведь позвала меня не за этим?

Взгляд гостьи стал жестким, и верховный понтифик поразилась перемене, произошедшей с еще мгновение назад казавшейся благодушной гостьей. «С ней нельзя хитрить, – поняла жрица. – Будет только хуже».

— У меня к тебе разговор, достопочтенная.

— О чем?

— О будущем Ромы.

— С каких пор тебя это интересует? – усмехнулась Марцелла. – К чему тебе волноваться о будущем? Ты верховный понтифик, самая богатая женщина в Паксе. У тебя подвалы, полные золота, и сотни слуг, готовых выполнить любое твое желание. Чего тебе не хватает?

— Власти.

— Для чего? – насторожилась сенатор.

— Чтобы спасти наш мир. Мы вымираем. Год от года «фармацевта» привозят все меньше пришлых. Демидий и треспарт рождается недостаточно. И так будет, пока Рома правит нынешний принцепс.

— Почему?

— Флавия и ее хромая наставница желают, чтобы в Пакс ввозили только светлокожих мужчин. Но таких в мире людей найти трудно. В то время как есть тысячи других – смуглых и даже чернокожих. Однако они сильны и здоровы.

— Нолы не захотят их, – покачала головой Марцелла.

— Можно заставить! – раздула ноздри Октавия. – Подумай сама! Разве имеет значение цвет кожи воинов? Или это мешает им держать в руках меч? Получив этих мужчин, мы вырастим тысячи воинов, и сармы забудут дорогу к Рому. Мы раздавим их и втопчем в грязь.

— Не хочу иметь дочь с черной кожей! – фыркнула гостья.

— И не нужно, почтенная! – улыбнулась Октавия. – Лучшие люди Рома, к которым ты, несомненно, принадлежишь, будут по–прежнему выбирать. Для вас найдутся голубоглазые и светлокожие. Через пятнадцать–двадцать лет даже не придется заглядывать в записи храма, чтобы определить высокий род. Будет видно издалека.

— Хм! – сказала Марцелла. – Неплохо придумано. Чего ждешь от меня?

— Ты самая влиятельная в сенате, к тебе прислушиваются. Поговори с сенаторами.

— А дальше?

— Сместите Флавию.

Сенатор бросила на понтифика цепкий взгляд.

— Хочешь занять ее место?

— Да! – кивнула Октавия. – Понимаю, что ты, да и многие другие не отказались бы от этого кресла. Но главный над «фармацевта» будет разговаривать только со мной. Он сам там сказал. Поэтому просто сместив принцепса, вы ничего не добьетесь – все останется, как прежде.

— А что выиграю я? – сощурилась Марцелла. – Чем это мне выгодно? У меня есть земли и нолы, обрабатывающие их. Мои сундуки полны золота, а слуг в доме столько, что я не в состоянии запомнить их имена. Что ты можешь мне предложить?

— Мужчину, молодого, красивого и сильного. Или двух, если пожелаешь.

— Я в состоянии заплатить лупе! – пожала плечами Марцелла.

— Ты брала их?

Гостья кивнула.

— Осталась довольной?

Марцелла покачала головой.

— Не удивительно, – усмехнулась Октавия. – Лупы, принимая женщин, думают лишь о деньгах. Своей обязанностью они считают дать семя, остальное их не заботит. Было ли с ними приятно, или же нет, не их печаль. В то время как ласки мужчины способны вознести женщину на вершину блаженства.

— Это не более чем миф! – хмыкнула гостья.

Октавия хлопнула в ладоши. Дверь отворилась и в комнату вошла Касиния. Ее сопровождали двое молодых мужчин. По знаку понтифика они подошли ближе и сбросили с себя одежды.

— Посмотри на них! – сказала Октавия. – Как они молоды и красивы! Их фаллосы крепки, как железо, и они неутомимы в ласках. Хочешь испытать? Выбирай любого! Или сразу обоих.

— А как с этим? – гостья указала на бронзовый браслет ближнего мужчины.

— Они будут молчать. Я – тоже. Кто смеет бросить обвинение достопочтенной сенатору?

— Хорошо! – согласилась Марцелла.

— Позволь, госпожа!

Один из мужчин приблизился к гостье, и ловко стащил с нее паллу, а затем – и тунику. Склонившись, он стал лизать соски полных грудей. Другой тем временем, раздвинув сенатору ноги, и запустил руку в промежность. Марцелла прерывисто задышала и стала постанывать.

— Я оставлю вас, – сказала Октавия и вышла. Вслед за ней из комнаты выскочила Касиния.

— Не подведут? – спросила жрица, когда они оказались за дверью.

— Не сомневайся, Великая! – склонилась та. – В своем мире, с их слов, они снимались в «порно». Так у них называется представление, в котором мужчина публично ласкает женщину. Они сказали, что могут довести до любовного экстаза любую.

— Это всего лишь слова! – отмахнулась Октавия.

— Я проверила! – ощерилась помощница. – Они не врут.

Жрица бросила на нее пристальный взгляд. «Если им удалось это с Касинией…» – подумала она, как тут из-за дверей донесся страстный вопль. Он повторился, затем еще и еще… Не приходилось сомневаться: так может кричать только обезумевшая от страсти женщина.

— Я же говорила! – ухмыльнулась помощница.

— Что они попросили? – спросила Октавия.

— По два золотых.

— Всего-то? – удивилась жрица.

— И еще позволения время от времени совокупляться со жрицами – по их выбору. Они сказали, что им этого очень хочется.

— Пусть! – согласилась Октавия. – Но только так, чтобы другие мужчины не знали.

Касиния склонила голову. Тем временем вопль за дверью стал непрерывным и внезапно оборвался. Жрица с помощницей замерли. Отворилась дверь, и в коридор, на ходу поправляя туники, выскользнули мужчины. Поравнявшись с Октавией, они поклонились.

— Проводи! – велела жрица Касинии и отправилась в комнату. Гостью она застала уже одетой, правда, небрежно. Марцелла возлежала на лектусе и потягивала из чаши вино. Октавия молча устроилась напротив.

— Ты не солгала, – хрипло сказала сенатор, ставя на стол чашу. – Ты отдашь мне этих двоих, если стаешь принцепсом?

— Не сомневайся! – кивнула жрица.

— Я могу обещать подобное другим сенаторам?

— Безусловно. Если станут сомневаться, пришли их ко мне.

— Хорошо, – сказала Марцелла. – Я принимаю твое предложение. Но с одним условием, – она подняла указательный палец. – От Флавии ты избавишься сама.

— Как? – не поняла Октавия.

Марцелла провела ребром ладони по горлу. Жрица нахмурилась.

— По иному не выйдет, – вздохнула Марцелла. – Эта щенок, вернее, старая пьяница Лаура, которая за ней стоит, держат сенат в железных руках. Они не позволят поставить на голосование закон о принцепсе. А вот если девчонка умрет… Ты поняла?

Октавия кивнула.

— Благодарю за угощение!

Гостья встала и, чуть покачиваясь, пошла к дверям. У порога она повернулась.

— Пришли завтра ко мне этих двоих!

Прежде чем жрица успела что-либо ответить, Марцелла скрылась за дверью. Октавия сморщилась и плюнула.